Текст книги "Владимир Ленин. Как стать вождем"

«Личные связи»

15 августа Ульянов выезжает из Женевы в Мюнхен, но по дороге останавливается в Нюрнберге, где необходимо было договориться с немецкими социал-демократами о некоторых деталях их технической помощи изданию «Искры» и «Зари».

Все первые дни тяжкое впечатление от произошедшего конфликта не проходило, но текущие хлопоты постепенно оттесняли эти переживания как бы на второй план.

«Сегодня 2 сентября [20 августа], воскресенье, – пишет Владимир Ильич из Нюрнберга Крупской. – Значит, это было только неделю тому назад!!! А мне кажется, что это было с год тому назад! Настолько уже это отошло далеко!» И еще: «По мере того, как мы отходили подальше от происшедшей истории, мы стали относиться к ней спокойнее и приходить к убеждению, что дело бросать совсем не резон, что бояться нам взяться за редакторство… пока нечего, а взяться необходимо именно нам, ибо иначе нет абсолютно никакой возможности заставить правильно работать машину и не дать делу погибнуть от дезорганизаторских «качеств» Плеханова»[1086]1086
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 341, 352.


[Закрыть].

Еще по дороге в Нюрнберг он начинает писать проект соглашения между группой «Освобождение труда», именуемой теперь группой «Социал-демократ», и русской группой, которую он впервые называет «Группой «Искра». «Ввиду солидарности основных взглядов и тождества практических задач», говорилось в этом документе, обе «организации заключают между собой союз». Плехановская группа «принимает ближайшее редакционное участие» в «Заре» и «Искре», а также в их распространении, расширении связей и «приискании материальных средств»[1087]1087
  Там же. С. 353.


[Закрыть].

Порядок голосования в редакции Ульянов напишет позже – 6 октября. Он будет предусматривать равенство голосов обеих групп, а в случае разногласий – публикацию особого мнения как группы, так и отдельных ее членов. О двух голосах Плеханова уже не упоминалось[1088]1088
  См. там же. С. 484.


[Закрыть]. И еще одна деталь: было окончательно договорено, что редакция «Искры» будет работать не в Швейцарии, под боком у Плеханова, а в Мюнхене, куда должна была переехать Вера Ивановна Засулич.

Владимир Ильич садится и за переработку первоначального проекта заявления «От редакции», написанного еще в Пскове. Текст его не только сокращается вдвое, но и становится более жестким. Георгий Валентинович все-таки «вышиб» из него все те фразы, которые были слишком мягки и отдавали, по его мнению, «оппортунизмом». Выпало, например, упоминание о преждевременности оценки существующих разногласий как факта образования «особого направления», вылетела фраза о «возможности совместной работы» с социал-демократами «различных оттенков» и т. п.

«Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, – пишет Ульянов, – мы должны сначала решительно и определенно размежеваться. Иначе наше объединение было бы лишь фикцией, прикрывающей существующий разброд… Мы не намерены сделать наш орган простым складом разнообразных воззрений. Мы будем вести его, наоборот, в духе строго определенного направления. Это направление может быть выражено словом: марксизм…»[1089]1089
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 358.


[Закрыть]

Ни одно из этих уточнений не меняло общего духа прежнего проекта. Сохранялось и подвергнутое критике Плехановым положение о полемике: «Обсуждая все вопросы со своей определенной точки зрения, мы вовсе не отвергаем полемику между товарищами на страницах нашего органа. Открытая полемика пред всеми русскими социал-демократами и сознательными рабочими необходима и желательна для выяснения глубины существующих разногласий, для всестороннего обсуждения спорных вопросов, для борьбы с крайностями, в которые неизбежно впадают… представители различных взглядов…»[1090]1090
  Там же.


[Закрыть]

Сохранилось главное: «Объединение всех русских социал-демократов… нельзя декретировать, его нельзя ввести по одному только решению какого-либо, скажем, собрания представителей, его необходимо выработать. Необходимо выработать, во-первых, прочное идейное объединение… Необходимо, во-вторых, выработать организацию…» Только тогда «партия получит прочное существование и станет реальным фактом, а следовательно, и могущественной силой»[1091]1091
  Там же. С. 357.


[Закрыть].

Было, впрочем, еще одно отличие у этого документа. Если прежний псковский проект назывался просто «От редакции», то теперь он получает законченное наименование – «Заявление редакции «Искры».

Трудно сказать, просочились в эмигрантские круги какие-то слухи о произошедшем конфликте или нет. Впрочем, для всех, кто встречал Ульянова в эти дни, об этом нетрудно было догадаться. «В эти дни, – рассказывал Потресов, – он перестал есть, спать, осунулся, пожелтел, даже почернел»[1092]1092
  Валентинов Н. Недорисованный портрет… С. 520.


