Текст книги "Штука"

4

Можно было ожидать чего угодно. Не удивился бы, если бы в этом ветхом здании пряталась секретная пыточная – как раз для массового выдавливания Жалости. Возможно, Клан так и поступил бы – благо, жестокости и озлобленности слабакам не занимать. Но это невозможно, так как требует решимости и силы.

А потому Третий Накопитель расположился… в сиротском приюте. Точнее – в Доме ребенка. То есть для совсем меленьких, которым не исполнилось и пяти. И что самое жуткое – большинство из них, как я понял из скупого общения с персоналом, были больны. Что-то вроде синдрома Дауна.

Честно говоря, это обстоятельство меня шокировало. Наверное, не спасло бы даже каменное выражение лица Контролера, да только Клоун, который прятался под накинутым на руку плащом, свирепо шипел:

– Спокойно, Близнец, спокойно! Это всего лишь дети…

Экскурсию по приюту проводила маленькая женщина в белом халате – Марфа Анатольевна. Я заметил уже: те, кто работали с детьми, прозвищ в Клане не получали. Марфа Анатольевна была воспитателем или, как здесь выражались, нянечкой. Мы прошли через все коридоры, заглянули в комнаты и палаты. Сквозь меня протекли все запахи этого маленького островка Жалости – медикаментов, грязных пеленок, невысохшей краски, хлорки, мышей и отчего-то самый тоскливый, подымающий кошмары детсадовского детства – запах подгоревшей молочной каши…

Клоун все молчал. Единственное, чего же хотелось мне – это побыстрее сбежать отсюда. Неспроста я чувствовал себя так неуютно еще в окрестностях этого места: аура неблагополучия висела над головами, вдавливала в пол, мешала дышать. Встреченный по пути персонал, однако, выглядел довольно бодро. Наверное, сказывалась привычка.

Отстав от нянечки, я спрашивал Клоуна:

– Ну? Что?

– Глухо пока! – бубнил из-под плаща Клоун. – Надо бы осмотреться…

Воровато оглядываясь, я сдвигал плащ. Клоун высовывал смешную голову. И мы продолжали осматриваться. Бродили еще с полчаса, пока левая рука сама не дернулась к лицу:

– Все, начальник, баста! Нету здесь никого! Можно сваливать…

– А вы, наверное, хотите и Накопитель посмотреть! – сказала шедшая впереди Марфа Анатольевна.

Клоун сам суетливо нырнул под плащ.

– Конечно… – неуверенно сказал я. – А то как же…

Я руководствовался двумя соображениями: во-первых, в обязанности Контролера наверняка входил и осмотр этого непонятного для меня устройства. Ну, а во-вторых, мне стало интересно.

Я почему-то бы уверен, что нянечка потащит меня в мрачный подвал. Ведь именно там, в мрачных подземельях, по всем правилам алхимической науки должны прятаться приборы околомистического назначения. Все же оказалось с точностью до наоборот. Мы поднялись на третий этаж, и там, на маленькой лестничной площадке ступили на скрипучую деревянную лестницу, ведущую на чердак. Поднялись в затхлый полумрак, нянечка щелкнула выключателем…

Я ожидал встретить здесь запущенность и захламленность – подстать той бедности, что видел во всем заведении. К своему удивлению обнаружил, что это место, пожалуй, самое ухоженное во всем здании. Обширное пространство, нарушаемое только балками перекрытий, свободное от пыли, мусора, хлама, освещенное лампой в толстой стеклянной колбе под потолком.

– Вот, – сказала Марфа Анатольевна, указывая на скаты крыши, – Рефлектор в порядке, не протекает, как ремонт сделали, так и работает…

Мне стоило некоторых усилий понять, о чем говорит эта простая с виду женщина. Если металл крыши – это рефлектор, то, что он собирает, направляется аккурат в центр видимой части чердака. Как раз там стоял одинокий, изрядно помятый ящик, из-под недорогого корейского телевизора. Так было бы в случае радиоволн. Выходит, то, что собирает этот «рефлектор», исходит снизу и концентрируется в этом самом ящике. Надо полагать, внутри и находится Накопитель.

