Текст книги "Красный тайфун : Красный тайфун. Алеет восток. Война или мир"

Положим, Пирожкова не из «бывших», уже после 1917 года родилась, и не в эмиграции, а у нас? Хотя по существу – да, ничем она от своего братца, у Юденича воевавшего, не отличалась, в идейном смысле. Советскую власть ненавидела, успешно притворяясь советским человеком – и ведь если бы не война, так бы свое гнилое нутро не показала! Но вот что касаемо белогвардейцев, то тут сложнее. В той же Маньчжурии сколько бывших белоэмигрантов оказались на нашей стороне?

– Или просто решили примкнуть к победителю? – заявил Пономаренко. – Согласитесь, что сложно ждать искренней лояльности от членов «русской нацистской партии»? Или от прочих, кто воевали против нас в Гражданскую, у кого руки по локоть в нашей крови? Я понимаю, что для вас, Михаил Петрович, это давняя история, – но мы-то еще помним, как они нас в двадцатом зверски замучивали, и деревни сжигали не хуже эсэсовцев. Представьте, что вам бы в будущем предложили карателей из зондеркоманд амнистировать? Вот и у нас такое отношение к этим – понятно, что до окончания войны даже с этой швали хоть какая-то польза, но мы ничего не забыли и не простили, после разбираться и вешать будем всех виноватых! Ну если только «сын за отца не отвечает» – и то, вы поверите в лояльность тех, у кого родители будут казнены?

– А стоит ли так с теми, кто искренне раскаялся, и врагом советской ласти себя не считает? – спрашиваю я. – Простили же когда-то генерала Слащева? У нас и так сколько людей погибло – и если кто-то желает работать на благо СССР, зачем ему мешать?

– Зачем мешать? – прищурился Пономаренко. – На лесоповале и отработают. Не ваш ли замполит говорил, что слишком добры мы были после этой войны к фашистской сволочи: всяким там бандеровцам, «лесным», полицаям и бургомистрам? И что после десяти лет курорта на Колыме, который многие отбывали не с кайлом в руках, а в канцелярии на должностях «придурков» – возвращались они, тоже ничего не забыв и не простив? На товарища Сталина это большое впечатление произвело – теперь такой доброты не будет. Немцам служил, или в лесах бегал и в наших стрелял? Значит, высшая мера, если доказано, что на руках наша кровь – или двадцать пять лет, с пожизненным лишением избирательных прав и запретом занимать руководящие должности на госслужбе, а также любой работы в правоохранительных органах. Дети их – станут полноправными гражданами, если не будут замечены в чем-то предосудительном. Это все не мое личное мнение, а новый Кодекс 1944 года. Вы что-то хотите возразить?

– Тех, кто виновен в преступлениях, согласен, – говорю я, – да и то… Давай тогда в ГДР всех в лагеря, кто в их армии на Восточном фронте воевал? А также тех, кто на войну работал, ну а кто служил в РСХА, в полиции, в госаппарате, этих само собой. Отчего так не сделали? Здраво решили, что нам выгоднее, если те, кто капитулировал и «разоружился перед социализмом» будут на общее дело работать. А отчего у нас внутри страны должно быть иначе? Палачей и карателей к стенке, виновных в менее тяжких (но виновных!) конкретных преступлениях на двадцать пять лет. А как быть с теми, кого мы в Маньчжурии к работе привлекли – на заводах, в городском хозяйстве, на железной дороге? Или вообще в охранных отрядах, хунгузов ловить? И в этом качестве весьма полезны – местные условия знают лучше. А боевые качества, против плохо вооруженных и обученных разбойников, вполне достаточны.

– И ловят? – спросил Пономаренко. – Или при первой возможности – на сторону бандитов?