[Закрыть]. Да и сам Александр Николаевич временами опять начинал впадать в «черную меланхолию». И это тоже было заметно.

Так или иначе, но буквально сразу после приезда в Нюрнберг Ульянова атаковали представители «Союза русских социал-демократов за границей». Ссылаясь на его псковский разговор с Копельзоном, они просили о немедленной встрече, сообщали о том, что возлагают надежды и «претендуют» не только на него, но и хотели бы «слияния», на худой конец – «федерации» со всей его «литературной группой». «Взоры Союза обращены к Вам» – таким патетическим призывом заканчивалось переданное послание.

Однако расчеты на то, что обиды и амбиции создадут почву для сближения, не оправдались. Уже 23 августа [5 сентября] Ульянов ответил: «Наше неизменное решение остаться самостоятельной группой и пользоваться ближайшим сотрудничеством группы «Освобождение труда»… В настоящее время, когда все наши жизненные соки должны уходить на питание нашего имеющего родиться младенца [ «Искры»], мы не можем браться за кормление чужих детей».

Отношения с «Союзом», конечно, будут, но это прежде всего будут «отношения между полемизирующими». В следующем письме, уже из Мюнхена, он подтверждает: «От личного знакомства с тем или другим союзником мы вовсе не думаем отказываться, но в специальном сношении между Литературной группой и Союзом в настоящее время не видим пользы». Если кто-либо захочет помочь «Искре» – дорога открыта: «…спешим послать Вам адрес, по которому могли бы быть посылаемы всякие материалы из России…»[1093]1093
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 42–45.


[Закрыть]

В том же сентябре возникла и другая ситуация, ставшая своего рода проверкой принципиальности и для «Группы «Искра», и для плехановцев. 23–27 сентября в Париже проводился очередной Международный социалистический конгресс. Руководство «Союза русских с.-д. за границей» – Б. Кричевский, К. Тахтарев и др. – своевременно получило мандаты от нескольких российских организаций. У Плеханова и его коллег, уже привыкших присутствовать на международных конгрессах, положение оказалось более сложным.

С Россией их связывала теперь главным образом «Группа «Искра». И она выполнила свои обязательства. Для Засулич был получен мандат от московских социал-демократов, а для остальных членов группы «Освобождение труда» – через Крупскую – прислали мандаты Уфимская и Уральская группы. Всего получили шесть мандатов, и их хватило даже для Б. А. Гинзбурга-Кольцова. О том, чтобы на конгрессе присутствовал кто-либо из «Группы «Искра», и речи не заходило[1094]1094
  См.: Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода. Т. 2. С. 135–136.


[Закрыть].

На Парижском конгрессе в составе Русской секции встретились, таким образом, как бы две делегации. И это дало повод для нового искушения. Плеханов, столь резко протестовавший против ульяновской формулы о «возможности совместной работы», стал вдруг вести разговоры с Тахтаревым о том, что «желательно бы примирить направления у нас в России…»[1095]1095
  Ленинский сборник, XIII. С. 109.


[Закрыть].

Газета «Рабочая мысль» переживала в этот момент не лучшие времена. После весенних арестов ее петербургская группа перестала существовать, и издание должно было перейти в руки «Союза борьбы». А поскольку недовольство ее направлением проявлялось со стороны рабочих и ранее, то как сложатся отношения с газетой теперь – было не вполне ясно.

Поэтому, когда Плеханов стал говорить Тахтареву, что «желательно было бы им более или менее согласиться, как представителям «крайних» направлений; что, мол, он понимает, что и «политики» и «Рабочая мысль» слишком перегибают лук в одну сторону, а истина посредине», – Константин Михайлович сразу ухватился за это предложение[1096]1096
  См. там же.


[Закрыть].

Он тут же заявил, что готов «предложить Плеханову что-нибудь написать для «Рабочей мысли». Георгий Валентинович ответил согласием, но «попросил подождать, ибо ему надо спросить совета группы «Освобождение труда» и Литературной группы. Аксельрод и особенно Засулич полностью одобрили предложение и сообщили об этом Ульянову, добавив, что – по ряду признаков – в направлении «Рабочей мысли» наметился «поворот»[1097]1097
  Там же. С. 97, ПО.


[Закрыть].

Владимир Ильич ответил «не категорически, не безусловно: «Мы затрудняемся в данный момент посоветовать», – писал я, т. е. прямо обусловливал наше решение предварительным выяснением дела… Необходимо было для нас дать себе полный отчет в том, произошел ли действительно «поворот»… и какой именно поворот»[1098]1098
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 54.


