Текст книги "Тайны расстрельного приговора"

Qui sine peccato est?[2]2
  Кто без греха? (лат.) – вопрос Спасителя, Иисуса Христа.


[Закрыть]

Боронин по обыкновению вяло поздоровался, не поднявшись, не подав руки, кивнул вошедшему Максинову на ближний стул и снова ткнулся головой в бумаги. Нежелателен ему был внезапный визит генерала милиции, весь его вид подчёркивал это.

– Ну что опять как с пожара? – буркнул он, морщась. – Чем огорошишь?

– И не говорите, Леонид Александрович, – живо отозвался генерал, будто всего этого не замечая, – по пустякам беспокоить не стал бы.

– Вечно ты с проблемами.

– Виноват.

– Докладывай, чего уж, – первый секретарь обкома партии тяжело поднял невыразительные, мёртвой мутью затянутые глаза. – Конечно, виноват, раз сам справиться не можешь.

Когда-то генерал ему был симпатичен, бывали времена, даже радовался: удачлив, заряжал надеждами и бодростью, которая била ключом. Боронина к таким людям тянуло, он будто черпал энергию и оптимизм от таких молодцов – права природа, действует закон о единстве противоположностей. Но это было давно, перед назначением генерала на должность начальника областной милиции. Тот как раз из-за границы вернулся, где обрёл лоск международного спеца, йеменскими кривыми ножами да бронзовыми бляшками кабинет обвешал и поражал знакомством с военными людьми высокого положения. Других кандидатов на вакантную должность, конечно, не нашлось. Одним словом, поразил всех боевой генерал; он, первый секретарь обкома, вопреки собственным принципам, даже начал подумывать сойтись с Максиновым поближе. Председатель областного Совета, его замы – всё не то, мелочь, а генерал привлекал неограниченными возможностями. Во-первых, он знал обо всех похождениях вертящихся вокруг секретаря «шишек», был в курсе всех затевающихся интриг и вовремя упреждал его, а главное – держал язык за зубами, был чрезвычайно предан и за мелочовкой к Боронину не бегал, умело решая проблемы сам, не в пример облисполкомовским ябедникам и лизунам. У Боронина к тому времени закавык накопилось, скрывай не скрывай, а уже и в народе о них поговаривать стали. Сыновья от рук начали отбиваться, у самого глаз не хватало, а жену балбесы с малолетства не признавали. Особенно старший, Николай. Учиться не хотел, настоящего дела знать не желал, а повзрослев, вообще запьянствовал, по кабакам с дружками шастать начал. Чего только не выдумывал, какие хитрости не предпринимал Боронин – как об стенку горох! Из ресторанов и кафе сына полуживым привозили тайком; отчаявшись, жена начала скрывать от него мерзкое поведение сынка. Вот и решил он отдать пакостника в железные тиски милицейского генерала. Там дела пошли на поправку, но скоро донесли ему молву, что и на службе недоразумения начались, прогуливать стал сынок: уходил в запои, в медвытрезвителях гостил, но генерал всё скрывал…

Из-за этих бесовских выходок детей Боронин сам угодил бы под влияние Максинова, вовремя из Москвы старые товарищи подправили, подсказали: с милицией дружбу водить нельзя, даже с закадычными друзьями; обязательно влипнешь в грязную историю. Сами по уши в дерьмо залезут и тебя потащат. За примером далеко ходить не надо. Вон, у Генсека, у самого Леонида Ильича неприятности с чего начались?!. Министр внутренних дел Щёлоков подкузьмил. Тот его из мухосранского Днепропетровска в столицу вытащил, в хоромы Кремля ввёл, в высший, так сказать, государственный и политический эшелон власти, а он в ответ Леониду в шляпу наклал! Только так ситуация и выглядит!.. Боронин передёрнул плечами, будто у самого по спине это самое дерьмо потекло: лишь ленивые теперь не ехидничают по этому поводу в верхах, а внизу, в толпах людских – пересуды да анекдоты. Теперь уже про вражду Щёлокова с Андроповым, председателем КГБ, сплетни загуляли, министр сразу дал повод – лишь переехал в столицу, вселился не куда-нибудь, а в дом на Кутузовском проспекте, где жил Генеральный секретарь ЦК, ни один выезд на охоту с Брежневым не пропускал, а Андропов весь больной, ему не за кабанами гоняться и водку хлестать, из больничных палат не вылезал, но в ответ раскопал уголовное дело на Галину, дочку Генсека, заподозрил её с любовником-цыганом в хищении бриллиантов у знаменитой дрессировщицы!.. Это при живом-то муже, заме Щёлокова – Чурбанове!.. Тот, конечно, чурбан чурбаном и есть, подол за ней только и носил, но он же зам-министра всей милиции страны!.. Как тут анекдоты не сочинять?!.