– Это у товарищей, кто в Маньчжурии воевал, спросите, – отвечаю, – я же слышал, что да, отдельные случаи были. Но гораздо чаще – что хунгузы этих охранцов в плен не берут, а убивают самым зверским способом. Те им отвечают полной взаимностью – пойманных нередко и до нашей комендатуры не доводят. Кстати, наши военнослужащие обычно к китайским разбойникам более милосердны – всегда сначала в СМЕРШ сдают, а уже там разбираются, кого к стенке. Решать, конечно, вам, – но я, будь моя воля, как раз такие «охранные отряды» и прочие учреждения, где бы наши советские работали и служили вместе с местными, всячески поощрял. Для того чтобы эти новоприобретенные граждане СССР привыкали к советскому образу жизни, а то даже без умысла, по собственной дури, просто потому, что «так привыкли», попадут под 58-ю статью. Знаю, поскольку мы сами, с «Воронежа», через такое прошли, но к нам особое внимание было, и надзор с самого верха, потому на доносы от слишком бдительных граждан внимания не обращали. А с русскими с КВЖД что делать?

– Добрый вы человек, – усмехнулся Пономаренко, – впрочем, за вами наблюдая, все вы в том времени такие. Там, где у нас принято через колено гнуть под свой стандарт, – вы стараетесь договориться.

– Потому что «перестройку» хорошо помним, – отвечаю я, – когда партия воспринималась именно как «те, кто говорят низзя», причем это их главная функция. Зато понимаем – люди разные, уж так нас природа создала, и всех под одну гребенку причесать в принципе невозможно. Можно и должно требовать, чтобы люди поступали так, как обществу необходимо, работали на результат. И если результат есть – остальное менее важно. Даже идеологическая чистота – надеюсь, это вас не шокирует?

– Нет, поскольку я с людьми из вашего времени достаточно наобщался, – ответил Пантелеймон Кондратьевич, – что же до «результат это все»? Вот не писатель я, а то мог бы придумать ситуацию, когда выгода здесь и сейчас противоречит долговременному интересу общества и государства? Наподобие «Второго пришествия марсиан» ваших Стругацких. Так что насчет идеологии – я бы осторожнее в суждениях был. Хотя в вопросе о новообретенных гражданах – пожалуй, вы правы. Просто потому, что эта категория, даже если станет нам врагами, наименее опасна – назовем ее «бывшие», или «обиженные», или «предатели», ну вы поняли. Малоопасна она оттого, что хорошо заметна – по пунктам в анкете «не был, не участвовал, не состоял», как раз против этой, первой категории потенциально враждебного элемента, подобные анкеты и направлены – и первые отделы, которые за этим следят, в любой серьезной организации есть. А главное, знаем мы, что немного «бывших» осталось в ваше перестроечное время, вымирали они как динозавры. И что с того, что та же Пирожкова в вашей истории в девяностые приезжала и торжествовала, тварь, что дожила? Какую реальную роль в тех событиях она сыграла? Одну категорию мы нашли – какие еще есть?

– Такие как Василь Кук, – ответила Аня, – и ведь не поймали его еще, бегает, вражина? Ну и Кириченко, конечно, – хорошо, что к стенке поставили гада.

– Вторая категория: националисты, – согласился Пантелеймон Кондратьич, – эти, да, и у вас руку приложили. Читая про «хлопковое дело» и «адыловщину», это же чистый феодализм был, под советскими лозунгами, жуть! Но все же это была опасность периферийная. И ничего бы они не смогли, если бы в Москве был порядок и закон, уж прижали бы сволочь не хуже, чем Кириченко. Ну и лечится легко – территориальной реформой и здоровой национальной политикой. Отделением от нацреспублик земель с русским населением и признанием того факта, что безудержное национальное развитие это совсем не хорошо, ограничить бы надо. Мы, «инквизиция», будем, конечно, и это отслеживать, и реагировать, – но все же угроза не из главных. Еще?

– Низкопоклонство перед Западом, – вставляю я, – когда Голливуда насмотрятся и верят, что «у них там у каждого собственная машина, а в магазине сто сортов колбасы». А при Борьке-козле, да и при Путине – когда Вашингтон воспринимали как «Рим», ну а мы вроде как варварская периферия. Или как при царе, баре из своего имения стремились в Петербург, карьеру делать и к культуре приобщаться – так и эти, заграница им свет в окошке. «Квасным патриотизмом» не страдаю, и даже хотел бы когда-нибудь сам туда съездить, посмотреть, что-то полезное перенять, но не считать за образец. Понимаю, что не отпустите. Но думаю, что для настоящего времени не слишком актуально – многие ли у нас вообще про заграничную жизнь знают? Однако скоро будет – да ведь и фарцовщиков, и стиляг тоже можно сюда причислить!

