Текст книги "Тихие обители. Рассказы о святынях"

Гостиницы

И перед вашими глазами открываются две дороги: одна – направо, к святым воротам, где помещаются монастырские гостиницы № 1, 2 и 3…

А дальше прямо идет дорога к гостинице № 6 отца Пахомия.

Еще дальше перед вами открывается путь к дальней гостинице, к странноприимному дому, и т.д.

Обратите внимание на эти гостиницы. Кажется, что может сказать такое учреждение, как гостиница? Вечные хлопоты, постоянная сутолока. Претензии и неудовольствия постояльцев. Стремление и желание служащих угодить им, нивелировать все это. А между тем гостиницы в Оптиной открывают вам целые страницы назидательных уроков жизни.

А. Корзухин. «В монастырской гостинице». 188

Каждою из гостиниц управляют, самою собою разумеется, малообразованные гостинники, но они поражают вас прежде всего, непередаваемой красотой своего смирения. Побеждающего смирения. Затем – вдумчивостью. Беседуя с ними, каждый раз приобретаешь что-то новое для размышления, для анализа своей личной жизни и души, и каждый раз, как в зеркале, видишь в себе массу самых неприглядных, самых вопиющих несовершенств.

И действительно – перед вами люди огромного духовного опыта, большой работы для Христа.

Я возьму для примера хотя бы двух отцов гостинников: о. Михаила и о. Пахомия. Первый из них в течение многих лет до монастырской жизни работал с одним известным православной Руси священником, который Христовым именем соорудил очень много храмов, приютов; устраивал людей, давал возможность выкарабкиваться из нужды, и о. Михаил вынес из этой жизненной школы изумительную способность делать все, чтобы быть так или иначе полезным своему ближнему: он и хороший столяр, он и прекрасный кузнец, он и опытный шорник; и в то же время из беседы с ним вы увидите, что этот человек прекрасно знает Слово Божие и, ни на одно мгновение не оставляя наблюдения за порученным ему хозяйством, стремясь и день, и ночь угодить каждому, иногда очень прихотливому, капризному постояльцу, – не оставляет ни на минуту дальнейшего изучения этого Слова и побеждает все, только лишь одним смирением.

Не менее интересною вырисовывается перед вами фигура другого гостинника – отца Пахомия.

Шестидесятишестилетний старик, с рыжеватой с проседью бородой, прямой, как стрела, предупредительный по отношению решительно к каждому из обращающихся к нему, как самая лучшая нянька.

Знает лично графа Л.Н. Толстого, беседовал с ним. Достаточно первого взгляда на этого монаха, чтобы отметить, что это не простой человек.

И на самом деле, быв еще кавалергардом, любимый, поощряемый начальством, с давних пор почувствовал он влечение к какой-то другой области, к какой-то другой жизни. Влечение это усиливается с каждым днем, с каждым часом. С нетерпением ожидает он срока выслуги узаконенных лет, и вместе с товарищем, прежде чем идти в родную Вологду, решился пешком пойти в Киево-Печерскую лавру. Побыли там, пошли пешочком к родному северу. Совершенно случайно подошли к Оптиной пустыни. Пахомий стал просить своего товарища переночевать в этой обители; товарищ не согласился, но предложил Пахомию остаться, а сам обещал подождать его где-то в ближайшем пункте. Пахомий остался в монастыре ночевать – «и вот ночую в нем более 20 лет», говорит с каким-то радостным восторгом этот воин-инок. Любить монастырь, который теперь для него – все. Любят, очевидно, и его.

Отец Пахомий… прежде чем идти в родную Вологду, решился пешком пойти в Киево-Печерскую лавру

Храмы Оптиной пустыни

Идя последовательно от этапа к этапу в обители, мы на каждом шагу встречаем что-либо, говорящее нашей душе.

Вот перед вами Святые ворота; терраса, ведущая снизу монастыря в обитель; эти ворота ярко напоминают вам о стремлении к «горе», к Богу. Поднимаясь под святые ворота, вы чувствуете, как ваша мысль напоминает вам о другом поднятии, о других ступенях.

Из окна книжной лавки, расположенной направо от святых ворот, виден портрет старца Амвросия, который всей своей жизнью напоминает вам о тех ступенях нравственного совершенствования, которые на самом деле приведут вас к «горе», к источнику истинного счастья и истинной жизни.

