Текст книги "Красный тайфун : Красный тайфун. Алеет восток. Война или мир"

– Товарищ Пономаренко, так мне что, еще в Щукинское идти доучиваться, вместо Ленинградского универа?

– А ты как думала – тут при провале не освистывание грозит, лично тебе, а неприятные последствия для всего Советского Союза!

Хотя в этом конкретном деле – в принципе, вреда в любом случае не будет? Поскольку американцу еще думать придется, ему дезу впаривают или высший пилотаж, правду под видом дезы в расчете, что за дезу примет?

– И как это, подготовки нет? Всякий гвоздь в доску, всякая буква в строку. Про операцию «Зеркало» забыла? А ведь американец, если он хорошо подготовился, должен был про те дела слышать – многие ведь из фигурантов около иностранцев толклись!

Так почти не касалась я «Зеркала». Разве в самом начале, когда Исайя Берлин пытался меня загипнотизировать – да, слышала, что наши решили ответные меры принять. «Советская власть настолько хороша, что каждый, кому она не нравится, является сумасшедшим» – нет, грубо не работали, чтоб оступившихся хватать, санитары, и в психушку, там все гораздо изящнее было проделано. Ой, и что скажут лет через сорок, по поводу «зверств кровавой гэбни» и «карательной психиатрии»? А ничего не скажут – если не будет у нас никакой «перестройки»! А мы все, и я конкретно, все сделаем, чтобы и не было!

Тем более что невиноватых не было – заслужили. Кому охота, может почитать цитаты из Даниила Хармса – добрый детский стишок как «Иван Топорышкин пошел на охоту», или явную гнусь «я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание», и еще кучу пошлости и серости… мне тут один человек объяснял, что это не всерьез же, ну как клоуны на арене шутя лупят друг друга, но вот не понимаю я таких шуток (хармсовских, не в цирке) совершенно! А «великий поэт Мандельштам» срок получил вовсе не за происхождение, а за то, что накропал совершенно гнусные стихи про товарища Сталина и декламировал их всем гостям – и это после того, как получил от советской власти отдельную квартиру (кто хоть немного знаком с жилищным вопросом в Москве того времени, тот поймет!), член Союза писателей, только твори во благо! Но нет ведь:

 
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать,
А я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть.
Наглей комсомольской ячейки
И вузовской песни наглей,
Присевших на школьной скамейке
Учить щебетать палачей.
 

И дальше в том же ключе – «пайковые книги», «честный предатель», «халтурные стены московского злого жилья»! И это я еще тех возмутительных строк про товарища Сталина не касаюсь. А ведь гражданин Мандельштам (прочтите биографию) ну ни в коей мере не был обижен советской властью, а вот в белогвардейской тюрьме посидеть успел! Зато пользовался дружбой и покровительством Бухарина. Как поэт, может, был и талантлив, – но вообразил себя, в традициях русской интеллигенции, что он выше власти и всегда прав – и получил по приговору, всего пять лет лагерей, ну а что по слабому здоровью и полугода там не протянул, так думать же надо, что пишешь?

Так вот и эти, которые под «Зеркало» попали. Им даже лагерь не грозит – вылечат их, всех, никто не избегнет! И выйдут они, кто раньше, кто позже, вернутся домой, к женам и детям (больные люди не враги – значит, ни репрессий к близким, ни отъема жилплощади не будет) – и до конца жизни будут верить, что сами виноваты в случившемся… а ведь кто-то и сам выбор делал, когда ему предлагали, сразу гением стать, а вот не верь дьяволу, всегда обманет!

Так что, внимательно читаю сценарий. Дословно заучивать необязательно, но «предлагаемые обстоятельства» должна заучить, как Краткий курс! Чтобы нигде не сбиться, и по психологии безупречно сыграть.

