Текст книги "Время Петра"

Глава 10
Сватовство Петра

Во дворе царской усадьбы в Преображенском было тихо. Жаркое летнее солнце накрыло дощатые подмостки улиц полуденным зноем. Дворовые шавки попрятались в подворотни, стихло даже кудахтанье неугомонных кур и гоготание гусей. Пребраженское погрузилось в тихий и безмятежный сон. Дворовая девушка Малка завалилась на мешках с сеном, подле бочонка с квасом. Рядом с ней, нырнув рукой под ее сарафан и постоянно что-то нашептывая во сне, развалился Алексашка Меншиков.

Челядь распласталась по сеновалам и лавкам во дворах. Только Наталья Кирилловна хлопотала по хозяйству, нынче ей было не до сна. Ее тревожило возрастающее могущество Софьи, которая, словно полновластная хозяйка, вершила дела в государстве. «Софья принимает послов, заключает договоры с иноземцами, а что же Петруша? Петруша строит корабли и гоняет потешное войско под бой барабанов с одного пригорка на другой. И ладно бы Петруше было пятнадцать лет, но уже семнадцать. Иные государи и в двенадцать лет на престол садились. Все, хватит юному царевичу балагурить, пора и за ум взяться».

– Марья! – крикнула Наталья Кирилловна.

В дверях показалось заспанное лицо служанки.

Наталья Кирилловна в сердцах покачала головой:

– Все спишь?

– Так все спят, – виновато прогундосила служка. – Весь двор наповал жара сморила, матушка.

– Знаю, что жарко, – произнесла Наталья Кирилловна и налила квас из глиняного кувшина в кубок. – Позови мне Петрушу. Да не мешкай.

– А ежели почивать царевич изволит? – служанка еще раз протерла глаза руками.

– Ежели спит, то разбуди, – усмехнулась Наталья Кирилловна.

– Боюсь, матушка, на конюшню царевич отправит или за косы таскать вздумает.

– Не вздумает, гляди, боязливая какая, – рассмеялась царица. – Скажи так: маменька велела.

Марья исчезла за дверью.

– Ясно, что Петруша будет противиться, говорить, что не с руки ему пока, – размышляла Наталья Кирилловна. – Непременно Петрушу уговорить надо, ибо для его же блага задумано. Князя Бориса Голицына, дядьку Петруши, подключим да иных бояр, так, глядишь, сдастся сынок, не устоит перед просьбой маменьки, не для себя радеем, на пользу государству.

– Матушка, – Петр распахнул двери горницы. – Зачем звала, али случилось чего?

– Присядь, Петр Алексеевич, разговор у меня к тебе есть, – вкрадчиво произнесла матушка.

По лицу царевича видно было, что Петр почивал послеобеденным сном, оттого его волосы были взъерошены и напоминали баталию, которую он намедни учинил. Камзол тоже был не по чину, местами протерт.

Петр уселся на лавку и налил в бокал квас и перевел взгляд на служанку Марью, что, спрятавшись за печью, зыркала карими глазищами на Петра.

– Вот я тебе! – погрозил царевич Марье пальцем. – Я подумал, стряслось чего. Она трясет меня за рукав: ваше величество, ваше величество, – чуть спросонья ей кочергой в лоб не угодил. Смотри мне, Машка, получишь когда-нибудь.

Петр вновь сжал кулак.

– Ну, будет тебе, Петруша, – Наталья Кирилловна перехватила его руку. – Я послала, нечего на служку зло сгонять.

Петр приосанился и принял важный вид:

– Ну, говори, матушка, зачем звала?

Наталья Кирилловна достала из рукава расшитый узорами платок и утерла глаза:

– Невесту мы нашли тебе, Петр Алексеевич.

Лицо царевича изменилось и приняло серьезный вид:

– Кто такая будет?

– Девушка справная, из дворянских кровей, Петруша, – успокоила его Наталья Кирилловна. – А ты что, иноземную невесту хотел?

– Да, ничего я не хотел, матушка. Обуза одна, да и только, – обиженно фыркнул Петр и отвернулся от маменьки.

– Ой ли обуза? – рассмеялась маминька. – С твоим-то норовом любая девушка заревет.

– Ну, говори, кто такая будет? – улыбнулся Петр, пытаясь сделать матери приятно.

