Текст книги "Монологи и диалоги о постмодерне и постмодернизме"

Выше речь уже шла о том, что утверждение «истин» в идеологии и политике часто приводит к разрушительным социальным конфликтам, господству одних групп и рабству других. Последнее бывает и в экспериментальной науке. Вспомним хотя бы временную победу «лысенковщины» над буржуазным вейсманизмом-морганизмом в советской генетике. Но бывает и так, что «истина», вошедшая в моду, делает рабами почти всех. Тот же Р. Гари так описывает нездоровую моду на фрейдизм (в котором в частности есть положение об амбивалентной направленности чувств) во Франции 1930-х годов. «Эти умники (психоаналитики. – Авт.) доходчиво объяснили мне, что если вас сильно тянет к женщинам, то на самом деле вы – тайный гомосексуалист; если интимный контакт с мужчиной вызывает у вас отвращение, …то вы в зачатке любитель этого, и, наконец, следуя и дальше их железной логике, если контакт с трупом глубоко отвратителен вам, то подсознательно вы склонны к некрофилии… В наше время психоанализ, как и все идеи, приобретает нелепую тоталитарную форму, пытаясь заключить вас в оковы своих собственных извращений. Он заполонил умы маниакальными идеями, ловко завуалировав их семантическим жаргоном, который… привлекает клиентуру методом запугивания и психологического шантажа, подобно американским рэкетирам, навязывающим вам свою протекцию.»[79]79
  Гари Р. Цит. соч. С. 67.


[Закрыть]

Таким образом, начиная с античности и до настоящего времени, проблема принципиальной неполноты знания для философии и науки, собственно, «не является проблемой». А уж в XIX-XX веках ее понимание однозначно демонстрируют не только авторы, в различной степени причастные к науке, но и не имеющие к ней никакого отношения, да и вообще все здравомыслящие люди. (Конечно, и в науке, и вне ее всегда были и будут неисправимые романтики и одержимые фанатики, но это, как говорится, не лечится.) Поэтому агностицизм не является изобретением постмодернизма, просто на протяжении истории познания его позиции то усиливались (как в случае с постмодерном), то ослаблялись. Не претендуя на подробное историческое исследование, опишем лишь наиболее характерные черты этих процессов, происходивших в европейской культуре.

Прежде всего, следует отметить, что сама идея истины имеет религиозные корни, и, следовательно, категория истины есть категория мифологическая[80]80
  См.: Назаретян А. П. Истина как категория мифологического мышления // Общественная наука и современность, 1995. № 4. С. 105–108.


[Закрыть]. Тем не менее, именно истина стала целью и основным критерием успешности познавательной деятельности человека – сначала в рамках философии, а затем и в науке.

Первыми идею истины пошатнули древнегреческие софисты и элиаты, а также древнеиндийские и древнекитайские скептики еще в V веке до н. э. По К. Ясперсу, это середина «осевого времени» – времени становления основ современного мировоззрения человека. В Греции – это период развития демократии, когда ораторское искусство, умение убеждать и доказывать на агоре определяли вектор общественного развития, а умение защищать свою точку зрения в суде – правоту человека.

Протагор, один из родоначальников софизма, которого также причисляют и к скептикам (хотя древнегреческий скептицизм наиболее ярко проявил себя почти два века спустя), знаменит утверждением о том, что человек есть мера всех вещей. Другими словами, «каждый купец на свой аршин меряет», а поэтому объективной истины не существует[81]81
  Более развернуто об этом говорил современник Протагора Горгий: «Ничего не существует; но даже если нечто и существует, то оно непознаваемо; но даже если нечто существует и познаваемо, то это знание нельзя передать другим».


[Закрыть]. Основными инструментами софистов и элиатов для развенчания истин являлись антиномии (одинаково доказуемые противоположные суждения) и апории (суждения, содержащие аргументы, противоречащие опыту и здравому смыслу), которые представляли собой логические и семантические ловушки в процессе научного вывода. Истина о каком-либо феномене однозначна, непротиворечива и тождественна самой себе, а, например, противоречие между чувственно воспринимаемым движением объекта и математическим доказательством его неподвижности в апориях Зенона[82]82
  Например, в апории о стреле летящая стрела неподвижна, так как в каждый момент времени она покоится, а значит, покоится всегда. Т. е. стрела одновременно и летит, и не летит, что абсурдно.