И конечно, за нами присмотрят. Так ведь и сам американец не поверит, что за ним не пустили «топтунов»? Вот только сейчас СССР, с точки зрения заграницы, вовсе не выглядит «полицейским государством», свободы у нас в чем-то и побольше, чем в иной истории, как, например, браки с иностранками (спасибо примеру Лючии!), общение с иностранцами (больше всего с товарищами из Народной Италии – граждан ГДР тоже нередко можно встретить тут, в Москве, но все же помнят люди, что у нас немцы творили, так что отношение куда прохладнее, а итальянцев народ почти что за своих считает), и артельно-кооперативные дела (которые никто не закрывает, не раскулачивает – бери патент, плати налоги). С другой стороны, отметили за рубежом и возврат СССР к старым, «имперским» ценностям (я, с потомками пообщавшись, к этому спокойно отношусь, – а вот я – прежняя Анечка бы точно не стерпела, «белогвардейцы, офицерье, враги»). Но ведь и Лючия всерьез считает меня (и себя тоже) «дворянкой по праву меча», как у них в Европе было, – а у благородных чуть больше прав, в этом тоже американец убежден, сыграем и на этом! Если мой муж вхож к самому Вождю, да и я сама в иерархии занимаю место не последнее, то имею право на свое мнение, не обязательно совпадающее с мнением тех, кто пониже, да и с писаным Законом?

Лючия, конечно, свое участие сочла обязательным! Не наигралась еще девочка в войну, не приходилось ей от егерей бегать, по белорусским лесам. Впрочем, опасности тут не предвидится – уж точно американец на станет нас убивать, и нет при нем группы боевиков, поединок наш будет исключительно словесным. В Союзе писателей тоже проинструктированы, те, кто надо. Так ведь не там будет главное, – а главное, чтобы в «Зеркало» поверил, и что за ним стоит!

Дождь кончился, на улице ясно и тепло. Но не настолько, чтобы в одном платье идти, да и не слишком доверяю я погоде, так что плащ свой летящий набрасываю, – а еще там ТТ во внутреннем кармане, и достать его можно незаметно, если руки под накидкой держать. Шляпку надеваю – поля в ширину плеч и чуть вниз опущены, такой фасон в Москве уже «итальянским» прозвали, по открывшемуся Дому моды – для меня не роскошь, а удобство, лицо затеняет и маскирует, особенно если вуаль опустить. И еще маленький браунинг под платьем, как я еще на Севмаше придумала, и дважды уже мне это жизнь спасало, там, и в Киеве. Люся, и ты готова? Ну вот, к сроку уложились, ждем машину – ведь не пристало особам нашего ранга, достаточно высокого, в глазах американского гостя, и ходить пешком? Сама же я не раз домой на метро возвращалась – удобно, что станция рядом совсем.

Американец пришел. Стоял на Арбатской площади, в условленном месте, озираясь по сторонам. Тормозим рядом. Эй, мистер Райан, вы не нас ждете?

– Миссис Лазарева? Простите, не ожидал…

А кого ты ждал – моего Адмирала? Однако с этим типом я точно ни разу не встречалась, а он меня узнал, значит, подготовили его хорошо перед отправкой? И то польза – незнакомому человеку пришлось бы еще убеждать, что он от того, кто встречу назначил, а так и вопросов не возникло. Однако надо сразу положение прояснить.

– Мистер Райан, если вы знаете, кто я, то должны знать и то, кем я являюсь, помимо того, что вице-адмирал Лазарев мой муж (вот интересно, какая из моих ипостасей им известна?).

– Вы работаете в министерстве пропаганды, миссис Лазарева? Или осуществляете надзор за ним от…

– У нас нет министерств, есть наркоматы, – отвечаю я, – и нет пропаганды, есть культура. Официально же я веду партийный контроль над тем, о чем пишут, что снимают. А здесь я потому, что мой муж мне полностью доверяет – и то, о чем мы хотели бы с вами договориться, это скорее по моей части, чем по его.

Смотрит с удивлением. И ждет продолжения.

– Давайте проедемся, тут недалеко, – говорю я, – а назад можно пешком, тогда и побеседуем.