Думая о своём, Боронин слушал генерала вполуха, тот, хотя и примчался с неизвестным чепэ, а начал с обычной околесицы – рассыпался по поводу очередного снижения преступности, липового, конечно, но бросал дифирамбы проведённой недавно партийной конференции, активу и другим партийным мероприятиям, будто это и спасло…

«Изменился генерал, – молча наблюдал за ним секретарь, – засосала его чиновничья гниль, куда делись пыл и смелость называть вещи своими именами, выворачивать на вид недостатки, враньё в работе подчинённых?.. Или сам начальником стал, поэтому вынужден их прятать?.. Раньше не был таким… А теперь веру потерял… Случилось это не сразу, с того трагического случая…»

Боронин вспомнил зимний ненастный день, кажется, выходной, когда сообщили ему о происшествии на дороге – разбились в автоаварии два брата Максиновых, один – гражданский чиновник, второй – начальник областной милиции. Сообщил ему об этом прокурор области Игорушкин, он и послал своих людей вести следствие.

– Живы? – только и спросил Боронин.

– Один, – Игорушкин заметно волновался. – Евгений Александрович от госпитализации отказался, а брат скончался по дороге в больницу.

– На охоту ездили? – зло выкрикнул Боронин. – Напились в зюзю, наверное?

– Возвращались с подлёдной рыбалки. На двух «Волгах».

– Оба за рулём?

– Неизвестно, – тише ответил прокурор. – Вот, посылаю своих на место.

– Поторопись. Доложишь, как ясность будет. Прикажи, чтобы звонили сразу…

Но милицейские всё же обогнали прокурорских; когда прокурор-криминалист прибыл на «тарантайке», так, посмеиваясь, называли повидавшую многое машину передвижной лаборатории, грузный следователь милиции, заканчивая писать протокол, подтрунил:

– На санях надо было, по льду. Тогда бы прилетели как на крыльях.

До конца следствия так и держалась версия: возвращаясь, братья затеяли гонки на скользкой дороге, оба трезвые, Максинов за рулём не сидел, управлял шофёр. И в суде шофёр всё взял на себя – брат генерала решил обогнать их машину, но занесло на гололёде и закувыркалась его машина с бугра, покойником вытащили. Максинов клялся Боронину в том же, но народу рта не запечатать, подчинённые генерала и разболтали, что решили братья погоняться сильно выпимши, поэтому ни тот ни другой не справились с управлением, Максу повезло больше: хотя и его машину перевернуло, он уцелел. Из Москвы понаехали с проверками, но приговор суда состоялся, быстренько осудили шофёра условно, а генерал позаботился о семье погибшего. Боронина тоже посетили, поинтересовались его мнением насчёт генерала. Тот сослался на приговор – точка поставлена правосудием, а по службе Максинов показателями славен, в министерстве об этом известно без него.

Вот после этого Боронин и остыл к генералу. Приказал, чтобы бегал к нему меньше, поскольку занят первый более важными делами, да и генерал не дурак – почуял затаённые неприязнь и недоверие. Долго переживал Максинов. Словно загнанный зверь, обложенный капканами, ждал коварного удара, знал – Боронин привык верить людской молве, червоточину скрыть так и не удалось, а обманувший раз навсегда терял доверие секретаря. Боронин перестал ходить в Управление милиции на итоговые совещания, что прежде себе никогда не позволял, свалил все криминальные проблемы на плечи секретаря помельче, а затем вовсе на заведующего административным отделом Вольдушева. Тот мужик крепкий, понятлив с полуслова, справлялся…

Боронин оторвался от бумаг. Максинов заговорил о серьёзных вопросах, оценивая работу милиции по охране рыбных запасов. Сыпал цифирью: сколько задерживается расхитителей и браконьеров, сколько изымается тонн рыбы и икры…

– А икру-то куда деваете? – перебил секретарь и напрягся.

