Текст книги "Холодно в небесах. Книга первая"

– Этого не может быть, – горестно произнесла Надя после разговора с доктором Петерсоном. – Как же так? Почему ему отказали в операции? У него же заработанная страховка, всегда была, просто дети болели, и мы перевели покрытие на них.

– Надя, теперь уже нет смысла искать виноватых, надо думать, что дальше делать, как вы жить будете.

– Разве нет способа его спасти? – Надя схватила Петра за руку и сжала ее до боли.

– Я не знаю, – обреченно ответил он.

– Надо попросить за него в небесах, – взмолилась Надя, – Я знаю, они могут любого исцелить. Петр, попроси их, ты все же руководитель профсоюза, это должно что-то значить.

– Вряд ли мое имя что-то значило и раньше, а уж теперь, после выходки Алекса, оно может значить только одно: подозреваемый в соучастии в покушении на жизнь верховного властителя. С какой стати они будут меня слушать, а уж тем более спасать Алекса? Он теперь враг государства, да и я, скорее всего, тоже, – разумно заметил Петр.

– Почему он это сделал? – искренне недоумевая, спросила Надя.

Алекс смотрел на нее широко раскрытыми глазами, не в силах поверить в то, что жена его друга не в состоянии осознавать очевидные причинно-следственные связи.

– Неужели, ты не понимаешь?

– Нет, – ответила Надя, уловив в голосе Петра нотки снисходительного небрежения, что позволило ей слегка обидеться и скривить губы.

– Это протест, Надя, – попытался пояснить Петр.

– Протест? Зачем?

– Не знаю, – сдался Петр. – Возможно, чтобы кто-то другой смог вовремя получить медицинскую помощь и жить дальше. Надя, прости, мне пора. Если что-то будет нужно, дай знать, я постараюсь во всем помочь тебе и детям.

Петр вышел на улицу, вдохнул полной грудью морозного воздуха. Он почувствовал, как, расширяясь, легкие сжали сердце. Стало больно в груди и колко в глазах. Постояв недолго, он быстрым шагом отправился домой, дав себе слово отомстить за Алекса любой ценой.

В полицейском отделении Кербер застал Лори за изучением материалов дела о пожаре в здании наземного управления. Министр рассматривал протокол допроса свидетелей.

– Что-то прояснилось в этом деле? – поинтересовался Кербер, бросая взгляд на папку, лежащую на столе перед министром.

– Если бы, – удрученно ответил Лори. – Все видели одно и то же: дым повалил из окон и практически сразу вспыхнуло пламя. А потом его сбила система пожаротушения. Больше никто ничего не видел. Странное происшествие.

– Да уж, – согласился Кербер. – Здесь все кажется странным: и люди, и их поступки.

– Удалось что-то узнать? – в свою очередь спросил Лори.

– Ничего. Придется просматривать записи всех камер наблюдения нескольких энглов, – с неудовольствием сказал Кербер. – Я уже отдал распоряжения на этот счет. Если Алекс и его приятель Петр где-то засветились, мы об этом обязательно узнаем.

– А что говорит жена преступника?

– Да что вообще могут говорить женщины на дне? Они в пределах простого предложения думают с трудом, а при попытке понять что-то закипают так, что хочется отойти на безопасное расстояние, – зло ответил Кербер. – Эта Надя, жена стрелявшего, ничего не понимает, еще меньше, чем мы с вами. Как они так умудряются жить, что ничего не знают даже о собственном муже?

– Нет такой необходимости, – заметил министр.

– Это верно, – согласился Кербер. – В неведении жить проще.

– И безопаснее, – улыбнулся Лори. – Посмотрите сюда, господин Кербер, – попросил министр, – Здесь есть что-то странное в записях камер наблюдения двадцать пятого энгла.

Кербер пробежал глазами отчет об уничтоженных файлах с моментом пожара. Он давно вычислил, что это было делом рук властителя, а потому продолжал придерживаться версии, что статусное лицо, зачистившее следы в сети, установить невозможно.