Подошли к ящику. Нянечка развела мятые, будто обгрызанные картонные клапаны. Под ними оказалась скомканная тряпка самого неблаговидного вида и запаха. Нянечка осторожно приподняла тряпку. Я с любопытством склонился. И лишь успел ощутить, как под плащом предупреждающе дернулся Клоун…

Что-то случилось. Сверкнуло в глаза, защипало… Опомниться не успел, как хлынули слезы. Отшатнулся – упал на пол, отполз, всхлипывая и рыдая.

Вот она, настоящая Жалость… Раньше я совсем не понимал этого – одни намеки, разговоры и смутные ощущения. Сейчас же мне стало так остро, так невыносимо жалко всех несчастных и обездоленных в этом мире! И чувство было столь сильным, что казалось: еще немного и меня раздавит этим напором. И чтобы спастись, нужно бежать куда-то, искать того, кому нужен этот избыток Жалости, кому помочь, выручить, отдать всего себя…

Чувство схлынуло так же внезапно, как и появилось. И вместе с ним ушли последние силы и даже тепло из тела. Я сел, раскачиваясь, на полу, меня мелко трясло. Перед глазами плыли цветные круги, и откуда-то издалека доносился испуганный голос нянечки:

– Что ж ты так неосторожно, милок! – заохала нянечка. – Эк тебя зацепило… В первый раз, наверное? Ну, разве так можно…

– Все… Все в порядке… – пробормотал я, с трудом поднимаясь на ноги.

– Это ж не по наши слабые души готовится, – качала головой Марфа Анатольевна. – Это ж какой силы концентрат…

– Да-да… – проговорил я. Клоун беспокойно ерзал под плащом, норовя выглянуть наружу.

Я слегка придавил его свободной рукой, и сам же за него возмущенно крякнул.

– И как идет накопление? – мне было ужасно неловко, и я попытался перевести разговор в деловую плоскость.

– Как обычно, – нянечка положила на место тряпку, закрыла коробку. – Правда, в последнее время интенсивность жалости немного упала. Зачастили к нам иностранцы, за детками за нашими. Забирают их. Вроде и хорошо, что дети в семье будут расти, да только администрация совсем стыд потеряла. Поговаривают, ребятишками нашими чуть ли не торгуют. Ну, за право усыновления…

– А… – проговорил я. – Это плохо.

Мне просто нечего больше сказать.

Спускаясь, потерял из вида свою провожатую. Постоял немного посреди коридора. Заглянул в палату.

Здесь было светло и пусто. Огромная комната – и одна-единственная кровать у окна. Что-то заставило сделать шаг, другой… Подошел к железной кроватке с бортиками по бокам. На кровати сидел мальчик лет трех и улыбался. Только эта была не та счастливая детская улыбка. Это был всего лишь симптом неизлечимой болезни.

Мальчик издал какой-то нечленораздельный звук.

– Ну-ка, кто это там у нас?

Плащ сам сбой слетел с руки, и над кроваткой возникло это разноцветное чудовище с бубенчиками. Честно говоря, я был уверен, что ребенок испугается. Тем более, что болезненная улыбка мигом сползла с лица мальчишки.

Он посмотрел на меня и сказал – слегка картавя, но внятно и твердо:

– Вы не там ищете!

У меня перехватило дыхание, волосы встали дыбом по всему телу. Я силой удержал себя от позорного бегства. Клоун застыл, уставившись на мальчика – словно гипнотизировал его. Черт, а может, так оно и было?!

– Подумай, что им от вас надо? – прищурившись, сказал мальчик.

– К-кому?

– Сильным, кому ж еще! Что им нужно? За что они готовы душить не только слабаков, но и драться насмерть с себе подобными?

Мать моя женщина – меня экзаменует больной малыш! А стою перед ним навытяжку, в страхе и смятении. Что же творится в этом диком, заброшенном мире?!