[Закрыть] делали основные характеристики физического мира амбивалентными.

Однако очень скоро веские аргументы против софистов и их «коллег» выдвинули Платон (хотя его роль в критике софистов неоднозначна) и Аристотель. Так, Аристотель, создал теорию познания, в которой наряду с первичным чувственным восприятием была выделена высшая ступень познания – абстрактное мышление[83]83
  Отсюда известная ленинская фраза: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности». Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 152–153.


[Закрыть]. Вершины абстракции как раз и позволяют усматривать общее в единичном и получать достоверное знание. Обосновывая законы формальной логики, Аристотель ввел в научный оборот категории возможности (потенциальности) и действительности (актуальности), и тем самым смог объяснить логические парадоксы, подобные зеноновским апориям. Эти же категории позволили Аристотелю различать актуальную и потенциальную бесконечность, но постулировать существование лишь последней[84]84
  Любая величина актуально конечна, но всегда потенциально есть величина больше или меньше ее.


[Закрыть]. Тем самым Аристотель восстановил статус-кво истины, но одновременно и проблематизировал ее своими размышлениями о бесконечности. Правда, сама идея бесконечности мира появилась намного раньше. Наиболее показательным в данном аспекте следует считать атомистический материализм Демокрита (учителя Протагора), в котором признавались бесконечность числа атомов во Вселенной и бесконечность их форм.

Уже во времена Аристотеля начинает формироваться, а затем превращается в мощное философское направление скептицизм. Его представители применяли сходные с софистскими методы, но если софисты использовали сомнение (пусть, возможно, и излишнее) для достижения позитивных научных результатов, то наиболее последовательный скептик Пиррон сделал это сомнение методологическим принципом и последовательно систематически проводил его. С точки зрения Пиррона, знание о мире может быть только субъективным[85]85
  Наиболее подробно субъективизм познания был обоснован последователем Пиррона Энесидемом в его «десяти тропах».


[Закрыть]. Чувственное познание отражает вещи такими, какими они нам кажутся. Но даже если какие-то чувственные восприятия и являются достоверными, они не могут быть адекватно выражены в суждениях. При этом каждому суждению может быть противопоставлено противоположное суждение. Поэтому философу нужно следовать правилу воздержания от суждений и стремиться к спокойствию, невозмутимости и избеганию страдания. Итак, критерия истины не существует, но поскольку человеку все-таки приходится действовать, он должен следовать вероятности и обычаям. Так что идея ориентации на обычаи и традиции в общественной жизни принадлежит отнюдь не консерваторам.

Следующей крупной фигурой, уже в начале нашей эры снова утвердившей истину, явился Плотин. Он систематизировал и развил идеи Платона, чем заложил многовековую традицию неоплатонизма.

Затем наступила эпоха средневекового догматизма, который исходил из божественного сотворения мира. Отсюда его объяснение должно было основываться на трактовке Священного писания и трудов Святых Отцов. Кроме попыток католической церкви распространить религиозную истину по всему миру, период Средневековья отмечен трудами таких выдающихся мыслителей, как Альберт Великий и Фома Аквинский, началом выделения науки из философии (права, физики, медицины), а также открытием в Европе первых университетов. В университетах и «вокруг них» формируется схоластика – философия, сочетающая богословие и логику Аристотеля, т. е. теологический догматизм и рационализм.

На рубеже Средневековья и Нового времени брешь в католической догматике пробил уже упоминавшийся неоплатонист Николай Кузанский, ни много ни мало – кардинал, епископ и папский легат в Германии. Его мысли об истине предваряют, а иногда и практически полностью совпадают с мыслями И. Канта и современных постмодернистов. Мир как объект познания бесконечен[86]86
  Более точно, по Кузанскому, бесконечным может быть только Бог, а мир – безграничен.


[Закрыть], поэтому и процесс его познания бесконечен и представляет собой лишь бесконечное приближение к истине. «Разум так же близок к истине, как многоугольник к кругу, ибо чем больше число углов вписанного многоугольника, тем более он приблизится к кругу, но никогда не станет равным кругу даже и в том случае, когда углы будут умножены до бесконечности, если только он не станет тождественным кругу.»[87]87
  Цит. по: Горфункель А. Х. Философия эпохи Возрождения. Учеб. пособие. М.: Высшая школа, 1980. С.68.


