Текст книги "Топор правосудия"

– Подожди, Вадик… Туда мы всегда успеем.

Пащенко посмотрел на Струге непонимающим взглядом.

– Смуглов – подельник Перца и Цебы – живет в двух кварталах от планетария. Давай-ка к нему заскочим?

– Да мы уже приехали! – мягко возмутился Вадим.

Струге упорно качнул головой, что заставило прокурора переключить поворот и круто развернуть машину.

Антон сам не мог объяснить, почему ему вдруг пришла в голову мысль поговорить со Смугловым. Сам он, понятно, разговаривать не станет. Для этого есть Пащенко. Увидев второй раз Струге в зале суда, в мантии, Смуглов заподозрит неладное и забастует. Тогда все рухнет. Поэтому пусть беседует прокурор.

Резко затормозив у подъезда, Пащенко молча подобрал полы куртки и открыл дверь. Он не разговаривал не по причине раздумий по поводу темы предстоящей беседы, а просто потому, что считал этажи и вычислял расположение квартиры. Выходило, что Смуглов проживает на третьем этаже в левой половине лестничной клетки.

– Бегать он все равно не станет, – успокоил Пащенко Антон Павлович. – По всей видимости, он самый законопослушный из всей троицы. Точнее сказать – самый трусливый. Если верить следователю, Смуглов прибывал по первому телефонному звонку, без повестки.

Послушно дослушав тираду до конца, Вадим вышел из машины и хлопнул дверью.

«Что-то нервничает парень, – подумал Антон. – Надоело, наверное, ерундой заниматься…»

Пащенко нервничал по другому поводу. На глазах погибал его друг детства. Все, что имели Струге и Пащенко, они добились собственным трудом и упорством. И сейчас его друг погибал из-за одного поступка подонка, который в другой ситуации можно было назвать шалостью. Попав в беду, Струге крепился и тянул лямку вперед, забывая о том, что завтра утром нужно вставать, выглядеть свежим и идти на службу. Он ни разу не пожаловался, лишь один раз проявил слабость, когда, слегка перебрав спиртного, объявил об обратном ходе.

Вадим нервничал, потому что очень хорошо понимал – часы идут, а результата нет. В понедельник в суд заявится проверка. Струге не говорил о подробностях, но прокурору было очень хорошо известно, что такое проверка уголовных дел, находящихся в производстве. Это не тот случай, когда можно свалять ваньку или предоставить дезинформацию. Комиссия состоит из зубров, знающих каждый нюанс ведения дела и порядка его рассмотрения. Комиссию можно подкупить, можно заластить или банально напоить и попарить. Но комиссия, прибывающая в Центральный суд тридцать первого марта, – не из их числа. В суд к Николаеву едет конкретный человек с не менее конкретной задачей – обнаружить в производстве Струге уголовное дело Цебы. Или – не обнаружить. В любом случае, комиссия создана под Антона Павловича, поэтому можно перед ней даже станцевать лезгинку или танец с саблями. Она досмотрит номер до конца, но все равно попросит выложить на стол дело Цебы. Ее можно напоить до беспамятства, но первое, что прошепчет сухими губами очнувшийся проверяющий, будут слова о деле Цебы.

– Кто там? – раздалось за дверью после второго нажатия на кнопку.

– Уголовный розыск Центрального района.

– А мы его не вызывали. – Словно надеясь, что, услышав подобный ответ, «уголовный розыск» развернется и уйдет, неуверенно проговорила какая-то женщина.

– А я еще не видел ни одного нормального человека, который бы в свою квартиру по своей воле вызвал уголовный розыск, – сказал давно привыкший к подобным возражениям прокурор.

– А откуда я знаю, что вы из милиции? – продолжала сопротивляться женщина.

– А я вот сейчас дверь выломаю с корнем да удостоверение предъявлю. И сразу исчезнут все подозрения.

Дверь была двойная, денег на ее повторную установку, очевидно, не было. Именно это обстоятельство, по всей видимости, заставило женщину быстро защелкать замками и отворить дверь.