– Оставьте это, Лори, – тоном, не терпящим возражений, заявил он министру. – Мой департамент провел тщательное расследование – дело раскрытию не подлежит. Это случайность, не имеющая отношения к пожару. А еще лучше, уничтожьте все документы.

– Как?! – удивился министр.

– Сожгите, – посоветовал Кербер, улыбнувшись. – Пойдемте, навестим задержанного в изоляторе.

– С вами хочет поговорить доктор Петерсон, – доложил дежурный участка в то самое время, когда министр и глава управления собственной безопасности властителя появились на пропускном пункте.

– Кто он такой? – сурово поинтересовался Кербер.

– Утверждает, что он лечащий врач Алекса Бронкса, – рапортовал дежурный.

– Вот как? – оживился Кербер. – Соедините нас в кабинете начальника полиции. – И, повернувшись к министру, добавил: – Придется задержаться – информация может оказаться ценной.

Вэл ждал в приемном покое операционно-реабилитационного блока небесного госпиталя. Операция длилась третий час: пуля задела легкое, кровопотеря была критичной, и жизнь Зиги все еще находилась под угрозой. Властитель наблюдал за ходом операции по монитору. Его взгляд был прикован к линии пульса – красной, едва вибрирующей тонкой ниточке, поддерживающей слабую надежду на то, что сердце выдержит операцию и продолжит биться. Вместе с ним ожидали новостей о состоянии советника Марк, Кронс и сенатор Мэнси. Периодически в приемном покое появлялись новые лица и, справившись о ситуации, незаметно исчезали.

– Господин Вэл, поезжайте домой, отдохните, – предлагал каждые полчаса сенатор. – Мы останемся и будем вас информировать о том, что происходит. Вам необходимо отдохнуть.

Вэл никак не реагировал. Он сидел, обхватив голову руками, и не сводил взгляд с линии пульса. Он не мог думать ни о чем, кроме как о спасении жизни своего верного спутника, и о том, что тот этой самой жизнью, не раздумывая, рискнул ради его безопасности. Произошедшее несколько часов назад на площади Мира не занимало мысли властителя, и он отмахивался от любых напоминаний по этому поводу.

Кронс и сенатор Мэнси самостоятельно поддерживали связь с Кербером и Лори, а Марк, бросив раскопки смыслов на полях античных изречений, ни на шаг не отходил от своего покровителя. К Зиги Марк испытывал всегда смешанные чувства любопытства и некоторой боязни, но сейчас, обдумывая случившееся, невольно проникался уважением и симпатией к человеку, закрывшему собой того, кого он любил почти так же сильно, как родного отца. Он переводил взгляд с лица властителя на монитор и про себя просил кого-то могущественного, чтобы он помог Зиги выжить. Марк не смог бы точно ответить, к кому именно он обращался в мыслях: был ли то Бог или другой неведомый создатель, всемогущие силы вселенной или священные духи предков. Он просил всех разом, объединив множество в единство и отправляя свою молитву в неведомое куда-то.

Хирург вышел к ожидающим в приемном покое через два часа после начала операции. Вэл поднялся и подался ему навстречу.

– Властитель, – поклонился хирург. – Жизнь советника вне опасности. Мы сделали все возможное. Но его состояние крайне тяжелое. Не могу точно сказать, сколько потребуется времени на восстановление и будет ли восстановление полным. Если бы не любовь советника к красоте, рана была бы смертельной.

– О чем вы, доктор? – спросил Вэл.

– У него на внутренней стороне пальто пришит металлический ярлык с его монограммой. Пуля попала в него и чуть изменила траекторию, миновав сердце. В рубашке родился ваш советник, властитель, – улыбнулся хирург.

– Его можно увидеть? – упавшим голосом спросил Вэл.

– Пока нет, простите, – ответил врач. – Он в стерильном помещении, вход туда разрешен ограниченному числу лиц из медперсонала. К тому же он без сознания.

– Господи, – выдохнул Вэл. – Он придет в себя?

– Разумеется, – сухо ответил хирург. Он очень устал и с трудом держался на ногах.