– Третья категория: низкопоклонцы, назовем их так, – кивает Пономаренко, – и недооцениваете вы их, Михаил Петрович. Это ведь классический метод белых колонизаторов, многократно отработанный и проверенный ими! Вождям счета в банке и европейские костюмы, их деткам учебу в Оксфорде или Сен-Сире, ну а электорату «белые люди такие богатые, у них пустые консервные банки на улицах валяются, а бусы и зеркальца стоят гроши». Про эту технологию Лазарь Лагин великолепный рассказ «Съеденный архипелаг» написал… напишет еще через одиннадцать лет, хотя думаю, мы его раньше издадим, уж больно вещь показательная. Умеют ведь, сволочи, товар лицом показать, сильны в искусстве рекламы! Вы ведь знаете, что авиашоу в Токио Макартур все же организовал, перед комиссией ООН и, конечно, журналистами – несколько десятков реактивных пролетело, даже воздушный бой разыгрывали? А парад в Париже, по случаю завершения войны – это ведь с таким размахом поставили, чтобы вся Европа запомнила, кто ее на самом деле от фашизма освободил, ну конечно же англо-американцы, а не какие-то русские? И уже сейчас в США и Англии раздаются голоса, что «мы бы и сами с Гитлером справились, просто развернуться не успели, русские нас опередили» – и не бульварная пресса это пишет, а иные из генералов и политиков говорят, пока неофициально, а что завтра будет? Их фильм «Алые маки Нормандии» рекомендую посмотреть, только что в СССР привезли – как там подвиги на Западном фронте показаны, что «мы тоже пахали»? Именно на эту категорию наш вероятный противник и рассчитывает, именно ей он свою пропаганду адресует. И знаете, уже находятся. Та сволочь из нашего посольства в Канаде, про которого вы смогли вспомнить лишь, что шифровальщик, и фамилия на «ко» заканчивается, кто в той истории всю нашу сеть в Штатах сдал – здесь успели мы его в Москву вытянуть, читал я его протокол допроса. Ведь чистая анкета у мерзавца – так отчего предать замыслил? А у нас Отечеству служить надо, у них же в свое удовольствие можно жить, ни за что не отвечая, если деньги есть, конечно, – так он и надеялся, что ему за предательство хорошо заплатят! Фамилии Пеньковский, Резун, Калугин – тоже на контроле, вот хрен им на стоящую должность пролезть удастся. Так ведь другие появиться могут, но это уже оперативная работа, без нее никак. Ну и лечится, в массе – повышением жизненного уровня советских людей. Кстати, где-то до годов шестидесятых и на Западе жизнь трудящихся масс была далеко не голливудской – белый хлеб лишь по воскресеньям, вода в колонке на улице, а удобства во дворе. Или вот детективы, что вы с собой притащили, вроде развлекательное чтиво, – а если внимательно глянуть, как герой, не эксплуатируемый пролетарий, а полицейский инспектор или частный сыщик, в дешевой съемной квартирке живет и размышляет, где пятьдесят долларов перехватить, а то пообедать сегодня не на что? Но это к слову – я же скажу, что если большинство народа мечтает лишь, как у Маяковского, «мы обыватели – нас обувайте вы, и мы уже за вашу власть», то такой народ и страну ни от какой «перестройки» и спасать не хочется: чего желали, то и получили, а что на всех не хватило, так надо было мозги иметь? Но я надеюсь, что вы о наших советских людях лучшего мнения?