– Лопухина Евдокия, – произнесла Наталья Кирилловна. – Лопухиных ты знаешь. Рода не слишком знатного, не боярского, зато верного, Петр Алексеевич. Отец ее у твоего сводного брата, покойного царя Федора Алексеевича, окольничим служил. А знатность, так ты и сам вскоре царем будешь, кого хочешь в боярский чин возведешь. А верность, Петруша, ее ни за какие деньги не купишь. Я про истинную верность. А девушка хороша, да и умом не обделена.

Наталья Кирилловна сделала паузу, давая Петру обдумать сказанное.

– С ответом не тороплю, – добавила она. – Медлить не в твоих интересах, Петруша. А ежели женатый ты будешь, стало быть, опеки никакой над тобой не надобно. Хватит Софье править!

Петр при упоминании имени Софьи сжал кулаки. Он отвернулся от матери и уставился в расписное оконце.

Через несколько минут он ударил по столу кулаком, да так, что чашки, что стояли на нем, подпрыгнули и перевернулись набок, словно чахлые утята в знойный день.

– Ладно, матушка, согласен я. Засылай к Лопухиным сватов.

Дверь в горницу скрипнула, и, словно ураган, ворвался в комнату взъерошенный Александр Меншиков:

– Мин херц, потерял тебя.

– Ну вот, еще один соглядник нашелся, словно шпион всюду за мной рыскает.

Петр схватил со стола бублик и запустил в дверь. Алексашка исчез.

– Еще один капкан, матушка, – произнес Петр, имея в виду Алексашку. – А коль женюсь, у кровати нашей спать будет.

Наталья Кирилловна в ответ рассмеялась:

– Может, оно и к лучшему, пусть лучше, аки пес, возле ног трется, чем обиду замышляет.

– Тут ты права, матушка, – согласился царевич. – Но не пес, а друг мой верный в делах государевых, хотя и назойлив бывает.

Петр вышел во двор. Челядь, едва завидев царевича на крыльце, медленно зашевелились.

– Чего встали, бесы, – сердито поморщился Петр.

– Так Александр свет Данилыч, как увидал, что вас в своей горнице нет, так и давай всех будить. Макару плетью заехал, тот вставать не хотел. Всех на уши поставил, – пояснила Машка, дворовая служка.

– Это хорошо, – соглашаясь, кивнул головой Петр. – Меньше спать будут. Пригласите ко мне Лефорта, – крикнул Петр.

– Сию минуту, мин херц, – Алексашка прошмыгнул у царевича под рукой и кинулся бегом к срубу на противоположной стороне усадьбы.

– И верно матушка говорит. Верен, аки пес цепной. Такие люди замыслам моим великим надобны, а не те, что кошелем да родом богаты.

Машка тут же подскочила поправлять Петру камзол да приговаривала:

– Наш царь и факторией напоминать всем должен, что он все-таки царь.

– Отстань, Марья! – крутнулся Петр. – Где уже успела словам иноземным обучиться?

Машка, немного смутившись, опустила голову и тихо произнесла:

– У Лефорта, государь, давеча слышала.

– Что еще слыхивала? – Петр, усмехнувшись, глянул на служку. – Значит, склонность к языкам имеешь?

– Про то не ведомо, государь, – жалостливо отозвалась Мария.

– Ну, ступай на свое место, – улыбнулся Петр и широким размашистым шагом устремился вглубь усадьбы. Следом за ним пристроились Алексашка и Лефорт, едва поспевая за шагами царевича.

Войдя в горницу, Петр уселся за стол и наспех приказал:

– Алексашка, неси вина. Женюсь!

Меншиков лукаво улыбнулся:

– Уговорила матушка Наталья Алексеевна все-таки.

Петр, услышав, что Алексашка что-то радостно пробурчал себе под нос, сердито посмотрел на него и добавил:

– Не уговорила, а сам согласился. Для пользы государства, уяснил, глупая твоя голова?

От этих слов Меншиков ничуть не сконфузился, наоборот, подпрыгивая, выскочил в сени, где едва не столкнулся лбом с запоздавшим Лефортом.

– Женится государь! – прошептал Меншиков.

Лефорт, заслышав такую неожиданную новость, остановился и приосанился. Выправив кружевной галстук, он с важным видом шагнул в горницу.

