Текст книги "Отправление с Киевского вокзала. Роман"

Отправление с Киевского вокзала
Роман
Владислав Корнейчук

Фотограф Владислав Корнейчук

© Владислав Корнейчук, 2023

© Владислав Корнейчук, фотографии, 2023

ISBN 978-5-0051-6287-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Отправление с Киевского вокзала

Памяти Н. С. К.,

который знал, как поступать

почти во всех случаях.

Кто не понял своего прошлого – обречен пережить его заново.

Будда

Большие бабки и Большой Лондон – что еще надо человеку, чтобы встретить старость? Британским видом на жительство гражданин России Виталий Кубов обзавелся в возрасте, когда чувствительные люди начинают всерьез задумываться: что же все-таки там, за поворотом (по определению чеховской героини – за гробом)?

В начале десятых речь шла чуть ли не об отмене виз для россиян, едущих в Евросоюз. Казалось, еще чуть-чуть – и РФ и ЕС сольются в экстазе. Однако в середине тех же десятых наблюдалась уже обратная тенденция. Для Кубова то был сигнал, означающий: со сменой ПМЖ надо торопиться!

Воспользоваться программой для крупнейших инвесторов Кубов успел. До закрытия той еще года три прошло, но кто может точно сказать, когда именно вырастет новая Берлинская стена? Какой москвич в 2013-м мог предположить, что станет почти невозможно, не достигнув преклонного возраста, посетить Киев или Житомир?

Для такого широкого жеста, как переезд на Туманный Альбион, требуется, если ты не африканский беженец, не так уж мало. Хоть и не Монте-Кристо – Куб, Кубатура, Виталя, как к нему обращались друзья, вбухал в экономику Британии кругленькую сумму.

Был он, впрочем, из тех, о ком бульварная газетенка не напишет. Ни стометровой моторной яхты, ни поражающих предыдущими обладателями роскошных средиземноморских вилл, ни бизнес-джета, ни родственников в российских коридорах власти… Даже аккаунтов с фотографиями спорткаров не нашел бы иной любопытный.

*

Денег на Белгрейвию, которая так манит богачей-иностранцев, не только хватало, еще куча оставалась, но Виталий Олегович облюбовал менее пафосный, как сказали бы на родине, Ричмонд-апон-Темс. К слову – поблизости от зарубежного места жительства известного ведущего российского государственного телеканала.

(Гений телевизионного эфира, когда пресса о существовании лондонских квадратных метров пронюхала, поначалу отмалчивался, отнекивался, а потом сдался: купил на честно заработанное; завидно? И ведь правда, в отличие от того же Кубова, источники доходов знаменитости вызывали куда меньше вопросов.)

Выставленный на продажу красивый, удобный, но не выделяющийся на общем фоне дом окружал ухоженный сад, в котором в ту пору благоухала сирень. Из окон второго этажа открывался прекрасный вид: на спокойные воды, на повторяющие траекторию русла кусты шиповника, на белые борта лодок… Среди десятков других вариантов супруги сочли эту маленькую английскую крепость – самым адекватным предложением. Как и всегда с покупкой недвижимости, немалую роль сыграл случай. Продавец торопился и оказался сговорчив…

Старший сын Кубова к моменту переезда как раз окончил в Москве третий класс. Младший – в школу пошел уже в Англии.

Будучи предпринимателем не очень внятных предприятий, Кубов всю жизнь работал не покладая рук – словно бунинский господин из Сан-Франциско – и теперь планировал жить в достатке и комфорте, с уверенностью в завтрашнем дне.

*

До переезда в Великобританию – Кубов с женой довольно долго обитал в почти такой же просторной, как лондонский дом, московской квартире в Хамовниках. Там с новорожденными сыновьями нянькались. Жили в общем-то неплохо.

Переезжая в Лондон, Кубов планировал, пока будет возможно, жить на две страны, а потому жилплощадь в российской столице не продал.

Московский многоквартирный дом, в котором с начала нулевых и до середины десятых жили Кубовы, стоял напротив – через реку – широкой панорамы столичной жизни.