[Закрыть].

Поняв, что решение вопроса зависит от Владимира Ильича, Тахтарев решил обратиться прямо к нему. «Он в это время жил в Мюнхене, куда я и поехал для переговоров по поводу «Рабочей мысли», совершенно не зная, как он встретит меня, которого… он, конечно, считал одним из своих противников. Но он встретил меня по-товарищески. Быть может, причиной его дружеского ко мне отношения были некоторые наши общие личные связи. Наш разговор во всяком случае имел чисто товарищеский характер»[1099]1099
  Тахтарев К. М. Рабочее движение в Петербурге. С. 172–173.


[Закрыть].

Самому Ульянову эта беседа принесла довольно огорчительную информацию. Похоже, что угроза Плеханова «вступить в иное предприятие» оказалась не пустым звуком, ибо речь шла не о публикации его отдельной статьи, а совсем о другом. В Париже Тахтарев прямо предложил ему возглавить «Рабочую мысль», и «Георгий Валентинович, как это стало мне ясно из нескольких моих разговоров с ним, – пишет Тахтарев, – готов был согласиться на мое предложение и стать редактором «Рабочей мысли» при условии, конечно, изменения ее направления»[1100]1100
  Там же.


[Закрыть]. То есть весь план выпуска «Искры» вновь мог повиснуть в воздухе.

Для Ульянова это был еще один урок «большой политики», но он твердо решил не пускаться в какие бы то ни было интриги, а занять прямую и открытую позицию.

План, предложенный Тахтаревым, как он сам пишет об этом, «мог смешать карты Владимира Ильича и очень осложнить и затруднить ту борьбу, которую он в то время вел… Он мог, быть может, даже изменить ее окончательный исход». Поэтому Ульянов «самым решительным образом воспротивился тому, чтобы Плеханов стал во главе «Рабочей мысли»… Владимир Ильич совершенно откровенно высказал причины, делавшие в его глазах мой план для него неприемлемым. И я понял, что при его несогласии план этот неосуществим. Понял я также и то, что главным вождем русского социал-демократического движения был уже не Плеханов, а Ульянов… Откровенность и прямота Владимира Ильича, проявленная им при только что описанном свидании, мне очень понравились, хотя мне было и больно, что он разрушил мои планы. Расстались мы с ним вполне по-товарищески»[1101]1101
  Там же. С. 173.


[Закрыть].

Эти слова Тахтарев написал в 1924 году. А тогда, в 1900-м, в ход были пущены и упомянутые им «личные связи». 12 (25) октября Ульянов получил большое письмо от жены Константина Михайловича – Аполлинарии Якубовой.

Письмо было пространным и немножко нервным. Отвечая на него, Владимир Ильич написал: «Странное впечатление производит Ваше письмо ко мне. Если исключить сообщения об адресах и передачах, в нем остаются только упреки, – голые упреки без всяких объяснений по существу». Главным был упрек в том, что именно он «отсоветовал» Плеханову контактировать с «Рабочей мыслью». «Упреки доходят даже до попыток, – продолжал Владимир Ильич, – сказать колкость («убеждены ли Вы, что это сделали Вы к пользе русского рабочего движения или к пользе Плеханова?»), – но колкостями я, конечно, уже не буду с Вами обмениваться»[1102]1102
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 53–54.


[Закрыть].

Вскоре от нее пришло еще более обширное послание, в котором она просила простить «за те резкие слова, которые я Вам написала в своем первом письме. Произошло это в значительной степени от того общего раздраженного состояния духа, в котором находишься все это время…»[1103]1103
  Ленинский сборник, XIII. С. 103–104.


[Закрыть] Они были знакомы вот уже семь лет. А теперь она сама перешла на «Вы». И то, что идейные разногласия разводили их по разным лагерям, вызывало у Аполлинарии горечь и досаду.

Вспоминая о совместной борьбе с народниками в Питере в прежние времена, Якубова писала, что теперь она поняла: «плодотворного в тех распрях и полемике ничего не было; народовольцев смела с дороги не полемика, а сама жизнь, выступление на сцену не «героев», а «толпы»… На действительную работу всегда мало людей, а на чесанье языка всегда много найдется; а это последнее вредно еще и тем, что оно так гипнотизирует человека, что он на предложение ему заняться полезным делом отвечает смущенно: «Я еще не выяснил, кто я». Эх, да полноте вам, ведь от вас только и требуется вот то-то да то-то. Для этого достаточно быть порядочным, честным человеком, сочувствующим рабочему классу. «Да, правда… но… все же!..» Ну махнешь рукой и оставишь человека в покое. Мне обидно то, что это языкочесание до такой степени поглощает человека, что он воображает, что дело делает…»[1104]1104
  Там же. С. 104, 105.


