Текст книги "Страна-анамнезия. Сатирический роман"

А кому дается право судить? На этот вопрос церковь отвечает однозначно: «не суди, да не судим будешь!». Только Бог может карать и судить! В миру – это всего лишь суд себе подобных, а значит главным остается Высший Суд. Люди сами присваивают себе это право, порой не задумываясь об этом.

Вот, например суд, который вершат на одном из телеканалов три человека над историей России. Этот суд можно назвать по первым частям фамилий судей так: Сва-Кур-Мле, или по окончаниям: Дзе-Ян-Чин. Вот им-то уж точно не дано, право судить, они в любом случае не должны это делать над историей. Но судят же! Да еще и публично! Соревнуются в знаниях по истории и изгаляются надрывно! И антураж судопроизводства солидный – трон самого судьи, возвышающийся над всей нашей историей, многочисленные свидетели судилища, доказательства и прочее.

После двух судебных заседаний, в которых двенадцатая часть вердикта принадлежала Погремушкиной, ее неожиданно пригласила в кабинет приятельница мамы и поделилась некоторыми «тайнами» судебной системы. Вначале она посетовала на трудную работу федерального судьи, которому приходится скрупулезно изучать многообразие уголовных дел. Огромный объем получаемой информации должен не только быстро усваиваться судьей, но еще анализироваться им на должном профессиональном уровне.

Поэтому каждый судья предпочитает работать с одними и теми же государственным обвинителем и адвокатом (в идеале). Судье легче привыкнуть к манерам и логике постоянных участников процесса, нежели каждый раз привыкать к новым. Такая коллегиальность в ходе состязательного процесса позволяет быстро ориентироваться в сути рассматриваемого дела, само «подсказывают судье» тот приговор, который он должен вынести по конкретному делу.

– Но есть одно «но», – таинственно сказала председатель суда, переходя на шепот – я говорю это тебе Ирина, как своему человеку и уверенна, что о нашем разговоре никто не узнает.

Главная проблема российских судов – не коррупция, а зависимость судей от высокопоставленных чиновников. В наиболее значимых делах суды (особенно общей юрисдикции) чаще защищают интересы отдельных чиновников, а не граждан или предпринимателей, но большинство дел, не затрагивающих интересы госорганов или крупного бизнеса, решаются относительно объективно.

Существует целая система инструментов, при помощи которых зависимость судебной системы поддерживается ею самой. Как показывает практика, судебное решение, вынесенное в соответствии с законом, но противоречащее интересам чиновников высокого ранга, олигархическим структурам, с большой вероятностью будет отменено вышестоящей инстанцией и возвращено на повторное рассмотрение.

Поэтому большинство судей, понимая правила «системы», следуют поговорке: «с волками жить, по-волчьи выть» и склонны принимать решения исходя из «революционного правосознания и идеологии правящей партии». Их даже просить об этом не надо, поскольку так всем будет проще и удобнее. Целесообразность преобладает над законностью.

Такой механизм отторгает из системы честных, порядочных, объективных судей, так как, количество отмененных решений честного судьи являются законными основаниями для его отстранения от должности. Эти негласные правила сильно влияют на сознание судьи и вынуждают его (хочет он этого или нет) идти на сделки с совестью ради собственной безопасности и карьеры. Судьями движет угроза быть подвергнутым остракизму.

Поэтому, все сколько-нибудь значимые иски против власти заканчиваются победой последней, но этот инструмент плохо работает в случае рассмотрения дела судом присяжных, в которых вердикт выносят они, а уже на его основании, судья принимает решение. Оказывать давление на присяжных очень трудно, порой невозможно. Но когда на судью «давит» сама власть с целью вынесения «нужного» приговора по конкретному делу, то для того, чтобы обезопасить себя от последствий, судье очень важно иметь в составе присяжных «своих людей», поэтому милочка, мне нужен такой человек в составе присяжных заседателей.

– Но что я могу одна? – спросила Ирина, – для того, чтобы вынести любой вердикт необходимо большинство.

– Это уже не твоя забота, милочка, – успокоила ее председатель суда, – главное, чтобы ты сейчас пообещала мне, что будешь при голосовании руководствоваться точкой зрения, о которой я тебе буду сообщать заблаговременно. Согласна?