Весь следующий день село Преображенское было погружено в работу. Челядины мели дощатые тротуары, таскали воду из реки в деревянных кадушках. Из сундуков доставали покрытые пылью ковры. Машка, задрав подол сарафана, примостилась на подоконнике и терла тряпкой стекло, а сама Наталья Кирилловна отправилась в Троицеву лавру помолиться за сватовство сына и повидать патриарха, навестившего обитель коротким визитом.

Алексашка, как сыч, пробрался в горницу Натальи Кирилловны и ухватил Марью за оголенную часть ноги.

– Чего прелести свои раскрыла? Али дразниться вздумала?

Он потянул Машку с подоконника.

– Да, угомонись ты, леший, – отбиваясь от цепких рук Меншикова, воскликнула Марья и хлестанула его мокрой тряпкой. – Чего удумал-то?

Меншиков стянул служку с подоконника и потащил за печь.

Во дворе послышались шаги и громкий голос царевича.

Меншиков выпустил Машку из объятий и виновато фыркнул:

– Пошла прочь!

Алексашка тут же оттолкнул девушку в сторону, закусив кулак от досады. Выглянув в окно, он увидел, как с другой стороны избы Машка бежит к сеновалу, расположенному в глубине усадьбы.

– Сейчас или никогда! – выдохнул Меншиков и выскочил во двор.

– Куда ты, леший? – крепкая рука царевича поймала его за шиворот и притянула к себе. – Ты куда, друг сердечный, собрался? – украдчиво спросил Петр.

– Мин херц! – залепетал Меншиков. – По нужде надобно, боюсь, как бы оказия какая не приключилась.

Петр разжал руку и громко рассмеялся:

– Ну, беги, коли прижало так.

Лефорт, держащий в руках большую свернутую в трубочку карту, рассмеялся:

– Герр Питер, ваш друг Александр слишком боится оказий.

– Боится не добежать до клозета, – усмехнулся Петр. – Идем, Франц, без него управимся.

Петр легонько подтолкнул Лефорта за плечо.

Машка плюхнулась в сеновал и заревела.

– Чего ревешь как белуга? – раздался над ее головой голос Меншикова. – Радоваться надо, что не согрешили в царских палатях, иначе бы выпороть могли. Тебя бы, Марья, точно выпороли бы.

Машка подняла из сена зареванное лицо.

– Вот именно, Александр Данилыч, вам все шуточки, а меня на конюшню отправить могли.

– Да какие там шутки, душа моя, – прошептал Меншиков. Его голос пробрало хрипотцой, он притянул Машку к себе и стал стаскивать с нее сарафан. Марья закрыла лицо руками.

– Как стыдно-то, – шептала она.

– Стыдно отказать первому другу царской особы? – важно произнес Алексашка, снимая камзол. – Ради России честью своей жертвуешь, Марья. А да, забыл, – Меншиков подтянул к себе только что снятый камзол и нырнул рукой в карман, достав одну рублевую монету. – Это тебе в честь сватовства царя нашего. Купи себе сарафан да бусы с колечком.

– Александр Данилыч!

Машка тотчас успокоилась и, утерев слезы, обняла своего благодетеля и одарила его нежным поцелуем.

– Ну, хватит, будет тебе! – остановил ее Алексашка. – Поторапливаться надо, времени у нас совсем мало. Царевич с Лефортом ассамблею устроили, и мне там быть надобно.

Меншиков, запыхавшись, открыл дверь горницы. Царевич и Лефорт, склонившись над картой, что-то обсуждали, не замечая вошедшего Александра. Петр делал заметки от руки на листе бумаги, что-то измерял и снова записывал.

– Ну, наконец-то! – воскликнул Петр, заметив Алексашку, показавшегося в дверном проеме. – Хороша оказия, – усмехнулся царевич. – А ну, давай, садись рядом и смотри.

Меншиков осторожно присел рядом с Лефортом. На карте синими вьющимися линиями темнели очертания рек. Петр протянул пером черту от одной линии к другой.

– Здесь канал будем копать.

Он бросил перо на стол. Капли чернил разлетелись по чертежу.

– Питер, для канала нужно много денег и людей.