Внутри обители, прежде всего, обращает ваше внимание центральный храм, – Введенский собор, который окружен со всех сторон кладбищем пустыни. Храм этот в высокой степени красив, изящен, и, когда в нем совершается всенощное бдение, которое продолжается минимум 5–5,5 часов; когда слышится удивительно стройное в высокой степени своеобразное пение оптинских иноков, создавшее себе громкую известность своими оптинскими напевами; красивое чтение кафизм, канонов, – все это, вместе взятое, заставляет жить душу молящегося совершенно иной жизнью, совершенно другим укладом.

Я знаю по личному опыту, что, пробыв в Оптиной пустыни хотя бы одну неделю и регулярно каждый день посещая некоторые службы (в Оптиной пустыни служба идет с часу ночи до 11 часов вечера почти беспрерывно) – всенощную, литургию, чрезвычайно трудно привыкать потом к службам в наших обыкновенных церквах. Своим сокращением, с своим «борзящимся» чтением и пением (в Оптиной пустыни почти все поют, что в обыкновенных церквах читают; так обыкновенное «Хвалите имя Господне» у всенощной в Оптиной проходит в чтении речитативом между песнопениями особых псалмов) церковная служба в наших городах кажется такой бедной и такой бледной, что долгое время душа молящегося испытывает какую-то, если так можно выразиться, духовную нищету.

Портрет старца Амвросия всей своей жизнью напоминает вам о тех ступенях нравственного совершенствования, которые на самом деле приведут вас…к источнику истинного счастья и истинной жизни

Красиво наблюдать жизнь этой обители во всех, даже в самых обыденных житейских подробностях.

Кончается литургия, и все монахи чинно и стройно направляются в трапезную. Все усаживаются за длинные столы; на средину же, на большое возвышение, выходит один из очередных иноков и, во время всей трапезы, читает жития святых.

Владимирская икона Божией матери. Византия. XII в.

Странное впечатление производит при этой глубокой тишине мерное чтение, во время которого только лишь изредка слышатся шаги разносящих чрезвычайно простые, незатейливые кушанья и стук меняемых тарелок и посуды.

После этого до повечерия, а под праздничные дни до всенощной, наступает в обители полная тишина, и лишь только то тут, то там появляются изредка монахи или около своих келий, или направляясь к монастырскому почтарю за письмами и газетами, или в книжную лавку, или на братское кладбище и т.п.

Но вот заблаговестили к повечерию, и отовсюду потянулись иноки в храм, где совершается служение. И снова льется в открытые окна храмов священное песнопение, которому целым хором вторят находящиеся в пустыни в изобилии «певцы поднебесья». Отовсюду потекли богомольцы, и снова началась своеобразная жизнь обители.

Введенский храм Оптиной пустыни. Здесь почивают святые мощи Преподобных Старцев Амвросия и Нектария. Фото иерея Максима Массалитина

Кончилась служба, из трапезы понесли ужин, еще более скудный, чем обед.

После ужина снова тишина в монастыре; видны только лишь одни богомольцы, направляющиеся или к кладбищу, или на дорожку к скиту…

Следующими выдающимися храмами следует назвать чрезвычайно красивый храм Марии Египетской; вслед за ним храм Казанской Божией Матери.

Есть еще один храм в Оптиной пустыни – храм Владимирской Богоматери. Он представляет собой для мирских людей главный интерес тем, что при этом храме находится келья одного из старцев нашего времени о. Анатолия.

Так как этот старец принимает почти без перерыва и без ограничения времени всех, то этот храм бывает почти всегда открыт и постоянно переполнен народом. Бывает нередко так, что в монастыре полное затишье; не видно даже монахов, а около храма Владимирской Богоматери, где келья старца Анатолия, сидит много народу и ожидает очередного приема.

Но о старце Анатолии, о его деятельности мы скажем, когда будем говорить о старцах.