Распахнув удостоверение так, чтобы на его корочке не была замечена тисненая надпись, указывающая на принадлежность к прокуратуре, Вадим представился:

– Старший оперуполномоченный уголовного розыска Пащенко. А вы, как я догадываюсь, Смуглова?

– Да. А вы по какому поводу? По поводу сына? Из-за разбоя?

Прокурор качнул головой.

– Вы правильно ответили на все вопросы. Сын дома?

– Забирать будете? Сколько можно?! Он же ходит к следовательше! В изоляторе били, в РОВД били! Живого места уже нет!

Пащенко терпеливо ждал, потом повторил:

– Сын дома?

– Дома!! – Женщина в истерике распахнула дверь и пошла на кухню. Бренча кастрюлями, она продолжала что-то бормотать и кого-то проклинать.

Прокурор огляделся. Уютная, ухоженная квартира, где хозяева следят за чистотой и протирают пыль не раз в неделю, а по мере ее появления. Все скромно, но стоит на своих местах. Секунду поколебавшись, Вадим сбросил с ног ботинки и сунул ноги в первые попавшие тапочки.

Дверь в комнату сына хозяйки была плотно закрыта, поэтому Пащенко пришлось толкнуть ее рукой.

На диване – головой ко входу – лежал молодой человек лет тридцати. Он слушал музыку. В такт ударнику, прорывающемуся сквозь мощные динамики, молодой человек дергал ногой и вертел головой. Наглядное пособие возможных последствий для тех, кто решил всерьез увлечься «Rammstein».

Подойдя к меломану, Вадим за шнур стянул с его головы наушники. Не ожидавший такой наглости от мамы, парень резко подскочил, но, упершись взглядом в прокурора, сел. Его спортивная майка на впалой груди провисла до самых колен. Вероятно, на лбу Пащенко было огромными буквами написано – «МЕНТ». Только так можно объяснить покорное поведение потенциального подсудимого.

Насчет «живого места» мама явно погорячилась. Несмотря на врожденную худобу, тело разбойника было далеко от потрепанности.

– Я из уголовного, Смуглов, – пространно представился прокурор. – Выключи эту херню.

Послушно нажав на пульт, Смуглов вернулся в исходное положение.

– Есть пара вопросов. Мне нужна пара ответов. Если хочешь до суда ходить на свободе – ответишь. Если будешь чушь нести – отвезу в отдел, где тебе изменят меру пресечения.

– Да я уже все сказал, что знал! – виновато и даже как-то обиженно произнес парень.

– А ты еще не знаешь, о чем я спрашивать буду. Так что заткнись и говори только тогда, когда нужно будет отвечать. И пожалей мать. Ей будет очень тоскливо видеть, как ее сына снова уводят в безвестность. – Увидев на столе пепельницу и пачку сигарет, Вадим справедливо решил, что здесь курят и вынул свои сигареты. – Времени у меня в обрез, поэтому давай сразу, без прелюдий. Где сейчас может находиться Перец?

– Ну, я так и знал… – стал сокрушаться парень, понимая, что ответы на подобные вопросы могут означать лишь его увод из дома и водворение в СИЗО. – Я и так «сдал» больше, чем мог! Вы же знаете, что следак мне меру пресечения такую выбрал, чтобы меня до суда не порезали! Знаете ведь! Если я сдал Цебу и сдал Перченкова, хотя вы понятия не имели, кто со мной дело делал, неужели бы я допустил то, чтобы Перченков остался на свободе?! Он же обмороженный по пояс! Я сейчас сижу дома и почти никуда не выхожу только потому, что знаю: выйдет Перец на меня – все! Матери меня хоронить даже не на что будет! Денег ни копейки… Да неужели бы я не сказал, где он, если бы знал?!

На розовом лице Смуглова выступили бордовые пятна.

– Ты слезу-то из меня не дави, хороняка! – вскипел Пащенко. – Вы бабе на живот раскаленный утюг ставили, суки! Моя бы воля, я тебя бы порвал сейчас, как тряпку! И детей напугали так, что один заикается, как блаженный. Хоронить его не на что будет… В зоне изыщут средства!