– Да, я согласна! – ответила Погремушкина и тут же почувствовала внутри себя резкое обострение борьбы противоположностей. Но деваться некуда, если пообещала, отступать назад нельзя, это равносильно, что поклялась на крови.

Вскоре Погремушкина поняла, что и в здании Фемиды, отработан такой же процесс влияния на результат, как и на ее основном рабочем месте. Нужно вынести обвинительный приговор по делу – коллегия присяжных «дружно голосовала» за обвинительный вердикт и наоборот.

Ирина не знала и не могла знать, как «обрабатывались» остальные присяжные. Она предполагала, что о «необходимом решении» им сообщали, как и ей, заранее. Естественно присяжные не «проявляли предвзятости» при голосовании, все они «высказывали собственную точку зрения» и «принципиально отстаивали ее» в ходе обсуждения.

Старшиной присяжных почему-то всегда избирался один и тот же человек – Аристарх Константинович, плохо подходивший для этой функции по причине заикания и слабого слуха. Как только все рассаживались за столом в совещательной комнате для присяжных он, чинно восседая во главе стола, важно произносил:

– Ппп -рош – шу, уваж– жа ем – мые кол-ле-ле-ги, выс-ссказыв-ваться по дддан-ннн-ому дддел-ллу!

И не дожидаясь высказываний этих самых коллег, сразу же обозначал точку зрения, частенько путаясь в юридических терминах. Однажды, он перепутал высказывания прокурора, назвав его адвокатом и не смотря на замечание коллег поправиться, упрямствовал, не расслышав их претензию. Выражение прокурора «следствием по делу установлено…» Аристарх Константинович интерпретировал: «следствие вспотело…». А в связи с тем, что этому «следствию пришлось поработать до пота», он сразу же становился на сторону обвинения.

Если дело не относилось к категории «обязательно-желательных приговоров», то присяжные заседатели имели возможность рассуждать и даже пофантазировать по сути рассматриваемого дела. Как известно, что всем участникам любого судебного процесса, прокурору, адвокату и особенно подсудимому, было бы очень интересно послушать, о чем говорят в совещательной комнате присяжные заседатели.

Сторонники судов присяжных, уверенные в их объективности и гуманности, также не знают, как обсуждается доводы обвинения и защиты при вынесении вердикта. Каким жизненным опытом (мудростью) руководствуются присяжные. Именно этого не знает никто. Высказываются личные мнения каждым присяжным, основанное на его же предположениях, догадках и симпатиях-антипатиях, и ничего больше. А уже потом на основании этих мнений проходит голосование.

В идеале, присяжные заседатели не должны фантазировать и строить предположения, а четко оценивать представленные доказательства. Достаточно ли их, отсутствуют ли сомнения в виновности подсудимого на основании представленных доказательств, а при малейшем сомнении, трактовать их в пользу подсудимого. Иногда в совещательной комнате происходит нечто похожее на творчество писателя детективов. Рассуждения в стиле «а мне кажется, дело было вообще не так, как это пытаются нам представить и прокурор и адвокат…» входят в норму обсуждения присяжных, демонстрируя писательский, творческий запал, которому могла бы позавидовать сама Агата Кристи. При таком подходе суд присяжных заседателей превращается в суд пристяжных засудителей.

После полутора лет общественной работы у Погремушкиной исчезло то высокое и трепетное ощущение права, судить, которое раньше добавляло в ее кровь адреналин. Борьба противоположностей достигла апогея, и уже ничто не могло сдержать наступления первого психотического эпизода, он надвигался, как ливень. И вскоре произошел прямо в зале суда.

Случилось это после короткого технического перерыва, когда секретарь судебного заседания произнес банальное – «Встать суд идет!» В зал вошел председательствующий и произнес – «Прошу садиться!».

– Уже садиться? – громко спросила Погремушкина, – почему так быстро?

Погремушкина перепутала функцию присяжного заседателя и адвоката. Она осталась стоять на месте, после того как все сели.

– В чем дело? – спросил у нее председательствующий, – Вы хотите сделать заявление?

Заявление в любой момент заседания может сделать каждый присяжный по поводу самоотвода, например, а посему вопрос чисто процедурный, и задан для выяснения возможности участия Погремушкиной в рассмотрении дела.

– Да, Ваша честь – произнесла Погремушкина, – как это садиться…? Я у Вас спрашиваю? Я протестую по поводу Вашего предвзятого решения, вынесенного Вами закулисно и заблаговременно!