– Благодарю вас, доктор, – сказал Вэл. – Если что-то потребуется для Зиги, сразу дайте знать мне. Для его спасения все ресурсы в вашем распоряжении.

– Хорошо. Разрешите идти?

– Ступайте. Еще раз большое спасибо, – отозвался властитель.

Хирург ушел, оставив присутствующих в недоумении.

– Господин Вэл, – робко произнес Кронс, – жизнь советника вне опасности, пойдемте домой.

– Да, властитель, – присоединился сенатор. – Разрешите вас отвезти?

– Я остаюсь, – твердо произнес Вэл. – Я буду здесь до тех пор, пока советник не придет в себя.

Все замолчали, вытянув лица от удивления. Марк подошел к Вэлу и взял его за руку.

– Поезжайте, властитель, – ласково произнес он. – Вас не пустят к нему, никого не пустят. Если хотите, я останусь здесь и буду держать вас в курсе происходящего. Если господин Зиги очнется, я вам сразу сообщу. Поезжайте, вам необходим отдых.

Вэл внимательно посмотрел на Марка, так, словно впервые увидел его. Он ничего не ответил своему воспитаннику и молча направился к выходу. Подойдя к двери, он обернулся и велел Марку следовать за собой, после чего все четверо покинули здание госпиталя.

Сухо со всеми попрощавшись, Вэл ушел в свои покои. Кронс и сенатор Мэнси уехали домой, а Марк остался на вилле и уединился в библиотеке с книгами Корнов. Молодой Мэнси решил начать исполнение воли властителя с изучения уже хорошо известных ему «Сравнительных жизнеописаний». Марк считал, что если в книгах и есть какая-то путеводная нить к местонахождению Била Корна, то, скорее всего, она теряется на страницах биографий великих людей и времен, чем прячется в нравоучениях знаменитого стоика, которые к тому же остались в кабинете Вэла. В оставленных на полях заметках будущий сенатор научился отличать один почерк от другого, хотя они и были очень похожи между собой, но определить, какой принадлежит отцу, а какой сыну, – пока еще не мог. Он ждал образец почерка Платона, но Кербер, занятый сейчас расследованием дела о покушении, видимо, забыл его отправить. Марк второй раз пролистал книгу, стараясь определить самое зачитанное и обильное пометками место. И снова ему показалось, что история Гая Мария более всего соответствовала этим требованиям.

Было около девяти часов вечера, когда увлеченный чтением Марк услышал шаги за спиной. Он вздрогнул и обернулся. Позади него стоял Кир с вытащенным из ножен и поблескивающим в свете ночника кинжалом.

– Умри, презренный узурпатор! – воскликнул младший брат и сделал выпад в сторону Марка.

– Господи, Кир! Ты меня испугал, – проговорил Марк.

– Ты не так должен был ответить, – расстроенно заметил Кир.

– А как? – удивился Марк, не подозревая, что на странный оклик есть определенный ответ.

– И ты, Брут?!

– И как же, по-твоему, я должен был догадаться, как именно ответить? – улыбнулся Марк.

– Пугио, вот как, – чуть не плача, сказал Кир, протягивая кинжал брату.

Марк взял в руки клинок, осмотрел его со всех сторон и обмер.

– Неужели, тот самый? – не в силах поверить собственным глазам, спросил он.

– Да. Мне его крестный вчера подарил, – не без гордости ответил Кир.

– Это бесценный подарок, береги его и лучше спрячь, а не размахивай им, – посоветовал Марк.

– Я только тебе хотел показать, – сконфузился Кир. – Я знаю, что это редкий экземпляр. Хотя крестный сказал, что твердой уверенности, что именно этим кинжалом убили Цезаря, у него нет.

– И не может быть, – успокоил брата Марк. – Прошло более двух тысяч лет – разве можно быть в чем-то уверенным?

Кир спрятал кинжал в ножны и взгромоздился на тахту рядом с братом.

– Что ты делаешь? – спросил он Марка.

– Читаю и пытаюсь понять, что интересовало в этом тексте человека, оставившего пометки, больше всего.