Пащенко был далек от эмоций. Он делал свою работу профессионально, и сейчас нутром почувствовал, что необходима небольшая встряска для того, кто пытается изобразить покаявшегося грешника и даже помощника следствия. Минул добрый десяток лет с тех пор, как Пащенко перестал «прокалываться» на подобных «залепухах». Поэтому и «вскипел». Молодой разбойник попробовал его пощупать, но теперь совершенно понятно, что делать это вторично уже не станет. Слишком большой риск получить по голове или оказаться в наручниках.

Понял и Смуглов, что приехавший дядя не из лохов. Если будет нужно, его не стеснит и присутствие мамы.

– Где вы тусовались? Адреса, связи. Быстро.

– Из связей – один Семенихин был да я. Ну, еще Цеба…

– Я не ошибся? – Пащенко скрипнул зубами. – Ты хочешь мне пробросить, что у Перца связей нет? Семенихин на погосте, Цеба – на киче, ты – дома, прячешься от врага Перца. Я эту кашу не ем, каторжанин. Мне наплевать на ваши дела, просто сейчас страдает очень дорогой для меня человек. Он не имеет к вашей «делюге» никакого отношения, просто пересеклись темы. Я повторяю: он мне очень дорог, поэтому если ты сейчас не начнешь вспоминать, я тебе прямо здесь мозги вышибу, а маме объясню, что это от твоих фашиствующих «Песняров»! Ну?!!

– Есть кафешка затрапезная, на Станиславском жилмассиве…

– «Искра», что ли?

– Ну. – Смуглов, понимая, что наживает очередных кровников, шмыгнул носом. – Там кентила есть один. Он бармен. Этот бармен с Перцем пять лет назад на одном централе сидел. Имени не знаю, а погоняло – Моня… Это единственное место, где, я думаю, может появиться Перец. Больше ничего не знаю. Все. Можешь вышибать мозги и идти к маме.

– Куда?! – не поняв, вспылил Пащенко. – К какой «маме», огрызок?!

– Ну, ты же говорил, что моей маме объяснишь…

Пащенко встал, дошел до двери и зловеще пообещал:

– Возможно, я еще вернусь.

Рухнув на свое сиденье, прокурор растер лицо с такой силой, что, казалось, хотел содрать эпидермис.

– Кафе «Искра», Антон… И планетарий. Куда в первую очередь?

Струге незаметно вздохнул и сказал:

– Знаешь, Вадик, я тут подумал… На хрена тебе все это нужно? Ты не беспокойся, я все равно из этого дерьма выберусь. Помнишь ведь, в прошлом году не лучше дело было, однако…

– Заткнись.

Струге скорее не услышал, а почувствовал это.

– Заткнись, Антон. Это нужно не только тебе. – Он не знал, что говорить дальше, а Антон ему в этом не помогал. – Итак, раз предложений не прозвучало, значит – в планетарий. А еще раз заикнешься на эту тему, то на совместные походы на футбол в дальнейшем можешь не рассчитывать.

Глава 15

В девять часов вечера Лукин позвонил Николаеву. Сам по себе звонок председателя облсуда председателю районного суда был событием исключительным. Игорь Матвеевич таким образом давал понять, что тема, которую он раскрывает в «домашнем» разговоре, крайне важная. Любой, кому Лукин звонил, понимал, что центр вращения судебных дел города и даже области переместился на его голову.

Лукин знал о таких мыслях людей, поэтому этот трюк использовал периодически, по мере необходимости. Вот и сегодня: весь день он ждал, пока закончится рабочий день, Николаев, разобравшись с делами до конца, уйдет домой, поужинает и расслабится. Ровно в девять часов Игорь Матвеевич позвонил Николаеву.