Братское кладбище

Говоря обо всем, нельзя обойти молчанием братское кладбище пустыни. Я много видел кладбищ, начиная с маленьких сельских кладбищ и кончая крупными столичными кладбищами, но нигде не видел такой характерной особенности, какою отличается кладбище Оптиной пустыни. Помимо памятников над такими великими праведниками, как старец Макарий, старцы Амвросий и Иосиф – для последних теперь сделали один общий памятник, – недавно погребенного старца Варсонофия, это кладбище отличается тем, что на памятниках его, на железных плитах, в сжатых чертах отмечены все характерные особенности добродетелей и служения похороненного. Читая эти надписи, говорит священник Четвериков (автор известного «Жизнеописания Оптинского старца Амвросия»), есть чему научиться, есть о чем задуматься, есть над чем умилиться!

Преподобный Никон Оптинский

Вот, например, рядом с могилою о. Амвросия могила его наставника и предшественника по старчеству иеромонаха Макария (родом из Орловских дворян), надпись на коей гласит, что «он делом и словом учил особенно двум добродетелям – смирению и любви». Рядом с о. Макарием похоронен его предшественник по старчеству о. Леонид (из Карачевских граждан), который «оставил по себе память в сердцах многих, получивших утешение в скорбях своих». У ног этих великих старцев находятся могилы духовных детей о. Макария – Ивана Васильевича и Петра Васильевича Киреевских, столь известных в истории русского просвещения. На памятнике Ивана Васильевича написано: «Премудрость возлюбих и поисках от юности моея. Познав же, яко не инако одержу, аще не Господь даст, приидох ко Господу».

«Узрят кончину премудрого и не уразумеют, что усоветове о нем Господь».

Чудная надпись, изображающая весь порядок духовной жизни подвижника, помещена на могиле ученика о. Амвросия, скитоначальника, ие-росхимонаха Анатолия (из духовного звания): «Терпя, потерпех Господа и внял ми, и услыша молитву мою: и возведе мя от зова страстей и от брения тины, и поставь на камени нозе мои, и исправи стопы мои. И вложи во усте песнь нову, пение Богу нашему». В этих словах псалмопевца со всею точностью изображен весь путь духовного возрастания христианина – от первоначального пребывания в тине страстей до совершенного упокоения и утверждения чистым сердцем в Господе!

На могиле схимника Карпа написано: «Схимонах Карп, внимательный подвижник, слепец, из крестьян… весь день проводил в тяжелом послушании, а ночь почти всю в рукоделии и молитве. Кротость, молчание с постоянным самоукорением, приветливое обращение с братиею и непрестанное понуждение себя на все благое были отличительными чертами сего подвижника».

В. Васнецов. «Ангел с лампой».1885–1893

На могиле 22-летнего монаха Гавриила читаем: «В семилетнее пребывание свое в монастыре никого не оскорбил; жил в обители, как странник, -хранил молчание; был послушлив и почтителен ко всем, кроток и благоумилен; имел великое воздержание в пище; к церкви был примерно усерден; во всем открывал свою совесть пред старцем и неуклонно исполнял его советы. Болезнь свою переносил с терпением и благодушием. Скончался вмале, исполни лета долга».

На могиле схимонаха Пахомия читаем: «Скончался 96 лет, а по свидетельству некоторых 106 лет… С самых юных лет до глубокой старости проводил странническую христианскую жизнь по евангельскому слову, не имея, где главы подклонити. В продолжение своей жизни по нескольку раз посетил все русские святые замечательные места, проживая где сколько заблагорассудится. За 6 лет до смерти, ослабевши телесными силами, остался совсем на жительство в Оптиной пустыни, где и окончил тихо дни свои. Был неграмотный, но хорошо знал житие всех святых и твердо помнил дни празднования их. Постоянные молитвы его были: «Богородице Дево, радуйся!» или «Ангел Вопияше Благодатный»… и «Светися, светися, Новый Иерусалиме!» – которые он всегда пел, входя в дома, посещаемые им, и выходя из них.

Имел обычай просить милостыню, но вскоре затем отдавал оную другим неимущим. Говорил очень мало, но слова его оправдывались впоследствии самым делом, через что многие имели доверие и расположение к нему. На нем исполнились псаломские слова: живый в помощи Вышня-го, в крови Бога небесного водворится. На мя упова, и избавлю и…»

Далее следуют столь же выразительные надписи на могилах: иеросхимонахов Пимена, Саввы и других, которых мы не приводим. В них заключается много жизненных уроков как для иноков обители, так и для мирян.

