Текст книги "Ортодокс (сборник)"

И опасность этого собственнического чувства состоит даже в не эгоизме, но, прежде всего в том, что чувство собственности по отношению к Богу – это крайне примитивное чувство, еще доветхозаветное чувство, это – язычество, состояние, когда человек мог придумать себе любого бога, которого нет ни у одного из живущих на Земле.

Бог вообще не может быть собственностью со стороны человека. Но всегда человек – есть собственность Бога.

Подобное наблюдение позволяет мне не согласиться с Гоголем, который понял для себя, что христианская вера – это личный эгоизм.

Как раз напротив, христианская вера – это отрицание всякого личного эгоизма.

Поскольку, как можно обладать тем, или, что точнее, как можно не делиться тем, что мне не принадлежит, и более того, как можно испытывать чувство эгоизма к Господу, который наделил тебя Духом Святым?! Разве только в том смысле, чтобы Господь, Господин мой, меня не выбросил, не отказался от меня, не лишил меня за мои грехи дара вечной жизни, то есть, не лишил Духа Святого; но тогда это – не есть эгоизм, это – скорее ревность, которая скорее полезна по отношению к Богу, но правда, только до тех пор, пока ревность не превращается в узурпирование.

Я делаю вывод, что отношения человека с Богом нельзя, лучше сказать, невозможно, – описать в категориях личной ревности, поскольку человек добровольно входит в обладание собою со стороны Бога и добровольно расстается с Богом.

И нет никаких ограничений на эти движения – ни на встречу, ни на расставание. Это всегда добровольный выбор.

Тем паче, что свобода – это не выбор, свобода – это состояние.

Валаамская Богородица

По стопочкам Валаамской Богородицы хочется пройти. И проходишь.

Образ Валаамской Богородицы – образ матери с ребенком, на ветру стоящей.

Остров ветров, остров в центре мира, в начале пути. В начале пути Богородица ждет, и укажет путь. Одинокая, и с ребенком, и в пути.

Валаам в начале пути, в конце и середине – всегда. Потому как Валаам – вне времени, он всегда; Валаам и во времени. Валаам во всем и всяк.

Иван Шмелев

Иван Шмелев приезжал в монастырь, на Валаам, как этнограф, в лучшем случае, как писатель, а надо было приезжать молиться.

Шмелевский «Старый Валаам» – это этнография, досточтимая, конечно, вызывающая уважение пристальностью взгляда писателя, но ведь такой же метод хорошо употребим и для собирателя бабочек.

Иван Шмелев не написал о главном – о валаамской молитве.

Ибо все эти красивости, в виде садов, дорог, домов, еды, поклонных крестов, пароходов, старцев, благообразных и умных монахов и сильных, волевых игуменов и пр., держались, и в изрядно урезанном виде, – после полувекового перерыва, – продолжают существовать, ради одного – молитвы во славу Божью, молитвы могучей, живой и невероятно действенной, древней христианской молитвы.

Древняя молитва

И я сам был свидетелем этой редкой по силе и напряжению молитвенной работы по преображению человека. И даже её участником, молясь вместе с братией во время вечернего монашеского правила, пройдя сквозь горнило стопоклонной Иисусовой молитвы, а затем пятипоклонной Богородичной молитвы, и завершив действо вместе с братией обоюдными поклонами и братскими же объятиями (трепетно напомнивших мне Соловки) со словами – «Прости, брат».

Во время вечерней службы, когда совершается сто поклонов с Иисусовой молитвой – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного», – становишься свидетелем и участником нечеловеческого, надчеловеческого процесса преображения обычного грешного человека в ангелоподобное существо. Хотя бы на миг, хотя бы на время совершения молитвы Иисусовой, но на твоих глазах, зримо, монах превращается/преобразуется в ангела.

Прикосновение к этому чуду вызывает слезы. Это вовсе не слезы умиления, это – слезы восторга, невероятного счастья и великой радости по поводу власти человеческой воли, духа и разума над греховной человеческой природой; причем власти не ради власти, а за ради преображения, возвышения человека над своей греховной природой, и возвращения, хотя бы на миг, в состояние ангельское, чистое, целомудренное и ясное, в котором человек пребывал до своего грехопадения.