Лукин давно ждал того момента, когда можно будет подмять твердолобого Струге. Тот стоял в горле председателя облсуда костью, проглотить которую или вышибить наружу было просто невозможно. Лукин не любил беспристрастных судей, так и не ставших членами его команды. «Членский билет» приобретался просто: безропотное выполнение прямых указаний Лукина, не имеющих ничего общего с независимостью судьи при принятии решения, пара подлянок в отношении коллег, высказывание добрых слов в адрес Лукина на конференциях и, конечно, поздравление с праздником. Последний из перечисленных пунктов занимал особое место. Успеть поздравить первым – вот главная задача. Чтобы не Иванов из Кировского, не Петров из Тихвинского, а именно – Николаев из Центрального. Успевать всегда, в канун всех праздников. Ничего, если ошибешься на пару дней, главное – ты успел первым. В день рождения или в иной другой светлый день Лукин садился за свой стол и ставил ставки. Кто позвонит первым, а кто – вторым? Кто первым принесет цветы, кто – картину, а кто – авторучку с золотым пером. Он смеялся своим старческим счастьем от радости, когда угадывал. Милей всего было понимать, что соревнование продолжается и после первого звонка или визита. В это время кабинет Игоря Матвеевича напоминал будку телефонистки в час пик. Звонили отовсюду – из мэрии, областной администрации, судов, юридических консультаций, милиции… Справедливости ради нужно заметить, что на определенном этапе Лукин сам становился участником соревнования. Кто, как не он, должен первым поздравить представителя президента по округу или губернатора? А мэра?

И Лукина всегда бесило, что среди тех немногих, кто числился в штате судейского сообщества Терновской области, был человек, которому было наплевать на эти сумасшедшие гонки. Единственным его поступком в дни подобных праздников была своевременная сдача денег на подарки.

«Лукину шестьдесят? Ты посмотри, как время бежит. А выглядит на пятьдесят восемь». – И Струге отсчитывал необходимую сумму.

Когда Лукину рассказывали о таких варварских способах выражения уважения, у него начиналась изжога. Значит, есть под его административным началом люди, которым на него просто наплевать.

– Каков наглец… На пятьдесят восемь я выгляжу…

Люди, успевавшие позвонить первыми, получали очередные классные чины и иные блага без проблем. Квартиры, путевки в престижные санатории… Свои классные чины Струге получал с большой задержкой. Четвертый ему был присвоен с опозданием на год, третий – на полтора.

И вот сейчас появилась реальная возможность пощупать беспристрастного судью за пристрастное место. Подозрение на то, что Струге мог потерять дело, зародились у Лукина сразу же, едва Балыбин посредством невнятных фраз донес до него эту информацию. Вольдемар Андреевич даже не представлял истинной ее ценности.

Николаев, услышав в домашней обстановке голос председателя облсуда, слегка опешил. Лукин и раньше звонил ему для того, чтобы решить скользкие дела. Но он всегда звонил в кабинет и никогда не беспокоил дома.

– Алло? Виктор Аркадьевич? Слушай, Виктор, у меня тут каналы все сбились на телевизоре! – прокричал Лукин так задорно, не по-шестидесятилетнему, что у Николаева слегка сперло дыхание. Он даже подумал: «Не пьян ли Лукин?» – Мне сказали, что ты соображаешь в этом деле. Помоги, ради бога!

Председатель Центрального суда совершенно не соображал в «этом деле», и он даже не догадывался, какой идиот мог выдать Лукину подобную бредятину, однако, переполненный чувствами от факта того, что САМ ЛУКИН звонит ему домой и просит помощи, стал нести в трубку полную ахинею.

– Игорь Матвеевич, это от декодера… Там кнопка есть справа – «программмм»… – Произнося английские слова с йоркширским прононсом, он полагал, что этим укрепляет мнение Лукина, что он, Николаев, на самом деле соображает. – Нажмите ее. А рядом, слева от «программмм», есть кнопка «ауто мемори». Нажмите и ее. Только проверьте слева гнездо антенны. У «Сони» бывает так, что каналы сбиваются… «Сони», они слабые… На это место…

После некоторой паузы Николаев услышал – «М-да» – и был готов проклясть себя за то, что не смог помочь.

– Да ладно, леший с ним, с телевизором. У меня вообще-то «Панасоник». Кстати, раз уж позвонил… Виктор, ты подчисти все дела к понедельнику. Комиссия ведь. Какой результат проверки мне выдаст, так я и буду реагировать.

– Будет полный порядок, Игорь Матвеевич! – заверил Николаев. – Я уже дал все распоряжения.