[Закрыть] Указывая на то, что любое знание является лишь более или менее верным предположением (концепция «ученого незнания»), Кузанский тем самым отверг претензии на истину любых авторитетов, включая авторитет Писания, которое есть лишь способ выражения истины.

Новое время характеризуется формированием светской культуры, выделением из философии и институционализацией естествознания, а затем и других наук, развитием капитализма (заменой ремесленного производства мануфактурным, а затем – фабрично-заводским с использованием наемного разделенного труда), научными, промышленными и социальными революциями. Все это в целом предполагает рациональное отношение к миру, хотя философия и наука первой «новой» эпохи – эпохи Возрождения апеллирует не только к рационализму античности, но и к его иррационализму[88]88
  В XVI веке, прежде всего, в лице Мишеля де Монтеня возрождается скептицизм или «новый пирронизм».


[Закрыть], да и средневековый догматизм продолжает проявлять себя. Однако с ним ведется борьба – и не только на Западе, но и на Востоке – в даосизме и исламской философии.

Первую научную революцию совершил Н. Коперник, чье учение о гелиоцентрической системе мира, множественности миров и бесконечности вселенной не только заложило основы научной астрономии, но имело и мировоззренческие последствия. Оно фактически понизило онтологический статус человека. Из «венца творения» на планете Земля, вокруг которой крутится весь остальной мир, человек превратился в пылинку, живущую на планете, которая также является пылинкой среди мириад других пылинок в темном холодном бесконечном космосе. Популяризации учения Коперника способствовала революция Гутенберга, и хотя первоначально в 1543 году[89]89
  Это – год смерти Н. Коперника.


[Закрыть] было издано не более полутысячи экземпляров книги «Об обращениях небесных сфер», она стала достоянием просвещенного человечества буквально за несколько лет. Однако религиозные традиции и светский антропоцентризм (основы которого заложил еще Протагор) еще долгое время довлели над новым мировоззрением, которое окончательно сложилось в период популяризации учения Ч. Дарвина.

По мере развития капитализма и науки, а также распространения идей просвещенного гуманизма (исключая период романтизма) «позитивная» философия и наука приобретают все большее влияние. А в теории познания в XVI–XVII веках формируются два мощных методологических направления – эмпиризм и рационализм, не потерявших свою актуальность и сегодня в качестве взаимодополняющих аспектов научного исследования.

Основатель эмпиризма Ф. Бэкон отрицал исторически преобладавший дедуктивный метод познания – движение от общих аксиом или постулатов к частным следствиям из них (классическая пирамида знания). Следуя логике Аристотеля, он полагал, что основой достоверного знания должен стать обратный, индуктивный процесс – от опытных данных к их обобщению. При этом Бэкон различал полную (учет всех случаев) и неполную (учет всех не случаев) индукцию, первая из которых позволяет делать истинные, а вторая – вероятностные заключения. На как можно учесть все случаи?

Основоположником рационализма считается Р. Декарт, поэтому часто это направление по латинизированной фамилии его автора называют картезианским рационализмом. Картезианство возвращается к дедукции Платона, но, естественно, на более высоком уровне ее развития. Исходным пунктом познания, по Декарту, являются так называемые врожденные идеи, которые совершенно самоочевидны, ясны и непротиворечивы и составляют первопричины исследуемых явлений. Эти идеи формулируются на математическом (геометрическом) языке, математически же анализируются и затем проверяются на практике. Однако и эта методология не беспроблемна, и главная ее уязвимость – в адекватности выделения подлежащих исследованию идей, отчасти снять которую, по Декарту, можно, используя принцип радикального сомнения. Как видим, и рационализм не обходится без скептицизма.

В историческом споре между эмпиризмом и рационализмом особую роль сыграл И. Ньютон. Он подверг критике картезианство за надуманные «врожденные идеи», т. е. изначально выдвигаемые гипотезы о природе вещей. По Ньютону, любые предположения или утверждения должны обобщать экспериментальные данные и не выходить за пределы опыта. Такие предположения следует считать истинными или приближающимися к истине, пока не обнаружатся факты их уточняющие или опровергающие. Со времени разработки Ньютоном математического аппарата современного естествознания, прежде всего, классической механики и физики, его научный метод практически вплоть до новейшего времени стал преобладающим в науке. Этот метод предполагал редукцию сложных природных явлений к достаточно простым законам механического движения, что означало безусловную познаваемость мира и обеспечило мощный научно-технический прогресс.