– А зачем?

Марк задумался, как лучше ответить, и не сразу нашелся, что сказать.

– Видишь ли, – начал он издалека, – есть такие люди, которые недовольны жизнью и поэтому нарушают законы. Их поведение опасно для других, и, чтобы исключить правонарушения в будущем, важно понимать, что движет преступником, о чем он думает, что толкает его нарушать закон.

– Это книга преступника? – воодушевился Кир.

– Да, – подтвердил Марк. – Причем ее читали сразу двое преступников. Моя задача – определить, кто какие записи оставил. Это поможет мне составить предположительную картину того, о чем каждый из них думал.

– Можно мне посмотреть? – робко спросил Кир.

– Конечно, – протягивая книгу брату, разрешил Марк. – Только будь осторожен – книга очень ветхая.

– Не бойся, я аккуратно, – с трепетом беря Плутарха, заверил Кир. – Ты уже нашел место, которое показалось важным?

– Думаю, да. Более остальных исписана биография Гая Мария. Посмотри сам. – И Марк открыл книгу на странице со словами Плутарха, которые были обведены черными чернилами в рамочку.

– «Вероятно, лучшее облегчение тягот для человека видеть, как другой переносит те же тяготы добровольно: тогда принуждение словно исчезает», – прочитал Кир. – Это сказал Плутарх, а кто-то приписал сбоку: «Когда вокруг никто не способен думать, то и самому дураком быть нормально». А другим почерком ниже написано: «Ошибаешься: дураком быть плохо и больно видеть, что вокруг одни дураки». – Кир посмотрел на брата. – Я уверен, что сначала написали сверху, а про то, что кто-то ошибается, – позже.

– Почему ты так думаешь? – внимательно глядя на младшего брата, спросил Марк.

– Ну как же? Вторая запись написана как ответ первой. Она не Плутарху адресована: у Плутарха про добровольное перенесение тягот, а здесь про дураков, – просто рассудил Кир.

– А знаешь, ты, кажется, прав. – Глаза Марка блестели – Кир безо всяких образцов с первого взгляда определил, кому какой почерк принадлежит. Теперь все стало ясно: верхняя надпись была сделана Платоном Корном, а та, что ниже, – его сыном Билом. Первый ключ к разгадке местонахождения выродка был у Марка в руках.

– Молодец, Кир! – похвалил он младшего брата. – Из тебя выйдет хороший историк.

Кир расплылся в улыбке и, достав пугио из ножен, зачем-то поцеловал сталь клинка.

Вэл лежал на кровати, но заснуть не мог. Он думал о Зиги, и о том, сколько времени советнику придется провести в госпитале, и о том, сможет ли он восстановиться до прежнего состояния и снова быть его верным помощником. Вэл вспоминал последние дни, когда он, по причинам уже забытым, с подозрением и недоверием отдалился от Зиги. И что могло повлиять на его мнение о человеке, который верно служил ему десятилетия? Сейчас уже не вспомнить. Сейчас вспоминались только преданность Зиги, его постоянное присутствие рядом и готовность помогать в любое время дня и ночи. Вэл вспомнил и то, что его собственные горести оставили советника без отпуска, вынудив терпеть ненавистный холод и слякоть. Вэлу было и совестно, и страшно, и до смерти жаль Зиги, давно ставшего ему и братом, и отцом, и другом. В довершение ко всему Вэл вдруг вспомнил о маниакальной щепетильности советника, которого бросало в испарину от малейшего нарушения гармонии цвета и формы. Властитель корил себя за то, что даже не посмотрел, в каких условиях находится его приближенный: а вдруг он очнется в комнате с раздражающим цветом стен и белье на кровати не будет сочетаться с затемняющей полосой на окнах?

