Текст книги "Мое злое сердце"

Часть вторая. 23:19

16

Я сдержала обещание, данное маме, хотя далось это мне нелегко. Все во мне бунтовало против того, чтобы нажать на кнопку звонка рядом с табличкой доктора Норда. Это было будто признание того, что я сама себя считаю сумасшедшей. «Я делаю это для мамусика», – сказала я себе, чтобы преодолеть внутреннее сопротивление. И позвонила в дверь.

Норд уже ждал меня. Вероятно, мама позвонила и предупредила его – сегодня утром, еще до того, как я встала. Я изложила доктору свою версию событий минувшей ночи, мы некоторое время сидели рядом молча, в окружении серо-песочного цвета приемной. Тишину нарушало лишь жужжание мухи, безуспешно пытавшейся проникнуть через стеклянную стену обратно в сад.

Норд поставил на столик графин с желтоватой жидкостью и налил нам обоим. Напиток пах лаймом и личи. Кусочки личи, плававшие в моем стакане, напоминали мне слепые глазные яблоки. Потому я смогла сделать лишь один глоток.

– Ну что ж… – Норд наконец-то прервал молчание. – Если это не был бездомный, забравшийся в вашу беседку, то кто же это тогда был? Кто был тот парень? И главное, куда он потом исчез?

– Не знаю, – ответила я, обреченно вздохнув. – Был ли вообще смысл мне вам об этом рассказывать?

– Безусловно.

– Несмотря на то что вы мне не верите?

Норд посмотрел на меня испытующе. Он выглядел усталым и напряженным, и я спросила себя: может быть, он спал этой ночью так же мало, как мы с мамусиком? Знает ли он о том, что у нас случилось? Наверняка он слышал шум, когда приехали скорая и полиция, хотя в толпе зевак я его не заметила. И он не пришел нас проведать, перед тем как мы с Юлианом отправились на поиски. А он наверняка пришел бы, если бы знал, что Юлиан у нас. Возможно, его вообще не было дома?

– Речь не о том, верю я или не верю, а о том, что тебе кажется, что ты видела. Возможно, там действительно кто-то был. Но не исключено, что твое восприятие обманывает тебя.

– Нет, – возразила я решительно. – В этот раз нет.

– Ах, да, твои доказательства! Щепки на полу и стертая пыль.

Я сжала свой медальон, борясь со слезами.

– Да, это доказательства. Пусть не самые лучшие, но доказательства.

– Безусловно, они для тебя таковыми являются, Дора. Но вещи не всегда таковы, какими мы их воспринимаем. Ты знаешь историю о Дон-Кихоте, боровшемся с ветряными мельницами?

– Разумеется. Почему вы об этом спрашиваете?

– Он видел в них великанов, в то время как его спутник, Санчо Панса, видел, что это всего лишь ветряные мельницы.

– Значит, вы хотите быть моим Санчо Пансой?

– В каком-то смысле да, Дора. Хорошо иметь рядом кого-то, кто поможет распознать, что реально, а что нет. Но, поскольку в этот раз ты видела не своего умершего брата, может быть и так, что парень в беседке не был галлюцинацией.

– С чего бы это?

– Видишь ли, Дора, обман чувств никогда не происходит на пустом месте. Чаще всего это лишь интерпретация информации, хранимой в нашей памяти. После пережитого шока ты начала повсюду видеть Кая, и это понятно. Эта четкая картинка жутко тебя испугала. Твое сознание не может с ней справиться. Потому оно постоянно вызывает это воспоминание, чтобы его преодолеть.

– Я знаю, – ответила я нетерпеливо, – мой прошлый психиатр мне это уже объяснял. Но скажите, к чему вы клоните?

– К подавленным воспоминаниям, о которых ты забыла. В ночь перед смертью Кая ты видела нечто такое, за что чувствуешь вину, хотя очевидной причины для этого нет.

– Это как-то связано с тем парнем?