Медленно едем по улице Воровского. Американец с любопытством смотрит в окна. Спрашивает, что это за церковь? А за ней – сплошные дворцы?

– Была церковь, не знаю какого святого, – отвечаю я, – а сейчас завод «Мединструмент». А вот тот дом бывшая усадьба графа Чернова, в двадцатых наркомат по делам национальностей, тут сам товарищ Сталин работал. За ним, вот забыла фамилию, кажется, он директором Императорских театров был, – ну а сейчас Военная коллегия Верховного Суда заседает, которая, тридцать седьмой год. За ней церковь Ржевской Богоматери (или иконы этой Богоматери), вот не снесли ведь, со времен Ивана Грозного стоит! Дальше, по флагу видите, посольство Венгрии. А это был дворец князей Гагариных, после революции было кавалерийское училище, а сейчас институт литературы имени товарища Горького. В том доме Пушкин жил. А это, мистер, не «ящик», как вы выразились, а Дом политкаторжан, построен в тридцать пятом, раньше тут, говорят, еще какая-то церковь стояла, снесли. А вот там, за сквером, усадьба Сологуба, тут в самом начале ЧеКа сидела, отсюда на Лубянку переехали, а сейчас Союз писателей.

– Вы очень хорошо знаете архитектуру и историю Москвы, миссис Лазарева?

– Да нет же! – смеюсь. – Просто, когда часто сюда ездишь, и с здешней публикой говоришь, то многое запоминается. Кстати, мы приехали, мистер, – нам туда.

Идем по коридору, в кабинет ответственного секретаря. У меня на лице высокомерно-брезгливое выражение, «королева среди плебеев». Вхожу, говорю командным тоном:

– То, о чем вчера договорились. И забудьте, что это у вас было.

– А автор после возражать не будет? – спрашивает ответственное лицо.

– Не будет, – говорю, – кому интересен это бред?

Беру папку. И мы все идем на выход.

– Это роман о будущей войне, – говорю я, – всего лишь фантастический роман, мистер. Который написал один из офицеров, служивших под началом моего мужа. Хороший офицер, был.

– А он погиб? Сочувствую. Но война.

– Не погиб, – отвечаю, – хуже. Он жив пока, – но хуже, чем мертв. Потому что больше не человек.

– А-а, предатель? Враг народа? – усмехается американец. – Это у вас так называется?

Я останавливаюсь. И смотрю на него с бешенством – ой, только бы не переиграть!

– Ничего вы не поняли, мистер! Я имею в виду «не человек» буквально. А просто… существо. Если не возражаете, пройдемся немного – шофер нас на площади будет ждать.

Выходим через сквер на улицу Воровского. На этом самом месте мы в грозу попали, прошлым летом. Сейчас же погода отличная, для осени – вот только рядом не Ефремов, который «Туманность Андромеды» напишет, а враг, американец, шпион! А мне с ним разговаривать надо, улыбаясь! А если он меня загипнотизировать попробует, как Исайя Берлин тогда? Для того и Лючия рядом, – чтобы со стороны следить и сразу вмешиваться, если заметит, ну а двоих сразу, как мне сказали, даже сильный гипнотизер не может в транс ввести!

– Война. Чтобы победить, солдат должен быть сильным, быстрым и ловким. Когда и как это началось – не знаю, но в 1942-м на фронте появились те, кого прозвали оборотнями. Они имели нечеловеческую силу и выносливость, ночное зрение, нечувствительность к боли, другие фантастические способности. А добивались этого примением особых препаратов, причем не стимуляторов непосредственно перед боем, а постоянным приемом с полной перестройкой организма. У обычного бойца не было шансов выстоять против такого «берсерка». Вот только многие не выдерживали – разрыв сердца, кровоизлияние в мозг, помрачение рассудка. Я слышала, что на одного подготовленного боевика приходилось до сотни погибших за время обучения. Потому «оборотней» на фронте никогда не было много. И как правило, их использовали в качестве диверсантов-разведчиков в немецком тылу, особенно в лесисто-болотистой местности, тут они были вне конкуренции. И были разные препараты, одни стимулировали мышцы, другие мозг. Кто-то додумался давать их учёным и инженерам. Результаты были удивительны и ужасны. От одной и той же дозы – кто-то решал проблемы, казавшиеся неразрешимыми, а кто-то сходил с ума. В это были вовлечены многие люди, и началась утечка препарата, как у нас говорят, «налево» – в богему, творческим людям. Вы представляете, мистер, какой это соблазн – выпить таблетку и стать гением?!