Между двумя сериями по пятьдесят поклонов есть гениальная пауза, во время которой всё затихает, и все останавливаются, – и вот ты уже почти физически, кожей, нервами, сердцем чувствуешь невероятную по силе и напряжению внутреннюю работу души, мозга и духа – в эту паузу монахи проговаривают вновь и вновь про себя Иисусову молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного», проговаривают раз за разом, много раз.

Время останавливается. Нет, не останавливается время, время подчиняется. Ты понимаешь, что вместе с монахами, ты будто овладел секретом возвышения над временем, ты делаешься хозяином времени.

Нет уже двух тысяч лет, отделяющих тебя от Христа. Да и не во времени более дело. Ты становишься частью Христа, ты преображаешься в часть Бога, ибо ты сочетаваешься Богу.

Валаамский пылесос

От Валаама дух естественности на сто верст; приближаясь к нему, испытываешь прямо таки зуд естественности, который входит в кровь.

И начинается такая! внутренняя ломка, чистка, очищение! К концу третьего дня испытываешь почти физическое ощущение полного очищения души, будто с помощью пылесоса небесного, который вытянул из тебя все твои внутренние безобразия и грязь.

Только уж валаамский пылесос прочищает всего, до костного мозга, душевного и умственного оснований, добираясь до всех потаенных уголков существа твоего. Течет из тебя разная гадость и после трех первых суток, но к пятому дню уже почти все заканчивается с истечением остатков неперевариваемой тоски.

И только тогда обретаешь себя в своем нормальном и естественном состоянии, и начинаешь говорить с присущей тебе природной интонацией, и переживаешь естественные все позывы.

И понимаешь – а я, оказывается, ничего себе еще, все еще – Человек. Слава Богу.

На Валааме все и всюду идет прямиком в душу.

Место, конечно, здесь горнее.

Стоило мне подумать о том, чтобы, может быть, пока никого нет во дворе монастыря, снять монастырский храм – как сразу же отказали в фотоаппарате батарейки.

За несколько минут до начала дождя Ася забеспокоилась.

Ворота во внутренний монастырский двор всегда открыты. Но собаки никогда не входят внутрь.

В иконе Николая Угодника в храме Никольского скита, что на входе в Монастырскую бухту, бьется сердце. Удары слышны отчетливо и ясно. Всем слышны.

Валаам – как одна громадная гора Фавор, даже нет! – как вершина громадной горы Фавор, которая проросла сквозь землю и воду, чтобы послужить человеку: всякий человек здесь на Валааме преображается, и в мыслях и духом достает до небес.

Кладбища

Надписи на могильных камнях старого монастырского братского кладбища (с сохранением орфографии).

«Не забудьте меня братия егда молитеся».

«Упокой его, Господи со святыми».

«Упокой его, Господи!»

«Хранит Господь всех любящих его».

«Смерть мужу покой есть».

«Упокой, Господи, раба твоего».

«Блажени мертвые, умирающие о Господи».

«В царствии Твоем Господи помяни раба твоего».

«За год предрекший свою кончину и возблагоухавший из гроба».

«Послушник Иоанн Дорофеев. 30.08.1880 г. 20 лет от р. „Упокой, Господь с праведными раба твоего“».

«Сподобился перед кончиной видеть Господа».

И еще одна могила, с подновленной записью: «Схимонах Григорий (+ 1371 г.). Шведский король Магнус II».

На потолке кладбищенского храма, что на другом монастырском кладбище, игуменском, – глаз. Ася решила, что это – женский глаз. Странно. А я думал, нет.

Русская правда

Нельзя, невозможно жить в России, и не быть верующим человеком. Иначе – тяжко, грязно, убого, надрывно, неясны цели, непонятна мотивация жизни.

Есть ли у русских мечта? Есть.

Простая русская душа мечтает только об одном – жить праведно. За этим и едут в монастырь. Каяться. Каяться и просить сил.

Русский грешен, как и любой иной человек в мире, но русскому человеку свойственно – в отличие от многих в мире – сомневаться в своей жизни и потому каяться.

Русский не живет праведно, но русский хочет праведности и вечно кается за свою неправедность.

А раскаявшись, просит новых сил в преодолении будущих искушений и соблазнов.

Мечта русских еще и в семейственности. В общности. В единении.

Потому и был 1937 год, потому и было народное одобрение – «культа личности». В этом одобрении народ был един – и это-то и было главным: чувство плеча, да, и в гадком и в низком, но чувство плеча.

Чувство плеча у русского оказывается важнее цели, ради которой русские встают плечо к плечу, – ради молитвы, ради победы, или ради уничтожения сограждан.