[Закрыть]

И чтобы не оставалось сомнений относительно того, что она имеет в виду не только прежние времена, Аполлинария Александровна написала: «Я и теперь представляю себе очень ясно всех этих «cred’истов» и «antiered’истов»… в студенческих мундирах, которые из кожи лезут, доказывая правоту своих «убеждений». А «убеждения» их, право, гроша медного не стоят, ибо ничего-то в них нет самостоятельного и глубокого… Вот потому-то всякие credo и anticredo и т. д. мне представляются в высшей степени вредными, ибо они плодят в нашей публике «словесный разврат»[1105]1105
  Там же. С. 104.


[Закрыть].

Ее заключение было предельно кратко сформулировано в письме Мартову, приложенному к письму Ульянову: если направление «Рабочей мысли» для вас неприемлемо, а я его разделяю, то «боритесь, если не совестно».

Владимир Ильич принял вызов. «Вы пишете другу: «боритесь, если не совестно»… Нисколько не совестно бороться, – раз дело дошло до того, что разногласия затронули самые основные вопросы, что создалась атмосфера взаимного непонимания, взаимного недоверия, полнейшей разноголосицы… Чтобы избавиться от этой томящей духоты, можно (и должно) приветствовать даже бешеную грозу, а не только полемику в литературе»[1106]1106
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 55.


[Закрыть].

Одно из двух: либо предмет спора слишком мелок, сводится к личностям, амбициям – и тогда это «суета сует», – либо речь действительно идет о судьбе страны. Если правильно второе, если полемика с «экономистами» касается самого смысла борьбы, ее целей, то отмахиваться от таких споров могут лишь те, кому безразличны и рабочее движение, и сама Россия.

«Конечно, все мы ошибаемся», – с этим Ульянов был абсолютно согласен. Он сам осуждал Плеханова за то, что тот «всегда считает себя донельзя правым». Но «если я ошибаюсь, – пишет Владимир Ильич Якубовой, – прошу разъяснить мне мою ошибку». Для этого и существует полемика и «как же без борьбы выделить эти частные ошибки…».

Потому-то «и нечего так особенно бояться борьбы: борьба вызовет, может быть, раздражение нескольких лиц, но зато она расчистит воздух, определит точно и прямо отношения, – определит, какие разногласия существенны и какие второстепенны, определит, где находятся люди, действительно идущие совсем другой дорогой, и где сотоварищи по партии, расходящиеся в частностях»[1107]1107
  Там же. С. 54, 55.


[Закрыть].

Не надо только при этом обвинять противников «экономизма» в том, что они, как выразилась Аполлинария, «для потехи наших врагов» разрушают своей полемикой единство социал-демократии. «Единства уже нет, оно уже разрушено, разрушено по всей линии. Русский марксизм и русская социал-демократия, – заключает Ульянов, – рассыпанные храмины, и открытая, прямая борьба – одно из необходимых условий восстановления единства… А что открытая, прямая и честная борьба вылечит эту болезнь и создаст действительно единую, бодрую и сильную социал-демократию, – в этом я ни на минуту не сомневаюсь»[1108]1108
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

Много лет спустя Надежда Крупская напишет, что «личная привязанность к людям делала для Владимира Ильича расколы неимоверно тяжелыми», политически порывая с человеком, «он рвал с ним и лично, иначе не могло быть, когда вся жизнь была связана с политической борьбой…»[1109]1109
  Крупская Н. К. О Ленине. С. 22, 23.


[Закрыть]. Но это наблюдение – скорее итог многолетней борьбы. Тогда – на рубеже века – ему иногда казалось, что идейная борьба может и не затрагивать сферу личных отношений.

Надо сказать, что – вопреки обыкновению – Владимир Ильич написал два варианта ответа Якубовой и несколько вставок, которые он потом вычеркнул. Среди них была и сугубо личная. Отрицая какой-либо смысл в полемике, происходившей между другими, Аполлинария Александровна проявила абсолютную нетерпимость по отношению к критике «Рабочей мысли». Поэтому негативная позиция Ульянова исключала, по ее мнению, возможность прояснения их собственных отношений и «как бы предрешила вопрос, необходимо ли наше свидание».

«Значит, – написал Владимир Ильич, – Вы ставите свидание в зависимость от чисто деловых отношений между нами по вопросу об участии (нашем) в «Р. м.»? Вы хотите сказать: если вы категорически отказываетесь, то незачем и видеться? Так я Вас понял? Я думаю, нам надо говорить вполне прямо»[1110]1110
  Ленинский сборник, XIII. С. 98–99.