Генерал оживился: «Слушают его всё же в ставшем неуютном кабинете», – но почему-то побледнел, что не скрылось от секретаря.

– Вы же знаете, Леонид Александрович! – продолжал генерал как можно непосредственней и с явной обидой. – Из-за того, что столичные санитарные службы не дают заключений о возможности реализации изъятой икры населению, уничтожают её мои ребята. Сколько тонн за сезон губим! И никто ответственности на себя не берёт дать разрешение продавать её в магазинах! Перестраховщики чёртовы! Головы бы им оторвать!

– Что так?

– Мои ребята в один голос твердят, что икра хорошая. Вполне съедобная. Браконьеры ею торгуют. И население наше, и туристы московские пользуются, ни один не умер, не заболел. Ну пронесёт того или другого иной раз. Так у нас понос и дизентерия сплошь и рядом. До сих пор водопроводов в отдалённых районах как не было, так и нет…

– Ты о своих проблемах больше бы беспокоился, – тихо, но жёстко осадил говоруна секретарь. – Обком партии и облисполком решают эту задачу, и население отдалённых мест области скоро забудет о временных неудобствах.

– Виноват, Леонид Александрович! – опомнился Максинов. – Увлёкся. Санитарная служба проклятущая в башке сидит, не поддаётся на уговоры. А икру губят.

– Уверен, что уничтожают её твои хитроумные работнички?

– Актируют. Всё, как положено. Комиссионно оформляют с понятыми и с теми же санитарными врачами. Без их заключения ни-ни! Закапывают в землю подальше от населённых пунктов. Жгут. Да я же вам докладывал, – генерал забеспокоился.

– И жгут даже? – не заметил его замешательства секретарь.

– В печах.

– Горит?

– Кто?

– Икра-то?

– Ещё как!

– Проверял?

– Не понял? – опешил генерал.

– Проверял, говорю, икру действительно твои работники уничтожают?

– Нет, – растерялся генерал.

– Проверь. Тогда знать будешь. Сними на фотоплёнку, а потом доложишь, – голос Боронина бил в самое сердце генерала. – А то опередят тебя.

Максинов позеленел, обмяк на стуле:

– А вам откуда известно, Леонид Александрович, о проверке?

– Не дремлем.

– Мне на днях доверенный человек из главка сообщил, – мямлил Максинов, потерявшись, – а вам, оказывается, давно всё известно…

– Голову не ломай попусту, – перебил Боронин, – откуда, да почему? Тебе какая разница? Выкладывай, зачем пришёл?

– Ну как же, Леонид Александрович… – заёрзал на стуле Максинов. – У меня оперативная информация. Я толком-то ничего и не знаю. Источник доложил, что послана в область проверка. Тьфу! Что я говорю! Может, в другой кабинет перейдём, Леонид Александрович…

– Что?

– Удобно ли у вас в кабинете?.. О таких вещах?

– Вот она милицейская душа! – выругался Боронин. – Себе давно верить перестал и нас подозреваешь! Нет прослушки у меня в обкоме партии! Не было и нет!

– Я не сомневался, Леонид Александрович, – смутился генерал. – Я так… Насчёт иной… свободной обстановки…

– Какая ещё тебе иная обстановка понадобилась! Ты чего мелешь? – Боронин сорвался, хотя никогда не позволял истерик, наоборот, все знали, чем пуще был его гнев, тем тише становился голос. Ужасные слова провинившемуся: «Сдай партийный билет», – он произносил почти шёпотом, в мёртвой тишине. И все цепенели.

Бледный генерал подскочил на ноги, а Боронин вцепился обеими руками в стол так, что выступили жилы.

– Виноват, товарищ первый секретарь обкома партии! – почти выкрикнул генерал. – Неправильно выразился.

– Совсем свихнулся, – после длительной паузы, встав и отходя к окну, буркнул Боронин. – Забываешь, где находишься.

– Виноват, товарищ первый секретарь!

– Что заладил одно и то же?.. Садись… Продолжай… Откуда, говоришь, весть?

– Из ведомства Андропова, – заёрзал на стуле тот. – По старым каналам.