При этих мыслях на лбу Вэла обозначилась глубокая морщина. Он встал с постели и немедленно отправил распоряжение Кронсу предоставить ему подробный видеоотчет обо всех госпитальных помещениях. Через десять минут, просмотрев его, Вэл понял, что рано утром должен лично посетить госпиталь и распорядиться насчет обустройства палаты для Зиги. Эта мысль неожиданно родила другую – о запланированном ремонте в доме Нины Корн. Властитель был уверен, что события этого дня смешали все прежние планы, и Кронс, естественно, обо всем забыл. Но, к своему удивлению, Вэл убедился, что министр ничего не забывает и, более того, сделал уже все необходимые распоряжения на этот счет. Сегодня Нину должны были перевезти в гостиницу.

При упоминании имени Нины Вэл почувствовал нечто странное: словно дыхание немного сбилось или в горле как будто какое-то затруднение возникло. Вслед за тем ему захотелось непременно и прямо сейчас посмотреть, как она устроилась на новом месте, но поинтересоваться этим у министра он не посмел. И сам факт, что не посмел, тоже показался ему странным. Однако желание собственными глазами увидеть Нину и то, как она себя чувствует на новом месте, было так велико, что Вэл даже подумал, а не воспользоваться ли снова услугами камер смотрового периметра. Но, вспомнив, как пришлось в прошлый раз заметать следы, отбросил эту мысль, как не достойную исполнения.

Он ходил по комнате, как лев в клетке, терзаемый двумя желаниями: скорейшего выздоровления Зиги и возможности видеть Нину. Оба желания требовали терпения и времени. Времени у Вэла было достаточно, а вот с терпением что-то было не так: всегда сдержанный и хладнокровный властитель с трудом контролировал эмоции, и это его раздражало. Он не раз отгонял навязчивую мысль о том, что ему можно все, вплоть до того, что прямо сейчас поехать в гостиницу к Нине. Он же верховный властитель! Носитель неограниченных полномочий! Кто может упрекнуть его в его действиях и желаниях? Кто осмелится это сделать? Только он сам. Однако Вэл был уверен, что ни на что подобное никогда не осмелится, каких бы мучений ему это ни стоило.

Истерзанный невыполнимостью желаний Вэл упал на кровать и зарычал. К чему иметь исключительные полномочия, если не можешь увидеть женщину, о которой почему-то никак не перестаешь думать? Уж не сходит ли он с ума, если не в состоянии контролировать эмоции? Вэл достал из шкафчика стеклянный флакон, формой напоминавший египетскую пирамиду, и налил в кубок бурбона. Выпил. Тепло обволокло горло, пролилось внутрь и медленно стало договариваться с рассудком о незначительности случившихся волнений. Вэл выпил еще и всю ночь обнимал Нину во сне.

Утром властитель проснулся в смешанных чувствах: сон был приятен до неприличия, приятен и нежен настолько, что Вэл был противен сам себе от того, что сейчас чувствовал. А чувствовал он себя молодым и готовым на подвиги. Он даже потянулся как-то особенно сладко и бросился в бассейн, не проверив предварительно ногой температуру воды, как это делал обычно.

К завтраку Вэл вышел в любимом сером фланелевом костюме и бежевых домашних туфлях из тончайшей ягнячьей кожи. На лице его безуспешно пряталась счастливая улыбка.

– Доброе утро, господин Вэл, – хором приветствовали его Марк и Кир, уже ожидавшие в столовой.

– Доброе, – улыбаясь, откликнулся Вэл. – Посмотрите, какая прекрасная сегодня погода! – добавил он, освобождая окна от ночных экранов прикосновением пальца к пиктограмме на краю стола.

Утро и правда выдалось замечательным: неяркое зимнее солнце, не затянутое облаками, освещая землю наполовину, свободно вставало над горизонтом. Братья Мэнси невольно залюбовались картиной за окном, отвлекшись от счастливого вида властителя, что дало ему время немного прийти в себя.

Вэл сел за стол и с нескрываемым удовольствием принялся за завтрак, который сегодня показался ему намного вкуснее, чем обычно, хотя в действительности был точно таким же, как всегда. Вэл любил завтракать в компании и был рад, что Кир и Марк сейчас рядом. Создавалась иллюзия того, чего всегда так не хватало властителю, – семьи.