– Это что, камешек в наш огород? – усмехаюсь я. – Мы, экипаж «Воронежа», уже после СССР жили, как личности формировались. И много там недовольных советской властью? Нормальных людей и в ельцинское время было большинство, просто ни идеи не было, ни организации, ни вождей – каждый сам за себя. Столько лет народу в голову вбивали, что учение Маркса истинно, потому что верно, – и вдруг оно куда-то делось, а взамен ничего, вот разброд и вышел.

– Положим, разброд раньше начался, – прищурился Пономаренко, – не вы ли, Михаил Петрович, мне рассказывали, как вражьи голоса слушали? И разговоры вели во всяких компаниях, – нет, никто вас обвинять не собирается, но вы очень важное объяснение дали, отчего так делали. Напомнить?

– Да отчего же, сам повторю, – отвечаю, – вот не умею я слепо верить! И совсем без идеи жить не хочу – охота мне знать, за что живу и помирать буду? А потому любую истину проверить хочу, со всех сторон – это как по камням через реку идешь и пробуешь, не шатается ли? Вот потому было – слушал и проверял.

– Вот! – заметил Пономаренко. – Да только не были вы к тому готовы. Это все равно, что с шулером играть – с их пропагандой, собаку съевшей в искусстве полемики и рекламы. Да еще и умело играющей на психологии – после, когда СССР развалили и таиться стало не от кого, об этих грязных приемах уже открыто говорили, и даже пособия издавались, как книжка из вашей библиотеки, о психологической войне[44]44
  «Психологическая война». Минск, Харвест, 1999.


[Закрыть]. Имели, конечно, место и отдельные недостатки позднесоветского строя, не отрицаю, но в том-то и дело, что их общество язвы имело не меньшие! И это было искусство, наше раздуть, свое скрыть – и это им удалось. Причем у нас под ударом оказались именно инициативные, беспокойные, ищущие истинный путь – и ставшие врагами советского строя, сами того поначалу не желая. Раз уж такие как вы в защиту советской власти не выступили, а напротив, на площадь выходили, против ГКЧП. Да и после – что вы Отечество защищали, честь вам и хвала. Вот только скажите откровенно, если бы где-то в девяностые на Россию не Гитлер бы напал, всех перебить, а кто выживет, в рабы, – а улыбчивые американцы, раздающие жвачку и куриные оккорочка и заявляющие, что всего лишь пришли взять свое законное у господ Березовских, а народу подлинную демократию устроить, – вы бы воевали решительно или предпочли бы подчиниться приказу, сопротивления не оказывать?

Я хищно усмехаюсь. Поскольку во сне (или «параллельной» реальности?) уже приказывал, ракетный залп по Штатам в ответ на капитуляцию какой-то нашей морды, якобы президента. Да, военные обязаны подчиняться верховной политической власти, но за одним исключением: если эта власть явно предает свое Отечество. Поскольку долг и присяга перед ним – выше любых обязательств перед каким-то там президентом.

– Вы, товарищ вице-адмирал, лучше этого вслух не произносите, – произносит Пономаренко, – а то, ведь у каждого может свое понимание быть, что лучше для Отечества? Так и некто Саблин, что у вас в 1974 году на Балтфлоте мятеж поднял, мог бы сослаться, «а я лучше, чем правительство, знаю, что для СССР хорошо»? И если так, то отчего же в девяносто первом никто не выступил, порядок не навел?

Я пожимаю плечами. Тогда все казалось иначе. Прежняя власть настолько прогнила, что с ней просто никто не связывал никаких надежд, – а «демократия» казалась чем-то гораздо лучшим. И по восприятию – все сколько-то яркие личности и правильные лозунги были на «перестроечной» стороне. А на той – сплошь какая-то серая бездарность. Помню слова, сказанные после моим знакомым, бывшим в том августе каким-то по счету чином в провинциальном обкоме – «приказом ГКЧП, главноответственным у нас в области был назначен типус, просто славящийся своим умением все заваливать и разваливать! Но верный вышестоящему начальству, как собака. Мужики тогда и поняли, что полная ж… ловить нечего – и разошлись по домам».