Светлый фасад гостиницы «Славянская», за которым все дышало роскошью и деньгами. Пульсирующий серой массой Киевский вокзал. Бородинский сквер, загаженный плюнувшими на все персонами. Из-за этого обилия выглядывали футуристические билдинги Москва-сити.

В свое время, узнав, что Виталя интересуется недвижимостью на Ростовской набережной, супруга, коренная москвичка, проживавшая с незапамятных времен по соседству, на правом берегу Москвы-реки, заметила: отличная локация – присутствует полезное движение воздушных масс! В центре столицы дышать, особенно летом, известный факт, нечем.

Все эти годы, вспоминая о покупке, Кубатура удовлетворенно хмыкал: цена на квадратные метры между МИДом и Киевским вокзалом росла…

Владельцы и арендаторы в их доме постоянно менялись. С некоторых пор за стенкой поселилась поп-дива Сиена Сиена, в нулевых часто появлявшаяся на телеэкране, не сходившая с обложек глянцевых журналов. В последние годы жестокосердые инстаграмщицы11
  Соцсеть Instagram в РФ признана экстремистской и запрещена.


[Закрыть] отмечали: естественную – хоть и изначально фальшивую – мимику певицы заменил сложный, как говорят в кино, грим.

*

В квартире Кубовых, конечно, и намека не было на новорусский кич второй половины девяностых – колонн, позолоты… К началу пятой капиталистической пятилетки вкус нуворишей в столицах преодолел влияние дореволюционного мещанского стиля. Гостиная напоминала музей современного искусства – беспредметная живопись, инсталляции: окончившая в свое время художественный институт супруга Витали постаралась. А еще Кубов заказал где-то на периферии цветомузыку, абсолютный аналог той, что была у него в школьные годы. Ставил на вертак заезженный «Disco Alliance» и, под «космические» звуки и вспышки, выключал работающий на пределе, как ему иногда казалось, мозг.

Личные атрибуты (унитазные золотые цепи и т. п.) к двадцать первому столетию у всего их круга сначала сильно утончились, затем, повинуясь моде и здравому смыслу, исчезли. Заменив голду и гайки на скромный нательный крестик (позднее добавилось обручальное кольцо), Виталя сознательно средний и безымянный пальцы загибать перестал. Наблюдательный собеседник, впрочем, обращал внимание: потеряв контроль, Кубов жестикулирует раскрытыми ладонями, загибая оба безымянных пальца.

*

Прилетев в очередной раз в Москву августовским вечером 2017 года, Виталя дал таксисту команду взять курс на Ростовскую.

Если б не перестройка, не развал СССР, не лихие девяностые, тянул бы выпускник физкультурного института лямку тренером в спортшколе. Весьма вероятно – в своем родном Брянске. Оттуда иногда приезжал бы в Москву с женой и детьми ночным поездом на один день, чтобы не платить за гостиницу, которые не только дороги, но и, как правило, забиты. В основном бегали бы за дефицитом – ГУМ, ЦУМ, «Детский мир»… Может быть, на окраину, в «Лейпциг», за гэдээровскими товарами успели бы… Перед отъездом – поход с детьми в цирк – награда за долгое стояние в магазинных очередях.

Виталя, как и большинство советских людей в то время, страну так и воспринимал: сверхдержава – да, но какой ценой! Кубову приходилось (двадцать один год прожил в Союзе), как почти всем гражданам страны, стоять в очередях, доставать дефицит, жить в тесной квартире, довольствоваться путешествиями внутри страны. А он был молод и нагл, ему хотелось того, этого и еще многого.

В свете пережитого российским обществом катаклизма не все стали богатыми потребителями, к которым теперь уже продавцы, по сути, стоят в очередь. Тем более гражданами мира – не все. Виталя стал. Покупал почти все, что хотел. Запросто жил на две страны. Регулярно отдыхал на лучших курортах, ездил на сафари, на северного (или благородного) оленя поохотиться.