Кир с нетерпением поглядывал то на брата, но на крестного: было видно, что он очень хочет что-то рассказать, но не решается. Марк по временам удостаивал его сдерживающего взгляда, после чего Кир ненадолго успокаивался. Вэл все это заметил сразу же, но не хотел ни о чем спрашивать, чтобы не разрушать купол грез, созданный сном. Он просто ел и наслаждался приятными мгновениями утра.

Сигнализация оповестила, что его ожидает на связи госпиталь. Зиги пришел в себя. Вэл, бросив завтрак, отправился к нему.

Его пытались не пустить в реанимацию, где находился Зиги. Но Вэла удержать было невозможно. Он просто отодвинул медперсонал в сторону и приказал: «Ведите!»

Зиги, весь белый, лежал на специальной кровати в таком же белом боксе. Глаза его были закрыты, на голове и теле виднелись присоединенные проводки и трубочки. Вэл подошел к нему, сел рядом и взял за руку. Зиги почувствовал прикосновение и открыл глаза.

– Зиги, как ты? – участливо спросил Вэл.

– Поживем, – слабым голосом ответил советник.

Вэл улыбнулся и пожал ему руку. В этот момент он чувствовал, что у него нет никого ближе и дороже, чем Зиги. Уже нет. Да и не было – даже когда была жива Ева, Зиги все равно оставался самым близким ему человеком.

– Ты выглядишь не очень, дружище, – пошутил Вэл. – Весь одного цвета, скучновато как-то.

– Да, есть такое, – прошептал Зиги. – Ты тоже неидеален в домашних туфлях, – добавил он, переходя на «ты» и пытаясь улыбнуться, но улыбка получилась кривой, однобокой.

Вэл испугался, решив, что это паралич, и позвал доктора. Врач осмотрел Зиги и заверил, что это всего лишь временное онемение левой стороны, которое пройдет в ближайшие дни, когда все функции полностью восстановятся.

– Боишься, что останусь кривым? – пошутил Зиги. – И не буду соответствовать тебе, прекрасному?

– Не разговаривай, отдыхай. Сам знаешь, что лучше тебя никто соответствовать не может, – заверил его Вэл самым участливым тоном, на какой только был способен. В этот момент он чувствовал к Зиги такую нежность, что ему хотелось прижать советника к груди и расплакаться. – Ты спас мне жизнь. Я твой должник до гроба. Проси, что хочешь, я сделаю для тебя все, что в моих силах.

– Ладно, – улыбнулся Зиги. – Говори мне «ты» всегда.

– Договорились. И все? – удивился Вэл.

– Этого для меня достаточно. Разве что попрошу привозить еду от моего повара. Меня еще не кормили здесь, но рисковать не хотелось бы.

Вошедший врач пригрозил Вэлу расправой несмотря на его статус и неограниченные полномочия, если он в течение минуты не покинет реанимацию по собственной воле. Советник, хотя и улыбался, сил практически не имел, и разговаривать долго для него было еще тяжело. Вэл ушел, пожав на прощание руку Зиги и пообещав скоро снова прийти. Советник уже не ответил, только моргнул в знак благодарности и согласия.

Вэл вернулся домой довольный и направился в столовую, где заканчивали завтракать Марк и Кир.

– Как состояние господина советника? – участливо спросил Марк, едва Вэл появился в дверях.

– Слава богу, он пришел в себя, – ответил властитель, и улыбка блаженного счастья растеклась по его лицу. – Мы даже немного поговорили, – добавил он бархатистым голосом.

– Отличные новости! – обрадовался Марк больше за Вэла, чем за советника. Он всегда радовался, когда видел властителя в хорошем расположении. – И мы кое-что разузнали с Киром о записях в «Сравнительных жизнеописаниях», – добавил он не без гордости.

– Можно я скажу? – нетерпеливо произнес Кир.

– Конечно, мой мальчик, – ласково поддержал его Вэл. – Если Марк позволит, рассказывай.

Марк одобрительно кивнул, и Кир на одном дыхании поведал историю о том, как он разобрался с разными почерками.