– Человеческое сознание охотно оперирует ассоциациями и символами, когда пытается что-то вспомнить.

Я покачала головой:

– Если вы хотите сказать, что я откуда-то знаю этого парня, то это не так…

– Нет-нет, – вмешался Норд. – Я вовсе не это имел в виду. Обращаю твое внимание на описание незнакомца: чересчур большие черные глаза…

– Потому что его зрачки были расширены…

– Как у твоего мертвого брата, не так ли?

По мне пробежала судорога.

– Но… – Я не могла говорить дальше.

– Ты рассказала, что коснулась его руки и она была холодной. Как у мертвого… Это были твои слова, Дора.

– Я вовсе так не думала! – Я была близка к обмороку.

Муха в дальнем конце комнаты все настойчивее билась о стекло.

– Вправду нет? Дора, ты описала мне бледное лицо. Лицо, напоминающее персонажа триллера. Незнакомец признался тебе, что за ним гонится дьявол. Не могла ли такая картинка возникнуть из твоего подсознания? То, что казалось тебе реальным, но на самом деле было лишь видением, символом? Возможно, парень должен был привести тебя к твоим подавленным воспоминаниям?

«Волк, – вспомнила я притчу. – Он считает, что я кричу: „Волк!“»

– Дора, – доктор поглядел на меня пристально, – были ли у тебя в последние дни другие галлюцинации? Слышала ли ты или, может быть, видела что-нибудь такое, чего не могло быть на самом деле? Важно, чтобы ты была честна со мной. Только тогда я смогу помочь тебе.

Я подумала о кряхтенье утром перед кухонной дверью. О шорохах, которые слышала вчера с верхнего этажа, пока звонил телефон. О моем проклятом страхе перед внезапным звонком. Я отрицательно покачала головой. И не смогла сдержать слез – вспомнила мамины заплаканные глаза: она беспокоилась о своей дочери – о дочери, которая была одновременно ее лучшей подружкой. Это ради нее я сейчас сидела у Норда, потому что я пообещала ей это и больше не хотела доставлять ей переживаний.

Одновременно я размышляла о том, что, похоже, это никогда не закончится. Я так и останусь для всех фриком. Почему доктор донимает меня своими теориями о подсознании вместо того, чтобы просто поверить мне? Неужели я так уж много требую?

– Знаешь, Дора, по большому счету не имеет значения, существовал парень в беседке или нет. Гораздо важнее, как ты к этому отнесешься.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, – Норд наклонился ко мне, – что на первое место ты должна сейчас ставить себя. Свое будущее. Ты хочешь в сентябре вернуться в школу и готовиться к выпускным экзаменам? Это потребует от тебя энергии. Энергии, которую ты сейчас должна сконцентрировать, а не транжирить ее на погоню за призраками.

– Да не был парень призраком! Сколько еще мне вам это повторять?

Я поставила свой стакан на стол – немного резче, чем хотела. Часть сока выплеснулась через край, а глазные яблоки заплясали в стакане. Норд кивнул. Потом приблизился ко мне вплотную.

– Хорошо, Дора. Я тебе верю. Ты видела парня в беседке. И он просил тебя о помощи. Но сейчас он исчез. Никто не знает, кто он такой и куда запропастился. Факты таковы, и их нельзя изменить. Исходить надо из того, что ты реально можешь предпринять.

– Какой вывод мне следует сделать из ваших слов?

– Забыть обо всем, – сказал он, откинувшись назад на спинку кресла. – Не лезть из кожи вон, чтобы доказать всем свою правоту, а задуматься о сегодняшнем дне, ощутить собственную стабильность. Сосредоточься на этом. Это единственное, что сейчас имеет для тебя значение.

В последнем пункте я была вынуждена согласиться с доктором. Если я не задумаюсь о сегодняшнем дне, то не сдам экзамены – по крайней мере, не сдам так хорошо, как намеревалась. Поиски придется прекратить.