…Стремясь унять вызванное аэропортовой суетой и автомобильными пробками легкое возбуждение нервов, Виталя не торопился разбирать вещи, заваривать чай, наливать скотч, – упал в гостиной на кожаный диван: долетел! Он очень любил теперь, когда семья постоянно жила в лондонском доме, бывать в пустовавшей московской квартире. Никакой суеты, зато все, что ему надо (и кое-что из того, что не надо, что было привнесено в быт женой), под рукой – и любимые, со школьных лет, пластинки, и оборудованная для занятий спортом (тренажеры, боксерский мешок) комната с зеркалом во всю стену, и просторная ванная, и коллекция виски в баре.

Потянувшись, Кубов взял с журнального столика первый попавшийся альбом. Пикассо. Стал листать. Виталя помнил: вот это видел в Пушкинском. «А эта картинка, – Кубов напряг память, но засомневался, – кажется, в Малаге висит… Или в Париже?»

По музеям Виталю таскала жена. Когда речь заходила о каком-нибудь Звереве, Кубов зверел. Сердце его сладко замирало и теперь, как когда-то, – не от всякой, как он называл авангард, дряни, – от влетающего в девятку мяча, от отражающего солнце окунька…

*

Кубов, живя теперь постоянно в Лондоне, довольно часто бывал в Москве. Бизнес его, жизнь на ренту в рамках замысловатой финансовой схемы, много внимания не требовал. Но кое-чего требовал. И потом, энергичный Виталя в свои сорок шесть без деловой активности, без поездок, без встреч начинал чувствовать себя импотентом. Ему была нужна движуха. Порешать по бизнесу, выпить с приятелем, сходить на футбол, в баню, проведать бабенку, которая в два раза моложе и называет Кубиком…

В этот приезд Виталя планировал встретиться с региональным чиновником в скромном, чтобы не привлекать внимания, ресторанчике.

Прилетел Кубов на двое суток раньше назначенного часа, а потому, проснувшись на следующий день около полудня, мобилу включать не стал. Завтра утром, решил Виталя, все разговоры. Кубов желал целый день провести, уподобившись великому Гэтсби, – бездельничая и рефлексируя. Вот он приехал в Москву из Брянска, был черт-те кем, а теперь – приличный, можно сказать, человек, через несколько лет британское гражданство получит.

В начале второго часа хамовнический Гэтсби запросто, пешком, вышел из своего «поместья» и, не задумываясь о выборе оптимальной траектории, пошел в сторону Киевского вокзала…

…Прибыв в далеком 1988 году в крупнейший мегаполис Европы впервые, Виталя мгновенно ощутил: Москва – мощная энергетика! Покинув вагон, пройдя через здание вокзала, Кубов вышел на площадь, с которой открывался вид на 54-метровую часовую башню. Долгие годы пользовался Виталя этими гигантскими часами, отправляясь и возвращаясь в периоды студенческих каникул, праздников. В начале бандитской карьеры, в 1992-м, когда ночевать у себя было опасно, проводил в зале ожидания всю ночь.

Однажды, уже будучи законопослушным предпринимателем, разглядывая из окна Бережковскую набережную и пытаясь понять, какой у орлов размах крыльев – один метр, два, Виталя вышел, сел в бэху (Кубов тогда еще ездил на пугающем водителей «Жигулей» черном бумере E38), через пять минут нашел на вокзале мужика с ключами от башни, дал на бутылку – «Мне только взглянуть!». Поднялся наверх. Осмотрел орлов. Размах крыльев – метра два.

Оказалось, башня Киевского внутри – одни стены. Лишь часовой механизм наверху. Циферблаты с римскими цифрами пропускали свет: это напомнило Витале Музей Орсе, куда его, как и в прочие музеи, затащила жена. Учитывая часы и минуты, составляя единое с переполненной вокзальной утробой, внутри доминанта предпочитала оставаться пустой.