Да, и не в мечте, собственно, дело.

Нам не удержать страну! А зачем ее удерживать?

Россия, как и любая иная страна, для Церкви – это не более чем инструмент служения Богу, служения православию, да и любой иной религии.

Поэтому, когда в России, в храме молятся о России со словами, – «Богохранимой стране нашей», то молятся об инструменте, который должен быть четко и совершенно настроен, который позволяет охранить место, где торжествует православие.

«Русь – храни веру православную». – Это не просто фраза, и не эмоция, это – предостережение, и даже больше – это практическое руководство. Ибо без православия нет Руси, нет государства, нет общности, нет нации, нет народа.

Ибо без веры – нет инструмента, а кому нужен не настроенный инструмент.

Рука с крестом

Я понимаю чувство раздражения против монахов, точнее, против православия. Это чувство раздражения знакомо абсолютному большинству людей. Природа раздражения, даже ненависти, проста – раздражает все, что непонятно, что не вмещается ни в какие принятые и привычные каноны/устои.

Рвение невероятное у монахов. Точность и ясность движений удивительна и почти нечеловечна. Устремленность движений и сила мысли ни с чем не сравнимы.

Твердость и определенность движений правой руки монаха с крестом ни с чем не сравнима и неподражаема. Понимаешь и осознаешь нечеловеческую твердость и определенность монашеской души, что стоит за монашеской рукой, когда подходишь к монаху, чтобы к кресту приложиться, – невероятное движение! И больше понимаешь – твердость и определенность Духа Святого, что стоит за монашеской душой.

Уже одно это движение открывает/обнаруживает мою мягкотелость, нерешительность, несобранность и вялость, беспечность и сырость.

Понял. У меня еще нет силы. У меня есть лишь жажда силы. Господи! Напои меня силой. Утоли мою жажду силы.

Охранная грамота

Вечер последнего дня перед отъездом.

Несколько последних часов мы провели на Никольском острове. И это состояние близкое к райскому. Когда все ясно, все зримо и доступно, всего достаточно и довольно, все есть, и за все спасибо, и за покой в душе и теле, и духе и уме, в прошлом, настоящем и будущем.

И это состояние почти невозможно вспомнить, ибо в него почти невозможно поверить за пределами Валаама, за пределами монастыря, за пределами монашеской молитвы, за пределами охранной небесной грамоты.

Во всем потрясающая защищенность. Охранная грамота – это молитва монашеская.

Во всем ненавязчивая сила Валаама.

На берегу Ася несколько часов самозабвенно возилась с камушками, жучками и другой видимой валаамской насекомой живностью.

Аня долго спала.

На камнях Никольского скита, у самой кромки воды, под шум волн ладожских.

Божественная истома и лень разлились над островом – и заполняют тебя.

Закат. На небе буйство пастельного, приглушенного цвета, серый, почти безликий цвет сменяется нежной голубизной, закат алеет. И вот стоп.

Вечер. Небесные горы. Силы, неведомые миру дольнему, схлестнулись на закате дня, вновь ночь одолевает, день лишь в куске солнечной дороги на воде и огненно-красном круге. Секунда. И почти забвение.

Но день еще грядет.

Земля

Развернувшись по большой дуге «Святитель Николай» пошел налево к большой земле.

Валаам остался позади, тонкой кромкой земли между водой и небом, больше небом, а не водой.

Остров Валаам от земли на размах бича. Всего на один хороший замах, чтобы достать. Но не достает. Эта ступень уже не принадлежит человеку и его миру. Эта ступень – это уже верная божья дорога, это – уже верный шаг на божьей дороге.

Земля на размах божьего бича от Валаама. И тут уж достает.

Опросный лист

По дороге домой сами собой написались вопросы, которые я бы хотел задать настоятелям и старцам православных храмов, богословам, священникам, руководителям епархий Русской православной церкви, и всем, кто считает себя важнейшей и именитой частью небесной Церкви на земле:

1. Как жить в миру и быть христианином?

2. Как соотносится православие и власть (карьера, деньги)?

3. Как соотносится православие и семья?

4. Как соотносится православие и светское образование?

5. Как соотносится православие и земная любовь к женщине?

6. Как соотносится православие и государственность?

7. Какова мера и роль, и значение церковных обрядов в жизни светского человека?