В рассматриваемый период пик гностицизма приходится на эпоху Просвещения, мировоззренческие основы которой наиболее ярко выразили французские мыслители Ж.-Ж. Руссо, Д. Дидро и др. Просвещению были присущи культ разума, свободомыслие, рационализм (в широком смысле) на основе развития права, науки и образования. Однако к концу XVIII века тяжелые условия труда и быта рабочих вследствие промышленной революции в Европе и огромные жертвы французской революции породили идеи романтизма – культ природы («возвращение» к ней), отказ от холодного разума и интеллекта в пользу интуиции и фантазии, мифа и сказки. Не случайно переход к романтизму снова «повышает градус» агностицизма.

Понятие «агностицизм» было введено в научный оборот в последней трети XIX века английским зоологом Т. Г. Гексли (Хаксли), который таким образом охарактеризовал собственное мировоззрение. Сегодня под агностицизмом мы понимаем философские, теологические и научные теории, которые отрицают (каждая по-своему и в различной степени) наличие универсальных объективных оснований установления истины[90]90
  Агностицизм свойственен как материализму, так и идеализму. Однако наша недавняя советская материалистическая традиция в «грехе» агностицизма чаще всего обвиняла идеалистов. Но уже упоминавшийся идеалист Р. Декарт и один из «источников» марксизма идеалист Г. Гегель были наиболее последовательными критиками агностицизма.


[Закрыть]. То есть к агностицизму можно отнести софизм, скептицизм, солипсизм, феноменализм и им подобные учения. С легкой руки Гексли наиболее влиятельными классиками агностицизма считаются Д. Юм и И. Кант, которые создали свои теории еще до возникновения самого этого понятия. Дело в том, что «новый скептицизм» этих авторов по сравнению со скептицизмом их предшественников носит не преимущественно онтологический («воздержание от суждения»), а преимущественно методологический характер.

Дэвид Юм – представитель эмпиризма и предшественник позитивизма в его классических и неклассических вариантах – полагал, что познание начинается с опыта, основу которого составляют перцепции (впечатления-восприятия), а затем опыт «обрабатывается» нашим разумом. При этом разум может достаточно свободно объединять (ассоциировать) и комбинировать данные опыта в различных сочетаниях их причинно-следственных связей, давать им различные интерпретации, а также создавать новые идеи с использованием фантазии. Но существуют ли критерии, позволяющие разуму с необходимостью выводить из одних фактов другие и таким образом формулировать истинные суждения? По Юму, такие критерии существуют лишь в математическом познании и формальной логике. Во всех других областях познания разум бессилен обосновать истинность собственных построений, не опираясь на опыт[91]91
  По Юму, характеризовать конструкции разума как истинные или ложные вообще некорректно. Они ценны сами по себе, и любые из них имеют право на существование.


[Закрыть]. Разум считает истинными лишь привычные повторения (порядок) перцепций, что побуждает ожидать их и в будущем. Затем привычка переходит в убеждение, а убеждение – в веру в существующий порядок вещей. При этом мы не можем судить о том, в какой степени наш опыт соответствует реальности.

В дальнейшем идеи Д. Юма не остались без внимания постмодернистов. В частности один из гуру постмодернизма Ж. Делез в работе, посвященной, в том числе и Юму[92]92
  См.: Делез Ж. Эмпиризм и субъективность: опыт о человеческой природе по Юму. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза: Пер. с франц. М.: ПЕР СЭ, 2001.


[Закрыть], рассматривает проблему субъекта с точки зрения многообразия его опыта в контексте «исходного природного порядка». В более широком плане учение Юма ознаменовало собой поворот к неклассической философии с ее культурологическим подходом к интерпретации реальности.

Иммануил Кант, один из основоположников немецкой классической философии, подверг критике и эмпиризм, и рационализм, а затем предпринял попытку их синтеза. Но по большому счету он продолжил рационалистическую традицию скептицизма, поскольку постулировал возможность чистого – неэмпирического априорного знания (истины), которое, однако… практически недоступно исследователю.