– Н-не знаю… Пока не знаю…

– То-то и оно, – вздохнул мальчик.

Он вдруг метнулся в мою сторону и ухватился за прутья кроватной спинки.

– Заберите меня отсюда! – не столько попросил, сколько потребовал мальчик, глядя мне прямо в глаза. Взгляд меня поразил: жесткий, властный, совершенно не детский!

– Так, хорошего понемногу… – сказал Клоун, и его передернуло, словно он от чего-то отряхивался.

На лицо мальчика вернулась бессмысленная улыбка, взгляд снова стал блуждающим, без каких-либо признаков мысли. Из уголка маленького рта густой струйкой потекла слюна…

– Пойдем отсюда, – сказал Клоун, – а то сейчас зайдет кто-нибудь, начнет вопросы задавать…

– Что это было? – спросил я, когда мы спускались к выходу.

– Аномалия, – туманно сказал Клоун. – Сильный в теле слабого. Точь-в-точь, как ты, Близнец, только наоборот. Для общего развития – чтобы знал, как тебе повезло…

Потрясенный и совершенно опустошенный, вернулся к автобусу. Оглянулся на этот мрачный Дом Жалости. Из окна на втором этаже на меня неподвижно смотрела совсем маленькая девочка. Не меняя серьезного выражения лица, неловко помахала мне. Я помахал в ответ. Подумал, что успел запутаться в переплетениях правильного и неправильного, как дальтоник – в цветах добра и зла.

И без того несчастных детей используют в качестве доноров жалости. Правда, на благо всем остальным слабакам этого мира. Хорошо ли это? Я не знаю ответа…

5

Так же безрезультатно проверили два московских Накопителя. Клоун не почуял никаких следов чужака. С одной стороны, наверное, следовало радоваться, что анималы не добрались до основы Клана. Но с другой – круг подозреваемых серьезно расширялся.

Но меня не оставляли сомнения. Особенно смущала давешняя перепалка Владыки с членами Малого Круга. Нам явно что-то не договаривали, и это, как минимум, сбивало с толку.

– А откуда вообще эта информация – про анимала внутри Клана? – спросил я Хиляка.

Мы обедали в том самом кафе, где он, как Мефистофель, завладел однажды моей душой. По странной прихоти хозяев кафе называлось «Тарзан», и здесь любили собираться слабаки – что-то тянуло их к брутальному антуражу этого заведения. Наверное, здесь что-то, вроде клуба, только, скорее, не по интересам, а по их отсутствию.

– Ты же знаешь, откуда – от Владыки, – сказал Хиляк. – Откуда что известно ему – понятия не имею. У него независимые источники информации.

– Это логично, – сказал я. – Про самого Владыку мы ведь тоже ничего толком не знаем.

Хиляк посмотрел на меня с неудовольствием и принялся старательно пилить отбивную в своей тарелке.

– Ты же знаешь про наш «принцип ящерицы», – сказал он. – Можешь добавить сюда еще и принцип головы.

– Клан, что, не только хвост, но и голову может отбросить? Отстрелить за ненадобностью?

– Если ее отсечь – рано или поздно появится новая, – сказал Хиляк. – Мы – как гидра, отращиваем все, что нам отрубят. Конечно, если это произойдет случайно. Если же анималы возьмутся за нас целенаправленно… Слушай, не порть мне аппетит, а?

Он с отвращением посмотрел в собственную тарелку, отхлебнул пива из запотевшего бокала, уставился в янтарную бездну.

– Извини, – сказал я, ковыряясь ложечкой в кофейной жиже на дне чашки.

Собственно, мы не есть сюда пришли. Здесь Хиляк назначил встречу с осведомителем. За последнее время я узнал много нового о внутренней жизни Клана. И внештатного агента ждал с нетерпением: дело грозило сдвинуться с мертвой точки.

– Можно к вам подсесть? – раздался сиплый голос. – А то все столики заняты…

Рядом стоял немолодой мужик, с бутылкой в руке, всклокоченный, небритый, изрядно смахивающий на бомжа. Тут же остро пахнуло вокзальными ароматами.