– Вот! – сказал Пономаренко. – А то беседовал я недавно с одним нашим общим другом, это который торпедный гений и убежденный демократ. Он мне тут целую теорию выдал, кто виноват – и отсутствие заинтересованности внизу, и некомпетентность номенклатуры, и загнивание в верхах. Скажу, что в чем-то он и прав, но я пока что сужу о том, что в нашей прямой компетенции. Конкретно же – сделать, чтобы четвертая, самая многочисленная и реально опасная категория врагов социализма, у нас таковыми не стала! Это я о тех «пассионариях», что в рамках Системы, по чистому недоразумению, выхода себе не нашли. А ведь изначально это наши люди были, вовсе не потерянные – только деликатнее с ними надо было, что-то прояснить, куда-то ненавязчиво направить. Жигулина вашего, «Черные камни», я с интересом прочел – ну не глупо ли, мальчишки, еще школу не закончившие, вообразили, что они лучше самого товарища Сталина знают, как страной управлять? Вот скажите, товарищ Лазарев, если бы матроса срочной службы поставить на ваше место, командира атомной подлодки, что бы вышло? А всем СССР управлять куда сложнее! Ведь правильно Ильич говорил – что каждая кухарка должна понимать, как управляют государством, – чтобы решения советского правительства не вызывали сплетен и кривотолков, чтобы доверие было! Жалко, если этих мальчишек и тут придется… надеюсь, до того не дойдет. Эти имена на контроле, а если другие так же думают и сделают? Вот и придется всю проблему, в самом общем случае, решать! И хирургическими методами, в самом последнем случае, но и тогда повернуть, чтобы вышли не герои-мученики, а позорище. В общем, работы непочатый край – Анна Петровна уже знает, она тут хорошо поработала, на культурном фронте. Однако же, как я вижу, и в вашей истории и книжки, и фильмы очень хорошие, правильные и талантливые, выходили, и про ужасы капитализма наши советские люди были наслышаны – и не помогло? Значит, не все сделали, что нужно!

И это было – как выразился мой друг из Мурманска (который в конце двухтысячных микроолигархом стал, а когда-то мы, старлеями, в одной каюте обитали), «лишь пожив в капитализме, я понял, что все, что писал журнал “Крокодил” про его звериный оскал, это истинная правда». В девяносто первом это казалось абстракцией, все верили в что-то «с человеческим лицом». А марксизм-ленинизм превратился в набор мертвых догм, смысла которых не понимали даже сами партийные. Что и стало причиной катастрофы: если западное общество стабильно при среднем обывателе, то социализму-коммунизму жизненно важно движение вперед за высокой Идеей. А ее-то и не стало – и пошло брожение с гниением.

– Это и будет нашим делом: чтобы такого не случилось, – сказал Пономаренко, – и вы, товарищ Лазарев, не отворачивайтесь, «наше дело флотское, а о прочем пусть те, кто надо, позаботятся». В той истории вы так же думали, и этот свой долг исполнили, раз не бомбили нас, как Сербию, – ну а в общем остатке что вышло? Да ведь и на Дальнем Востоке не одними флотскими делами занимались?

Ну, там был случай особый. Поскольку по существу, на территории Приморья, Сахалина, Камчатки и Курил у меня была верховная власть (как положено, в местностях, объявленных на военном положении). И приходилось в том числе гражданскими, и хозяйственными вопросами заниматься – на уровне хотя бы «вникай, что подписываешь». И, особенно после случая с Щ-139, всерьез озаботиться вопросами быта и отдыха личного состава. Поскольку когда у людей нет нормального отдыха, а лишь «водку пьянствовать и беспорядки нарушать», то это прямой подрыв боеспособности флота: отчего факт, что технике нужно обслуживание, любому дураку понятен, а офицеры и матросы должны быть как бессмертные и не устающие роботы, на сознательности и энтузиазме?

– И в будущем вам, товарищ вице-адмирал, забывать о том не следует ни в коем случае, – назидательно сказал Пономаренко, – думать не только о тактике и о железе. Но и о том, что служить на флот приходят наши советские люди – и важно, чтобы матрос Иван Петров, отслужив свои пять лет[45]45
  В нашей истории срок службы в ВМФ был пять лет до 1949 года, затем четыре года до 1968-го, и лишь после три.