– Не будет у тебя скоро никаких каналов. Ни старых, ни новых, – резко оборвал его Боронин. – Андропов – это тебе не Семичастный, про пустые проверки, заканчивающиеся показушными хвалебными рапортами да застольными пьянками, забудь! И на меня не надейся. Другие люди в главк пришли, в ЦК партии тоже ералаш, да и не собираюсь я твоих шельмецов защищать!..

Генерал не поднимал опущенной головы, лишь скрежетал зубами.

– Ну как же, Леонид Александрович, – едва выдавил он. – А Думенков? Иван в Москве позиции имеет…

– Забудь про Ивана. Андропов и носа не даст ему сунуть в эти дела. Тем более сейчас, когда завязалась эта катавасия. Про операцию «Океан» наслышан?

Генерал вытянулся, качнув головой.

– На личный контроль Андропов взял и расследование дела на заворовавшегося директора нашего рыбзавода! – топнул секретарь ногой. – Я в дурацкой ситуации оказался: партбюро назначил, готовился сам лишить партбилета прохвоста, а Андропов опередил, в каталажку его законопатил вместе с партбилетом. Дал понять, что обрубит руки всем, кто защищать вздумает или дорогу перебегать. Когда это было, чтобы арестовывали таких людей с партбилетом в кармане?! Будь ты трижды чекист?.. А ты на Ивана в Москве надеешься… он же хозяйственник… путёвку тебе за границу достать сможет, а в остальном… – Боронин вяло махнул рукой. – Поезд ушёл. Ты лучше откройся, чего сам перепугался?.. Что натворил, генерал?

– Проверка секретная, Леонид Александрович.

– А какой же ей быть?

– Ну… Никто ничего в нашем министерстве толком не знает.

– Ещё бы! Станет Андропов докладывать Щёлокову?.. Так и скажет, что полез дерьмо выгребать у его подчинённых? Ну, ты, брат, фантазёр, оказывается! Или идеалист? Проверься у своих лекарей, – и опять махнул рукой. – Впрочем, у них правды не найти, у тебя там все – кто брат, кто сват…

– Виноват, Леонид Александрович, – буркнул генерал. – Разберусь.

– Поздно разбираться. В другом месте пожар, а ты не заешь, где и как тушить.

Максинов подавленно переминался с ноги на ногу.

– Сядь, – скомандовал секретарь. – Что конкретно известно о проверке? От кого?

Максинов замялся, опустил бегающие глаза.

– Говори, говори. Я сравню со своими данными. Ты же понял, что мне звоночек тоже был, но не из деревни Сукино.

– По распоряжению Андропова сформирована специальная бригада отборных чекистов, – неуверенно начал генерал. – Их задача внедриться в милицейские подразделения и выявить лиц, связанных с расхитителями рыбы ценных пород и чёрной икры.

– Давно пора. С коррупцией только так.

– Мелкие их группы отправятся контролировать провоз икры теплоходами и поездами…

– Облава настоящая! – хмуро поёжился секретарь, словно его обдало холодным ветром.

– Свои на своих пошли! – взвизгнул генерал. – Это же война начнётся!

– Заблуждаешься, – хмыкнул секретарь. – Андропов давно объявил войну вашему министру. Пощады не ждите. И ты забыл, что ваши балбесы сами начали, вспомни – на железной дороге майора КГБ отправили на тот свет. Кто ж такое простит?

– По пьянке там всё получилось, да и сурово наказал всех министр, – оправдываясь, затараторил генерал.

– Ложь! – ударил ладошкой по столу секретарь обкома. – Всё к тому шло, распустил Щёлоков вашу братию и вы хорошо это знаете. Чуткие носы у крыс! – Боронин поморщился и резко сменил тему. – Ты мне скажи, были какие-то происшествия на туристических теплоходах?.. Задержания с икрой в поездах?..

– Такого добра хватает, – уныло опустил глаза генерал. – Десятки задержаний за сутки только на поездах.

– Икра?

– И рыба, и икра.

– А на реке?

– Здесь больше, но недавно случай был, – запнулся генерал. – Не успел вам доложить. Пропал пассажир с теплохода на подходе к городу, а чрез несколько дней его труп обнаружили близ острова Безымянный.

– Это ж дикий пляж, – возразил Боронин. – Никак до него руки не доходят, а ведь там весь город, считай, купается.