– Папаша, тут занято, – говорю. – Проходите, не надо нам аппетит обивать!

– Садись, Мешок, – усмехнулся Хиляк. – Это новенький, не обращай внимания!

– Если бы я на все обращал внимание, давно бы зрение посадил, – хихикнул мужик, с грохотом придвинул стул, и уселся, водрузив на стол бутылку дешевого вина. Вынул из кармана грязной куртки замызганный стакан, поставил рядом. Извлек откуда-то складной ножик со штопором.

– Все свое ношу с собой, – пояснил он, энергично освобождая бутылку от пробки.

Я несколько смутился: ни за что ни про что прикрикнул на человека, с которым придется сейчас разговаривать. Однако, пахнет он, действительно, на любителя…

– Ну, рассказывай, – сказал Хиляк.

– Погоди, – важно ответил Мешок, наливая в стакан вина – полный, как говорится, «с горкой». – Мне надо в себя придти. Милиция что-то прицепилась, а у меня документы украли…

– Сделаем мы тебе документы, – нетерпеливо сказал Хиляк. – Давай по существу!

Мешок вскинул грязную ладонь, «подожди, мол». Говорить он не мог: не торопясь, шумными глотками, вливал в себя бурую жидкость из стакана. Кадык с клоками седоватой щетины гулял вверх-вниз. Странно, но отвратительная по сути картина вызвала у меня острое желание выпить и закусить – уж больно смачно этот человек общался с алкоголем.

– Уф! – выдохнул Мешок, стукнув опустевшим стаканом. – Отлегло немного… По существу: случайно – так, краем уха – услышал, будто Крысы собираются сбыть торчкам крупную партию жижи…

– И что здесь такого? – Хиляк пожал плечами. – Клану нет дела ни до тех, ни до других…

– Так ты не слышал? – удивился Мешок. – Это уже пятая партия за месяц! Для кого они это все сливают? Кто может потребить столько? Никому ж неинтересно просто цену сбивать! Значит, кто-то все это высосет!

– Так-так-так… – проговорил Хиляк, и глаза его знакомо сверкнули. – Это точно? Когда сделка? Где?

– Сегодня вечером, – сказал Мешок, наполняя второй стакан. Не похоже, чтобы алкоголь на него сильно действовал. – Стрелку забили, вроде бы, на площади трех вокзалов…

– Вообще обнаглели, – покачал головой Хиляк. – Там же милиции, как собак нерезаных.

– А что им с того? С жижей кого возьмут? И что? – хохотнул Мешок. – Сами же и обольются горючими слезами….

– М-да… – задумчиво произнес Хиляк. – Сколько лет уже в Клане, а никак не привыкну… Ладно, Мешок, спасибо, свободен.

Хиляк положил на стол несколько мятых купюр.

– Премного благодарен! – оскалился Мешок и ловко влил в себя остатки вина – прямо из горлышка. Сунул в карман мокрый стакан, соскреб деньги корявыми пальцами. После чего встал и пошел – дико шатаясь, путаясь в собственных ногах, норовя упасть на встречные столики. В конце-концов, он все-таки шумно грохнулся за угол каменной кладки. Раздались несвязные пьяные ругательства, возмущенный женский крик.

Некоторые люди здорово умеют производить впечатление.

Когда мы выходили из кафе, какой-то мальчишка, проносясь мимо на роликовой доске, как бы невзначай, хлопнул Хиляка по руке. Уже в автобусе Хиляк разжал ладонь: конечно же, там был микросвиток. Развернул, пробежал взглядом. Сообщил мрачно:

– Чужак еще одного нашего достал. Мертвяк.

– За что?! – охнул я.