– Простите, какого решения? – не понял председательствующий, – никто еще ничего не решил!

– Как же не решил, если Вы Ваша честь только что сказали подсудимому – «Прошу садиться», полагаю, Вы имели в виду его посадку в тюрьму, а мы еще даже не перешли к прениям сторон. Вы слепо выполняете требование власти: «Где посадки в тюрьму?» Как можно выносить единолично решения Ваша честь? Я протестую и прошу дать мне слово для защиты подсудимого!

Пока председательствующий соображал, что произошло с присяжным, Погремушкина разразилась такой блистательной речью в защиту обвиняемого, что присутствующий на заседании адвокат стал спешно записывать ее речь в ежедневник. Прокурор, поддерживающий обвинение, поднялся во весь рост и истерично заявлял протест, требуя перенести заседание и избрать новый состав присяжных.

Естественно заседание перенесли на другой день по требованию прокурора, а «необычный демарш» присяжной Погремушкиной объяснялся сутью рассматриваемого уголовного дела, в отношении муниципального работника за получение им взятки в крупном размере. Подобных дел «по указке свыше» в последнее время возбуждалось великое множество в соответствии «с квотой». Ирина потеряла связь с реальностью, представив себя на месте подсудимого, ей казалось, что это судят ее за получение «благодарности от проверенной надежной компании». После того, как выяснили ее неадекватность, она была госпитализирована в клинику.

Не менее оригинальным был следующий пациент, приглашенный Новостроевым на беседу. Этот пожилой мужчина, вошедши в кабинет главного врача, сразу же заявил, что он коммунист и останется им до конца дней. Он сказал, что никому не позволит хулить КПСС, а тем более ее идеологию.

Звали этого пациента не менее странно, как и его вступительное политическое заявление – Виссарион Иосифович Большевиков. Его отец, накануне репрессий 30-х годов своевременно поменял имя в честь самого Сталина, фамилию в ознаменование партии большевиков, а сына в честь отца вождя всех времен и народов.

Это веление того страшного времени в истории государства и народа. Многие смертельно боялись доносов с вытекающими последствиями, меняя имена и фамилии в честь партийных вождей, а в зонах Гулага заключенные делали себе татуировки с ликом Ленина или Сталина на всю грудь и спину, чтобы избежать расстрела.

В анамнезе Виссариона Иосифовича записано, что его психиатрический недуг на ранней стадии проявился бессонницей, постоянно беспокоившей его, от которой не помогали даже сильнодействующие препараты. Единственным снотворным средством для этого пациента был…. Гимн Советского Союза. Не прослушав его на ночь, он не мог уснуть и проявлял патологическую активность, порываясь защитить Родину от новоявленных буржуев и предателей коммунизма.

Специально для него, в клинике было заказано «оригинальное снотворное средство» – магнитофонная запись гимна СССР с прежним его текстом, где «Союз нерушимый республик советских…» Дежурная медсестра включала ее на ночь Большевикову. Слова текста пришлось искать в Интернете в печатном виде и записывать их методом наложения на музыку. Текст государственного гимна Российской Федерации приводил больного в состояние крайнего негативизма. Он кричал и ругался, услышав музыку «бывшего» гимна в сочетании с текстом нового.

Гимн пришлось записать многократно повторяющимся в едином звучании, поскольку процедура перехода в состояние сна у этого пациента была длительная и начиналась с того, что он принимал позу памятника Ленину с вытянутой вдаль светлого будущего рукой. Над его кроватью висели портреты Ленина и Сталина, подобно тому, как у современных чиновников висят портреты Медведева и Путина. Далее Большевиков менял позу на стойку смирно и правой рукой отдавал портретам честь, а уж только после этого ложился и отходил ко сну.

Когда лечащий врач впервые увидел портреты большевистских вождей над кроватью, спросил его:

– Зачем Вы повесили над кроватью портреты большевистских вождей? Чтобы образно обозначить свою фамилию?

– А зачем Вы повесили в своем кабинете портреты президента и премьер-министра? – ответил Большевиков, – чтобы образно обозначить подхалимаж?

– Это символы государства и требование времени! – ответил лечащий врач, – так делают все, кто против раскола страны, кто за единую Россию, так сказать!