Читаешь их, и страница за страницей раскрываются пред тобою неведомые миру, но сохраненные в назидание братии примеры святой, богоугодной жизни… И не хочется оторваться от этих страниц, не хочется отойти от этих безмолвных наставников.

Больница
Источник преподобного Пафнутия

Но человеческая душа ненасытна, она хочет большего и большего. Невольно устремляешься во все стороны от монастыря, чтобы открыть новые источники, новые места, которые еще больше, еще обильнее переполняли бы жаждущую света, неземной формы бытия, изболевшую, переутомленную мирской суетою душу.

И эти попытки не остаются безуспешными.

Вот больница, больничная церковь, больничный сад; и на всем на этом лежит отпечаток особенных христианских взаимоотношений.

Видно, что здесь на больного смотрят не так, как в мирской жизни на страждущего физически человека, а главным образом «на душу больного, на его духовное переживание». Очевидно, здесь на физическую болезнь смотрят, как на один из путей возможного проникновения лучей спасения в человеческую душу. Но все это делается последовательно, естественно, без всякого насилия над человеческой природой. Я бы сказал так: здесь все стоит на страже, в ожидании того момента, когда человеческая душа сама рванется к Господу.

За больницей идут две тропочки, одна в густую чащу леса Оптинской пустыни, а другая вокруг монастырской стены в скит.

Вас тянет на первую: что там интересного, что там нового?

И действительно, там, – где согласились люди постоянно просить Его о всяком деле, Он Сам сказал, что всякую такую просьбу Он исполнит им, «ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их», — в местах этой высокой молитвы на каждом шагу видишь присутствие Господа, и это подтверждается тем, что на каждом шагу здесь решительно все напоминает Его Божественную правду, Его Божественное слово.

Вы идете по вашей дорожке все дальше и дальше. На вас падают лучи заходящего солнца. Красивые, мощные великаны сосны, пяти-шести аршин в обхвате, раскидывают перед вашими ногами самую причудливую, самую переплетенную сеть теней.

Икона святого Пафнутия Боровского, основателя Боровского монастыря

В природе невозмутимая тишина.

Все благоухает какими-то чудными ароматами.

С каким-то невольным благоговением снимаешь фуражку и думаешь: «Господи, да почему же здесь так хорошо; почему так невообразимо благодатно и благотворно на душе? Ведь есть же много на белом свете роскошных местоположений, красивых ландшафтов, – но все это не то. Там всегда, хотя в самом маленьком размере, но чувствуешь в сердце какую-то скорбь, какую-то затаенную тоску, ощущаешь какие-то тяжелые цепи от каторги жизни на своей духовной свободе, на своей «волюшке вольной», – а здесь – ничего. Как новорожденное дитя. Только вот от избытка души так бы и хотелось петь и славить Бога, славить Бога и петь».

М. Нестеров. «Послушник с крестом». Первая четв. XX в.

И как бы в ответ на это раздается дивный благовест к всенощному бдению. Раздался… понесся далеко… далеко… замер каким-то отдаленным эхом и негой своего замирающего отзвука что-то сказал умиленному сердцу.

И вдруг в то же время по всему перелесью раздались какие-то странные, непонятные звуки. Я не знаю, с чем их можно сравнить. Это крик тысячи детей, это скрип и визг какой-то своеобразной исполинской пилы.

Я замер от неожиданности, и долго бы стоял в этом оцепенении, если бы случайно проходивший монах не объяснил мне, что это крик живущих здесь цапель, диких журавлей, гусей и всякой другой птицы, которая, как я сказал уже выше, вследствие запрещения здесь охоты живет спокойно, безмятежно и доверчиво.

– У нас, возлюбленнейший, здесь насильственной смерти нет.

И я понял все в этом чудном благовесте и в этом свободном крике свободных птиц, на жизнь и волю которых не посягает никто.

– Здесь Бог, и здесь нет смерти беззащитным! – невольно шептал я.

Этот лес выводит вас на поразительно красивую дорогу к источнику преподобного Паф-нутия.

Не хочется уходить. Изумительное единение всей природы и чудно настроенной души с этой утопающей в благотворной тишине неземной красотой приковывает, очаровывает всякого, попавшего в сферу ее чудодейственного влияния…

Но вот вы спускаетесь вниз, и перед вами колодец, выкопанный, по преданию, преподобным Пафнутием, игуменом Боровским. Около колодца находится небольшой резервуар, аршин шести длины и аршин трех ширины, в котором вмещается проточная вода из источника, и сюда некоторые из ревностных богомольцев приходят купаться.