– Да все за то же. Знал слишком много и делиться не хотел, – сказал Хиляк, засовывая в рот сигарету. – Чего ты так на меня смотришь? Больше знаешь – меньше живешь. Не думаю, что его убить хотели. Умер от страха, как тот…

Я помнил. И подозревал, что мне рассказывают далеко не всю правду. Возможно, чтобы меня самого не напугать до смерти. Небось, боятся, что я сбегу. И, честно говоря, не напрасно боятся…

– Хватит глазами хлопать! – сказал Хиляк. – У нас дел по горло. Значит, разъясняю ситуацию…

Я все больше убеждался, что Клан – вовсе не рай для слабаков. А для некоторых он превращается в сущий кошмар.

Дело в той крови, что течет по жилам Клана – в жалости. Его оружие, при умелом применении воздействующее на лучшие человеческие чувства, спасающее слабых от тотального уничтожения и облагораживающее сильных, по своей природе является самым настоящим наркотиком.

В этом я уже убедился там, в Доме ребенка, неосторожно сунувшись в Накопитель и получив дозу, чуть не убившую меня наповал.

Я не специалист, но дело выглядит примерно так.

Накопители собирают неочищенную, сырую жалость, которую после отправляют в Обогатитель. Там ее делят на фракции. Вообще-то я до сих пор так и не понял, что она из себя представляет – вещество или какое-то излучение. В этой алхимии сам черт ногу сломит. Но суть от того не меняется.

Собственно, самой ценной и редкой фракцией является Жалость-к-Ближнему, или «тип А», как ее называют. Основную же массу составляет Жалость-к-Себе, или «тип Б». Это неудивительно: себя, любимых, мы жалеем гораздо чаще, чем всех остальных. Собственного говоря, многие вообще не испытывают жалости «типа А». Кроме жалости «типа А и Б» есть еще множество сорных примесей совершенно разных, отдельных типов жалости: от жалости к бездомным животным до жалости к пропавшим от инфляции накоплениям. Все сорные виды представляют интерес, разве что для исследователей. Клану нет до них дела.

Но вот жалость «типа Б» в повышенной концентрации вызывает стойкую зависимость и может низвести человека до самого скотского состояния. Собственно, как и любой наркотик.

Это и есть «жижа». Формально считается, что ее уничтожают в процессе производства. Возможно, в нашей ветви Клана так и делается. Но из-за границы, смеясь над незадачливыми таможенниками и спецслужбами, жижа течет рекой.

Она дает последнюю радость самым сломленным, отчаявшимся, конченным слабакам. И они забываются, тонут в бесконечных, сладостных потоках жалости-к-самим-себе, «самым обездоленным и несчастным людям на земле». Сильные не поймут этой мазохистской радости – искупаться в собственном унижении. Все слабаки проходят через унижение, но, говорят, жижа делает с человеком просто невообразимые вещи…

Клан даже не пытается бороться с распространением жижи. Вся эта возня не для слабаков. Попавших в зависимость «подсевших» или «торчков» просто сбрасывают, как змея свою кожу – все по тому же «правилу ящерицы». И Крысы прекрасно зарабатывают на несчастных, не боясь преследования со стороны властей.

Ну, скажите, кто может помешать кому-то кого-то жалеть? Зачем это нужно? «Бред сумасшедшего», сказали бы сильные.

Даже если бы знали правду…

– Смотри, Близнец, – сказал Хиляк. – Это твое оружие. Вообще-то на него нужен специальный ордер. Но у нас с тобой вроде как чрезвычайные полномочия…

Хиляк водил у меня перед носом массивной металлической авторучкой. Ручка, как ручка, ничего особенного. Правда, немного отдавала конверсионной продукцией. Такие сувениры были популярны в конце Перестройки.

Крот сосредоточенно копался в блокноте. Водила дремал, обняв распозающийся баян. Вполне мирная картина.

И отчего мне так неуютно?

– Это – точечник, – объяснял Хиляк. – Разновидность рассеивателя. Направлено бьет концентратом «типа А». В течение нескольких секунд жертва теряет адекватность и испытывает к окружающим исключительно теплые чувства. Это значит, что тебя не убьют стразу, и появится хоть какая-то возможность смыться. В любом случае – это чисто оборонительная вещь…

– Замечательно, – говорю, – а нет опасности, что изнасилуют от большой любви?