[Закрыть], вернулся в родную деревню, не только гордясь своей службой, но и более убежденным сторонником коммунистической идеи! Потому партийно-политическая работа должна быть поставлена на должную высоту, а не просто газетки матросам читать и за нравственностью комсостава следить! Если таких «петровых» через флот за год проходят сотни тысяч, а за десятилетие миллионы? Может быть, какие-то вопросы и лежат вне нашей компетенции, – но в любом случае наверх их должны выносить мы. Товарищ Лазарев, привыкайте, что вы теперь не вольный корсар, а представитель военного и государственного аппарата СССР. И старайтесь мыслить соответственно. Не знаю, что товарищ Сталин решит, – но очень может быть, что вам на ТОФе придется еще побыть какое-то время. По крайней мере, пока там спокойно не станет. С Китаем вопрос еще не решен ведь!

Анна Лазарева

Валька, еще прошлым летом, рассказал как-то о своей знакомой из прошлого. Она – шла по жизни смеясь. У нее, по словам Скунса, была такая, учено выражаясь, харизма… все подряд парни таяли и млели, котята терлись об ногу, дикие белки охотно кушали орешки с руки, а они за долгие века проживания на Руси уже научились быть пугливыми. Их мех в свое время был столь же ценным экспортным товаром, как нефть во времена потомков.

Когда-то и я была такой же. Привыкшей, что одноклассники, преподаватели, друзья, родители и родичи друзей – называют меня Анечкой. Ну не получалось у них иначе – я была тогда веселой, улыбчивой, воздушной…

В чем-то я осталась такой и сейчас. Когда я гуляю за руку с Михаилом Петровичем, то словно возвращаюсь на пять лет назад. Даже дома такое бывает реже – тут и Марья Степановна, и тетя Паша с тетей Дашей, и Владик заботы требует. А когда мы идем – только я и мой Адмирал, а Владик обычно на улице в коляске крепко спит, – то кажется, лишь мы двое, в целом мире! Я снова чувствую себя семнадцатилетней, вернувшись в беззаботную юность. Которую теперь навсегда отняли у меня фашисты.

А во все остальное время я часто ощущаю себя этакой Сарой Коннор. Смотрела я и «Терминатор», и «Терминатор-2», – а вот третью часть бросила где-то на половине, поскольку вся она не стоит режиссерской концовки второго фильма. Где Сара Коннор, уже старая, сидит и рассуждает о ценности человеческой жизни, завязывает шнурки маленькой внучке. А вот я своих внуков увижу, доживу сама, и доживут ли мои дети? Будущее не предопределено – и что ждет нас там? Заглядывая в бездну, я чувствую страх, а еще, как Ольга из еще одной книжки будущанцев, за авторством какого-то украинца Кононюка, я просто физически ощущаю, что решительно каждый день, проведенный в бездействии, – это тысячи и тысячи потерянных жизней. Как убитых – так и просто не появившихся на свет. «Слышу голос, голос спрашивает строго: а сегодня – что для завтра сделал я?».

– Солнышко! – обратился ко мне мой Адмирал (ох, как мне приятно, когда он так меня называет!). – Что-то ты расстроена. Сегодня у тебя было совещание с нашим камрадом Пономаренко, шоб он так был здоров, как моя теща больна, – а еще Смоленцев мне сказал, что приходил Кунцевич, и они вспоминали минувшие дни, то есть разговор шел о дальневосточной баталии, слава богу, успешно завершившейся – зная обоих, вот не поверю, что кто-то мог намеренно тебя задеть! Ну а Пантелеймон Кондратьевич, он, конечно, резковат бывает, но тебя очень уважает и ценит. Так что же случилось?

Ой, ну только трубки в руке у Михаила Петровича не хватает! Нет, не в подражание товарищу Сталину (который, кстати, курить бросил) – кажется, мой Адмирал, пусть и неосознанно, копирует Василия Ливанова. Замечательного, между прочим, советского киноактера. Он и сам, наверное, мог бы быть сыщиком – иначе не смог бы так гениально сыграть Холмса. Вот постараюсь после, чтобы эти фильмы выпустили и на наш экран!