– Меня Струге беспокоит, – заботливо вздохнул Лукин. – До меня слухи дошли, Виктор, что у него дело пропало. Между прочим, то самое, по которому к тебе Вольдемар приходил. Тебе не кажется странным, что Струге его хранит как собственную девственность? На свет божий не вынимает, чужому глазу не кажет… Сглазить боится, что ли? А мне говорят – нет у него дела. Я не вправе, конечно, вмешиваться, но на твоем месте я бы устроил Струге шмон задолго до того, как приедет комиссия. Тебе ведь в следующем году классный чин получать?

Николаев сглотнул сухой комок.

– Да. Третий.

– Вот, – подтвердил Лукин. – А можешь опять получить пятый. Ты посерьезнее отнесись к этому делу, Виктор. Иначе как на меня коллеги смотреть будут? Скажут, развел любимчиков. А мы, простые судьи, чем хуже? Почему нас «чистят» на конференциях и коллегиях? Нехорошо будет, Виктор. Со стыда сгорю.

– Не подведу, – с трудом выговорил Николаев.

– Не подведи, – попросил Лукин. – Все мои надежды живы твоими делами.

Николаев с трудом понимал, какие надежды Лукина могут быть живы его, Николаева, делами. Но, будучи человеком весьма неглупым, он вынес из случившегося разговора одну важную мысль: нужно опять попытаться придавить Струге. Пролетевшая рикошетом информация о якобы пропавшем деле является той самой печкой, от которой следует плясать. И потом. Если Лукин говорит, что дела Цебы у Антона Павловича нет, то, по всей видимости, он хочет, чтобы его на самом деле не было.

– Я не подведу, – как китайский пионер опять пробубнил он. – Все будет правильно. Это, Игорь Матвеевич… «Панасоник», он схож в устройстве с «Сони». Там тоже нужно…

– Да декодер с ними, с этими телевизорами! Я уже спать ложусь. Завтра последний день, пятница. В понедельник в девять ноль-ноль в твой суд зайдет комиссия. Понял?

Николаев понял.

Несмотря на то что Перец внутренне был готов к появлению нежданных посетителей планетария, услышав, как скрипит входная тыльная дверь, он содрогнулся от страха. Он предполагал, что рано или поздно преследователи все-таки появятся в этом никому не нужном заведении, но не рассчитывал, что это произойдет так скоро. Мысли метались в его голове, как чайки над переполненным рыбацким тралом. Первое, что ему пришло в голову, – стрелять сразу, едва первый из визитеров появится в просмотровом зале. Но тут же он вспомнил бродягу, который сидел у входа. Вполне возможно, что кто-то из бездомных решил в тепле скоротать ночь. Однако во время осмотра планетария Перец не заметил ни одного факта, указывающего на то, что бомжи имели когда-то возможность тут греться. Брат следил за чистотой и порядком во вверенном ему учреждении. Правда, пройдя внутрь, он оставил дверь незапертой. Бомжи – народ сообразительный и терпеливый. Они не заходили в планетарий, пока не было такой возможности.

Сквозь частую решетку, на которой он лежал, Перец увидел двоих мужчин, которые, озираясь, проникли в зал. Один из них держал в руке пистолет. Это обстоятельство рассеяло последние сомнения Виктора Перченкова. Одеты пришельцы были если не по последней моде, то весьма респектабельно. Ни средние милицейские чины, ни тем более рядовые так одеваться не будут. Кожаные куртки были слишком дороги для того, чтобы мотаться в них по притонам или обтирать ими столы в кабинетах. Суммарная стоимость гардероба каждого из появившихся приравнивалась к полутысяче долларов. Имея такие деньги, любой мент поторопится купить «ВАЗ»-»копейку», а не вещи. И уж что он точно никогда не позволит себе приобрести, так это черные кожаные штаны, которые были у одного из этих незнакомцев. Того, кто внешне был похож на боксера: сломанный нос, короткая светлая стрижка…

«Где я тебя видел, мужик?» – пронеслось в голове Перца.

Пока «боксер», остановившись посреди комнаты, медленно водил взглядом по интерьеру и о чем-то размышлял, владелец «макарова» успел обыскать все углы.