По Канту, объекты познаваемы «от нас», а не «из себя», в результате чего мы можем получить лишь относительную истину[93]93
  Или: познание имеет дело с миром феноменов или «вещей для нас», который не соответствует скрытому от нас миру ноуменов или «вещей в себе».


[Закрыть]. Абсолютная истина потенциально возможна лишь тогда, когда объект познается субъектом «в себе», т. е. когда субъект познания отождествляется с его объектом. Следовательно, абсолютная истина о Вселенной доступна лишь соизмеримому ей субъекту – Абсолюту, Богу. Поэтому процесс познания есть приближение различных вариантов относительных истин об одном и том же объекте, разделяемых различными субъектами, к истине абсолютной. Успешность этого процесса зависит не только и не столько от уровня развития науки и усилий конкретных познающих субъектов, сколько от соизмеримости объекта и субъекта познания. Чем дальше мы пытаемся проникнуть в макромир и микромир, тем более несходные друг с другом варианты относительной истины мы получаем. Это последнее положение, вероятно, и объясняет недоверие постмодернистов к метанарративам.

Можно утверждать, что в целом XIX век прошел под знаменем сциентизма[94]94
  Сциентизм – абсолютизация роли науки в жизни общества. В качестве «образцовых» наук сциентисты чаще всего признают физику и математику.


[Закрыть] и веры в конструктивную роль науки в решении любых проблем человечества. Мощным основанием этого стал механицистский детерминизм П.-С. Лапласа, который через сто лет после И. Ньютона развил его метод и усовершенствовал почти все разделы математики и астрономии, а также явился одним из создателей теории вероятностей.

Лаплас сделал своим кредо и популяризировал предложенную Ж. Кондорсе гипотетическую ситуацию, в развернутом виде опубликованную в 1814 году в работе «Опыт философии теории вероятностей». На ее первых страницах читаем: «Мы можем рассматривать настоящее состояние Вселенной как следствие его прошлого и причину его будущего. Разум, которому в каждый определенный момент времени были бы известны все силы, приводящие природу в движение, и положение всех тел, из которых она состоит, будь он также достаточно обширен, чтобы подвергнуть эти данные анализу, смог бы объять единым законом движение величайших тел Вселенной и мельчайшего атома; для такого разума ничего не было бы неясного, и будущее существовало бы в его глазах точно так же, как прошлое»[95]95
  Наука. Величайшие теории. Вып. 13: Касадо К. Вселенная работает как часы. Лаплас. Небесная механика / Пер. с франц. М.: Де Агостини, 2015. URL: http://mreadz.com/read-287462.


[Закрыть]. В последствие этот гипотетический разум был назван Демоном Лапласа.

В контексте утверждения сциентизма в науке нельзя не упомянуть и позитивную философию О. Конта. Он считал, что каждая наука «сама себе философия», и поэтому не нуждается в метафизических основаниях, а должна строиться на объективных данных наблюдения и эксперимента. Создавая новую науку социологию по образцу естественных наук, Конт стремился сформулировать наиболее общие законы, которые, подобно законам Ньютона в философии природы, исчерпывающе объясняли бы общественное развитие и могли быть использованы для научного построения общества.

В XIX веке в наибольшей степени потрясли основы истины К. Маркс и Ф. Ницше, правда, разными путями. Маркс, стремясь открыть объективные исторические законы, в конечном счете, с помощью диалектики Гегеля утвердил релятивистскую трактовку истины как орудия борьбы рабочего класса. У пролетариата и буржуазии истины разные, даже если это касается истин в науках о природе.

Философия Ф. Ницше в значительной степени является переосмыслением идей А. Шопенгауэра, который объявил разум фикцией и положил в основу мира категорию воли. У Ницше воля к власти означает «перспективность» мира: «Сгустки атомов, “кванты” воли к власти воздействуют друг на друга в процессе вечного становления, “возвращения того же самого” создают бесчисленные комбинации, ансамбли, новые сгустки воли к власти только для того, чтобы вновь распасться и играть эту игру бесконечно…»[96]96
  Введение в философию: Учеб. пособие для вузов / И. Т. Фролов и др. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Республика, 2003. URL: http://www.alleng.ru/d/phil/phil029.htm.