И. Крамской. «Русский монах в созерцании»

Вода здесь в самые жаркие дни не поднимается выше +10° .

Только, к крайнему сожалению, почему-то этот колодец и источник находятся в крайне запущенном виде, в особенности сарайчик для раздевальни. Это, конечно, в значительной степени сокращает число желающих воспользоваться благотворными водами, освященными великим подвижником.

А уж отсюда прямая дорога: прямо к ограде пустыни. И та же красота, то же беспредельно высокое настроение.

Именно настроение.

И настроение чрезвычайно глубокое, которое не исчезает, мне кажется, и годами…

Иоанно-Предтеченский скит

Теперь перейдем к знакомству с самым центральным пунктом Оптиной пустыни – с Иоанно-Предтеченским скитом.

Достаточно выйти на эту очаровательную дорожку, которая идет к скиту, чтобы вашу душу охватило какое-то исключительное по своему настроению чувство.

Перед вами развертывается с обеих сторон чудная густая сосновая аллея, и вы сразу чувствуете, что переходите в какой-то совершенно иной мир.

Внутренний вид Предтеченского скита, Оптина пустынь. 1887

Обыкновенно поразительная тишина. Святая тишина в самом точном смысле этого слова. Такой тишины, я уверен, многие не наблюдали нигде.

По обеим сторонам в начале аллеи стройно стоят фруктовые деревья. Если вы приехали во второй половине июля, то ваш взгляд падает на необычайное изобилие яблок и других фруктов.

Если же вы приехали ранней весной, вы идете под сенью какого-то неземного сада, покрытого белым цветом фруктовых деревьев.

Наконец как-то незаметно эта аллея соединяется с просекой обыкновенного леса, обильного стройно вытянувшими свои вершины богатыря-ми-деревьями, которые, как стражи-исполины доброго старого времени, мирно пропускают вас к скиту. То тут, то там в глубоком безмолвии, с каким-то, очевидно, исключительным благоговением, тянутся длинные вереницы богомольцев, направляющихся к старцам.

Сто семьдесят саженей, расстояние между пустынью и скитом, пройти, само собою разумеется, очень скоро. И вы сожалеете, что эта чудная дорога не выросла в 170 верст.

Ангел-хранитель. Икона

Перед вами направо сначала показывается колодезь во имя Амвросия Meдиоланского, куда два раза в день выходят с небольшими глиняными кувшинами из скитских ворот скитонасельники, очевидно, за водой для утреннего и вечернего чая.

Еще несколько шагов, и перед вашими глазами развертываются святые ворота Предтечева скита, по обеим сторонам которых вы видите два домика, с выходящими наружу маленькими крыльцами, в отворенные двери которых, почти беспрерывно то входят, то выходят пришедшие богомольцы.

И у кельи направо на длинной скамейке, которая рядом с входом, а иногда и на ступенях крыльца, сидит большая группа ожидающих очередного входа в келью.

Эти два домика – кельи старцев, куда является свободным доступ снаружи скита только лишь для женщин. Мужчины же входят к старцам через святые ворота, через внутренний вход.

К. Костанди. «Ранняя весна». 1915

Если вы оглянетесь в сторону леса, по направлению от правой кельи, то вы увидите в хорошую, ясную погоду массу самой разнородной публики, которая находится в ожидании очередного входа в кельи. С этой же стороны помещается длинная скамья, на которой в первый свой приезд я на единственном этом месте во всей Оптиной пустыни увидел написанные, очевидно, каким-то местным доморощенным поэтом стихи:

 
На эту святую обитель
Нисходит ангел-хранитель.
И по воле небесного Отца,
Утешает скорбные сердца.
 

И эти стихи, несмотря на плохо соблюденный размер в них, как нельзя лучше выражают собой роль и значение в человеческой жизни этой великой обители.

Главная масса богомольцев тянет в келью направо.

Такое изобилие народа вблизи правой кельи объясняется тем, что в этой келье на протяжении многих лет кряду помещались два великих старца: Амвросий и Иосиф.