– Очень смешно, Близнец. Ничего не могу тебе гарантировать. Смотри сюда: точечник держишь вертикально, скобой к себе. Направляешь на цель, щелкаешь, как обыкновенной ручкой. Не перепутай!

– Да… – пробормотал я, осторожно беря в руки ручку. – Не то возлюблю врагов своих…

– Вот именно! Луч достаточно широкий, может захватить двоих-троих. В стержне три заряда. Помни: есть такие ядреные анималы, которых одним зарядом не прошибешь. Вот тебе запасной стержень.

– Один?

– Не помню случая, чтобы кому-то потребовалось больше. Не успеешь ни перезарядить, ни израсходовать. Это на крайний случай. Твоя задача не авторучками щелкать, а найти чужака. Дальше уже не твоя забота… Ладно, теперь о конкретных действиях. Крот, что у нас с покупателями?

– Два варианта, – сказал Крот, отрываясь от записей. – Либо торгаши, либо «Тихая Гавань»… Послал гонца к Морфею, жду.

– Что за «Тихая Гавань»? – спросил я.

– Притон торчков, – ответил Крот. – Жижа там просто рекой течет…

– А сами там бывали? – спросил я.

Крот и Хиляк уставились на меня такими взглядами, что я быстро пробормотал:

– Простите ребята, ничего такого не имел в виду. Может, в оперативных целях…

– Туда нельзя даже в оперативных целях, – медленно сказал Хиляк. – Жижа затягивает мгновенно. Уже столько людей сгинуло…

– А что, если, все-таки, придется туда идти?

– И думать забудь. Возникнет такая опасность – сбежишь. В случае чего, воспользуешься точечником.

В стекло автобуса постучали.

Баян вздрогнул и прохрипел сонно:

– Открыто!

Двери действительно нараспашку. В них сунулась любопытная мальчишеская физиономия.

– Почта! – гонец помотал над головой костлявым кулаком.

– Давай сюда, – Крот принял у мальчишки маленький свиток, и гонец исчез. Крот долго вчитывался в послание, хмурился и качал головой.

– Ну, что там? – нетерпеливо крикнул Хиляк. – «Гавань»? Торгаши?

– Ни то, ни другое, – покачал головой Крот. – Какой-то «Омут»…

– Что?

– «Омут», говорю… Еле разобрал каракули этого Морфея… Точно – «Омут».

– Никогда не слышал. Говорил руководству: надо отслеживать пути жижи, боком она нам выйдет! – Хиляк нервно поправил шляпу. – И Крысы… Что мы вообще знаем про них? Одни только слухи…

– Ты же знаешь политику Клана, – пожал плечами Крот.

– Еще бы, – отмахнулся Хиляк. – «Ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу…» Сколько раз уже вносил предложение…

– И только врагов нажил. Зачем менять устоявшееся положение вещей? Сотни лет ничего не менялось – и тут объявился умник…

– Да затем, что сейчас год за десять идет! – хмуро сказал Хиляк. – Когда последний раз анималы совали нос в дела Клана?

– Не помню…

– Вот и я не помню. А теперь мы им понадобились! Что-то меняется в этом мире, ты не находишь? А разве мы не должны меняться вместе с ним?..

Смотрю я на этих двоих, и не очень понимаю, к чему все эти разговоры. Меня собираются окунуть с головой в какую-то непонятную «жижу», мне валидол впору пить, а они философские беседы ведут!

Тихонько достал из сумки Клоуна. Посмотрел в маленькое злое лицо. Не люблю я его, но сейчас, перед походом в неизвестность, он казался мне чуть ли не братом родным. Наверное, так и появляется зависимость от этого монстра: когда знаешь, что у него на все найдется ответ. Пусть даже и неправильный.