– Но как мне ощутить стабильность, если все во мне сомневаются? Вы помните фильм «Игры разума»? Эпизод, где герой разговаривал с мусорщиком, а жена ему не поверила, потому что в этот день не вывозят мусор? Она поверила ему только тогда, когда своими глазами увидела мусорный фургон. Точно так же ощущаю себя я. Так дальше не может продолжаться.

– Лучше не станет, если ты все силы бросишь на то, чтобы доказать свое утверждение, – сказал Норд и сел нога на ногу. – Единственное спасение для тебя – понять причину твоих галлюцинаций. Мы должны вместе пройти этот путь и выяснить, чего твое сознание таким способом избегает, не позволяя вспомнить. Пока источник твоих видений скрыт. Поэтому они неконтролируемо возникают снова и снова. Тому незнакомому юноше ты уже не можешь помочь, он исчез. Постарайся снова обрести над собой контроль.

Какое-то время его слова будто застыли в воздухе, как картины. Я увидела перед собой темную поверхность воды. На дне что-то мерцало, и это что-то внушало мне страх. Со дна поднимались пузыри, я слышала, как они лопаются, всплывая на поверхность. Затем я увидела исчезнувшего паренька на противоположном берегу водоема. Он находился слишком далеко от меня, чтобы я могла как следует его рассмотреть. Совсем как призрак.

– Как вы думаете, – спросила я, – что я скрываю от самой себя?

– Нечто, с чем ты не способна справиться в сознательном состоянии, – ответил психотерапевт, наблюдая за мной с бесстрастным лицом. – Мы должны проникнуть в твое подсознание, чтобы это выяснить.

Он взглянул на наручные часы и встал.

– На сегодня все. Мы поговорим об этом в следующий раз. Через несколько минут мне надо на встречу.

Он подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков и достал оттуда упаковку лекарства. «Нефарол», – прочла я надпись.

– Мы увеличим тебе дозировку. Вместо половинки таблетки ты с сегодняшнего дня начнешь принимать целую, не важно, утром или вечером.

Я тоже встала, взяла упаковку с лекарством и подняла ее вверх, к свету.

– Вы увеличиваете мне дозу, потому что я видела парня в саду, не так ли?

Норд сделал глубокий вдох:

– Нет, Дора, я тебе верю. Так же, как и ты, я убежден, что ты его действительно видела. Но я ведь твой Санчо Панса, не забывай этого. Так что позволь мне выяснить, где великаны, а где ветряные мельницы, хорошо? Будем придерживаться этого образа.

– Хорошо, – сказала я, со вздохом глядя на таблетки. – Если по-другому невозможно.

Норд положил мне руку на плечо, посмотрев на меня отцовским взглядом:

– Никто не желает тебе зла, Дора. Ни твоя мама, ни я, ни кто-либо еще. Мы все хотим помочь тебе.

– Я знаю. Но как бы вы себя чувствовали, если бы все вокруг говорили вам, что вы совершенно голый, в то время как вы твердо знаете, что на вас полотняные брюки и летняя рубашка? И вы ощущаете ткань собственной кожей.

– Я бы разозлился, как ты сейчас, – ответил он, глядя на меня сверху. – Вероятно, накинул бы плащ, на всякий случай взял бы таблетки и попробовал убедиться, чувствую ли я на себе ткань по-прежнему.

– Это ужасное чувство, – сказала я, направляясь к двери. – Если я не могу доверять самой себе, то кому я вообще могу доверять?

Я уже почти открыла дверь в коридор, когда Норд вдруг окликнул меня:

– Дора!

Обернувшись, я испугалась. Его вид резко изменился. Передо мной стоял сломленный и слабый человек, которого что-то сильно угнетало. Плечи доктора бессильно опали, в полутьме коридора набрякшие мешки под глазами на его моложавом лице проступили сильнее, чем обычно.

– Я хотел бы тебя кое о чем попросить, – произнес он, сглотнув. – Кое о чем личном, не имеющем отношения к терапии.

– Да?