– Труп сброшен с теплохода, – тише добавил генерал. – Обнаружены признаки насильственной смерти. Ударили старика по затылку.

– Личность установили? Причины?.. – зло вскинулся секретарь.

– Проверяем… Пока нет ничего, но команда этого теплохода уже попадалась с провозом икры. Судили отдельных…

– Разбирайтесь! – Боронин нервно дёрнулся. – Да подгони своих с убитым. Астраханец?

– Похоже, турист. К нам ехал. Загвоздка в том, что ни вещей, ни документов в каюте не обнаружено, а человек пожилой по описанию. К тому же шум был на верхней палубе, откуда и сбросили тело. Есть подозрения, что прознал каким-то образом потерпевший про делишки команды. Но теплоход перевернули вверх дном мои ребята, однако ничего найти не удалось. Если и везли икру, то успели сгрузить где-то на берег, прежде чем в городе причалить.

– Лично докладывай мне о розыске! И ежедневно!

Боронин снова тяжело встал, опять отошёл к окну, распахнул его. Горячий воздух, ворвавшись в кабинет, не освежал. Засиделся он с этой бестолочью, а ведь когда-то казался тот мудрым и с виду – седой весь, мундир в орденах, слепят блеском, сияют… В висках стучало, словно от удара, разболелась голова, и Боронин начал ладонями массировать затылок. В спину генерал твердил о мерах, предпринимаемых по розыску, о рейдах по пресечению провоза запрещённого продукта на теплоходах и в поездах…

«Что он орёт-то? – подумал Боронин. – Раньше за ним не замечалось… Нет, с трибуны он всегда орал, его жесты, жёсткие реплики, резкие хлопки ладонями в нужных местах на совещаниях когда-то нравились. Стакан с водой вздрагивал, начальники райотделов под столы лезли, так никли их головы, менялись лица высоких приглашённых. Боялись генерала… Но это тогда и там, на разносных докладах, а здесь?.. У него в кабинете?.. Чего он долбит монотонным голосом?.. Почему все милицейские и армейские чиновники все орут, словно с глухими общаются? Вот прокурор области Игорушкин никогда в этом не замечался. Ведёт себя ровно в любой ситуации, даже когда о неприятных вещах говорит. Наоборот, понижает тон… О чём бубнит генерал?..»

– Насколько точны ваши догадки? – перебил его Боронин. – На чём базируются вообще ваши версии? Не улавливаю мысли.

– Были показания художника, подружившегося с ним на теплоходе. Тоже старика. Меняет он их то в одну, то в другую сторону. Боится или ещё чего… прока никакого.

– Плохо!

– Сообщение к нам значительно запоздало, – начал оправдываться генерал.

– Вполне возможно, что люди Андропова, эти, как вы их назвали, «группки» уже у нас в области. – Боронин костяшками пальцев постучал по подоконнику. – У вас под носом, генерал. На вашем месте я бы поторопился воспользоваться другими каналами.

– Не понял?..

– Слетай к Юрию Михайловичу, – металл прорезался в голосе секретаря обкома, – пусть замолвит за тебя министру, а то и тестю поклонится.

– Вы о Чурбанове?! – округлил глаза генерал.

– Думаю, пора, – невозмутимо продолжал Боронин. – Ничего зазорного нет. Зря, что ли, ты их поил, кормил? Свеж в моей памяти приезд самого министра к нам, надеюсь, не забыл и ты его выступление на партактиве области?.. – он ухмыльнулся. – А Чурбанов, слышал я, регулярно тебя посещает… Сдружился с ним?

– Что вы, Леонид Александрович! – замахал руками генерал. – Злые языки! О каждом его визите я вас регулярно информирую. Да вы, Леонид Александрович, сами его встречали.

– В последний визит он ко мне не заехал, – резко возразил Боронин.

– Так сразу по колониям махнул. Я не стал вас беспокоить. А в другой раз вас в области не было. Вы в Москве занимались, я звонил…

– Не помню…

– Точно, Леонид Александрович. Карагулькин подтвердить может. Я через него ваш телефон в Москве отыскал.

– Возможно. Забыл.

– Так как же, Леонид Александрович? – осмелел генерал.

– Ты о чём?