– Знаю! – сжал зубы Петр. Все знаю, Франц, – повторил он. – Канал сей позволит судам нашим до моря дойти. Турецкому паше хребет сломим!

– Ну, а деньги?

– Деньги Господь на великое дело даст, – сурово произнес Петр. – Русскому флоту на всех морях быть!

– Мин херц, – вкрадчиво прошептал Меншиков. – Надо бы брата вашего, царевича Ивана, навестить.

– А с чего бы ты, Алексашка, о моем брате озаботился? – Петр исподлобья посмотрел на Меншикова.

– Так свадьба скоро, вы вдвоем и будете царствовать.

Петр стукнул ладонью по столу:

– Рано еще за свадьбу говорить, сватов еще не засылали, но мыслишь верно. Как матушка возвернется из Лавры, так Ивана и навестим.

За окном раздался стук пехотных барабанов.

– Пришли голубчики! – взревел Петр, рванувшись к двери.

– Мин херц, – опередил его Меншиков, – я сам. Согласно протоколу.

– Пусть во дворе строятся, по уставу смотр принимать буду.

Алексашка выскочил за дверь. Барабанная дробь гулким эхом докатилась до усадьбы, а вскоре, нарастая как снежный ком, раскатилась по всему двору. Челядины, оставив все свои дела, выскочили на улицу, поглазеть на иноземцев.

Немецкие наемные пехотинцы шли строгим маршевым шагом. Нога в ногу. Каблуки их сапог вгрызались в песок двора, поднимая под ногами мелкую пыль.

Меншиков почесал затылок:

– И где так маршировать, иноверцы, научились?

– Гляди, Алексашка, как надо строй держать! – царевич хлопнул Меншикова по плечу, на что Алексашка немного сконфузился, но быстро нашелся, что ответить Петру.

– Наши солдаты лучше будут, мин херц.

Немцы тем временем пересекли усадьбу и замерли, остановившись напротив горницы царевича.

Поджарый унтер-офицер бойко отдавал приказы солдатам, в ответ они вытянулись по стойке смирно, приподняв подбородки, словно ожидали следующего приказа.

Унтер-офицер, таким же строевым шагом, чеканя шаг, маршировал в сторону царевича.

Остановившись напротив Петра, он согнул руку в локте и отрапортовал:

– Государь, пехотная рота унтер-офицера фон Ридхофа прибыла в ваше полное распоряжение.

Петр улыбнулся. Деньги были потрачены не зря. Берглинц сдержал слово, набрал солдат, да и командира им отменного подобрал.

Петр обернулся, Меншиков в ответ на рапорт немецкого офицера ехидно посмеивался.

– Чего зубы скалишь?

Петр едва удержался, чтобы не отвесить при всех Алексашке подзатыльник.

– Определи иноземцев на постой.

Немцы тем временем с интересом разглядывали подворье, где им придется прожить столько времени, сколько решит унтер-офицер фон Ридхоф.

На первый взгляд усадьба Петра казалась им достаточно уютной, а дворовый люд принял иноземных гостей весьма дружелюбно. Всюду чувствовалась надежная хозяйская забота. Невысокие избушки дворовых крестьян были идеально выбелены, а маленькие оконца вымыты и занавешены белыми, с искусной вышивкой, занавесками. Подойдя к казармам, выстроенным для потешных войск юного Петруши, унтер-офицер заметил порядок их расположения. Каждый барак находился друг от друга в определенном порядке, напоминая небольшую крепость, а вокруг них простирался забор из цельных сосновых бревен, с острыми зарубинами и вырезанными в них бойницами. Сама крепость была окружена рвом, до краев наполненным водой, а поверх рва располагался тяжелый бревенчатый мост.

– Ай да герр Питер! Ай, да царевич, молодец, какой форт построил! – не переставал удивляться Ридхоф, осматривая стены миниатюрной крепости.

Иноземным солдатам был выделен свободный барак, расположенный в глубине двора.

Позволив гостям отдохнуть и осмотреться в своем новом жилище, Петр велел своему верному слуге послать за унтер-офицером. Он понимал, что в случае обострения отношений с сестрой и ее неутолимой жаждой любыми путями помешать своему брату взойти на трон, эти иноземные вояки смогут дать отпор царским стрельцам. Именно такую тактику юный царевич собирался обсудить с унтер-офицером Ульрихом фон Ридхофом.