– Речь идет о Юлиане. – Он снова сглотнул. – Я вижу, что вы с ним нашли общий язык. Это прекрасно, но… я бы попросил тебя сейчас не обременять его своими проблемами.

Сами собой мои руки сжались в кулаки.

– Что это значит? Ему не стоит иметь дела с чокнутой?

Норд взмахнул рукой в защищающемся жесте:

– Нет, Дора, что ты, я вовсе не это имел в виду. Пожалуйста, постарайся меня понять. Юлиан… он тоже переживает сейчас тяжелый период. Мы оба переживаем непростые времена. Мама Юлиана… моя жена… она умирает. Я только хотел, чтобы ты знала.

Я снова услышала, как муха в приемной доктора Норда бьется о стекло. Ее отчаянное жужжание преследовало меня еще долго после того, как я покинула соседский дом.

17

Дома я надела наушники, включила плеер на максимальную громкость и стала слушать музыку, выплескивая свои переживания на бумагу в альбом для набросков.

Я не рисовала уже несколько недель. Не только из-за того, что готовилась к контрольным, но и потому, что ощущала в голове пустоту, как только брала в руки альбом. Что-то во мне блокировало желание изливать свои мысли и чувства в виде рисунков – вероятно, то же самое, что заперло в голове мои воспоминания. Сейчас возникала лишь дикая мозаика в пастельных тонах – то, что лучше всего подходило под мое самоощущение, пока в ушах ревели Foo Figters, Nine Inch Nails и Мэрилин Мэнсон.

Спустя некоторое время дело пошло лучше, и вот я уже с удивлением любовалась своим свежим абстрактным творением. «Прекрасно, – подумала я. – Арт-терапевт из психушки точно обрадовался бы такому рисунку». Я задумалась над названием и подписала листок «Безумие». Потом покачала головой:

– Нет, недостаточно выразительно.

Я перечеркнула слово и написала жирными красными буквами: «ИДИТЕ ВЫ ВСЕ НА!..»

– Об этом мы обязательно должны поговорить, – передразнила я арт-терапевта, представив себе одутловатое лицо огромного мужчины с седыми локонами и противным фальцетом, напоминавшего мне персонажа комиксов.

Эта фантазия рассмешила меня. Я взяла рисунок и положила его в папку для эскизов. Если когда-нибудь мне доведется участвовать в выставке в какой-либо художественной галерее, я знаю, какую цену поставлю под этим рисунком: триста евро.

– Мне нужна работа, – сказала я самой себе.

Я хотела вернуть маме триста евро, которые она заплатила за ложный вызов. Хотя я была полностью убеждена, что действовала правильно.

Список вакансий из газеты с объявлениями, где мама отметила галочкой несколько предложений, принес мне мало пользы. Также я проигнорировала объявления, обещавшие четыре тысячи евро в месяц, но умалчивающие о способе их заработать. Больше я не нашла ничего подходящего. Тогда я вывела Мисс Пигги из гаража и поехала в город. Лучше поспрашивать о работе лично.

18

Два часа спустя, полная разочарования, я замерла перед павильоном кафе-мороженого – единственным местом в Ульфингене, где столики стояли на улице. Я обошла три супермаркета, два винных магазина, лавку садового инвентаря, булочную-пекарню, химчистку – нигде не требовались временные работники. Если все мои планы накроются, размышляла я, в конце концов, я могу спросить у мамы, нет ли у них вакансий. Но это был последний вариант, так как вероятность, что автомобильная фирма предоставляет работу школьникам на время каникул, стремилась к нулю. Кроме того, мне не хотелось, чтобы мама узнала. Пусть заработанные мною деньги станут для нее сюрпризом. К тому же я хотела заработать что-нибудь и для себя.

С этими мыслями я зашла в «Джелатерию Пино» – так называлось кафе-мороженое. Кондиционер над прилавком распространял приятную прохладу. Кроме парочки влюбленных, занявших столик на открытой веранде и деливших на двоих одну вазочку мороженого, в кафе было всего двое посетителей – мужчины пенсионного возраста. Они устроились за стойкой и вместе с хозяином смотрели матч на экране телевизора. Еще я увидела худого рыжеволосого парня, который клеил плакат на дверь заведения.