– Молодцы! – похвалил Вэл, не скрывая удовольствия и некоторой гордости за своих воспитанников. – Вижу, вы отлично работаете в команде. Молодцы!

– Спасибо, господин Вэл, – сдержанно ответил Марк. – Но я так понимаю, впереди еще большая работа. Мы только начали наши раскопки. Дальше – самое трудное.

– Да, – согласился Вэл. – Теперь нужно попытаться понять, на чем сознание Била Корна сосредоточивалось больше всего. Это возможно сделать, Марк?

– Думаю, возможно. Но на это уйдет больше времени, чем на распознавание почерков. Нужно внимательно перечитать все книги. Если позволите, я еще задержусь у вас, господин Вэл.

– Не только позволю, но и буду настаивать, – улыбнулся Вэл. – Мне хорошо с вами, – неожиданно добавил он. – Живите, пока не наскучит.

И с этими словами Вэл встал из-за стола и вышел из столовой.

Нина Корн поселилась в гостинице «Сириус» в номере высокой категории. Она не переставала удивляться событиям последних дней, так быстро и бесповоротно разрушившим привычный уклад жизни. Она не могла им сопротивляться – сопротивление чему-либо ей было несвойственно. Все происходило помимо ее воли, как необходимость, как веление властных органов, а значит, нужно было просто им следовать и ни о чем не беспокоиться. Нина знала, что дома людей, конечно, периодически ремонтируют, устаревшую или пришедшую в негодность технику заменяют – это было делом обыкновенным. Ей только показалось немного странным то, что за ней прислали правительственную машину и перевезли с вещами в лучшую гостиницу города и поселили в ней совершенно бесплатно, да еще и от работы на время ремонта освободили с сохранением полной субсидии. О последнем моменте Нина узнала через неделю, проснувшись, по обыкновению, в шесть и спустившись на ресепшен, чтобы спросить, где она может подключиться к локальной сети двадцать восьмого энгла, чтобы приступить к работе. Администратор гостиницы протянул Нине рескрипт за подписью самого Вэла, в котором выражалась личная благодарность верховного властителя за лояльность государственной власти и, сверх того, было прописано, что Нина Корн освобождается от рабочих обязанностей на время проведения реконструкции ее жилища с сохранением полного пакета обеспечения и субсидии. Администратор смотрел на Нину полным почтения взглядом, словно она была лицом, наделенным властными полномочиями. Он рассказал ей обо всем, что есть и чем можно пользоваться на территории гостиницы. Инфраструктура включала в себя центр красоты и здоровья, кинотеатр, два бара, кафе и ресторан. Потом администратор подробно остановился на режиме питания в ресторане, добавив, что, если она захочет поесть в другое время, ей доставят еду в номер. Нина поблагодарила и ушла, ошеломленная происходящим и удивляясь, почему не задала эти вопросы раньше, как только здесь оказалась. Она не могла до конца во все это поверить и даже ущипнула себя за руку, желая убедиться, что не спит.

Ее номер, расположенный на седьмом этаже, состоял из спальни, просторной гостиной и огромной гигиенической комнаты, какую она видела только в рекламных роликах телевизионных программ. Нина всегда считала, что такой роскоши в действительности не бывает – возможно, на небесах у верховного властителя или министра какого, но на дне – уж точно нет.

Она ходила босиком по розовому ковру с высоким мягким ворсом, завернувшись в пушистый халат, похожий на облако. Ее высокое стройное тело казалось совсем худым в объемном белом халате и напоминало трубочку в чашке капучино.

До завтрака еще было время, и Нина решила понежиться в ванне. Жизнь без забот была непривычна ей и поначалу ставила в тупик: чем занять себя, когда не нужно работать, готовить, мыть, убирать? Ничего не делать и получать при этом удовольствие тоже надо уметь, а Нина не умела. И поначалу она больше испытывала удивление, а не радость освобождения от хлопот. Единственное, чему она несказанно обрадовалась, так это законной возможности подольше не вставать утром – ей давно хотелось не просыпаться по сигналу, а оставаться в постели столько, сколько захочется, и видеть сны. Нина очень любила сны, но они являлись ей только в выходные, когда она спала долго, снились перед самым пробуждением или почти в момент него, когда она уже освобождалась от оков глубокого сна и оказывалась в полудреме.