И тут Перченкова осенило. Он вспомнил этот сломанный, но не изуродованный нос, светлую стрижку и черный свитер. Это он появился в съемной квартире, когда Семенихин отчитывался за «крысятничество». Кто он такой?

– Если не мент, тогда кто? – шептал, едва двигая губами, Перченков.

Перец находился в невыгодном положении. Из-за внезапного визита он не успел взвести курки обреза. Не успел и передернуть затвор пистолета. На все это уйдут драгоценные секунды, а именно они могут оказаться решающими.

Эти двое были не настолько глупы, какими иногда бывают менты. Осматривая зал, они до сих пор не перебросились ни единым словом. Лишь обменивались взглядами, понятными им обоим. Никакой информации, которая могла бы натолкнуть Перца на правильные последующие действия.

Они находились в зале первого этажа всего пять минут, но Перцу эти минуты показались вечностью. Вместе с тем, наблюдая за их действиями, он стал все больше и больше убеждаться в том, что, выбирая укрытие, оказался прав. Было бы глупостью думать, что человек может прятаться там, где он сейчас находился. Когда оба «сыщика» скрылись в дверях, ведущих в соседнее помещение, Перец подавил в себе облегченный вздох. Пусть осматривают планетарий дальше. Пусть даже постреляют по углам, если почувствуют в этом необходимость. Лишь бы не включали поворотный механизм планетария, вращающий решетку, имитирующую звездное небо. Иначе они могут испугаться, увидев между Меркурием и Плутоном чужеродное, не относящееся к Солнечной системе, тело. В свете планетарных софитов это тело будет легко принять за всевышнего, приближающегося к земле с огромной скоростью…

Осмотр второго и последнего помещения дал аналогичный результат – нулевой. Если Перец и прятался в этом здании, то лишь с помощью плаща Гарри Поттера. То есть был невидимым. Однако чувство опасности не покидало Струге даже тогда, когда Пащенко, разочарованно вздохнув, стал прятать оружие под мышку. Где-то здесь прятался враг. Антон чувствовал это и потому не мог успокоиться.

– Почему взломана дверь, Вадим? – тихо спросил он. – Срезы проволоки блестят, а сама проволока серая от времени и пыли. Почему за порогом – внутри помещения – сырые размазанные следы? Если бы кто-то входил днем, вода бы высохла, потому что внутри больше двадцати градусов. Даже в тамбуре. Парок валит наружу…

Пащенко нервно усмехнулся:

– Это можно было предъявить тому, кого ты послал бы на поиски, а тот вернулся бы без результатов. Но ты ведь сам осмотрел здесь каждый уголок! Я залазил даже в те места, где человеческое туловище не в силах поместиться! Нет тут никого. Паранойя, чтоб ее…

Они вернулись в зал.

Действительно, смотреть больше было нечего. Недосмотренным оставался лишь черный потолок, имитирующий Вселенную. Вздохнув, Струге спросил:

– Ты в планетарии когда-нибудь был?

Прокурор пожал плечами:

– Вчера был. По твоей милости. Перец-младший очень хорошо все рассказал. Как Земля крутится, как зима осень меняет. Кстати, знаешь, почему каждые четыре года к тремстам шестидесяти пяти дням прибавляется еще один день? Перец сказал, что в сутках не двадцать четыре часа, а на двадцать две секунды больше. За четыре года набегают, таким образом, целые сутки. Теперь понял, почему случается високосный год?

– А я знал это.

– А кому я тогда рассказывал?! Тьфу!..

– Не расстраивайся… – Струге окинул мрак потолка взглядом. – Может быть, ты не зря старался… Пащенко, а я никогда в планетарии не был. Просил у мамы деньги, чтобы посмотреть на звездное небо, а сам откладывал. Сначала – на мяч, потом – на перчатки. Без отца очень трудно копить на мяч. Долго…

Подойдя к рубильнику, Антон Павлович поднял рукоятку. В зале – во всех углах – мгновенно вспыхнули светильники и по помещению раздалось едва слышимое урчание.

– Не знаешь, как он включается?

Пащенко подошел в пульту, расположенному на стене. Вчера он, стоя неподалеку от Игоря Перченкова, наблюдал за его действиями.