Тем временем с богослужения в имение вернулась Наталья Кирилловна и тотчас стала переписывать гостей, которых собиралась пригласить на самое главное в ее жизни торжество.

Все ее внимание было приковано к предстоящей свадьбе царевича. Она готовила приглашения для всей московской знати, окромя сторонников Милославских. Не преминула и послов иноземных, пусть видят размах царевой свадьбы да на ус мотают, кто на Руси истинный правитель. Свадьбу решено было справить здесь же, в Преображенском. Сюда решили после сватовства доставить невесту, да охрану подле нее выставить, чтобы Петруша раньше времени к ней не захаживал. Со всех сторон тянулись в Преображенское скоморохи, балагуры. Бродячие циркачи вели на веревках медведей и заморских диковинных животных. Тяжело груженные иноземными фейерверками телеги проваливались колесами в непролазную грязь, а крестьяне с соседних деревень помогали вытаскивать их, сопровождая ко двору. Солдаты начищали ружья, служки вытряхивали сундучную пыль с соболиных мехов, каждый был занят своим делом. Вся округа гудела предстоящими торжествами. В такой момент Преображенское стало похоже на огромный муравейник с копошащимися в нем неугомонными муравьями. Кто-то пригнал стадо коров, кто-то бесчисленное множество курей и уток, а кто просто беззаботно сопел на деревянных бочках с вином.

Алексашка Меншиков важно прохаживался вдоль длинной вереницы телег и карет, отпуская незатейливые шуточки в сторону молодых соседских селянок.

Не преминул отличиться и князь Голицын, прислав из своего имения сотню стрельцов для охраны невесты да денег, давеча ссуженных царевной Софьей для торжества.

Глава 11
Заговор

Софья хмуро смотрела из окна своего дворца в сторону Преображенского.

– Шабаш, матушка, устроить хотят, – сквозь зубы прошипел думский боярин Шакловитый.

Он, как и Софья, понимал, что после женитьбы Петр станет совершеннолетним и тогда их власти придет конец. Иван уже отказался принять ее сторону в борьбе с братом, сославшись на волю Господа и Его промысел. Положение становилось напряженным.

– А что, матушка, – Шакловитый сел напротив царевны и пристально посмотрел ей в глаза. – Тебе корона, а мне головы. Другого выхода нет, – утверждал боярин, монотонно постучав указательным пальцем по зеленой скатерти. – Как Петруша с барабанами по слободкам ходил, враз душить нужно было. А теперь уже поздно, матушка!

Шакловитый с яростью сжал кулак и поднял его над головой.

– Птенцом еще. Пока не оперился.

Софья отшатнулась:

– Что ты говоришь, Федор Леонтич, он царевич все же, да и брат мне. Как же можно?

– Для Руси одной царской особы достаточно, ты бы и правила. Упустили момент! – раздраженно продолжал Шакловитый.

– Еще не все потеряно, Федор Леонтич, нужно будет, стрельцов поднимем.

Софья налила чай в расписную фарфоровую чашку и посмотрела на ерзающего на стуле боярина.

– Есть ли у нас верные стрельцы? – спросила она.

– Да как не быть, – махнул рукой Шакловитый. – Стрельцы есть, да только умны все стали. Промеж стрелецких полков молва ходить стала о вас с Петром. Ой, не знаю, матушка, уговорим ли супротив Петра выступить.

Шакловитый повесил голову и запричитал:

– Ой, голова моя бедовая, куда ране смотрел, куда?

– Успокойся, Федор Леонтич, – царевна положила ему руку на плечо. – Еще Василь Василич Голицын свое слово скажет.

– А чего ему говорить? – усмехнулся Шакловитый. – Князь он обычный, не пойдет за ним ни народ, ни войско стрелецкое. Одни мы, матушка, одни, – продолжал причитать боярин.

– А ты раньше времени голову на плаху не клади, – улыбнулась Софья. – С Божьей помощью уговорим стрельцов, – продолжила она, – чай, денег-то у нас больше, чем у Нарышкиных. Прогуляют сейчас в пирах деньги, а служивым платить не смогут. Тут мы и купим всех разом. С потрохами.

В дверях раздался тихий стук, и показалась голова служанки.