[Закрыть]. Таким образом понимаемая «перспективность» и динамичность картины мира позволяет Ницше не только отрицать позитивную науку, но и критиковать все фундаментальные философские категории. По Ницше, фактов не существует, а есть только интерпретации. Одна из них – рационализм как мышление по схеме, которое создает лишь удобные для использования фикции и от которого человек никак не может избавиться. Нет ни истории, ни горизонта времени, нет причины, центра и периферии, иерархии, порядка, стратегии научного познания[97]97
  См.: Введение в философию…


[Закрыть]. Писал Ницше и о мире как тексте, и о равнозначности познавательных систем. Что же все это, если не постмодернизм? Добавим, что литературность, афористичность, метафоричность, мифологичность, мозаичность текстов Ницше – это типично постмодернистский стиль изложения научного материала.

Ницше также причастен к нигилизму[98]98
  Нигилистическое учение, отвергавшее человеческое естество Христа, возникло в XII веке, но было предано анафеме. В конце XVIII века понятие «нигилизм» возродил писатель и философ Ф. Г. Якоби.


[Закрыть], под которым он понимал осознание несостоятельности как христианской идеи Бога (по Ницше, «Бог умер»), так и идеи прогресса, которую он считал версией религиозной веры. Помимо отрицания доказательств существования Создателя нигилисты отрицают объективно существующую нравственность и объективную истину, что означает отсутствие критериев предпочтения одного действия другому. Нигилизм в качестве магистрального, но тупикового направления в развитии европейской культуры рассматривали О. Шпенглер, М. Хайдеггер и некоторые другие философы.

В развитие положения И. Канта о том, что идеи разума (трансцендентальные идеи, выходящие за границы опыта) следует рассматривать «как если бы» их предметы существовали, и взгляда того же Ф. Ницше на истину как полезную ложь, на рубеже XIX–XX веков возникает фикционализм, который наиболее последовательно был развит немецким философом Х. Файхингером. Фикционализм утверждает, что все наши знания о мире суть фикции (иллюзии), которые следует оценивать лишь с точки зрения их практической полезности. Фикционализм следует отличать от прагматизма, появившегося в то же время. В фикционализме речь не идет об истине, тогда как в прагматизме вопрос об истине решается в связи с полезностью.

Теперь, когда в процессе краткого исторического экскурса мы дошли до времени расцвета промышленного капитализма и возникновения социального государства, можно поговорить и о «завоевании идеями масс людей». Период с конца XIX века до Первой мировой войны принято называть Прекрасной эпохой – эпохой триумфа автомобилестроения и воздухоплавания, бурного развития метро, успехов медицины, рождения кино, расцвета фотографии, становления модернизма в искусстве.

В конце XIX века в обществе преобладал научный оптимизм, «который заставлял людей верить, что царствие небесное того и гляди должно установиться на Земле. Огромные успехи науки и технологии заставляли думать, что разрешение всех проблем неподалеку. Ньютоновская физика была тем инструментом, с помощью которого собирались выполнить эту задачу», применив «хорошо известные принципы физической теории к конкретным случаям»[99]99
  Рассел Б. Мудрость Запада: Историческое исследование западной философии в связи с общественными и политическими обстоятельствами / Ред. англ. изд. П. Фулкес; Общ. ред. и предисл. В. А. Малинина; Пер. с англ. М.: Республика, 1998. С. 428–429.


[Закрыть]. Эту веру не поколебала даже свершившаяся на рубеже веков революция в физике, связанная с открытием структуры атома, созданием теории квантов и теории относительности, а также разработка неэвклидовой геометрии и теории множеств, тектонические сдвиги в химии, биологии, других естественных науках и в социально-гуманитарном знании, изначально ориентировавшемся на «точные» науки. И хотя в начале XX века научная картина мира изменилась и стала включать в себя неустранимые элементы неопределенности, сциентистское мировоззрение в обществе продолжало господствовать вплоть до середины 1910-х годов.

Здесь уместно упомянуть концепцию рефлексивной модернизации У. Бека[100]100
  Более подробно эта концепция будет рассмотрена в разд. 3.3.