– Понимает… шь, – до сих пор иногда оговариваюсь я, – вас иногда привлекают как консультантов по разным вопросам. У вас, как бы это сказать, голова чуточку иначе работает.

– Ну да, – Адмирал понимающе кивает, – наши орлы из-за этого частенько видят то, что ваши дуболомы не замечают.

– А иногда совсем наоборот, – говорю я, – вы предлагаете совершенно чудовищные вещи. Абсолютно немыслимые, аморальные. Этот ваш Скунс – я просто понять его не могу. То он свой, милый наш парень Валька Кунцевич. То вдруг больной на голову убийца и маньяк, его послушать, что он предлагал сделать с населением Польши и Западной Украины – знаю, что они бандеровцы, но так же нельзя, не разбирая, всех! Мне кажется, он еще и язычник, не верит ни в бога, ни в черта – и абсолютно не советский человек, а этакий американский ковбой. А что говорит по-русски и родиной считает нашу страну – так это случайность. Родился бы в США – был бы патриотом США.

Ну – насчет язычника это я погорячилась. Хотя… когда его друг из этого времени, Сергей Куницын, погиб в самом конце в Берлине, совершенно по-дурацки, этот осназовец из будущего взял мало того что его позывной, «Скунс», так еще и его фамилию, в документах прикрытия, когда мы в Киеве тогда были! А когда я его спросила, он ответил, что есть поверье, смерть не приходит дважды за одним и тем же человеком. А потому, взяв имя погибшего, пусть даже так, идя на опасное дело, – можно обмануть Старуху.

– Солнышко, – обнял меня за плечи Адмирал. – Нам всем друг с другом тяжело. Мы – дети разных времен и эпох. Что же теперь поделать? Нам придется как-то с этим жить.

Михаил Петрович мой таким образом меня может убедить в чем угодно. Сначала мы просто стояли обнявшись, посреди кабинета. Когда мой Адмирал со службы приходит, я всегда встречаю его прилично одетой и причесанной, это днем без него могу себе позволить быть в халате, а сейчас на мне было строгое и закрытое шелковое платье с юбкой солнце-клеш до середины голени, – но чувствую, как его рука меня по бедру гладит, прямо по коже, выше края чулок, подол мне словно ветром задрало… а затем и платье с меня будто ураганом сорвало… дальше расписывать не буду! В СССР, может быть, секс и есть – зато совершенно точно нет эротики и порнографии! А есть – любовь!

Как нам было хорошо! Неужели снова – расставание? И мне опять ждать – нет, я тогда Владика в охапку и с ним вместе! Надеюсь, во Владивостоке найдется работа для Конторы Пономаренко? Или все же мой Адмирал здесь останется – да пусть бы снова на Север, тут недалеко совсем, и меня на Севмаше не забыли еще? Ленка пишет, что у нее тоже прибавление семейства ожидается, и еще кто-то из девчат замуж выскочили за кого-то из экипажа К-25. Счастливые – если «Моржиха» теперь из Молотовска надолго уходить не будет. И Лючия ну просто светится вся, у своего «рыцаря» под боком. Ой, ну как же можно подругам завидовать – пусть у них счастье будет, побольше и подольше. А у меня – вот империалисты проклятые, теперь они против нас войну готовят, в той истории не решились, а в этой?