Сегодня, узнав, что работать, а следовательно, и просыпаться рано какое-то время будет не нужно, Нина решила никуда не спешить и жить так, как захочется в данный момент времени. И если захотелось принять ванну в половине седьмого утра, то нужно непременно сделать это. Ощущение, что она может делать то, что хочет, и тогда, когда хочет, опьянило ее. Никогда еще прежде не была она так счастлива, а если и была, то, определенно, давно об этом забыла.

Ванна в гигиенической зоне была вырезана из перламутрового камня в форме открытой двустворчатой раковины моллюска. Каждая женщина, выходя из нее, должна была чувствовать себя Афродитой. Нина не знала ничего о древней богине красоты и экстравагантном способе ее появления на свет. Но, погрузившись в теплую, пахнущую каким-то экзотическим ароматом ванну с обильной пузырчатой пеной, она ощутила себя совершенно особенной. Нина подумала, что бог, наверное, что-то напутал, отправил не тому свою милость, что уж она-то точно ничем не могла заслужить особенного к себе отношения, тем более внимания самого верховного властителя. Ей захотелось поразмышлять о происходящем по-настоящему, осознанно. И тогда Нина сняла с запястий предохраняющие браслеты и стала ждать, когда мыслительная функция восстановится.

Но в этот раз все шло медленнее, чем обычно. Возможно, причиной тому было расслабляющее влияние ванны, возможно, что-то еще. Нина, не чувствуя нужных перемен, выбралась из пены и вышла из гигиенического блока. Пока она шла в спальню, убедилась, что нигде по периметру нет «глушилок» – так называли небольшие ретрансляторы системы облучения, с помощью которой небожители добивались снижения мозговой активности простых людей.

Глушилок не было. Решив, что периметр безопасен, Нина позволила себе расслабиться. В последний раз она снимала браслеты полгода назад, когда арестовали Била, чтобы понять и по-настоящему прочувствовать боль потери. Сразу после казни она надела браслеты, поклявшись, что никогда их более не снимет без особой нужды. Только так, оставаясь бесчувственной и в какой-то степени безмозглой, она могла выжить в условиях полного одиночества в мире, где способность мыслить приводит человека к гибели. Именно это случилось сначала с ее мужем, а позднее – с сыном.

Платон, правда, когда сделал для нее эти браслеты – своего рода «глушилки» против «глушилок» – предупредил, что слишком долгое их ношение может сделать процесс необратимым, и тогда, даже сняв их, человек не сможет полностью восстановить мыслительную функцию. Видимо, он знал, что однажды его заберут и домой он уже не вернется, поэтому над созданием браслетов работал как одержимый весь последний год жизни и закончил буквально за несколько дней до ареста. Прибор позволял сознанию Нины скрывать свою мыслительную активность от систем слежения и определения степени лояльности существующей власти. Так, по крайней мере, было задумано Платоном. Но, не будучи уверенным, что браслеты получились такими, как надо, Платон и предостерегал жену от долгого их ношения.

Нина сразу поняла, как на самом деле влияет изобретение Платона на ее сознание: браслеты не только экранируют воздействие облучающих волн, они блокирует ее способность мыслить так же, как и волны, с единственной разницей – «глушилки» лишают человека способности думать навсегда, а браслеты – на то время, пока их носят.

Нина упала на кровать, раскинув руки в стороны. Освободившись от оков, разум собирал пазл за пазлом жизненную картину, и она проявлялась багровым сполохом на горизонте забвения. Реальность тяжело и болезненно придавила сознание, и Нина, оказавшись во власти эмоций, разрыдалась. Разом встали перед глазами муж и сын и то горе, которое она так и не смогла пережить, потеряв близких навсегда. Она загнала его внутрь, надела на руки браслеты, на память – оковы и существовала все это время в беспамятстве и безвременье.