– О, новая гостья! – приветливо сказал хозяин при виде меня. Это был кругленький коротышка с огромными усами, говорящий с итальянским акцентом, – при виде него я подумала о морже. – Меня зовут Пино. Чем я могу быть вам полезен, белла рагацца?[8]8
  Bella ragazza – «прекрасная девушка» (итал.).


[Закрыть] Хотите чего-нибудь холодненького в такую жару? Йогурт с вишневым сиропом или страчателлу?[9]9
  Страчателла – мягкий сыр типа моцареллы с добавлением сливок.


[Закрыть]

– Нет, – ответила я, улыбнувшись так широко, как только могла. – Я ищу работу.

– Работу? – Брови Пино поползли вверх. Он улыбнулся мне в ответ.

– Да, может, вам нужен кто-то, кто убирал бы здесь или мыл посуду? Я все умею делать.

– Ми диспьяче, рагацца[10]10
  Mi displace ragazza – «мне жаль, милая» (итал.).


[Закрыть], – ответил Пино, глядя на меня из-за прилавка с искренним сожалением. – Если бы к нам заглядывало больше посетителей, у меня бы нашлась для вас работа. Но я вынужден довольствоваться тем, что зарабатываю хотя бы на хлеб для себя и своей семьи. Местные жители предпочитают покупать дешевое мороженое в супермаркете. Они утратили вкус к настоящему домашнему лакомству.

– Жаль. – Я пожала плечами: мне было бы приятно работать здесь.

– Могу я еще что-то сделать для тебя, милая?

Я слишком устала от своих поисков, и мне совершенно не хотелось ехать домой, где сама крыша давила на меня. Поэтому я заказала макиато с ореховым сиропом для поддержания бодрости и заняла место на террасе. Ожидая за столиком, я поймала себя на том, что исподтишка наблюдаю за влюбленной парой. Они вместе недавно – это ощущалось; они хихикали и угощали друг друга мороженым и взбитыми сливками. Я невольно вспомнила о Юлиане. О том, что сказал мне его отец. Теперь мне стало понятно, отчего юноша такой грустный. Это было то самое, что он прятал за своей темно-коричневой стеной. Я могла только предположить, насколько ему было плохо.

– Эй! – Чей-то голос оторвал меня от моих мыслей.

Это был парень, который только что приклеивал плакат. На вид ему было лет восемнадцать или девятнадцать, а может, и все двадцать. Он был очень худым и бледным, за исключением пары красных пятен на руках. Можно было подумать, что он никогда не видел солнечного света. Лицо усеивали веснушки, волосы на солнце отливали красной медью. Но самое интересное, что в нем было, – это глаза: они были разного цвета. Один – зеленым, другой – карим.

Парень довольно дерзко уставился на меня.

– Привет, – сказала я.

– Я так понял, ты ищешь работу?

Он присел за мой столик, взял с моего блюдца печенье и как ни в чем не бывало принялся жевать.

– Меня зовут Дэвид, – представился он. – Возможно, я могу кое-что для тебя сделать.

Он пытался казаться крутым. Но, как по мне, был типичным деревенщиной.

– Ну и как тебе мое печенье – вкусное?

– Ничего, – ответил он, взглянув на него оценивающе. – У нас в кафе тоже такое продается. Моим родителям принадлежит открытый бассейн. Могу у них спросить, не найдется ли для тебя работы. Нам часто требуется помощь.

Я уставилась на него с удивлением:

– Как, здесь, в Ульфингене, есть открытый бассейн?

– Конечно, – подтвердил Дэвид, продолжив уничтожать мое печенье. – Не самый большой в округе, но из-за жары там сейчас настоящий ад. Ну как, согласна? Моя машина здесь неподалеку.