– Личности ни-ког-да не являлись символами государства! – протестовал Большевиков, – Вы, доктор, грамотный человек, а не знаете, что символами государства являются только Гимн, Герб и Флаг! А кто эту страну пытается расколоть? Не сама ли власть в лице высокопоставленных чиновников? Это именно они, псевдопатриоты, давно вывезли все за бугор – капиталы, семьи и ценности, и дети у них учатся только в самых престижных иностранных университетах. Им плевать на Россию, они давно уже там, а что будет здесь, их не волнует. А на стены вешают портреты своих вождей. Поэтому, для каждого человека в жизни свое время и вожди! Для Вас вожди они, а для меня Ленин и Сталин!

После этого высказывания лечащий врач больше не спрашивал его о портретах, наверное, полностью согласившись с психом. Как иначе, если до принятия Русью христианства, вождей племен горячо любили, поклонялись им и языческим богам.

Однажды, работники сняли старый транспарант-растяжку, агитирующий психов голосовать за членов «Единой России» на местных выборах в городскую Думу и хотели его выбросить. Прогуливающийся по двору Большевиков забрал у них этот транспарант и спрятал в известном только ему месте. Вычистил материал от надписи «Голосуйте за кандидатов от «Единой России», стер логотипного медведя и изготовил из него красное знамя с нарисованным на нем серпом и молотом.

– Смена власти! – продекларировал Большевиков, стирая краску с транспаранта и обращаясь к подошедшему Долбиелдаеву, – поцарствовали, хватит! Наша власть приходит! Народная! Долой буржуев и воров – вся власть народу!

– А ты не боишься, что тебя расстреляют за это? – спросил у него Долбиелдаев.

– Нет, не боюсь, потому что у них, – ответил Большевиков и указал пальцем на материал от транспаранта, – ничего нет – совести, справедливости, предела жадности, а самое главное, что для расстрелов у них патронов тоже нет! А не то давно бы всех противников расстреляли!

– Вот при Сталине тебя бы точно расстреляли, – съехидничал Долбиелдаев, – а ты ему каждый вечер честь отдаешь!

– Да, отдаю честь, – парировал Большевиков, – а кому, им отдавать? (Он снова указал на материал от транспаранта) так она им ни к чему. Ее совсем там нет, а крупица моей чести им абсолютно не поможет! Да им вообще никто, кроме самих себя не нужен!

Сами себя уважают-ублажают, хвалят наперебой, президента вот для себя выбрали с логотипной фамилией, все соответствует и сочетается по феншую! Как в диком лесу – кругом медведи, а между ними народ суетится, выхода из глухомани ищет!

Но пора бы уже господам и логотипчик сменить, устарел! Медведь должен быть теперь тандемным – двуглавым, отстает от требования времени. При царизме орел был двуглавый, который символизировал внимание государства на восток и на запад. А теперь медведь должен быть с двумя головами. А что может символизировать такой зверюка, скажи мне, пожалуйста? Мутацию от воздействия радиации или еще что-то? В районе Чернобыля до сих пор рождаются двуглавые уроды, так это же ненормальная ситуация, аномалия, бедствие!

После этого разговора, дважды в год, на первое мая и седьмое ноября Большевиков ходил по отделению с этим красным флагом и пел Интернационал, который выучил наизусть. Заканчивая куплет, он, как можно громче произносил антиправительственные лозунги с требованием отдать народу награбленное национальное достояние и доходы от продажи нефти и газа.

Лечащий врач относился к проявлению его патологических «фокусов» профессионально, как доктор, и не требовал от Большевикова прекращения акций, которые сам пациент называл демонстрациями. К нему часто присоединялись его «единомышленники», от чего демонстрация напоминала шествие, проводимое в СССР и давно забытое в России. Когда Долбиелдаев предложил Большевикову принять участие в работе его команды, то тот сразу же согласился и принялся выкрикивать лозунги, произносимые им в даты советских праздников.

– Ну, хватит тебе! – осадил Долбиелдаев, – сегодня не Первомай и не годовщина твоей Октябрьской революции.

– А что ты можешь без народа? – спросил обидевшийся Большевиков, – ты никто! А если будешь чураться нас, простых людей, то никакая твоя идея не пройдет! Так и знай!

Долбиелдаев подумал немного и, согласившись с его мнением, даже извинился за политическую близорукость.