В нижней части часовой башни тогда еще не обустроили Храм Киево-Печерской иконы Божией Матери. Часовня появилась в середине нулевых, уже после того, как дон Виталя, желая взглянуть на орлов, в первый и в последний раз преодолел две сотни ступеней по винтовой лестнице…

*

Костюм – ни единой лишней складки и такая же рубашка – две верхних пуговицы расстегнуты, кожаные ботинки ручной работы, массивные часы на запястье… Все – цвет, линии, материалы – неброское, недешевое, сочетающееся.

Даже в просторном однобортном пиджаке Виталя производил впечатление атлета. Богатырский торс, если он есть, не скроешь. Физкультура и спорт с раннего детства, секции единоборств, успехи в боксе, упорные тренировки, выступления на соревнованиях, и вот вам – широкие плечи, плоский живот, грудь колесом, уверенный взгляд.

А еще Кубов, как будто бокса ему показалось мало, отслужил в погранвойсках. Не в погранотряде, где на втором году службы можно и пофилонить, а на заставе. Дозор – пёхом больше тридцати километров. При себе автомат, подсумки, ракетница, рация… Там Виталя на всю жизнь стал строен и подтянут.

Будучи старшеклассником, на любительский ринг Кубов выходил в полутяжелом весе. Зажив во второй половине девяностых сытой жизнью, набрал пятнадцать килограммов, – тут же устыдился пуза, сбросив на тренировках несколько кило, вернул плоский живот, но потом всю жизнь все-таки соответствовал тяжелой, если брать профессионалов, весовой категории.

Облик Витали довершало без должной тщательности вылепленное природой крупное лицо. Голова, соответствуя фамилии, не очень заметно тяготела к одноименной форме.

В относительно спокойные годы резкие черты лица Кубова смягчились. Короткую стрижку сменило бритье – стал лысеть – под ноль. Голова в области подбородка приобрела массивность. Ни дать ни взять – директор чего-нибудь крупного, важного. Взгляд Витали, как десять, двадцать лет назад, то смотрел вокруг бойко, радостно, то вдруг утяжелялся. Словно над морем появлялись облака – и те же волны, что минуту назад весело искрились, теперь, мрачно перекатываясь, предрекали шторм.

Замешкавшись, стоит ли, Кубов вошел в здание вокзала. Без одного года тридцать лет назад поезд из Брянска прибыл на перрон Киевского. Громко заскрипели открываемые проводницами двери вагонов. Виталя, всю ночь ворочавшийся на верхней боковой полке и пробудившийся с ощущением, что надуло в ухо, чувствовал волнение и легкую слабость.

Виталя покусился, пожалуй, на самое святое, что тогда вообще могло быть у советского абитуриента, – на Институт международных отношений.

В тот год отмечалось Тысячелетие Крещения Руси. Страна еще не понеслась по колдобинам приватизаций-деноминаций. По-перестроечному все громче говорили о возрождении православия, о христианских ценностях. Виталя хорошо помнил, где тридцать лет назад на Киевском продавались книги, ведь он купил там тогда «Белую гвардию». Любимую его в какой-то период книгу.

В 1988-м, когда Виталя приехал поступать в МГИМО, страна доживала триумфальный период «Огонька» и сенсационных телемостов: «Секса у нас нет, и мы категорически против этого!» Тогда еще в моде были «интеллектуальные бестселлеры» – Булгаков и т. п. Года через два даже Пикуля на московских развалах вытеснили похабные книжки Гарольда Роббинса и еще более похабные, но хотя бы почти без текстов, журнальчики.

*

Поначалу в Москве Кубов (студентом стал после армии, поступив в институт физкультуры) родителям звонил с Центрального телеграфа. Заказав пять минут разговора с Брянском, докладывал о своих успехах.

Ожидая после занятий в институте, когда его позовут в переговорную кабину, Виталя наблюдал через огромное окно легкую суету возле магазина «Российские вина» (старая вывеска предвосхитила будущие массовые переименования советского в российское).