8. Как определить грань спасения в мирской жизни?

9. Как соотносится жизнь монашеская и мирская?

10. Как соотносится жизнь священника и мирянина?

11. Надо ли завидовать монаху?

12. Как надо относиться к монаху?

13. Как надо относиться к монастырям?

14. Может ли мирянин достичь тех же вершин в духовной жизни, что и монах?

15. Может ли мирянин достичь тех же вершин в духовной жизни, что и священник?

16. Можно ли без Церкви спастись?

17. Можно ли вне Церкви спастись?

18. Какой вам видится православная Церковь в 21 веке?

19. Что будет с православной Церковью, если не станет России?

20. Ваши пророчества насчет будущего России?

21. Что станется с Россией, если не станет православной Церкви?

Конечно, ответить на эти вопросы может каждый, кому это будет важно. И воспользоваться ими, то есть вопросами-ответами, так, как это будет ему угодно.

2000 г.

Ортодокс

Зачин

Общение с Богом, молитва и обращение к Богу, совмещение личной воли с Божией волей – это все инструменты воцерковления человека.

Об этом сей текст. Но сам текст – не есть инструмент, не есть практическое руководство, научающее и способствующее приближению человека к Богу. Ибо я человек не святой, я лишь иду по пути святости, я – христианин. Это – план мысли, а не действия.

Я никогда никому и ни в чем не оппонировал, ни с кем не боролся, я лишь всегда защищал свою самость от людей, от систем, от государства. Я защищал и защищаю перед людьми свое собственное «я», свое право на самоценность, на независимость и собственное мнение, от какого бы то ни было давления, насилия и обобществления со стороны. Но не стороны Бога. Впрочем, и не от людей, когда это угодно Богу.

В этом и состоит человеческая составляющая христианина.

Как я теперь понимаю, назначение человека – его собственная душа, ее развитие и спасение, вытаскивание души из земных тенет. Все, способствующее этому, хорошо и необходимо, и наоборот.

Христианином надо быть не для себя, не для людей, а для Бога. А то ведь можно погрузиться в молитву, внешне погрузиться в Церковь, увлеченно и страстно чувствовать себя христианином, но в отношениях с миром и людьми, а паче всего Богом, – оставаться прежним человеком, злым, нетерпимым, самодовольным и эгоистичным, жадным и причинным.

Нередко создается впечатление, что прихожане храмов (особенно это касается рефлексирующих людей, то есть и меня) остаются прихожанами своего ума, своих чувств, своих страстей и своих желаний, не сообразующихся с Божией волей, а потому они не становятся прихожанами Христа, то есть не становятся новозаветными людьми, не становятся христианами.

Ибо люди (и я) приблизительно правдивы. Мелкая ложь, например, в виде хвастовства или преувеличения, вообще не считается ложью.

Еще люди варьируют правдами. Есть правда для Господа, где все свои устремления, желания и убеждения они отдают Всевышнему. А есть человеческая, обыденная, сиюминутная правда, в которой они позволяют себе опираться и рассчитывать не столько на Господа, имеющегося лишь ввиду, сколько на пресловутые человеческие законы. Как будто бы существуют какие-то законы и вообще что-то, что не имеет отношения к Богу.

Вера – это поиск дороги в неизведанное. С этой потребностью человек рождается. У меня всегда было предощущение другой жизни. Наверное, это и есть религиозное чувство, точнее, на этом предощущении неизведанного вера стоит.

Присутствие Бога в своей жизни, точнее в себе, я почувствовал давно. Однажды ночью я закрыл глаза и улетел. Я не был пьян, я не был болен. Я внутренним зрением увидел, понял, почувствовал свободу, невообразимую свободу и легкость, ясность бытия, безграничность своих возможностей и невероятную способность проникать всюду, и все мочь.

Я испугался. Точнее, это не было испугом, появилось лишь твердое ощущение, что материальные границы исчезли, исчезли материальные ограничения, и будто тело растворилось. Я даже открыл глаза, чтобы убедиться в привычности и наличии и мира, и себя в своей его материальности. Да, все как обычно. Я вновь закрываю глаза.

Мое сознание стало предельно ясным и совершенно предметным, оставаясь при этом определенным, но только теперь предмет сознания исключительно – мысль. Ни страсть или желания и ни инстинкт, а мысль, – вот единственная реальность в этом метаматериальном, ирреальном, метафизическом мире. Я не знал что делать с этой свободой от материи, я не знал как распорядиться свободой мысли, свободной мыслью, и чувством всеохватности бытия. Я уснул. Почти подавив в себе страх перед ирреальностью и метаматериальностью.