Он указал на зеленый фургончик, на боку которого красовалась надпись: THE BARLOWS. Мне вспомнился баннер, который мы с мамой видели по дороге в Ульфинген, неподалеку от места аварии автобуса. Не такой ли плакат повесил сейчас Дэвид на дверь кафе?

– Ну как? Ты что, язык проглотила?

– Я не сажусь к незнакомцам в машину, – неожиданно для самой себя ответила я.

Дэвид смущал меня. Возможно, потому что я не могла решить для себя, какого он цвета. Я склонялась к цвету яичной скорлупы, то есть молочно-белому, с примесью розового. Но это противоречило его уверенной манере держаться. Все мы носим маски. Пожалуй, это самое важное, что я почерпнула от своего арт-терапевта с седыми прядями. Но Дэвид был в какой-то неправильной маске, она не подходила ему, потому что сквозь нее проглядывала беззащитность.

Даже если он догадался, что я о нем думаю, он никак это не показал и лишь широко улыбнулся:

– Ты что, решила, что я хочу тебя украсть? Вовсе нет, дорогуша. Так что подумай над моим предложением.

Он поднялся и положил передо мной на стол слегка помятый флаер. Я прочла:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

АТЛАНТИДА

НЕЗАБЫВАЕМОЕ ОЩУЩЕНИЕ СВЕЖЕСТИ ДЛЯ ВСЕХ, ОТ МАЛА ДО ВЕЛИКА!

ОТКРЫТЫЙ БАССЕЙН С ПОДОГРЕВОМ.

ЕСТЬ ЛЯГУШАТНИК ДЛЯ МАЛЫШЕЙ.

ВРЕМЯ РАБОТЫ – С 15 МАЯ ПО 15 СЕНТЯБРЯ.

Ниже были указаны адрес и телефон.

– Буду ждать тебя в пять у входа, – сказал Дэвид, надевая большие солнечные очки, подходившие ему еще меньше, чем самоуверенный вид. – Не опаздывай, хорошо?

Не дожидаясь ответа, он зашагал к фургону, ловко запрыгнул в него, завел мотор и умчался. Из его радиоприемника донеслись Foo Fighters[11]11
  Foo Fighters – американская рок-группа.


[Закрыть]. «Странный парень, – подумала я. – Но в музыке разбирается».

– Осторожнее с ним, – заметил Пино, вдруг оказавшийся радом со мной; я не слышала, как он подошел.

– Вы с ним знакомы?

– Да. Его родителям принадлежит открытый бассейн. Они приятные люди, но их сын… – Он наморщил лоб и повертел пальцем у виска. – Если бы меня спросили, я бы сказал, что этот юноша – паццо[12]12
  Pazzo – «сумасшедший, псих, чокнутый» (итал.). Пацца – то же самое в женском роде.


[Закрыть]. Лучше не иметь с ним дел. – Хозяин снова мне улыбнулся. – Не хочешь еще порцию свежего мороженого?

Чуть позже я стояла около Мисс Пигги и рассматривала флаер. Времени было два часа пополудни, у меня оставалось три часа времени. К черту сомнения. Паццо он или нет, мне нужна работа. К тому же и я ведь в некотором роде пацца.

19

Еще издалека я услышала галдеж детей и болтовню взрослых на берегу бассейна. Это был приятный шум, напомнивший мне о начальной школе и о каникулах – светлые, радостные слова! – с мороженым, картошкой фри, хлорированной водой, солнцезащитным кремом, бронзовой кожей и смехом. Позднее, когда я с одноклассниками перешла в гимназию, мы чаще стали встречаться на берегах озер в окрестностях Фаленберга, где можно было организовать тусовку, послушать громкую музыку – так, чтобы это никого не беспокоило. Там мы казались себе гораздо взрослее, чем по соседству с лягушатником. Мы – это я, мои подруги и мальчишки. Те, кто больше не хотел иметь со мной дела и из-за кого я теперь чувствую неуверенность, общаясь с другими. Теперь я вынуждена учиться общаться заново.