– Берешь вот этот рычаг, поворачиваешь… Вадим включил тумблер. – Вот и все. Сейчас, чтобы все это завертелось-поехало, остается нажать кнопочку справа. Красную, видишь? Давай, на правах первопроходца…

Струге усмехнулся, покачал головой и, вытянув руку, нажал на кнопку. За стенами раздался какой-то щелчок, и хорошо смазанные механизмы начали свое привычное движение по кругу. Тысячи огоньков замелькали по куполообразному потолку, и Струге невольно залюбовался этим разноцветным вальсом. Одна за другой стали появляться планеты и, заняв привычное на орбите место, медленно закружились.

– Я помню, что говорил наш хиромант. – Совершенно забыв, по какому случаю они сюда прибыли, Пащенко выступал в роли гида. – Отмороженный Игорек сказал, что Вселенная образовалась в результате взрыва, хотя я думаю, что в результате взрыва образовались его мозги. Впрочем, Струге, за что купил, за то и продаю… Видишь, самый большой шар? Так вот, Струге, это не шар. Это Юпитер. Хиромант сказал, что до него езды двенадцать лет. Я не уточнял – на чем, но на моей «Волге», думаю, побольше. Одним словом, если бы мы сейчас к нему подъезжали, то выезжать нам нужно было за пятнадцать минут до первого заседания ГКЧП… А вон ту фигню видишь? Это, блин, Плутон.

– Это Венера, Пащенко, – улыбнулся Антон. – Самая ближняя и самая яркая. Я со школы помню.

– Да? – равнодушно хмыкнул прокурор. – Пусть Венера. А это… Это что за туманность?

Даже в темноте было видно, как он побледнел. Еще секунда, и он сунул за пазуху руку.

– Это не туманность, Пащенко! – вскричал Струге, хватая друга за плечи. – Это созвездие Перца!!

Рывком дернув его за воротник куртки, судья увлек тяжеловесного прокурора за импровизированную кафедру.

Над их головами, выехав из-за укрытия «небосвода», висел Перченков. Его поза не оставляла сомнений в том, что он целится из обреза в «экскурсантов»…

Первый жакан врезался в стену в том месте, где секунду назад стоял Пащенко. Оглушенные грохотом выстрела, судья и прокурор лежали за убогим укрытием.

– Я знал, что он здесь! – рявкнул Антон. – Я шкурой чувствовал!

Спорить с этим времени не было. Над головой – почти в самом зените – медленно проезжал стрелок. Окажись в руках Перца автомат, секунды обоих были бы сочтены. Но Перченкову мешала вести прицельный огонь решетка. Более того – она двигалась, а Витя не привык вести стрельбу из движущегося объекта. Он палил и палил, быстро перезаряжая свой обрез. Иногда картечь и жаканы разбивали штукатурку совсем рядом с жертвами, иногда – очень далеко. Вскоре Перец – вместе с Венерой – скрылся за выступом.

В тот момент, когда он выскользнул с неудобной решетки на выступ, у него кончились патроны для ружья. Может быть, это было и к лучшему. «Ствол» накалился до такой степени, что сжимать в руках это кулацкое оружие было уже невозможно. Бросив ставший ненужным обрез, Витя спрыгнул на лестницу, где совсем недавно Струге избивал несчастного бомжа.

– Уходит, зараза! – взревел Пащенко и бросился к выходу.

– Осторожнее, Вадик, у него милицейский «ствол»!..

Пащенко это знал. А еще он знал, что, как бы ни складывались дальнейшие события, нужно задержать Перченкова, но так, чтобы тот мог говорить. Ни один начальник войсковой разведки не жаждал захватить живого «языка» так, как этого жаждал Пащенко. Он бежал к двери на первом этаже, уже хорошо представляя архитектуру здания. Перед ним была дверь, а за ней – тамбур, оканчивающийся еще одной дверью. На этот раз – последней.