Чувство свободы от материи я тогда почувствовал впервые, – точнее было бы сказать, что впервые это состояние нахлынуло на меня, обрушилось, внезапно, без предварительных извещений и объяснений. Мне было тогда 23 года без трех месяцев. Это был 1980 год, в военных лагерях после окончания политехнического института, однажды ночью, после отбоя, в палатке, на деревянных нарах.

Сейчас не могу уверенно связать это ощущение нематериальной беспредельной свободы с приходом, дуновением Святого Духа, хочется надеяться, что это так и было. Не могу также определенно это новое качество связать с какими-то последующими событиями своей жизни. Но может быть мой последующий отрыв и уход из привычной жизни, отказ работать на заводе по распределению, начало литературной деятельности, это все обусловлено тем ночным состоянием, дуновением Святого Духа.

Ведь в тот период у меня нашлись силы, чтобы противостоять государству, системе государственного распределения и определения человека, идущего по заданному пути. Может быть это был знак? Я пересилил заданность. И в этом своем движении вопреки, предначертанному для меня со стороны общества, я императивно опирался на пережитое ночью ощущение освобождения от материи и совершенной свободы сознания. Возможно. Да.

Удивительно, я очень хорошо помню это состояния. Я ведь тогда еще не был крещен. Что, кстати, дает основание для вопроса и даже сомнения в природе этой свободы, в природе чувства этой свободы. Впрочем, именно мое противостояние заданности, движение вопреки, моя последующая поэтическая и самообразовательная работа, и привели в итоге к крещению через год с небольшим.

Я не помню других, точнее, я помню, что прежде они были, эти посещения и эти знаки, но я их не фиксировал во времени и пространстве. В отличие от ночного полета и освобождения от груза и границ материи ночью на нарах в военном лагере.

Не очень ясно, отчего я вспомнил только теперь об этом откровении, и, наконец, артикулировал и записал спустя почти четверть века. Хотя, конечно, у меня всегда живет в сознании, в душе, – да, да, именно, в душе, – это ощущение свободы от материи и пространства, ощущение всеохватности и надвременности, сквозьмирности. Когда прошлое, настоящее и будущее сливаются в единое целое.

Кстати, единство времени, которое свойственно и находится исключительно в ведении Бога, может быть это и есть свидетельство и подтверждение действия и дуновения, именно, Св. Духа, божественного дуновения, той летней ночью, в мою душу?! С целью? Знаю. Укрепить меня.

Ибо без Бога изнываю я. Господи! приди ко мне, я изнываю без Тебя.

Чудо

Сегодня опять после обеда плохо, тяжело, внутренняя нетерпимость, ни читать, ни писать, ни ходить, жить трудно. Нет выхода. Отсутствие выхода. Силы есть только на то, чтобы лежать. И молиться.

К вечеру, то есть к вечеру 23 октября 2002 года, выяснилось, что в Москве, в 21.05, на представлении мюзикла «Норд-Ост», в театральном центре на Дубровской улице, на юго-востоке Москвы, захвачен весь зрительный зал, более восьмисот зрителей и актеров.

Это чеченские террористы, около полусотни мужчин и женщин, которые требуют остановить войну в Чечне.

Чеченцы – это как, в свое время, большевики для России, только злее и безжалостнее, примитивнее, да в меньшем масштабе. Впрочем, большевиков в самом начале их кровавой карьеры было еще меньше, чем сейчас чеченцев, но большевики быстро обросли шелупонью, поскольку окорот на них не был тогда найден. Так бы случилось и с чеченцами, массы народные перешли бы постепенно на их сторону, стали бы приспосабливаться, да вот окорот на чеченцев как будто бы сладился.