Было почти пять, когда я добралась до «Атлантиды». Я вся вспотела, хотя ехала на велосипеде с обычной скоростью. Утро превратилось в удушающе жаркий день. Солнце безжалостно пекло с почти безоблачного неба, температура была не меньше тридцати. Даже легкий ветерок, шевеливший вершины елей у кассового павильона, не освежал. Стояла тяжелая духота, и при каждом вдохе казалось, будто воздух можно есть.

Бассейн находился за городом. Он был не слишком большим, но отсюда открывался живописный вид на долину и холмы, которые мы с мамусиком миновали по дороге сюда. Вдали я могла различить поверхность озера. Оно отражало солнечные лучи, подобно гигантскому синему зеркалу. Я обошла группу детей, спешивших к бассейну со своими рюкзаками, надувными матрацами, пляжными ковриками и волейбольными мячами. Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Это был Дэвид.

– О, ты, оказывается, сверхпунктуальна!

Он улыбнулся и протянул мне банку диетической колы, предварительно открыв ее.

– Хочешь?

– Да, спасибо.

Холодная кола приятно освежала. Мне показалось, что при каждом глотке я слышу шипение.

– Я знал, – сказал Дэвид, улыбнувшись еще шире.

– Что я приду?

– Это и так было понятно. Нет, имею в виду, знал, что ты любишь диетическую колу. Нет сахара, здоровое питание и тому подобное. Как тебя все-таки зовут?

– Дора.

– Ух ты! – воскликнул он. – Прикольное имя. Между прочим, оно тебе идет.

– Спасибо предкам, – сказала я, пытаясь сдержать отрыжку, поскольку я слишком поспешно выпила колу.

Дэвид заметил это и рассмеялся. Я тоже не смогла удержаться. Утихнув, я взглянула на Дэвида испытующе.

– Скажи, ты это серьезно, насчет работы?

– Разумеется, а ты как думаешь? Пойдем.

Он взял меня за руку и повел к узкой входной двери. Около кассы толкались дети, просовывая в окошко мелочь. Кругом было полно народу. На берегу подстилки лежали так тесно, что касались друг друга. Тут же, рядом, играли на песке любители пляжного волейбола. В воде тоже яблоку было негде упасть. В лягушатнике плавали детишки с кучей плавательных кругов и больших мячей.

Я следовала за Дэвидом по асфальтированной дорожке мимо душевых и кабинок для переодевания. Мы подошли к маленькому строению с вывеской «Смотритель».

– Подожди здесь. – Дэвид вытянул свою тощую шею и стал похожим на веснушчатого птенца. – Пойду посмотрю, где отец.

– Окей, – кивнула я, встав в узкой тени от дамской кабинки для переодевания.

Здесь жара была вполне терпимой, в двух же метрах от меня воздух над асфальтом едва ли не плавился. Я проводила взглядом Дэвида, скрывшегося в толпе.

– Ванесса! – закричала какая-то женщина неподалеку от меня. Она стояла на своей подстилке и оглядывалась, заслонив рукой глаза от солнца.

Рядом с ней сидел мальчик не старше года, в своей большой соломенной шляпе напоминавший боровик. Он держал в руках тюбик крема для загара и безуспешно старался отвинтить крышечку.

– Ванесса-а-а-а!

На крик прибежала девочка лет тринадцати. В ее коротких темных волосах сверкали капли, а губы стали почти такими же синими, как ее купальник.

– Где тебя носит? – накинулась на нее мать. – Полчаса прошло, уже почти пять. Я тоже хочу наконец поплавать.

Она показала на маленького мальчика, что-то пробубнив, Ванесса что-то ей ответила, но я не смогла разобрать слов. Потому что эта мать, маленький мальчик и его сестра пробудили во мне воспоминание. В мареве жаркого летнего дня я увидела коридор нашего прежнего дома. Бросив взгляд в прошлое, мне показалось, что…