Хиляк как-то обмолвился, что Клоун – тоже порождение бесконечной эксплуатации жалости. Кто-то здорово проливал слезы по маленькой тряпичной кукле – и она обрела душу… Странно, но у нас на родине отчего-то высшим проявлением любви всегда была жалость. Хорошо это или плохо? Знает, наверное, только эта странная кукла…

– Близнец, ты готов?

Я вздрогнул. Наверное, никогда не буду готов. Все эти шпионские страсти не для меня. Одно утешает: Крысы тоже слабаки – только отбившиеся от Клана и создавшие свой собственный, криминальный мирок. Смешно: но больше всего на свете Крысы боятся настоящих бандитов.

Одного из них предстоит сыграть мне…

Крот и Хиляк придирчиво осмотрели меня. Я должен соответствовать образу.

– Вроде ничего, – сказал Крот. – Ну-ка, сделай морду кирпичом…

Я сделал.

– Гениально! – похвалил Хиляк. – Не зря я тогда поймал тебя за шкирку. Очень убедительно!

– Не хватает чего-то… – раздался неожиданный голос.

Баян – приблизился, склонив голову на бок, будто картину рассматривал. В его глазах я впервые увидел интерес. Наверное, было в его жизни что-то, связанное с «блатным» миром.

– Даже не знаю… – проговорил он. – Сладкий он какой-то чересчур… Может, бланш ему под глаз поставить? Или шрам через лицо?..

– Это еще зачем? – неуверенно сказал я.

– Правильно говоришь, Баян! – подхватил мысль Хиляк. – Штришок какой-то нужен.

На несколько секунд задумались. И Крот выдохнул:

– Татуировка!

Хиляк восхищенно ахнул. Даже в ладоши хлопнул, подлец!

– Точно, – хмыкнул Баян. – Наколку бы неплохо… Только куда, чтобы в глаза бросалось?

– На шею! – решительно заявил Хиляк. – Время есть, сейчас заскочим…

– …к Шилу! – подхватил Крот. – Точно!

Я протестующее замахал руками:

– Э-э! Стойте! Не надо мне никаких наколок! Вы что, с ума посходили?! Это варварство! Да еще на шее!

– Не боись, – сказал Крот, предвкушающее потирая руки. – Временную сделаем. Через месяц пройдет….

– Я уколов с детства боюсь! – крикнул я.

– Тебе не уколов, тебе Крыс бояться надо, – сказал Хиляк. И крикнул Баяну:

– Ну, чего скалишься?! Жми к Шилу! Времени мало!

Меня жестоко обманули: было больно.

Пока выбирали рисунок, страх несколько притупился. Остановились на пятнистой саламандре: и выглядит достаточно зловеще и, идеально ложится на шею.

Я страдал, вскрикивал, шипел и корчился в шатком кресле, а щуплый азиат по прозвищу Шило, издевался над моей шеей, как мог. Страшнее этой садистской машинки с проводом и иглой, пожалуй, только бормашина Зубной феи.

Впрочем, скоро все кончилось. Шило сунул мне под нос зеркало, чтобы я полюбовался результатами. Да, если бы я был бандитом, это украшение, наверное, пошло бы на пользу имиджу. Но я спросил только:

– А когда она сойдет? В смысле – исчезнет совсем?

Мастер посмотрел на меня чуть округлившимися глазами и флегматично поинтересовался:

– А надо было временную?

Я человек не злобливый. Наверное, я в первый раз в жизни пришел в ярость. Что-то орал колотил кулаками спинку несчастного кресла, гонялся за мастером с угрозами сделать ему татуировку на заднице. И все это в итоге разбилось об неудержимый хохот моих приятелей.

Осталось только сесть на табурет сбежавшего мастера и тихо скулить, потирая саднящую шею.

– Ну, с другой стороны, – сказал Хиляк, вытирая проступившие слезы, теперь ты с полным основанием можешь считать себя «крутым перцем».

– Спасибо! – буркнул я.

Осторожно, бочком подошел Шило. Смазал мне шею какой-то жгучей дрянью. На этом все и закончилось.

Так я тогда наивно думал.