В то мгновение, когда прокурор хватался за ручку двери, он услышал, как грохот наружной двери разнесся по всему планетарию гулким эхом. Перец был уже на улице. За спиной Пащенко, стараясь от него не отставать, мчался Струге. А за ним, играя разноцветными бликами галактики, вертелся небосвод…

…Когда «боксер» включил на стене рубильник, Перец похолодел. Он не раз бывал в детстве в этом заведении и знал, что произойдет, если эти два звездочета запустят систему. Не пройдет и полминуты, как он окажется над их головами в позе летящего архангела Михаила. Лучшей позиции для его расстрела снизу придумать сложно. Вместе с тем, услышав гудение поворотных механизмов, он понял, что, пользуясь их шумом, можно спокойно перезаряжать оружие. Пистолет он спрятал за ремень сзади, чтобы он случайно не выпал во время бегства, а обрез подтянул к себе. В тот момент, когда он набивал в зубы запасные патроны, он уже знал, что делать дальше. Главное – успеть пересечь эту решетку и оказаться у противоположной стены. Там – лестница, ведущая на улицу. Если действовать грамотно, то можно не только опередить этих двоих, но и, если посчастливится, кого-нибудь из них подстрелить.

– Плутон, Венера, Марс, ГэЧэПэ… – мычал он. – Сейчас я устрою вам звездопад, не будете успевать желания загадывать…

Все случилось так, как он и предполагал. Нападение было столь стремительным и неожиданным, что место укрытия оказалось настоящей засадой. Нужно было торопиться. Перец, выбегая на улицу, уже слышал за спиной топот ног. Первой его мыслью было юркнуть за угол и раствориться в темноте улицы, однако он забыл об этой мысли сразу, едва увидел стоящую перед крыльцом «Волгу». Из ее выхлопной трубы выбивался едва заметный черный дымок.

– Трудно зажигание отрегулировать, что ли?! – непонятно в чей адрес возмущался он, садясь за руль.

Закрывать дверцу было некогда. Он так и рванул с места, оставив ее открытой. Это произошло в то мгновение, когда двое преследователей выскочили на крыльцо планетария…

– Ты оставил машину открытой с работающим двигателем?! – Струге схватился за голову и стал смотреть по сторонам в поисках транспорта, пригодного для погони.

Пащенко такого исхода не ожидал. Входя в планетарий, он ни на секунду не сомневался в том, что Перца там нет. По его прокурорскому мнению, было бы полным маразмом вернуться туда, где тебя едва не поймали. Он думал, что они выйдут на улицу, сядут не в холодную, а в прогретую машину и поедут дальше. Сейчас в хорошо прогретой машине ехал тот, кого они искали…

– Мать-перемать… – тихо бормотал Вадим. – Его даже менты сейчас не остановят. На «Волге» номера прокурорские…

– Отлично! – вскипел Антон. – Ты ему в бардачке еще запасных патронов не оставил?

Вместо ответа Пащенко вынул из кармана телефон.

– Выхода нет… Только мне в голову не приходит сейчас и вряд ли придет потом, как объяснить факт нахождения преступника, находящегося в розыске, за рулем прокурорской машины.

– Не дури. – Струге положил руку на телефон. – Вон, «шестисотого» кто-то гонит! Тормози…

Удостоверение лежало в кармане пиджака, под курткой, поэтому Пащенко махнул пистолетом. «Браток», сидящий за рулем, нажал на педаль тормоза так резко, что почти врезался головой в стекло. Дернув задком, словно развязная черная девка – бедрами, «Мерседес» застыл у обочины. Ни слова не говоря, прокурор с судьей запрыгнули в машину – Пащенко на переднее сиденье, Струге – на заднее.

– Что за дела, люди? – Голова, напоминающая череп мастифа, окинула двоих наглецов удивленным взглядом. Антон отметил, что в этом взгляде не было ни капли страха. Лишь удивление, вызванное бесцеремонностью мужиков.

– Видишь вон ту «Волгу»? – Пащенко ткнул стволом пистолета в удаляющиеся огни. – За ней.

«Браток» удивленно шевельнул ушами.

– Эт-че за «Волга»?

– Прокурорская. – Пащенко нетерпеливо посмотрел на часы.

Перехватив этот взгляд, «браток» хмыкнул:

– Как бы, типа, по всей стране началось, что ли? Давно пора было… – Щелкнув рычагом коробки-автомата, он поддал газу. – А какой прокурор?