[Закрыть], в которой проводится принципиальное различие между рефлексией как социальным осознанием и осмыслением процессов, порождаемых современным обществом, и рефлективностью как столкновением общества с последствиями своего функционирования. По Беку, именно рефлективность является движущей силой истории. Помимо непроизвольного и незаметного столкновения общества с результатами своего развития, постепенно аккумулирующего какую-либо проблему до достижения критической массы, случаются и столкновения заметные – одномоментные и очень болезненные. В начале XX века наиболее заметным столкновением людей с реальностью стала трагическая гибель «непотопляемого» английского океанского суперлайнера «Титаник» ночью 14 апреля 1912 года[101]101
  О причинах гибели «Титаника» см.: Зубков В. И. Социологическая теория риска: Учебное пособие для вузов. М.: Академический Проект, 2009. С. 334–336.


[Закрыть]. Эта крупнейшая катастрофа на море привела к серьезному сдвигу в сознании людей той эпохи. Морские пути были сдвинуты к югу, был введен ледовый патруль и обязанность принимать меры по сигналам предупреждения. Появился новый стандарт поведения в чрезвычайных обстоятельствах, который был показан, прежде всего, большинством пассажиров первого класса, музыкантами оркестра и командой «Титаника». Но главное – была поставлена под сомнение абсолютная надежность техники и понята непреходящая важность человеческого фактора при управлении ею.

К концу Прекрасной эпохи научный оптимизм идет на убыль. Вот что уже в 1918 году пишет Н. Бердяев: «Мы живем в эпоху, когда истину не любят и ее не ищут. Истина все более заменяется пользой и интересом, волей к могуществу. Нелюбовь к истине определяется не только нигилистическим или скептическим к ней отношением, но и подменой ее какой-либо верой и догматическим учением, во имя которого допускается ложь, которую считают не злом, а благом»[102]102
  Бердяев Н. А. Царство духа и царство кесаря // Бердяев Н. А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. С.224.


[Закрыть]. В качестве примеров таких догматических учений Бердяев называет марксизм и техницизм. Кроме того, в 1920–30 годы в агностическом лагере набирают силу философия жизни, прагматизм и феноменология, возникают философская антропология, экзистенциализм и персонализм.

Агностические настроения, «поддерживаемые» мировыми и гражданскими войнами, социальными революциями и экономическими кризисами, преобладают вплоть до середины XX века, когда становятся очевидными успехи научно-технической революции (НТР), сущность которой, как писали в советских изданиях, заключалась в превращении науки в непосредственную производительную силу. Так, электроника и новые композиционные материалы позволили создать продвинутые информационные технологии, высокоскоростной транспорт, ракетно-космическую технику, автоматизировать производство.

Не случайно, что в это время была предпринята очередная и вероятно последняя попытка открыть универсальные законы, объясняющие мир. Речь идет об общей теории систем и создании на ее основе кибернетики – науки об управлении системами. Основная идея была очень простой: если весь мир это система и состоит из систем – технических, биологических, человеко-машинных, социальных и т. д., то можно определить основные свойства, присущие всем системам, и вне зависимости от их природы целенаправленно воздействовать на них. Эта идея стала популярной не только в научном мире (множество исследователей в разных странах и научных областях, научные общества, монографии и периодические издания), но и в народе. Не зря Л. Гайдай, тонко чувствовавший пульс времени, включил тост про кибернетику в свой фильм «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика». Однако ни общая теория систем, изучавшая равновесные системы, ни появившаяся в последней четверти века синергетика, обратившаяся к системам неравновесным, в общем, не дали нам ничего существенно нового для самопознания, понимания общества и мира в целом.

В конце 1960-х годов снова наблюдается разочарование в науке, и эта тенденция сохраняется до сих пор. Во-первых, становится совершенно очевидным, что научно-техническое развитие влечет за собой целый ряд негативных и даже угрожающих последствий. Техногенные катастрофы, несмотря на все усилия специалистов, продолжаются, природные катастрофы прогнозируются с большим трудом, наука так и не может дать однозначных ответов на важнейшие вопросы современности, многие технологии и вещества сначала объявляются панацеей, а потом – серьезной опасностью. Что же после всего этого думать простому обывателю? Во-вторых, к середине 1970 годов темпы НТР заметно снизились, и в том числе потому, что человек-оператор в силу своей природной (биологической) ограниченности может управлять техникой лишь ограниченной сложности. Кроме того, усложнение техники снижает ее надежность. Поэтому современная техника, конечно, более удобная и «накрученная», но принципиально не отличается от техники сорокалетней давности. Сегодня ощутимый прогресс мы наблюдаем лишь в сфере информатики и связи[103]103
  См.: Глуховцев В. О., Салахова А. И. Онтологические основания мировоззренческого кризиса современности // Век глобализации, 2016. № 1–2. С. 51–52.