– О людях… из Москвы… О проверяющих… Лететь мне в столицу?

– А чего испугался? Самому давно надо было тайную проверку среди своих работничков провести. Повыгонял бы дураков, жульё и крохоборов. Мы бы орден тебе дали. На повышение пошёл бы. О Москве-то мысли не появлялись? Небось приглашал Чурбанов в столицу? Или Щёлоков к себе звал?.. Не скучно у нас в провинции-то?.. Не засиделся?..

Не сказав больше ни слова, Боронин не повернулся от окна, молчал сердито, пока за генералом не закрылась дверь. Все прощальные слова, обещания и заверения генерала принял в спину. Это был удар ниже пояса с его стороны. Он его сделал сознательно и вполне решительно, и генерал покрылся липким потом…

Провинциальные забавы

Игривый солнечный лучик, умело управляемый ловкой рукой кучерявого шалуна из окна второго этажа, выхватывал смазливые личики среди бегающего внизу во дворике персонала женского пола и жалил глазки избранным. Одни смущённо прыскали в кулачки и, отворачиваясь, спешили убежать. Другие откровенно жеманничали и грозили в ответ пальчиками. Поумней не торопились увёртываться и обнадёживающе кокетничали. Было с кем! Секретарь обкома Михаил Карагулькин, явно засидевшийся в холостяках красавец, с утра развлекался зеркальцем помощницы Оленьки, усевшись в расстёгнутой до чёрных волос на груди белоснежной рубашке на подоконнике собственного кабинета.

– Ну что вы, Михаил Александрович, – капризничала за спиной игривым голоском бледнолицая длинноногая Оленька. – Отдайте зеркальце. Как вам не стыдно.

– Стыдно, если завидно, – дразнил её неугомонный баловник, смеясь. – Какая красота за окном, Оленька, жить-то как хочется! Бери пример с девчат!

– Закатит тебе Борона штаны за твои проделки, Михаил, да всыплет по первое число! – На пороге кабинета стоял вечно хмурый Лев Вольдушев. – Не исправить тебя, старый ловелас.

Зав административным отделом бесцеремонно плюхнулся на кожаный диван и полез в карман за сигаретами.

– Бороны сегодня весь день не будет, – беспечно болтал ногами Карагулькин. – Я вчера перед вылетом из столицы звонил, он меня предупредил. По колхозам отправился. С молоком, говорит, проблемы начались в хозяйствах. Думает бюро обкома собрать, как вернётся.

– Вчера прилетел?

– Ага.

– Как в столице?

– Обычная свистопляска.

– Ты сколько там был?

– Неделю почти торчал.

– Везёт…

– Не скажи. Что задумал сделать – всё впустую. Не выгорело.

– Что новенького разнюхал?

– Гудит мегаполис… Но вы и без меня всё знаете не хуже.

– Не скромничай.

– После смерти Суслова и Цвигуна Ильич с койки так и не подымается. Кириленко с Черненко тоже в больницы упаковались. На носу пленум по продовольственной программе, ребята в ЦК с ума сходят, доклад готовят вслепую…

– Ну, доклад сварганить – беда небольшая, они ж этим всегда занимались, – не унимался Вольдушев. – Ты мне откройся, действительно Цвигун застрелился сам или брешут, как обычно. У нас тут такое трепят!

– Застрелился, Лёвушка, застрелился сам, – беспечно откликнулся с подоконника приятель. – А куда ему деваться было? Он же с главным поручением Лёни не справился; следил, следил за похождениями его дочки да так и проглядел, старый пердун, а ещё партизан, книжечки про тайную слежку пописывал! Его страх пробрал, бросился он к «серому кардиналу» за советом, только и дедушка Суслов в штаны навалил, не хватило смелости за Галину перед Андроповым заступиться. Вот и кончились оба – Цвигун шлёпнулся из пистолета, а Суслов за неделю на койке отошёл.

– А за ними Брежнев в лёжку?

– Ильич слёг по другой причине. Накануне в Узбекистане вручал республике орден за хлопок, узбеки его второпях сколоченный авиационный завод смотреть уволокли. Тот, как чуял, отнекивался до последнего, но от Рашидова разве отвертишься, вот и рухнули на Ильича стропила, не выдержав забравшихся на них любопытных. Если бы охранник не прикрыл собой, каюк бы нашему Генсеку.