Самое смешное, что это было правдой! Операция «Зеркало» – когда к тем, кто был, скажем так, политически неблагонадежен, подкатывали не санитары, а те, кому фигурант мог доверять, и предлагали именно это. Лекарство для гениальности, прими, и ты станешь живым классиком, напишешь, сочинишь, шедевр! К чести богемы, соглашались не все – впрочем, их предупреждали, что исход лишь вероятен, может, поумнеешь, а возможно, и наоборот, – но как думаете, откуда сейчас вдруг пошли песни, книги и фильмы, об авторах которых прежде никто и не слышал? И многие принимали «лекарство»… а после оставалось лишь звать санитаров! Конечно, такая акция не могла проводиться на постоянной основе, ну сколько можно надеяться на дураков, но какой-то слой возмутителей спокойствия удалось снять и вернуть к обычной жизни. И навсегда испортить им репутацию пророков – ну кто станет всерьез слушать того, кто лечился в психбольнице?

– Соблазн, – кивнул американец, – но простите, миссис Лазарева, вам какой интерес?

– Вы воевали, мистер? – спрашиваю я. – Или нет, вы когда-нибудь занимались спортом? Олимпийские игры это прекрасно, не разделяю заблуждений Кумбертена, но уважаю то, что он сделал. А теперь представьте состязания не людей, а фармацевтов, кто придумает более действенное зелье, с которым можно пробежать быстрее, поднять больше, прыгнуть или метнуть дальше. Или поединок в боксе, борьбе – когда чемпион не тот, кто лучше, а тот, кто принял что-то более сильное? Это уже не спорт, мистер, это что-то совсем другое! Ну а теперь представьте войну, где с обеих сторон сражаются такие уроды? Ради которых, чтобы вырастить одного, загублено в процессе десятки своих людей, молодых и здоровых парней, которым не повезло! Так же будет и с учеными, инженерами – и писателями, художниками. И может быть, по Дарвину, из выживших сверхлюдей возникнет новая раса, а все прочие неудачники вымрут, как мамонты. Но я не уверена, что эти, новые – будут людьми, а не чем-то другим. Мне страшно, мистер, когда я пытаюсь заглянуть в эту бездну! А наверху, я боюсь, кто-то нашел этот путь перспективным – ведь будь иначе, легко было бы пресечь «утечку» препарата? Ну а если богему, как менее ценную, просто рассматривают как расходный материал для опытов по выращиванию будущих солдат и инженеров?

– Два вопроса, миссис Лазарева, – усмехается американец, – у вас есть доказательства вами рассказанного? И что вы хотите от нас?

– Образец препарата сойдет? – спрашиваю я. – Который, по утверждению изготовителей, улучшает умственные и творческие возможности? Тот самый «эликсир гения», предмет соблазна. Интересно, что у некоторых людей возникало не просто обострение ума, а совершенно необъяснимое чувство провала в иной мир. В прошлое, в будущее или вообще куда-то за пределы фантазии – пробывший под действием зелья час, два, рассказывал, что прожил там годы, или даже целую жизнь. Было ли это воображением – не знаю, я не врач. Но если это правда, то всё ещё страшнее. Мистер, я коммунистка и никогда не была в церкви, но сейчас я боюсь. Если мы заключили сделку с дьяволом и открыли врата в ад… лезем туда, где нам категорически не разрешено быть. Держите!