– Чего тебе? – бросила Софья, не отрываясь от разговора с думским боярином.

Служанка, мельком оглядев комнату, тихо произнесла:

– Там боярин Широковатый, на прием просится.

– Обождет пусть, – махнула рукой царевна.

– Постой, матушка, – перебил ее Шакловитый и поманил служанку пройти ближе.

Повернувшись к ней, Шакловитый лукаво прищурился и спросил:

– Сказал, с чем пожаловал?

Служанка моргнула карими глазищами и выпалила:

– Сказал, важное известие у него, отлагательств не терпит.

– Вот даже как? – усмехнулся Шакловитый и, хлопнув толстыми ладонями по коленям, сказал: – Проси тогда, коли не терпит.

Вскоре в дверях показался боярин Широковатый и, низко поклонившись царевне, прошел в комнату.

– Будь здрава, матушка!

– О-о-о, на ловца и зверь бежит, – воскликнул Федор Леонтич. – Присаживайся, чаю липового с нами попей, пряники вот медовые.

Думский дьяк, зная страсть боярина сытно и вкусно поесть, придвинул на его сторону блюдо с пряниками.

Боярин молча посмотрел на Шакловитого, затем на Софью и осторожно взял пряник из вазы.

– Да ты не бойся, боярин, отведай царского угощения. Ты к нам с вестью какой шел? – начал Шакловитый.

Боярин Широковатый взглотнул слюну и жалостливо посмотрел на царевну:

– Старшина, матушка, наказа твоего не исполнил.

– В чем же печаль твоя? – неожиданно спросил Федор Леонтич.

– Так друг мне Басаргин да царевне преданный слуга. Старца он не уберег, в пути преставился, а сам теперь терзается, хочет он, чтобы царевна Софья принять его согласна была.

– А что же поведать нам старшина желает? – допытывался Федор Леонтьевич.

– Про то мне не ведомо. Не открылся Басаргин, ведомо только, что весточка важная у него имеется, государства нашего касаема.

– Что за весточка такая?

– Про то уж ты сама, матушка, спросишь у него, – выдохнув, ответил боярин Широковатый. – Сказал, только царевне про то скажу.

– Так и сказал? – спросила Софья.

– Вот те крест, матушка! – добавил Иван Савватеевич.

Аленка, юная служка Софьи, стояла у приоткрытой двери в горницу царевны, подслушивая разговор трех высокородных особ. По большим праздникам и на Пасху Софья дозволяла челядинке Аленке повидаться с братом, что служил при дворе у дворянина Суконцева в усадьбе за Москвой. Однажды Софья и думский дьяк Шакловитый, разлучив семью, отправили их родителей по доносу как еретиков в Сибирь. Аленка была доставлена царевне в услужение, а ее малолетний брат попал в руки к поместному дворянину Суконцеву, что тайно выполнял поручения Петра в столице. Услышав хозяйскую беседу с боярами, она нестерпимо захотела рассказать все братцу, но, к сожалению, сейчас это было невозможно, так как не было в ближайшем будущем ни одного праздника, а значит, что и царевна не отпустит Аленку в гости к своему брату.

В голове у девушки мелькали множество мыслей. Ей хотелось бежать, прямо сейчас, но не успеет она пройти и половину пути, как ее кинутся разыскивать, а как найдут, выпорют до полусмерти и кинут в подвал. Так, стоя у двери и подслушивая чужой разговор, рассуждала служка-челядинка Аленка.

* * *

Емельян Федотыч Басаргин сидел во главе широкого стола в своей избе, принимая приказчика из своего нового имения. Шакловитый сдержал слово, и теперь приказчик Милентий из деревни Трифоново гнул перед стрелецким старшиной свою тощую загорелую шею. На столе, накрытом белой скатертью, вышитой руками супруги Емельяна Федотовича, стояли горячий самовар, маленький железный заварной чайничек, чаша душистого меда и поддон с горячими пирогами, накрытый широким льняным полотенцем. Но к трапезе пока никто не притрагивался.

– Будет еще время к ужину, – рассуждал Басаргин, глядя, как сухопарый старик загибает пальцы на руках, ведя счет.

Наблюдая за руками Милентия, Басаргин усмехнулся и произнес:

– А ты, Милентий, стало быть, грамоте не обучен?