Бедные чеченцы, их даже жалко. Ведь свобода Чечни, как и ее несвобода, западный мир вовсе не волнует. Чечня интересует Запад лишь потому и настолько, насколько Запад интересует ослабление и распад России. То есть, мятежная Чечня нужна Западу, как инструмент, как фактор торможения и ослабления России. Ибо западный мир всегда заинтересован в слабой России, в России, которой можно диктовать, которой можно управлять, и от нее всего требовать, ничего не суля взамен. Все громогласные обратные уверения лишь подтверждают это правило, этот закон. Ибо западный мир был и остается врагом России, концептуальным, сущностным. Это никак не сопряжено с формой государственного правления. Так было во времена русских княжеств, русской монархии, затем российской империи, советской власти, и теперь президентской республики. Всегда в моменты ослабления России Запад пытался военными или иными способами сделать Россию еще слабее. А в моменты русской силы Запад всячески использовал Россию в своих интересах. Ибо не прекращается борьба восточного и западного христианства, явная и неявная борьба православия с католичеством и протестантизмом. А Россия на протяжении более шести столетий – оплот православия.

Потому чеченская нация – лишь заложник, лишь один из факторов борьбы Запада против России, в более чем полуторатысячелетней борьбе двух систем, двух миров, западного и восточного христианства. Чеченцев надули, жестоко и цинично. И произошло это по причине необразованности и самонадеянности, детскости, наивности и романтизма, грубости и юношеского национального максимализма чеченцев.

Впрочем, нет, чеченцев не жалко. Как и большевиков, и тех, кто сознательно к ним примкнул, тех, которые стали палачами и душегубами русского народа на день, годы или десятилетия. Чеченский народ почти уже превратился в народ душегубов и палачей, точнее почти подчинился душегубам и палачам. Как же можно жалеть такой народ, который продолжает жить давно минувшими категориями языческой конструкции мира, с его основополагающим элементом существования – кровной местью. Нет и не может быть никакого мессианства в народе столь далеком от Бога!

Может быть я предчувствовал это событие. Во второй половине сегодняшнего дня я почувствовал дикое внутреннее напряжение, которое меня не покидало примерно до 19.30, после чего мне стало так плохо, что я был вынужден лечь, и в состоянии забытья находился до 21.00. После чего очнулся и встал. Легче не стало. Но было ощущение чего-то уже совершившегося.

Так и вышло.

Точно такое же предощущение локальной трагедии у меня было перед выкидышем у жены в 1999 году, тогда точно также я свалился в изнеможении, и весь день не мог встать, и ничего не мог поделать с этим чувством внутренней нетерпимости и невозможности познать будущую боль.

Про такую чудовищную трагедию я рассказываю не затем, чтобы подчеркнуть свою прозорливость и болезненную чуткость, в чем лучше бы усомниться, а токмо доказательства ради Божиего участия и чуда Божией благодати, что случились в те октябрьские дни в Москве.

Вот как это было.

Утром 24 октября, в четверг, на следующий день после захвата заложников, я уехал на службу в храм Косьмы и Дамиана в Шубине со словами, – «Мы их молитвой возьмем».

После литургии мой духовный отец Иоанн (Власов) отслужил молебен о благополучном разрешении ситуации с московскими заложниками и о победе над врагом.

В храме было немного людей, но когда мы грохнулись на колени, слезы полились из всех глаз.

В молебне есть просьба о том, чтобы супостаты наши объяты были оцепенением и страхом.

Так и вышло во время захвата, между пять и шестью часами утра 26 октября 2002 года, когда многие террористы не успели даже встать, будучи застрелены на месте. Освобождено более 750 заложников, 67 заложников погибли (в результате газовой атаки), убито 34 террориста, ранены несколько спецназовцев; в течение последующих двух суток в больницах умрет еще примерно столько бывших заложников, сколько в первые минуты захвата. В здании театрального центра «Норд-Ост» найдено и обезврежено 30 взрывных устройств, ни одно из которых террористам не удалось привести в действие. Большинство даже не успели взяться за оружие.

Спецоперация проведена эффективно, хотя и вынуждено.

??? Это день национального торжества России. Это не праздник, праздник на крови невозможен. Но закончились годы унижения великой многомиллионной страны ??? со стороны ничтожной, патологически трусливой, беспредельно наглой и нечеловечески жестокой чеченской нации.

Национальная гордость России уязвлена, страна и народ унижены были до основания летом 1995 года, когда распоряжением тогдашнего российского премьер-министра Володьки Черная морда, выпущены на волю террористы во главе с Басаевым, захватившие районную больницу в городе Буденновске, где вместе с роженицами, больными и мирными жителями в заложниках оказалось до полутора тысяч человек.

Вот теперь Россия встала с колен. Вновь Россию во всем мире начнут побаиваться и потому уважать. Увы, мир понимает только язык силы. Неважна природа силы – деньги, оружие, характер, интеллект.