Достаю плотно закупоренный пузырек. И он мгновенно исчезает из моей руки в кармане американца.

– Можете это исследовать, – продолжаю я, – на заключенных или добровольцах, чтобы убедиться, что я говорю правду. А после – ваша страна должна заключить с нами договор о запрете этого дьявольского средства, меняющего саму человеческую природу. Пусть уж лучше честная война – даже такая, какую описал в своих видениях один из офицеров моего мужа, как мне сказали, добровольно вызвавшийся на эксперимент. Но война – между людьми. Я не знаю, как иначе остановить события. Может быть, я совершаю глупость – но это лучше, чем сидеть и смотреть.

– Кто и где его делает? – спрашивает американец. – Что вам известно еще?

Я отрицательно качаю головой.

– А вот это мне неизвестно, мистер. Я видела, и не раз и вблизи, что происходит с теми, кто принял. Слышала их рассказы. О том, что было у военных, мне рассказывал тот, кто написал этот роман. Могу назвать вам несколько фамилий лиц, собственно снабжавших богему препаратом. Но я не могу знать то, к чему не имела отношения. А химия и медицина никогда не входили в круг моих знаний, как и служебных обязанностей.

– Может быть, – соглашается американец, – а ваша подруга, миссис Смоленцева, тоже ничего не знает? Хотя бы от своего супруга?

– Мой муж не «оборотень», а нормальный человек. – Вот молодец, Люся, не растерялась! – А еще он честный солдат. И как это по-вашему, ему совершенно не хочется остаться без работы. А еще он говорил, что эти существа живут меньше нас… и больше похожи на обезьян, чем на людей, когда с женщинами, – ну вы понимаете, мистер? И если таких разведется слишком много…

– И последний вопрос, миссис Лазарева, – американец поворачивается ко мне, – не подскажете, вот такие пальто, как на вас и на вашей компаньонке, здесь называют «американского фасона». Однако в Штатах он стал известен лишь в прошлом году, позже, чем у вас. Что еще любопытнее, кое-кто тут говорит, что эти пальто и плащи начали носить русские леди на севере, и лишь после в Москве и в других городах. А ваш послужной список, миссис Лазарева, наталкивает на мысль… Так не подскажете, откуда?

– Мистер, хотите открою великую истину, – отвечаю я, – если не хотите, чтобы вам врали, не задавайте вопросов, на которые вам не обязаны отвечать.

Оставшийся путь проделываем в молчании. На Арбатской площади мы садимся в ожидающую нас машину, – ну а американец исчезает в толпе.

– Аня, так это правда? – спрашивает Лючия, едва мы уединяемся в кабинете в моей квартире. – Про войну будущего, адские препараты, превращающие людей в существ?

– Не будет такого! – улыбаюсь я. – Ну сама подумай, кто бы стал врагу такую правду рассказывать?

Ну не совершил в этой реальности швейцарец Альберт Хоффман «поездки на велосипеде» в сорок третьем году! Так случилось, что в его лаборатории в Базеле незадолго до того был небольшой пожар. А после возникли проблемы с финансированием – так что свойства лизергиновой кислоты до сего дня остались миру неизвестными, и препарат ЛСД-25 (который я дала американцу) еще не открыт. Спасибо доктору Князеву с подлодки, который этот факт вспомнил, и что-то в его записях нашлось, самое общее, но нашим ученым хватило, подробностей не знаю, я же и в самом деле не химик!

А если американцы поверят, что технологический рывок СССР это последствия массового применения ЛСД к ученым кадрам? И какое-то количество своих умных голов потравят? По крайней мере, Пономаренко на такое надеется. Ну и наркомания у них будет – это в СССР наркотики в широкий обиход лишь при «перестройке», а особенно при капитализме вошли!

И никакого злого умысла – мы вам лишь информацию сообщили. А что вы сами с ней сделаете, мы не в ответе!