Рядом мужчина, облаченный в темно-серое с каракулевым воротником – тиражом в несколько десятков миллионов – пальто, проветривал гладкую лысину. (Впрочем, это тогда казалось: советский человек одевается скучно, однообразно. Нынешние «возрастные» с якобы круто татуированными ногами и сопливо-пирсингованными носами – вот уж кто выглядит типично и стандартно!)

Виталя счел незнакомца, положившего свою пыжиковую шапку на соседнее сиденье, пожилым, хотя было тому лет пятьдесят или даже меньше.

Убирая пальцами за уши остатки волос, следя за собеседником осторожным жабьим взглядом, распространяя сильный табачный дух, плешивый сообщил, что ждет Хабаровск. Потом сказал что-то про иностранцев.

Кубову было скучно, он поддержал разговор:

─ Пэрь-есть-ройка! Глас-ност! Едут посмотреть…

Тут же на Центральном телеграфе, ниже и выше на тротуарах Пешков-стрит, как прозвали магистраль тоскующие по Западу совхиппи, на Красной площади, в Александровском саду, на Арбате и Калининском – всюду мельтешили западники в советских армейских шапках-ушанках. Вид имели сытый и довольный. В новой России, отказавшейся от амбициозных планов построения коммунизма, без боя выведшей из Европы свои войска, заморские обладатели баксов, в том числе являющиеся у себя на родине форменными отбросами, важничали, громко ржали, жрали, покупали, продавали, излучали, одним словом, победный оптимизм…

Перестройка же к декабрю 1991-го закончилась, по сути, провалом: теперь, в феврале 1992-го, с завидным энтузиазмом уничтожали построенное до перестройки. Виталя, погруженный в ту пору в любовь к Вике, в учебу и выколачивание дани из трусливых мешочников («мальчик» получал в Москве не только знания), про взобравшегося на броневик Ельцина и Беловежскую пущу знал, но почему-то думал, что все это – perestroika.

Когда громкоговоритель объявил Душанбе, темно-серый со словами: «О! Меня зовут!» – нежно погладив плешь, отправился курить на ступеньки Центрального телеграфа.

Какой-то он был подозрительный, этот лысый. Будучи восприимчивым к фальши, Виталя понял: дурно пахнущий что-то замышляет; а он, ожидающий разговора с Брянском иногородний студент, недостаточно для этого наивен.

Походы на Центральный телеграф продолжались не один месяц, но с конца второго семестра Виталя начал снимать квартиру с телефоном. Необходимость ездить на переговорные пункты отпала. Можно было, набирая код Брянска, в удобное для себя и родителей время рассказывать провинциалам столичные новости. Отец и мать также довольно часто звонили сыну, боясь, как бы «мальчик» в большом – полном соблазнов – городе не сбился с пути истинного и вообще не потерял голову.

Виталя перезванивался с друзьями, товарищами, подружками, с деловыми – чем дальше, тем больше – партнерами. До широкого распространения мобильной телефонной связи – годы. Стационарный домашний аппарат. Можно не только часами трепаться, но и вести серьезные переговоры. Делового студента Кубова уже не удовлетворяло причитавшееся – не телефонизированное – место в общежитии.

Однажды на втором или третьем курсе, выпив пива, Виталя на автомате, держа палец на телефонном номере в разделе «Досуг», набрал родителей. Несколько лишних цифр – Кубов в приподнятом настроении внимания не обратил. «Девочек предоставляете?» – бодро поинтересовался у мамы студент-физкультурник, в ту пору к тому же – член бригады – не производственной, но комплексной.

…Теперь, устроившись на лавке в зале ожидания Киевского вокзала, примерно там, где после поражения в МГИМО летом 1988-го ждал поезда, Виталя чувствовал сильное волнение.

Как получилось, что пролетело почти тридцать лет?! Разве кто-нибудь может толком объяснить?

Это был тот же зал, с таким же примерно количеством пассажиров, как когда-то, но как же много воды утекло! Да проживет ли он еще столько же!