[Закрыть].

Так он – судя по письму – и поступил. Заканчивая его, Владимир Ильич написал: «Может быть, очень неуместно, что именно в письме к Вам так часто приходится говорить о борьбе (литературной). Но я думаю, что наша старая дружба обязывает больше всего к полной прямоте»[1111]1111
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 56.


[Закрыть].

А Плеханову, настаивавшему после разрыва переговоров на решительной атаке против «Рабочей мысли», он сообщил: «В «воинственности» «Рабочей мысли» теперь я сомневаюсь: некоторые шаги «к нам» (passez moi le mot [извините, что я так выразился]) они все же хотят сделать, и их надо бы постараться считать verbesserungsfahig [исправимыми, не безнадежными]. Но атака, конечно, все же должна быть: без атаки они неисправимы»[1112]1112
  Там же. С. 67.


[Закрыть].

Переписка с Георгием Валентиновичем возобновилась в октябре. К этому времени Ульянов, видимо, уже вышел из стрессового состояния, в котором он находился после конфликта с Плехановым. В какой-то мере помог приезд сестры. Анна Ильинична отдыхала в это время за границей, и 30 августа приехала к брату. «Как это может умный человек [Плеханов], – вспоминала она, – поступать так глупо!» – воскликнула я, – выслушав рассказ брата об этом инциденте…»

Они долго гуляли, разговаривали. И Владимир Ильич, что называется, выговорился до конца. И больше к этой истории никогда не возвращался. А Анна Ильинична написала о том осадке, который остался у нее на душе: «Обидно становится за ту глубину дружеских чувств, веры в лучшие свойства человека, которые были разрушены и оскорблены»[1113]1113
  Пролетарская революция. 1924. № 7. С. 254.


[Закрыть].

Но надо было делать дело. И переписка между Мюнхеном и Женевой приняла регулярный, спокойный и конструктивный характер. Разве что, в отличие от посланий Аксельроду, в письмах Плеханову Владимир Ильич явно избегал каких-либо эмоций.

С Потресовым все оказалось несколько сложнее. Несмотря на то что конфликт был улажен и именно теперь надо было сосредоточить все силы на подготовке выпуска «Искры», он рвался в Россию.

2(15) октября Аксельрод писал Ульянову: «Если у Вас обоих или у него одного нет абсолютно важных причин, безусловно требующих его отъезда, я позволю себе высказать [мое скромное мнение], что раньше, чем Алексей [Мартов] не прибудет к Вам, грешно было бы ему оставлять Вас. Как видите, я рассуждаю исключительно с точки зрения делового интереса, чтобы не быть заподозренным в каких-нибудь соображениях сентиментального свойства, словом, в адуевщине»[1114]1114
  Ленинский сборник, III. С. 65.


[Закрыть].

Это был период, когда Потресов и Ульянов действительно жили «душа в душу». И во время всей «гистории» с Плехановым у них совпадали не только сугубо деловые, принципиальные позиции, но и нюансы душевных переживаний. Тот факт, что теперь в переписке с Ульяновым Александра Николаевича называли не иначе, как «братом», – говорил о многом: для Владимира Ильича это было, как говорится, святое слово. И он всячески старался поддержать «брата», отговаривал от поездки, тем более что опасность ареста была слишком велика.

5(18) октября Ульянов ответил Аксельроду: «С Вашим взглядом на поездку брата я совершенно согласен. Что с ним поделаешь?.. Я всеми силами убеждаю брата либо не ехать, либо махнуть в две недели, и убеждаю, и высмеиваю, и ругаюсь, (я никогда с ним так ругательски не ругался) – ничего не действует, заладил одно: домой да домой!.. Вот сейчас… я ему дам прочесть сие – пускай «испровергает», если совести хватит!» И Потресов дописал: «Письмо прочел и содержания оного не одобрил. Брат»[1115]1115
  Ленинский сборник, Ш. С. 69, 70; Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 50, 51.


[Закрыть].

В конце октября в Мюнхен перебралась Вера Ивановна Засулич, из России для работы секретарем редакции прибыла Инна Смидович-Леман, и Потресов все-таки уехал… Вернулся он лишь 11 (24) декабря, как раз в тот день, когда первый номер «Искры» вышел в свет[1116]1116
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 75.


[Закрыть]. Мартову удалось выбраться за границу еще позднее, в марте 1901 года. Так что из всей «святой троицы», как называл их Аксельрод, Ульянов оказался в это время в Мюнхене один.