И снова Вашингтон, Белый дом

– Я читал, и мне было страшно, сэр! Не от описания битв, и даже не от картины нашего поражения. А от того, что начало войны там, в описании, полностью совпадало с тем, что говорил мне Нимиц: внезапный удар тысяч бомбардировщиков, горящие города, ответный опустошительный удар… Что это? Честер угадал настолько точно? Наши действия столь шаблонны, что их легко просчитать? А, может быть, нас просто слушали, как, может быть, слушают и сейчас? Я не удивлюсь, если окажется, что пробой без переноса материи требует гораздо меньших затрат энергии, а невозможность точной фокусировки одновременно во времени и пространстве несущественна, когда канал работает постоянно. Но тогда этот роман, – Райан кивнул на папку с бумагами, – может быть предупреждением о том, что им известно о нашей идее похищения кого-то из причастных.

– А сам адмирал не мог доверить ваш разговор бумаге?

– Надеюсь, что нет, мы говорили об этом, и он отнёсся к опасности достаточно серьёзно.

– Ну а вся эта история с препаратом? Какое она имеет отношение к главному вопросу? И отчего Лазарев втянул в это дело свою супругу, а не пришел сам? Что по всему этому скажет твой аналитический ум, Джек?

– Лазарева явно что-то знает, гораздо больше, чем сказала. Причем, что интересно, она не особенно старалась это скрыть. Сознательно уходила от темы «машины времени», но в том, что касается препарата, – мне показалось, она была искренней. И напугана всерьез.

– Напугана чем? Что могло грозить лично ей?

– Сэр, люди ее ранга вполне могут позволить себе иметь свои искренние убеждения, не оглядываясь на меркантильный интерес. Очень похоже, что ее действительно напугала перспектива, что обычные люди, как по Дарвину, вымрут, сменившись не совсем людьми. Видно было, что она не только «этих», «существ», за людей не считала, но и с презрением смотрела на тех, кто соблазнился стать гением за один прием, как на изменников человеческой расы! И если в СССР приняли решение на самом верху, расширить масштаб эксперимента, ей это могло искренне не понравиться. Кстати, из этого можно сделать вывод, что ее супруг, к которому, по имеющимся сведениям, она испытывает искреннее чувство, это человек, а не «существо». Что же касается связи с главной темой, – то меня не покидало ощущение, что истина где-то совсем рядом. Возможно даже, связь с будущим осуществляется не чисто техническими средствами, а с вовлечением человеческого сознания – транс, медитация, то, что когда-то называлось магией, но тут совершенно нет информации. Или же препарат был частью посылки с той стороны, средством для выращивания на месте гениев и сверхсолдат, исполнителей Плана, но что-то не сложилось, пошло не так. Наш атташе собрал информацию: за последний год в Москве действительно побывало в психиатрических больницах несколько десятков представителей творческой интеллигенции. Большинство из них никогда прежде не выказывали каких-либо проблем с рассудком. Заболевание у всех начиналось внезапно и остро. Необычно то, что в больницах они проводили совсем немного времени, месяц, редко два. Всё это подтверждает версию о применении психоактивных препаратов… Собрать данные по технической интеллигенции было затруднительно, из-за гораздо большей закрытости, вплоть до русской системы институтов и КБ тюремного типа, так называемых «шарашек». И тем более мы не можем сказать что-то определенное относительно потерь в учебных лагерях Советской Армии.

– Но отчего Москва? Где пропажи людей, с общественной известностью выше средней, будут сразу замечены?

– Во-первых, сэр, если распространение препарата было добровольным, а где наибольшая концентрация подходящих личностей? Во-вторых, а если Центр по разработке препарата находится в Моске или возле нее?

– Что же, Джек. Ты хорошо выполнил свою часть работы, теперь мне предстоит выполнить свою. Ступай, а я почитаю это и… подумаю.