[Закрыть]. В-третьих, социальные проблемы и войны видоизменяются, но никуда не исчезают. Современный международный терроризм сравним разве что с новой мировой войной. После недолгого перерыва возобновилось противостояние Запада и Востока. Современное состояние демократии вызывает разочарование у все большего числа людей. Кризисы перепроизводства сменились финансовыми кризисами, имеющими глобальный характер.

На этом фоне в 1960–70 годы развиваются имеющие агностическую направленность герменевтика, постпозитивизм, неорационализм и постмодернизм, приобретают особую актуальность междисциплинарные исследования неопределенности и риска. Программным для современного научного познания можно считать высказывание одного из основоположников рискологии Н. Лумана: «Будущее неопределенно, и потому есть риск. Свободного от риска поведения не существует»[104]104
  Луман Н. Понятие риска // THESIS, 1994. Вып. 5. С. 155.


[Закрыть]. В том числе не свободны от риска ошибки и деятельность ученого, и тем более применение результатов этой деятельности на практике.

Что касается теории познания в целом, то в XX веке его основные направления (несмотря на богатую палитру различных и неоднозначно трактуемых теорий и школ) чаще всего определяют как сциентизм и антисциентизм. Сциентистсткое направление – позитивизм, прагматизм, философия техники, системный подход, структурализм и продолжающие традиции немецкой классической философии неокантианство, неогегельянство и марксизм – соотносится с гностицизмом, рационализмом и верой в научно-технический прогресс. Антисциентистское направление – многочисленные теории религиозной философии, философия жизни, феноменология, философская антропология, экзистенциализм, герменевтика и обсуждаемый нами постмодернизм – соотносится с агностицизмом, иррационализмом и опасениями по поводу научно-технического развития. На протяжении века эти направления сосуществуют и полемизируют между собой, но похоже, что, в конечном счете, антисциентизм все же побеждает.

В центре антисциентистского мышления находится человек, смысл его существования, возможности его свободной самореализации, а эти проблемы не имеют рациональных решений. Наиболее ярко антисциентистский тип мышления проявился в экзистенциализме, который приобрел наибольшую популярность в период с середины 1940-х до середины 1960-х годов.

Если для сциентистов истина добывается субъектом, беспристрастно препарирующим объект, то для экзистенциалистов истина открывается человеку в экзистенции – непосредственном переживании, а значит и понимании им своего существования – себя и бытия. Специфика этого переживания у разных авторов различна. По К. Ясперсу, подлинная экзистенция переживается в «пограничных ситуациях» – смерти, страдания, борьбы за обыденное существование, неизбывной виновности и представленности воле случая, которые человек не в состоянии изменить. От неизбежных в жизни опасностей и крушений человек ищет убежище в достижениях науки и техники, в поддержке со стороны общества, семьи, в вере и духовности. Однако все это – частности в мире тотальной ненадежности, которые не устраняют постоянной угрозы человеческому существованию[105]105
  См.: Буржуазная философская антропология XX века / Отв. ред. Б. Т. Григорьян. М.: Наука, 1986. С. 25–26.


[Закрыть]. Для Ж.-П. Сартра каждый человек ничем не предопределен, уникален и не может быть объяснен ни ценностями, ни социальными предписаниями. Поэтому экзистенция – это процесс творения человеком себя посредством свободного выбора. Оборотной стороной его свободы и опоры только на самого себя выступает чувство тревоги. У Н. Аббаньяно основным инструментом философского анализа является возможность, противопоставляемая необходимости. Существуют и другие интерпретации, но все они едины в том, что экзистенциальная истина не есть нечто цельное, тотальное – она находится в процессе постоянного становления, и поэтому всегда не завершена (подобно постмодернистскому знанию).