Вчера, 10 сентября, по радио передали, что в США испытали атомную бомбу. Выходит, три месяца всего мы выиграли, сумели их программу оттянуть? А у нас – когда я на «Арсенале два» была, у Курчатова, работы там шли полным ходом, и как наши научные светила говорили, очень успешно – вот только ни Бомбы, ни корабельного реактора у нас пока нет. А в ООН обсуждение по Ирану, англичане в резкой форме требуют от СССР вывести войска «ради наступления мира и порядка» – после того как сами же натравили на нашего товарища Барзани племена турецких курдов, поддерживаемых турецкой армией. И хотят, чтобы мы ушли из Северной Норвегии, «Нарвик никогда не был русской территорией». А мой Адмирал говорит, что тогда нашему флоту в Атлантику, если война, то придется через щель в заборе протискиваться, вместо открытых ворот! А учения их авиации, когда сотня В-29, вылетев из Дании, прошли над нейтральными водами Балтийского моря до входа в Финский залив, еще меньше часа лета, и были бы над Ленинградом, – но повернули назад, войны ведь нет еще, пока! В этой истории какие города станут аналогами Хиросимы и Нагасаки, ведь генералы на той стороне наверняка требуют, чтобы новое оружие было опробовано? На кого нападет здесь американский империализм, если Корея – наша целиком, не будет никакой корейской войны?

Я очень внимательно слушала, о чем говорили мой Адмирал и товарищ Пономаренко. Да, мы с успехом переиграли войну, которую в иной истории мы выиграли. Теперь же нам предстоит найти выход там, где в иной реальности мы проиграли. И это будет, наверное, намного сложнее – потому что в большей степени это будет наша война с самими собой, с нашими недостатками. Которые, к сожалению, вовсе не являются «родимыми пятнами капитализма». Нам предстоит одновременно строить материально-техническую базу коммунизма, организовывать общество, причем из тех людей, что есть, а не из идеальных, светлого будущего – и работать над воспитанием этой новой породы человека. Таких людей, как у Ефремова в «Туманности Андромеды» – вот интересно, напишет ли Иван Антонович этот роман, а уж я прослежу, по поручению Пономаренко, чтобы ни один ретроград в Союзе писателей не посмел помешать успеху книги! Я не знаю точного рецепта построения коммунизма. Но точно знаю одно – проиграть и здесь мы не имеем права! Ради счастья и самой жизни наших детей – и моего Владика, и тех, кто у меня еще родится.

В ту ночь и мне приснился странный сон, – а может, и прав мой Адмирал, считая, что это не сон, а прием сигнала из будущего, «параллельного» мира? Я была там не собой, а какой-то совсем молодой девчонкой, вместе с другими людьми я бегала по какому-то дому, не жилому, а учреждению, с коридорами, залами и кабинетами, мы были одеты в штатское, не в военную форму, у нас не было оружия. А внизу на площади бесновалась толпа, крича «бей москалей». Затем коридоры заполнились дымом и появилось пламя. Я видела, как люди сгорали заживо. Я была среди тех, кому удалось выбраться наружу, из окон второго этажа, кто прыгал с третьего и четвертого, те разбивались насмерть. А я подвернула ногу, какой-то парень меня нес, не бросил, и повторял: «Держись, Маришка, все будет хорошо!» И нас вместе забила насмерть толпа мордоворотов, палками, железными прутьями и просто ногами, крича: смерть колорадам! Я помню боль и страх – проснувшись с сердцебиением и в холодном поту, я даже оглядела себя, ища следы ожогов и ударов, таким живым было ощущение!

А затем пришла ярость. Если это был не сон, а в самом деле какой-то сигнал из иных времен. Та Маришка была обычной девчонкой, студенткой, необученной, без боевого опыта – идущей по жизни смеясь, как я когда-то! Ей бы жить, замуж выйти и детей родить, и вырастить такими, как она, чтоб не узнали они никогда того, что я пережила, – школа, оккупированный Минск, партизанский лес, полсотни лично убитых фрицев, английские диверсанты на Севмаше в сорок третьем, бандеровская сволочь в Киеве год назад! Фашистской сволочи легко убивать беззащитных – что ж, пусть попробуют, против меня теперешней! Хотя Юрка Смоленцев, ловец фюрера, дважды Герой и, наверное, самый умелый убивец Советского Союза, говорил мне, что для грязной работы есть такие, как он (не поняла – разве избавляя мир от человеческой грязи, мы не делаем его чище?), а для меня ум и власть должны стать главным оружием, ну а чисто боевые навыки это на крайний случай для самообороны, чтобы добычей не быть.