*

Кубов вышел из здания вокзала, ему захотелось дойти не слишком людными улицами до одного места, спрятавшегося на Бульварном кольце… Он шел, не задумываясь об оптимальной траектории. Иногда присматривался к отреставрированным фасадам. Хотел зачем-то выйти на Сивцев Вражек, но тот остался в стороне. «Ничего, – думал Кубов, – я на него сверну с Гоголевского». Вырулил в результате пешей импровизации аж к станции метро «Кропоткинская». А перед тем, идя по Пречистенскому переулку, обратил внимание на очень дорогую модную тачку. Внутри сидел румяный юноша и что-то искал в айфоне.

«Двадцать лет соплежую – на такой машине!» – Кубов почему-то огорчился.

Бурча под нос, желая быстрее проскочить кусок шумного бульвара, Кубов прозевал поворот на Сивцев Вражек. Хотя он ему и не был в общем-то нужен. По бульвару, пройдя площадь, Виталя добрел до Нового Арбата и цели своего путешествия – Мерзляковского переулка.

…Уверенно завалив вступительные экзамены в МГИМО, Кубов решил развеяться на популярном тогда пешеходном Арбате. Неформалы, сувениры, группы иностранных туристов; здесь танцевали брейк, прыщаво надрывались под аккомпанемент акустических гитар «Зоопарком».

Настроение у брянского самородка после самодеятельных оркестров ухудшилось. «Эта интересная московская жизнь, – думал Виталя, разглядывая попку девушки в сильно обрезанных джинсах, – остается здесь, а я возвращаюсь в отсталый Брянск». Кубов попытался с девицей заговорить, но та, глянув на его футболку (на груди красовалось загадочное слово «Фобос»), румынские кроссовки Tomis, кооперативные вареные «джинсы» (синяя спецовочная ткань, усовершенствованная по методу Джексона Поллока), фыркнув, ускорила шаг.

Виталя взял мороженку, вышел на Арбатскую площадь, спустился в подземный переход, но по Калининскому не пошел – шумно, свернул в Мерзляковский, где сквозь прутья ограды заметил спину писателя земли русской. Желая рассмотреть, Виталя подошел ближе.

Гоголь, напоминая гигантскую птицу, нахохлившись, сидел на обломке скалы.

Приняв боксерскую стойку, брянский полутяж, желая (хоть о том ни секунды не задумывался) показать Гоголю, что он совсем не хуже любого известного сочинителя, нанес несколько сокрушительных ударов невидимому противнику. Четко и внятно приказал:

– Все у тебя, Виталя, получится.

И тут же, представив, с какими печальными и ехидными лицами будут слушать его экзаменационную эпопею родители и приятели, вздохнул:

– Насмешил… Показал, как дипломатами становятся…

В тот год получилось уйти в армию.

Теперь Виталя снова пришел к дому, где когда-то жил Гоголь.

«Вот ведь, – рассуждал Кубов, – интересно. Жизнь вокруг – совсем иная. Партийный генсек Горбачев. Партийный баламут Ельцин. Партийный пророк Лигачев со своим диагнозом-предсказанием „Борис, ты не прав!“, который первые кооператоры в виде значков и футболок растиражировали… Прошло и забылось. Следа не осталось. И газировки с сиропом за три копейки нет, и сигарет поштучно, и самих этих ларей-супермаркетов давно не сыскать. И с Украиной разошлись. И с Западом дружить перестали. Чего только за эти почти три десятилетия не происходило! А Гоголь, ну, словно я только вчера тут стоял! И подворотня – словно Советский Союз до сих пор…»

Кубов перешел по зебре проезжую часть и нашел новехонькую скамейку на недавно отремонтированном Никитском бульваре. Это был очень редкий для него формат в последние два десятилетия – просто гулять по улице, торчать вот так без особой надобности в скверах, на бульварах… Откинувшись на лакированную спинку, Виталя, который Москву любил только за то, что столица сконцентрировала в себе все самое-самое, разглядывал угол Дома полярников и гадал: «Интересно, для кого отгрохали?»