***

Давно известна определенная закономерность между характером человека и его фамилией. История ее происхождения уходит вглубь веков и многие исследователи в этой области утверждают, что фамилия человека – это интеграл функции среднестатистического характера предков, исчисленный от времени возникновения фамилии до наших дней. В результате получается психотип отдельно взятой личности. Самая распространенная классификация психотипов была создана еще Гиппократом. Он делил людей на сангвиников, флегматиков, холериков и меланхоликов.

Следующим собеседником Новостроева был человек в возрасте тридцати пяти лет по фамилии Загребухин Сергей Анатольевич. Его психотип не поддается классификации Гиппократа и если верить в интеграл современных исследователей, можно сказать, что это человек, у которого личность определяется объемом наличности, желательно в долларах. Проще говоря, супержадностью и повышенным стремлением к обогащению. Что-то похожее есть у каждого из нас, но в разной степени превалирует над остальными чертами характера. В случае если это сдерживается другими положительными качествами, то о таком человеке никогда не скажут, что он жадный. Но если определяющими чертами характера является непомерная ненасытность плюс зависть…, то это уже гремучая смесь. О нем многие откажутся даже поговорить, а не то чтобы общаться и сотрудничать с ним. Такие люди за рубль в степи насмерть загоняют зайца, чем вызовут белую зависть у борзых собак.

Таким был Загребухин, причинами заболевания этого человека стала его жадность и зависть, и поэтому в ранжировке Новостроева он будет значиться как «жертва собственной жадности и зависти». Беда таких индивидуумов в том, что они считают всех остальных людей такими же, как они сами – патологически жадными и завистливыми, стремящимися любыми способами «прибрать к рукам» все что возможно.

Восхождение к богатству Сергей Анатольевич начал в 1990-м, будучи еще мальчишкой, на поприще игры в наперстки. Его случайно взяли «на работу» мастера этого криминального ремесла, когда он стал проявлять нездоровый интерес к игре. Стоя молча у лохотрона, он наблюдал «как круто работал кидала», двигая наперстками. Но сам Загребухин не делал ставок.

Вначале игорные дельцы не замечали мальчишку жадно наблюдающего со стороны за игрой, но когда он «намозолил» им глаза, спросили: «пацан, чего тебе надо?».

– Хочу научиться, вот так же разводить лохов, – ответил Сергей.

Эти ублюдки дали ему наперстки с шариком попробовать. Полученная за время наблюдения «теория» очень помогла Сереже в «кастинге», да и ловкость рук понравилась кидалам. С тех пор он «гонял наперстки», выезжая в места скопления людей – вокзалы, базары и даже обочины автотрасс.

Накопив бабла на обмане доверчивых людей, Сергей Анатольевич в начале 90-х годов активно включился в «челночную» торговлю женскими трусиками и к 2000-му году стал богатым предпринимателем, державшим несколько магазинов для «отмывки» денег и имел основной доход с игорного бизнеса. Но на этом его предпринимательская «жилка» не ограничивалась – он занялся «строительством» пирамид различного вида и мастей на рынке финансовых афер. При виде больших сумм наличных денег, Загребухин входил в состояние аффекта и жадно смотрел на купюры, не замечая того, как самопроизвольно начинал облизываться и пускать слюну, как голодный зверь при виде мяса.

Сергей Анатольевич патологически страдал жадностью и черной завистью к тем, кто жил богаче его. Партнеры и подельники, замечая эти нездоровые проявления, с опаской относились к его персоне и даже побаивались. Акулий оскал, хищный взгляд и вхождение в состояние аффекта при виде солидных сумм могли испугать любого. Он никогда не доверял даже самым близким людям и считал, что все его обманывают, хорошо при этом маскируясь.

Появление болезни у Загребухина началось с его доносов в прокуратуру на партнеров и контрагентов. Он писал заявления с требованиями привлечь к ответственности за необоснованное завышение цен, уход от налогообложения, двойную бухгалтерию и прочие «шероховатости», коими грешит практически каждый предприниматель. Сам же Сергей Анатольевич, имея «поддержку» городского прокурора, не боялся преследований за такие «мелочи».

Вначале прокуратура реагировала на сигналы Сергея Анатольевича, перепроверяя информацию, изложенную в них. Но «факты не подтверждались» или «отсутствовал состав преступления» и эта чехарда вскоре надоела оку государеву. А бдительный бизнесмен начинал «собственное расследование».