Услышав такой вопрос, тот сконфузился и пролепетал:

– Старый я для счету. А в деревне у нас есть паренек, послушником в монастыре служит, так он и счет, и письмо ведает.

Басаргин удовлетворенно глянул на собеседника и протянул руку, приглашая Милентия за стол. Старик, поправив кудрявые седые волосы, степенно присел на лавку. Оба, повернувшись к киоту, перекрестились и взглянули на жену старшины.

– Ну, Настасья, подавай угощение! – добродушно произнес Емельян Федотыч. – Милентий Андреич уважил, обсказал все дела в нашем новом имении. Доволен я усердием твоим, Милентий Андреич.

Басаргин провел рукой по густой бороде.

– Благодарствую! – кивнул в ответ приказчик.

Настасья тем временем нарезала пироги на треугольные кусочки и подвинула каждому его порцию.

Басаргин, учуяв в воздухе аромат яблочного пирога, с наслаждением прошептал:

– А запах-то какой божественный, ты у меня, Настасья, большая искусница по части стряпни.

– Говорят, лучший гречишный мед в Туле, а липовый в Троицевой лавре.

– Неправда это. Лучший мед – это тот, что в твоей деревеньке произрастает, – улыбнулся Басаргин и зачерпнул ложку тягучего лакомства.

– То верно, Емельян Федотыч, – закивал приказчик.

Старшина заметил, что кафтан у него неладно скроен, а местами хорошо потерт.

«Надо бы ослабить барщину», – подумал старшина.

– Пусть народ разживется чуток, свое взять мы завсегда успеем. – Басаргин посмотрел на жену, словно ища у той поддержки и одобрения. – Вот что, Милентий, – старшина хлопнул по столу ладонью. – Подати на эту осень я уменьшу в половину.

– С чего такая щедрость, барин? – приказчик испуганно посмотрел на Басаргина. – Не удумал ли ты чего худого.

Но старшина был прожженным сыскным служакой и враз понял, что означает испуг в глазах приказчика.

– Ничего я не удумал, Милентий Андреич, – успокаивающе произнес старшина. – Меня служба при дворе кормит, а вы, как я погляжу, скоро по миру пойдете. Ты вон приказчик, а сюртук на тебе словно сито, того гляди, скоро ветер гулять будет. Непорядок, а что у смердов делается, и подумать страшно.

Басаргин отхлебнул из чашки чай.

– В первый раз не увидел. Грешен. Запиши мой указ и на сходе народу объяви, что барин новый милостью к ним сошел и оброк с барщиной уменьшил.

Глаза приказчика округлились. Разве мог он давеча о таком подумать. Милентий повернулся к иконам и стал судорожно креститься и поклоны земные отвешивать.

– Ты не меня благодари, – рассмеялся Басаргин. – Матушку, царевну Софью, она государство своими заботами держит.

В дверь постучались.

– Упомянул не к месту, – сплюнул старшина.

Дворовый Игнатий, кланяясь, вошел в горницу. Испуганно обведя дом глазами, он прошептал:

– От царевны посланцы, Емельян Федотыч. Во дворец требуют не мешкая.

Басаргин перекинул ремень с саблей через плечо.

– Ты откушай, Милентий Андреич, и в имение собирайся, – бросил он приказчику с порога. – А ты, Настасья, собери ему в дорогу узел. Путь не близкий.

Дубовая дверь хлопнула.

– Царевна карету прислала, – произнес посыльный, открывая двери старшине.

«Дело, видать, и впрямь спешное», – добавил про себя старшина, усаживаясь внутрь кареты.

– Чего медлили, раньше бы могли предупредить.

Карета покатила по дощатым улицам московских слободок.

В покоях царевны за широким дубовым столом, укрытым темно-зеленой скатертью, сидели трое собеседников, задумывая смуту против царевича. Служанка Аленка то и дело заменяла остывший чай на новое ароматное питье, пока, в ожидании посыльного, Софья и ее верный пес Шакловитый обсуждали ситуацию на южных границах государства. Шаткое перемирие с султаном вновь грозилось взорваться сражениями и набегами на южные рубежи. Но бесконечно уступать нельзя. Турецкому султану и крымскому хану было доподлинно известно о неустойчивом государственном положении московских управителей, и только выжидали, кто же из них одержит победу. С поляками ситуация была более ясна, да и польский король готов был в любой момент начать войну с турками, а ведь она была выгодна России, так как позволяла накопить средства и силы для дальнейшего наступления.