– Да, дела… – поёжился Вольдушев. – Ты языком треплешь, а у меня всё нутро захолонуло.

– Все там будем, – отмахнулся приятель. – Только в разное время понесут, да и отлегло у меня уже, хотя скребло поначалу… Откуда толпе известно становится, не пойму. Андропов, когда Цвигун застрелился, запретил милицию вызывать. Чекисты занимались проверкой сами. Но как ни скрывали, наружу прорвалось. Столица гудит, слухи грязные… После Цвигуна Георгий Карпович Цинёв стал первым заместителем председателя КГБ, раньше он отвечал за 9-е управление – охрану членов политбюро, генерал армии, близкий друг Брежнева, вхож в его семью, но тяжко и ему. Андропов в своих руках все нити держит. Каждый у него, как петрушка вертится, только дёрнет.

– Неужели всё так плохо?

– Хуже не придумать.

– А наши вопросы?

– Какие, Лёвушка? – ухмыльнулся Карагулькин, лицо у него вытянулось, стало похожее на лисью мордочку. – Не понял тебя.

– Ну, не прикидывайся, Михаил.

– Нет. Просвети. О чём ты? – Карагулькин не спускал с приятеля глаз.

– Ладно, – отмахнулся тот, – не хочешь, не говори. Максинова ещё не видел?

– Докладывала секретарь, что звонил генерал. Не до него мне.

– Рвётся. Мне надоел, просил, чтобы организовал встречу с тобой.

– Прижало, значит, его.

– Да уж, – горько вздохнул Вольдушев, – набралось…

Вольдушев был одногодком весельчака-приятеля, но выглядел на десяток лет старше. Курагулькин в обкоме командовал многим, но прежде всего рыбной промышленностью, а Вольдушев отвечал за милицию, прокуратуру, суд и другие силовые структуры, занимавшиеся преступностью и прочей нечистью, поэтому один был до бесстыдства розовощёк, а у второго постоянно чернело под глазами, не отмывалась никотинная желтизна на пальцах, раньше времени морщины избороздили щёки. Как ни пыжился Лев, как ни старался выпячивать грудь, втайне от всех притащив в кабинет десятикилограммовые гантели, вид его был измождённым. Но его уважали в отличие от Карагулькина, хотя тот никого не обижал, не подсиживал, не лизал задниц начальству.

– Слушай, Лёва, у вас с Каряжиным, с нашим отцом парткомиссии, приятные дела бывают?

– Горьки твои шутки, аки слёзы, но правдивы.

– Что это ты по-монашески заговорил?

– Порою завыл бы от забот.

– Вот так всегда, – спрыгнул на пол секретарь, застегнул рубашку, накинул пиджак. – Не успеешь в кабинет войти, а тебя с порога лопатой норовят. Оленька, нам бы со Львом Андреевичем кофейку!

Оленька уже стояла в дверях с подносом, белели чашки с кофе, желтел сыр на тарелке, темнели сухарики.

– Может, покрепче чего? – хмуро дёрнулся на диване Вольдушев.

– Что это ты с утра, Лёвушка? – ладошкой погнал помощницу Карагулькин. – Большие неприятности?

– Больше некуда.

– А Леонид Александрович мне ничего не говорил.

– Скажет.

– Что же случилось?

– А ты не догадываешься? Небось в столице раньше нас разведал.

– Ну, Лёва… – поднял руки вверх секретарь. – Ты же меня знаешь. Я лукавить не люблю.

– Будто бы…

– Ну, хватит, – посерьёзнел Карагулькин. – Давай по существу. Выкладывай, что тут без меня стряслось? Борона ни слова, ты допрос устраиваешь. Окстись!

– Может, махнём куда-нибудь до вечера, – тоскливо затянул Вольдушев, – раз уж Леонида Александровича не предвидится, потолкуем на природе.

– Ты что! Рабочий день как-никак. Знаешь, сколько бумажек и дел накопилось? Борона постарался, нагрузил. На встречу с ветеранами в район надо съездить.

– Да шут с ними, с ветеранами. Пошли за себя кого-нибудь. А мы с тобой посидим на речке, за ушицей, а?

– Умеешь ты уговаривать, Лёва…

– Устал, тебе бы с моё.