Проводив взглядом собеседника, президент покачал головой: «Мальчик пропустил удар и немного поплыл. Бог мой – да мы все сейчас пропустили удар, и необходимо прийти в себя, прежде чем начинать действовать». Хотя допустить, что за нами непрерывно следят из будущего, это, пожалуй, паранойя. Или же, если такое есть, то любая борьба бесполезна, и надо сразу сдаваться. Но будем реалистами – более вероятно, что если Джек прав, то там просто читают сохраненное в архивах и мемуарах, это ведь гораздо проще, и дает практически тот же результат! При условии, что все важное будет доверяться бумаге. А если не будет?

Значит, так и поступим! Самые важные решения – не записывать ни в коем случае. Частные приказы, касающиеся их реализации, – ну а если одновременно, чисто для архива, будут писаться еще несколько, противоположного значения? «Зелье» надо отдать химикам и врачам, пусть исследуют – хотя в этом плане что-то есть, создать армию из сверхсолдат, пусть даже в процессе будут побочные потери! А как этот препарат может стимулировать мышление – о нет, не пробовать самому ни в коем случае, пока не будет достаточного опыта на человеческом материале! А Лазарева просто дура – никому и никогда не удавалось загнать назад в бутылку джинна, когда изобреталось новое средство человекоубийства, по-настоящему эффективное! Но женщины очень редко бывают деловыми людьми.

Так кто же вы, мистер Лазарев – человек из будущего или все же этих времен? Если сохранение вас на службе было для Сталина важнее любых уступок со стороны США… реально бы русские ничего не получили, с формулировкой «Сенат не ратифицировал», но ведь и им никто не мешал перевести Лазарева в какую-нибудь формально гражданскую контору, смысл был лишь в том, чтобы установить сам факт, согласится русский Вождь или нет? А он мало того что не согласился, так еще так повернул, «а что сам Лазарев скажет», это при том, что не был Сталин прежде замечен в излишней демократичности! Джек прав – это больше всего похоже еще и на демонстрацию своей лояльности перед теми, издалека. Машина времени, вот ведь бред, – но ведь полтораста лет назад Французская Академия постановила, что «камни с неба падать не могут»? А что сказали бы ученые прошлого века, услышав про Бомбу? Время всегда казалось нам «часами, тикающими в пустом пространстве», – и вот, Эйнштейн доказал, что оно может замедляться? Но тогда – возможно, лет через сто или двести изобретут и машину, способную на время воздействовать? Дьвольщина, ничего точно не известно – политику строить на основании чего?

Но одно ясно. Считаться с вероятностью, что у СССР это есть, придется! Что гарантированно ставит крест на планах «Америка – капитан всемирного корабля, а прочие – послушные члены экипажа». Сначала бунт придется подавить, и лучше показательно, чтобы всем прочим было неповадно. Но воевать с русскими сейчас никак нельзя! И финансы надо поправить, даже у США казна не бездонная, и электорат не поймет… а если и впрямь в критический момент вмешаются те, из будущего, и пришлют что-то вроде Полярного Ужаса, или просто эскадру таких, со сверхторпедами, которые могут смыть целый прибрежный штат, то боже, спаси Америку! Может быть, мы там решили воевать, выбрав неподходящий момент, плохо просчитали ситуацию, недостаточно ослабили русских невоенными методами, мало разложили их изнутри. Теперь же – ошибки не повторим!