Игорный бизнес Загребухина приносил огромный доход наличностью, основную часть которой хранили в казино. Опасаясь хищений и обмана, Сергей Анатольевич распорядился вскоре свозить всю выручку в его личное хранилище, оборудованное для этих целей в подвале его особняка.

Он часами мог сидеть в этом хранилище и смотреть на денежную массу, не подозревая, что это опасно для его здоровья, потому что такое «мероприятие» всегда сопровождалось болезненным состоянием аффекта. Поначалу ни жена, ни сын не обращали внимания на его времяпровождение в хранилище. Постоянные и поочередные «разоблачения в обмане и хищениях» самых близких ему людей, настолько «достали» их, что им приходилось жить в постоянном страхе перед следующими, не менее скандальными «разоблачениями».

Однажды, войдя в состояние аффекта, Загребухин не смог уже из него выйти, ему вдруг показалось, что денег в хранилище подозрительно мало, и он рьяно принялся вручную пересчитывать купюры, пачки и упаковки. На эту «аудиторскую операцию», ему пришлось бы потратить ни один день. Он дико матерился, и когда на его зов прибежала жена с сыном, стал орать на них:

– Куда девались мои денежки? Кто из вас стырил? Вы по миру хотите пустить меня с сумой? Сволочи! Никому нельзя верить, даже своей семье!

Жена с сыном не знали, как им поступить в этой ситуации, кого вызывать – охрану, милицию или скорую помощь? Они боялись, что эта огромная сумма наличности, хранящаяся дома, подвергнется еще большему риску, а когда благоверный придет в себя, то спросит за ее сохранность только с них. После робких колебаний, видя совершенно безумные глаза Загребухина и его неадекватное поведение, жена решила вызвать скорую помощь. Так Сергей Анатольевич стал пациентом клиники.

– А почему Вы согласились участвовать в предложении Долбиелдаева? – спросил его Новостроев, – и какие права Вы хотите отстаивать?

– Как? – ответил вопросом Загребухин, – в первую очередь право на собственность.

– А в клинике разве нарушается это право? – спросил Новостроев.

– А что, нет? – ответил тот, – медсестры, санитары и нянечки – все воры и мошенники, так и смотрят, как украсть у меня деньги. Были конкретные случаи моих жалоб бывшему главному врачу, на которые он реагировал, как наша доблестная прокуратура – «факты не подтвердились…», «не обнаружено…» «нет законных оснований…». Я предупредил главного врача, что если он не примет меры, то я буду вынужден жаловаться выше. А он отвечал мне улыбаясь: «Жалуйтесь, это Ваше право!». Так вот я хочу защищать его.

А то ведь работаешь всю жизнь, а здесь какой-то вор или мошенник может запросто захапать результаты твоего труда. Это справедливо? Нет! Наши олигархи, например, ни хрена ничего не делают, все богатство «свалилось им на голову» за просто так, разъезжают по Куршавелям, а мы пашем круглосуточно.

А то и просто государство само отберет все нажитое долголетним и непосильным трудом, как у Ходоковского. Да еще и посадят! Хотя я честно скажу Вам, доктор, Ходоковский сам ворюга, ему-то это поделом. Пусть узнает почем фунт лиха! Комсомолец хренов, ишь как развернулся с банка МЕНАТРЁПанова, в президенты даже хотел идти после Ельцина, ишь куда загнул жулик всероссийского масштаба….

Неизвестно, сколько бы длилась речь Загребухина, если бы Новостроев не прервал ее напутствием и пожеланиями удачи в борьбе за право частной собственности, после чего Сергей Анатольевич удалился в палату.

Следующим собеседником Новостроева стал бывший журналист со странной греческой фамилией Какисраки и русским именем Иван Христофорович. Он согласился участвовать в предложении Долбиелдаева для того, чтобы отстаивать право на гласность и свободу слова, ярым сторонником которой он был всю сознательную жизнь. В ранжире Новостроева он будет значиться как «жертва гласности».

Иногда людям везет в смысле, что они появляются в нужном месте в нужное время, попадая в мощную струю событий, подхватывающую и несущую их к вершинам профессионализма. Иван Христофорович испытал всю мощь такого потока сразу после окончания факультета журналистики, правда ему достался горный поток, стремительный и холодный.

