Текст книги "Счастливое завтра"

По сравнению с Аляской, их новый дом кажется чем-то необычным, чем-то совершенно новым. Это было не похоже на мирное и спокойное течение жизни на Аляске. Тут каждый день собираются какие-то митинги. Открываются новые и новые общества борьбы со всем на свете. И главное, в любом из таких обществ, тебя ждут с распростертыми объятьями.

Молодая Джейн, с интересом впитывает в себя, что ей говорят с экранов телевизора, что говорят ей митингующие, и все то, что она читает на брошюрах общественных движений.

«В этой стране люди меняют мир, тут каждый будет услышан и понят».

Вот только ее отце был против всего этого. Он был слишком стар, чтобы понять, что сейчас твориться в мире. Его устраивало, что ему говорили что и когда делать, что вся его жизнь давно была распланирована поэтапно. Он был из старого рода канадских дровосеков. Он был большой и сильный, такой же, как и канадская ель, и такой же тяжелый и недалекий. На все то, что твориться на улицах его нового дома, он смотрел с ухмылкой. Во всех этих общественных движениях, он видел лишь кучу ленивых бездарей, которые пойдут на что угодно, лишь бы не работать. Вообщем, весь этот новый мир, не впечатлил старого сурового дровосека, в отличии от его дочери.

Со смерти матери и переезда в новый дом, прошел уже год. Скарлет устроилась работать в швейную мастерскую, которая находилась рядом с домом. А ее отец нашел себе место в одной строительной бригаде, которая состояла из таких же как он, непробиваемых людей. И в то время как, Джейн слушала разговоры таких же как она, молодых девушек, яро призывавших ее вступить в движение «феминисток», ее отце слушал старых скряг, которые болтали лишь о том, что «раньше было лучше».

Вся неделя Джейн была расписана по минутам. С утра отец подвозил ее в мастерскую, где она работала до четырех часов. Потом она спешила домой, где готовила ужин и наводила порядок в доме. После ужина, который состоялся в семь вечера, отец проверял чистоту в доме, и, если был доволен, разрешал Джейн посмотреть с ним телевизор. В полдесятого, они вместе молились и шли спать. Надо сказать, что после смерти матери, ее отце ударился в религию, к которой приучил и Джейн. В выходные дни, отец оставлял немного денег, в кино, но только при условии, что дочь вернется не позже десяти вечера.

Отец Джейн был воспитан суровым мужским коллективом, где за любую провинность, наказывали кулаками.

«Да, мой отец… Твой дед… Был еще тем куском дерьма. Никогда ничего не объяснял, а сразу бил. Бывает все дела переделаешь, а он раз… И заехал тебе по уху. Потом ходишь и думаешь, что не так сделал? А придешь спросить, так в другое ухо получишь! Вот так!»

Пока была жива мать, то воспитанием Джейн занималась она. Но после того, как она умерла, от вся ответственность за будущее дочери свалилось на плечи старого дровосека. И он воспитывал дочь, так как умел. Так, как воспитывали его.

Если ему не нравился ужин, или порядок в доме, он заставлял дочь весь вечер простоять в углу на коленях, или бил тонким прутиком по рукам, считая, что это наказание больше подходит девушку, чем удар в ухо. И это стало нормой для Джейн, к которой ей пришлось привыкнуть с двенадцати лет.

И если с будничной рутиной смериться было можно, то вот выходных дней она боялась.

Каждую пятницу и субботу, отец Джейн проводил вечера в компании коллег по работе, сидя в баре и болтая. Потягивая за разговором, сначала пиво, а потом что покрепче, мужчины не замечали, как могли оставить в баре не только половину зарплаты, но и здравый рассудок.

Джейн до сих пор помнит тот вечер, когда отец пришел пьяный первый раз. На часах было 23:30. Считая своим долгом дождаться отца, Джейн сидела и читала книгу. Отец был весьма огорчен тем, что она до сих пор не спит. Так же он решил, высказать свое недовольство порядком в доме. Он доказал ей свою точку зрения двумя крепкими ударами по ребрам.

С тех пор, Джейн никогда не ждала его по вечерам. Она уходила к себе. Закрыв комнату, она двигала большой книжный шкаф, который стоял рядом с дверью, таким образом, чтобы дверь невозможно было открыть. Каждую пятницу и субботу, она слышала, как пьяный отец тарабанит в ее дверь, как он кричит, какими словами называет ее и ее мать. Укрывшись одеялом, Джейн лежала и смотрела на тумбочку рядом с кроватью, на которой стояло фотография, так рано покинувшей ее матери.

Так проходили пятница и суббота. А в воскресенье, они вместе с отцом шли рано утром в церковь, словно ничего не было. После они заходили в магазин, где покупали продукты на неделю, а затем в аптеку, где они покупали закончившиеся таблетки и заправляли ингалятор отца Джейн.