Священная лига европейских держав не спешила развязать войну против турецкого султана, что делало сложившуюся ситуацию еще более сложной. Войны ожидали многие государства, но каждый стремился сделать это чужими руками. Шведское королевство, превратившись в крупнейшую морскую державу и потеснив Англию, стремилось захватить все морское пространство, усиливая вооружение и мощь своего флота.

Боярина Широковатого военные подвиги совершенно не интересовали. Его поле боя – это собственная усадьба, которая приносила непрерывный доход. Он отвернулся в сторону окна и жевал пряник, изредка поворачиваясь к столу, чтобы запить его чаем. Пить вино эту седмицу царевна строго запретила. Ей не нужны пьяные советчики. Князь Голицын со дня на день должен появиться в Москве, и тогда ей будет легче принимать решения, хоть и с оглядкой на его советы.

Басаргин всматривался в окно кареты, разглядывая по дороге мещан и служивых. Коробейники толпились на мостовой, наперебой расхваливая свой товар. Промеж них степенным шагом с бердышами и пищалями вышагивали стрельцы, а народ суетился в поисках нужных приобретений. Цепкий взгляд старшины выхватил из шумящей и балагурящей толпы знакомое лицо маленькой девчушки, стремящейся пробраться к городским воротам. Басаргин зажмурил глаза, пытаясь вспомнить, где он мог видеть это лицо. Он перебрал по памяти все знакомые лица ребятни, и в его памяти внезапно возник недавний арест раскольников. Он вспомнил двух малолетних детишек, которые попали к боярину Широковатому. Дальнейшая их судьба ему была неизвестна.

«Откуда же она здесь взялась, неужели сбежала?» – подумал Басаргин и устремился вслед за девчушкой, но тут же остановился. «А что, если Иван Савватеевич сам послал ее на базар, мало ли что боярину понадобилось».

– Стареешь, Емельян Федотович, – произнес он про себя. – Уже везде заговоры, убивцы да раскольники мерещатся. Девченка пробежала, уже в преступники записал.

Басаргин вынул из рукава платок и, утершись, запрыгнул в свой возок, приказав кучеру двигаться дальше. Вскоре возок Басаргина вкатился во двор дворца Софьи. Кучер спрыгнул с козел и открыл дверцу. Старшина вышел из кабинки возка и огляделся. Во дворе, кроме скучающей стрелецкой стражи, было пусто.

«Спят, что ли, все? – подумал Емельян Федотыч. – А говорили, дело срочное».

Внезапно перед ним возник молодой паренек, одетый в простую одежду.

– Басаргин? – спросил он.

– Так точно! – отрапортовал Басаргин и поспешил за парнем.

– Следуйте за мной, вас давно ждут! – тихо произнес тот.

Он устремился к маленькой, окованной железом дверке под красным крыльцом. Басаргин последовал за ним. Паренек вел его вдоль выложенных кирпичом коридоров дворцового подвала, поднявшись по крутой винтовой лестнице, старшина очутился в большой горнице с широкими лавками по бокам и расписными дверями прямо перед его глазами.

– Сейчас доложу, – отрапортовал паренек и исчез.

Через несколько минут ожидания расписные двери открылись, и за ними показалось лицо думского дьяка Шакловитого, который жестом руки указал Басаргину проследовать за ним.

– Проходи, Емельян Федотович, присаживайся.

Басаргин обвел взглядом горницу. Перед ним, облокотившись на широкую спинку стула, сидел боярин Широковатый. Царевны в комнате не было, но одна маленькая деталь все же зацепила его взгляд: белый, обшитый вышивкой женский платочек лежал на краю стола, что означало, что Софья где-то рядом и, возможно, не хочет раньше времени проявлять себя. Ох уж эти дворовые интриги. Басаргину с самого начала не понравилась эта таинственность и скрытность. Но ему ничего не оставалось, как ожидать, терзаясь сомнениями, что же будет происходить дальше. Шакловитый расположился напротив Басаргина и, отхлебнув из фарфоровой чашечки чай, громадной ручищей пригладил бороду и посмотрел на Басаргина.