Будущее моих детей обеспечено по крайней мере на какое-то время.

Полдня по всем каналам крутят одни и те же кадры. Тела бандитов в зале, фойе театрального центра, в крови, с разбитыми лицами и раздробленными телами. Это необходимо, это обращено к самым глубинам человеческой психологии, это удовлетворение природной потребности человеческих существ видеть поверженных врагов, уничтоженных врагов, убитых врагов. Это нужно не только для успокоения, но и для удовлетворения чувства национального торжества. Почти ритуал, который надо совершить, чтобы десятки миллионов русских людей пережили вновь и вновь всепоглощающее чувство торжества и всеохватное чувство гражданского удовлетворения.

Это настоящее чудо, о чем свидетельствуют и очевидцы, заложники, которые рассказывают, что даже в момент нападения чеченские суки-смертницы со взрывчаткой на поясах, не чувствовали опасности, были как бы в оцепенении и растерянности. По молитве нашей врагам нашим и воздалось. Чудо произошло. Ибо усыпляющий газ подействовал не тотчас, у террористок оставалось время взорвать взрывные устройства на поясах и в зале. Наши молитвы услышаны.

Молитва каждого человека услышана Господом нашим, каждая искренняя молитва. Ибо Христова Церковь защищает свободу духовного выбора человека Бога от всякого насилия, будь то человеческое насилие, государственное, сатанинское, системное и разовое, случайное и намеренное, обретенное и наследованное, от всего, что лишает человека выбора, ибо все, что Богово, все имеет выбор. Ибо всякое событие, и даже государство, как концептуальное событие, Богу важно и безразлично; все Богу безразлично и потребно, все, что мешает или способствует спасению одной души человеческой, все отрицаемо или собираемо Богом, но все это Бог может и отринуть, и обрести, по Ему одному ведомым причинам и обстоятельствам. И тогда происходит чудо, необъяснимое и неведомое.

Чудо есть. Большая ошибка относиться к чуду, как к само собой разумеющемуся событию. Чудо – это всегда ожидание благодати. Благодать приходит по вере, но не по расчету. Кстати, все святые технологии построены не на расчете и прогнозе, но лишь на вере и благодати, что составляет сердцевину чуда в жизни.

Причем право на чудо дается только человеку богоудохновенному и ортодоксальному. Стало быть 23–26 октября 2002 года в России и мире, среди христиан, молящихся о нашей победе над безжалостным врагом, оказались и такие.

Христианин

Трудно пробиться к православию. Ничего не получается. Не получается стать ортодоксальным христианином.

Тяжело отказаться от прежнего образа жизни, главное – мыслей, реакций и чувствований. Еще тяжелее обрести новый образ жизни, новые мысли, новые реакции и чувства. Но еще тяжелее теоретические представления о православном образе жизни превратить в собственную жизнь.

И совершенно непонятно, как совмещать светские цели с православными. Точнее: как на светские цели наложить православную конструкцию мотивировок, аргументаций, устремлений. Да так, чтобы ни одна из составляющих не пострадала. Не знаю. Да и возможно ли это.

Утвердительно я пришел однажды в христианство, в Русскую православную церковь, чтобы спастись. Потому что мой внутренний мир перестал быть цельным, собственно, этот мир прекратил существование, а вслед за тем и внешний мир рушился. Я во всем начал сомневаться, всего бояться, всякого вздоха и взгляда, всего внешнего мира, окружающего меня. Я стал бояться сделать не так, сказать не то и не о том, принять не то решение.

Инстинктивно я предпринял тот переломный шаг. Тогда еще неосознанно решив отказаться от прежней эгоцентрической конструкции мира, в центре которой – человеческая личность, человеческие преимущества, человеческие мнения, человеческие устремления, человеческие желания, то есть всегда личное – «я», или, что может быть точнее, – личное «alter ego».

Я решил, – тогда еще не сознавая этого, – влиться в христианскую конструкцию мира, в которой я полагал, есть для меня место, есть для меня цели, есть мои рассуждения, есть мой интерес, есть мои задачи, есть моя мотивация, данная мне Богом.

Отказываясь, поначалу неосознанно, от личностной конструкции мира, я принялся постигать сверхличностную конструкцию мира, в которой мой личный человеческий ум, мои человеческие страсти, мои человеческие рассуждения и нестроения – переместились бы из центра мира на одну из орбит.