И как было правильно замечено, потомки (или фактор Х) вмешиваются лишь при по-настоящему критической угрозе для СССР? Но тогда тактика ос, изматывающих медведя, должна принести результат – как минимум заставить русских тратить время и ресурсы. А с этим на мировой доске пока очень неплохо – какие крепкие узелки можно завязать у русской границы: китайский, иранский, ближневосточный! Турция – где Исмет-паша поглядывает на Запад с явной благосклонностью, но боится Сталина, заявившего, что «в случае угрозы безопасности СССР с турецкой территории, мы поступим так, как сочтем нужным» – и было разъяснено, что таковой угрозой будет сочтен военный союз Турции с любой иной державой, размещение на турецкой территории иностранных войск и военных баз, и даже крупномасштабные закупки вооружения – словно насмешку, бедным туркам позволено закупить в ГДР какое-то количество военной техники, так что в случае конфликта с русскими турецкая армия сразу останется без боеприпасов и запчастей! Еще есть Сицилия, откуда нам пришлось уйти, и где народ уже стонет от ужасного коммунистического ига. И Польша, которая, вот несправедливость, первой подвергнувшись агрессии в этой войне, не только не получила компенсации, но еще и половину территории потеряла, разделенной между ГДР и русскими – какой плебисцит, вы о чем, разве может быть истинным волеизлияние населения в окружении чужих штыков? Пока в ООН от Польши заседает Миколайчик, представителем законного польского правительства – это ничего, что в самих польских землях законность этой шайки никто не признает, а Миколайчика обещали повесить, важно, что таковую законность признаем мы и Британия! А Норвегия, король и пресса которой ну просто в истерике бьются, состязаясь в придумывании для «рюски варваров» самых грязных оскорблений? Причем, вот смех, громче всех орет Квислинг, посаженный в тюрьму за коллаборационизм (но газетчиков к нему охотно пускают) – додумался до того, что СССР должен не только Нарвик и Шпицберген вернуть, но и, в компенсацию, Мурманск отдать! Русские же на этот крик и внимания не обращают, и явно не собираются уходить из Нарвика, Киркенеса, Варде, базируя там свой флот – боже, до чего дошла Европа, границы меняются по кулачному праву, как в диком средневековье! Неужели Сталин надеется, что весь цивилизованный мир признает его произвол?

Так что вперед, осы, – кусайте медведя больнее! Причем США остаются в стороне – Ближний Восток, Турция, Балканы, Польша, Норвегия – это давние британские «клиенты». Ну а во Франции Де Голль из штанов выпрыгивает, чтобы показать – «мы пока еще великая держава». И кажется, как его все-таки признали одним из победителей в минувшей войне, то всерьез поверил, что галлы таковыми и являются!

Из речи Де Голля в Национальном Собрании 10 сентября 1945 года

Кто мы – дрожащее от страха население какой-то колонии, или имеющие право считать себя гордой нацией великой державы?

Пять лет назад мы выбрали мнимое спокойствие, «лучше рабство, чем кровь нового Вердена». И получили в итоге и рабство, и Верден, причем на чужой проигранной войне! За свои права надо драться, вырывать их зубами! Стать великой державой просто – надо всего лишь уметь отстаивать это свое право! Я знаю, французы, что вы устали от самой ужасной войны, – но другого выхода не вижу. Если мы хотим, чтоб с нами считались, нас уважали. То мы должны заставить уважать себя – каких-то вьетнамцев! Или же – великой Франции больше нет!

Заверяю, что это не будет ни «Верденом», ни Днепром! Я призываю наших солдат всего лишь пробежаться по экзотическим джунглям, куда еще сто лет назад наши прадеды принесли свет цивилизации туземцам. В этой экспедиции мы будем не одни – союзники нам помогут. Да, война требует затрат, и нам всем придется на какое-то время туже затянуть пояса. Но статус великой державы того стоит!

Франция – не Еврорейх! Мы, наследники «сражающейся Франции», а не подлого коллаборациониста Петена. И в этом качестве мы напоминаем, что Германия, подписав акт о безоговорочной капитуляции перед Советским Союзом, Соединенными Штатами и Британской Империей, – не подписала такого с Францией! Я намерен потребовать с трибуны ООН, чтобы подобная процедура была совершена. Так же, как одна из держав-победительниц, и в то же время одной из первых жертв немецкой агрессии, мы требуем компенсации за национальное унижение. Очевидно, что подлинно безопасной границей между Францией и Германией должен стать Рейн, от Страсбурга до Эссена и Дюссельдорфа! И я буду требовать от Объединенных Наций признать эту границу – нащим священным правом, во имя дальнейшего мира и спокойствия в Европе!