Пришел он работать в одну из советских газет, и сразу после начала его трудовой деятельности, в СССР грянула эпоха гласности. Ее вихри закружили, завертели всех, живущих и надеявшихся на скорые перемены к цивилизованному лучшему и позитивному, а журналистов в первую очередь. Им разрешили критиковать не только каких-то там директоров и секретарей горкомов, но даже членов Политбюро. А по тем временам это являлось невиданным революционным общественно-политическим явлением.

В прессе начались громкие разоблачения казнокрадов, взяточников, заведующих, партийную номенклатуру и директоров магазинов, укрывающих дефицитные товары от народа и прочих нечестивцев. Иван Христофорович начинал журналистскую деятельность именно с жанра критики власть имущих и разного рода жуликов.

Его фамилия определяла отношение к существующим в то время проблемам, но подписывать ей каждую статью он не решился и стал выдумывать себе псевдоним. На листе бумаги он набросал несколько вариантов, из которых надлежало выбрать единственный, но такой, за созвучие, которого не пришлось бы моргать глазами перед главным редактором.

«Обкакашкин», – нет, не пойдет! Слишком вонючее созвучие, да и фамилия Ивана Христофоровича скромнее, чем псевдоним. «Обосриев» – тоже не годиться! Нужно какое-нибудь благозвучное и запоминающееся оригинальностью и в то же время, привлекающее читателей к публикуемым материалам журналиста. Например: «Обгади», – да, вот такой псевдоним соответствует всем требованиям Какисраки, а в созвучии с инициалами имени и отчества журналиста и ударении на другую букву будет прямо указывать на жанр материала. «Обгади И. Х.».

После этого в газете, где работал Иван Христофорович, начали появляться разгромные статьи, клеймящие позором всех, кто только мог быть причастен к социалистическим грехам того времени за подписью «Обгади И. Х.». Сами же грехи по современным мерками являлись детскими шалостями ясельного возраста. Так, например, Иван Христофорович гневно клеймил позором некого дельца из ОРСа, который имел в личной собственности дом… «аж в 120 квадратных метров и аж две машины» – одна престижнейшая по тем временам «Волга», а вторая «Жигули» шестой модели.

Ему помнился материал, в котором был «на голову разбит» секретарь горкома партии. Тот построил дачу на берегу реки – домик, площадью в шестьдесят квадрат в элитном поселке. Но это была одна из самых «крутых» дач того времени, несмотря что находилась далеко от асфальтированной трассы. До твердого дорожного покрытия около шести километров. Когда второй секретарь горкома протянул за государственный счет асфальт дорогу до дачного поселка, его сняли с должности и осудили на семь лет с конфискацией имущества.

Но больше всего журналисту нравилось в одних рядах с авангардом рабочего класса – КПСС, бороться с пьянством во время антиалкогольной компании Горбачева. Эту борьбу распространили на всю территорию бывшего СССР и пропиарили на весь мир. Какисраки с «лейкой и блокнотом» всюду преследовал высокопоставленных любителей выпить. Самыми избранными его субъектами являлось партийное начальство. Можно убить двух зайцев – и с пьянством бороться и разоблачениями начальства занимается.

Все начальство того времени пило тайно не только от подчиненных, но даже от своих близких. Партия называла это домашним пьянством. Пили, дома, накрывшись подушкой! Загнав должностных выпивох под одеяло, партия приказала, чтобы и свадьбы проводились без алкоголя. Тут-то и подвернулся случай снять на фото свадьбу одного из партийных местных бонз, выдававшего дочь замуж.

Официальная часть – безалкогольная, была проведена в городе, а вторая половина свадьбы – на даче вдалеке от любопытных глаз, потому что никто на этой свадьбе не собирался пить только чай. Для Какисраки это был шанс подготовить материал в номер с фотографиями пьющих спиртное партийных функционеров. Умники – спрятались и пьют водку! И это в то время, когда партия борясь с пьянством и алкоголизмом, внесла ее в свою генеральную линию? Таким в партии не место!

Мало кто знал, где проходит эта генеральная линия партии и что она вообще собой представляет, только после публикации материла Какисраки с фотографиями застолья под псевдонимом «Обгади И. Х.» всех партийных функционеров, погулявших на этой свадьбе, уволили с работы. Партия обратила внимание на Какисраки, и вскоре он работал уже в областной партийной газете.