– Хорошо. Убедил, но часок мне понадобится для организации всей затеи.

– Валяй. Только это…

– Что ещё?

– Ты знаешь, Михаил, хотелось бы поскромнее уголок… уединённей, без лишних глаз.

– О чём речь? Организую лучшим образом. Никого с собой не берём?

– Я же сказал.

– А девчонок?

– Лишнее.

– Ну и ладушки.

– Тогда я к себе. – И Вольдушев направился к двери.

* * *

Через час с небольшим белая, сверкающая ободами «Волга» неслась по шоссе, разгоняя легковушки, грузовики и прочую мелочь, спешащую из города на провинциальный простор.

– Ты мне так ничего толком и не объяснил, – докуривая сигарету и выбрасывая окурок в окно, повернулся с переднего сиденья секретарь к Вольдушеву. – Что случилось?

– Ничего особенного, – многозначительно кивнув на шофёра, буркнул тот. – Устал. Всю прошлую неделю пахал как проклятый и в выходные штаны протирал в кабинете.

– Сам виноват, страдает организация в твоём отделе, Лев Андреевич, – пожурил его приятель. – Открою секрет. Перестраиваться надо, избавляться от нервотрёпки, от вредного и ненужного. История с нашим генералом?.. Нужна она тебе? Пусть у него голова болит!

И больше до самого конца пути они не разговаривали. Только когда впереди заблестела гладь реки, Карагулькин заёрзал от восторга и оповестил всех о зверском аппетите.

– Как, Стёпушка, – потеребил он шофёра, – не забыл удочки-то?

– Что вы, Михаил Александрович, – степенно отвечал водитель, – я на местных не надеюсь. У меня и спиннинг немецкий, и закидушки. Полная сбруя.

– Век живи, век учись! – хлопнул его по плечу Карагулькин и, открыв дверцу, выпрыгнул из автомобиля, когда тот плавно и аккуратно подкатил к первым деревьям небольшой рощицы на берегу Волги.

Гостей встречали красивая молодая женщина в облегающем стройную фигуру платье и огромного роста рыбак, напоминающий громилу в резиновом комбинезоне.

– Жив, Матвеич? – простецки улыбаясь, протянул ему руку секретарь, с любопытством оглядывая женщину.

– А шо нам станется, Александрыч? – громыхнул рыбак, обхватывая обеими лапищами протянутую ладонь секретаря. – Живём на воле, долг свой исправно несём, начальство не обижает.

– Представь красавицу, – игриво склонился к женщине секретарь, слегка коснувшись её крутых бёдер, – не замечал раньше.

– Повариха наша новая, – хмыкнул Матвеич.

– Вика, – симпатичная получилась улыбка у женщины, досталась она и секретарю, и Вольдушеву, высунувшемуся из-за плотной спины Карагулькина.

Она слегка повела грудью, впечатляя секретаря, но тот сдержался от комплиментов, хотя манеры и глаза брюнетки притягивали его и рождали волнительные надежды.

– Томка-то рожать собралась, – не унимался обстоятельный Матвеич. – Вот Рудольф её и отправил в этот?.. Как его, шут возьми!.. Декрет!

– А где сам-то? Почему не встречает?

– Не возвратился ещё из города. Но обещал быть. Вот Валентина прислал с поручением, – рыбак показал на парня в спортивном костюме. – Озадачил встретить по высшему разряду. Пожалуйте на борт, люди добрые, – он развернулся к судну, покачивающемуся на волнах.

– Погоди, Матвеич, – заупрямился секретарь, – как так нет Рудольфа? Я же с ним по телефону разговаривал? Приказал быть на месте, нас ждать.

– Не могу знать, Александрыч, – твердил своё тот, – наше дело маленькое. Нам велено – мы сполним. Что приказано, всё готово. Стол накрыт. Банька натоплена, вас дожидается.

– Я же сказал, что буду к одиннадцати, – секретарь глянул на ручные часы, – двенадцатый час уже…

– Значит, скоро будет, – успокоил его рыбак.

Сгладила назревавший конфликт повариха. Она подхватила под руку Карагулькина, как-то по-особому заглянула ему в глаза, и тот затанцевал за ней, словно под гипнозом. Вольдушев, давясь сигаретой, замыкал процессию.