Так проходила неделя за неделей. Джейн уже привыкла ко всему, но все же, смотря на ярых девушек «феминисток», она хотела что-нибудь поменять. Сидя на коленях в гостиной вечером, и держа за руку своего отца, она повторяла заученные ей молитвы, но в глубине души, просила лишь об одном: «Господи, помоги мне поменять свою жизнь».

То ли Господь Бог наконец обратил свое внимание на бедную девушку, которая носит перчатки круглый год, чтобы скрыть синяки от деревянной палки, то ли обстоятельства так сложились, но в один из дней, Джейн резко изменила свою судьбу.

Был обычный пятничный вечер. Домой спешить не было смысла. Всю неделю Джейн вкусно готовила и исправно поддерживала порядок в доме, поэтому в этот вечер, хотела сходить в кино. На часах было 16:00. Швейные машинки утихли до понедельника, а и девушки начали потихоньку расходится. Кто-то шел домой к мужу и детям, кто-то спешил на свидание, кто-то собирался на собрания.

Стоя в темном углу, Джейн натягивала на свои руки перчатки. На работе за швейной машинкой на ее руки никто не обращал внимание, но когда наступал перерыв, она прятала их в карманы своего рабочего халата.

Натянув платок, она взяла старую мамину сумку и стала уже уходить, но неожиданно к ней подошла девушка, по имени Тиффани. Она была одной из сторонницей новых общественных движений. Ее можно было встретить в таких обществах как, «борьба за защиту окружающей среды», «борьба с дискриминацией», выступала в забастовках профсоюзов и конечно же, она была одной из самых ярых феминисток. Как Джейн скрывала свои синяки на руках, так и Тиффани скрывала то, что ее дома ждал муж и маленький ребенок. Обручальное кольцо она носила на цепочки с крестиком, и всем говорила, что это кольцо ее покойной матери.

– Есть планы на вечер, Джейн? – резко спросила она.

– Я, честно сказать, думала сходить в кино. Там сегодня показывают…

– Ты в те выходные уже была в кино, как тебе не надоело еще туда ходить? – девушка имела странную манеру вести разговор. Она совершенно не глядело на собеседника, а все время оглядывалась по сторонам, при этом говоря тихо и очень быстро, из-за чего с большим трудом можно было понять, что она вообще говорит.

– Ну, там каждый раз показывают разные фильмы, – Джейн чувствовала страх, глядя на эту девушку. При разговоре с ней, ее голос становился тихий и тонкий.

– Слушай, новые фильмы выходят чуть ли не каждый день. Всех не пересмотреть. Я предлагаю тебе, сегодняшний вечер провести со мной, – ее предложение прозвучало, как некое одолжение, словно еще пару минут назад Джейн сама умоляла ее об этом.

– И чем займемся? – робко, спросила девушка.

– Сегодня, у нас заседание. Я там буду выступать. Хочу чтобы ты послушала. Ну так что?

– А в котором часу начало? Просто мне до десяти часов нужно вернуться домой, мой отец…

– Не волнуйся, сегодня мы на машине. Клер из бухгалтерии нас подвезет.

– Клер тоже состоит в обществе? – удивленно, спросила Джейн.

Клер была большой суровой женщиной, которая больше походила на мужчину.

– Конечно, Клер ни одного собрания не пропустила. Ну так что?

– Даже не знаю…

– Пойдем, хватит ломаться. Это для твоей же пользы, – и Тиффани крепко взяла ее за руку, при этом надавив на синяк, от чего Джейн даже скривила лицо от боли, но к счастью, ее подруга ничего не заметила.

Они вышли на улицу, где уже стоял старый мини автобус, за рулем которого сидела бухгалтерша Клер. Тиффани открыла дверь в фургон, где на трех рядах сидений, уже сидело около десяти девушек. Большинство из них Джейн видела на работе, но некоторых сейчас встретила впервые. Девушки залезли и сели на свободные места.

Водитель Клер, с трудом повернулась и, пристально посмотрев на Джейн, спросила грубым голосом:

– Эта тоже с нами?

– Да, Джейн, тоже едет с нами.

– Как скажешь… – пробурчала Клер и, воткнув передачу, так резко нажала на педаль газа, что от неожиданности Джейн чуть не распласталась по салону.

Дорога заняла больше часа. Во время дороги Тиффани любезно представила всех сидящих в салоне девушек, которых испуганная Джейн даже и не пыталась запомнить. Одна из девушек, сидящая около окна держала в руках сверток с бумагой. Эта хрупкая на вид девушка, лет двадцати, работала в типографии, в которой она печатала небольшие программки, одну из которых любезно протянула Джейн.

На белом листке бумаги, сложенном в четыре раза, была нарисована девушка стоящая рядом с гильотиной. Надпись под рисунком гласила:

«Если женщина достойна взойти на эшафот, то она достойна войти и в парламент».

Тиффани ткнула пальцем на рисунок девушки и сказала:

– Олимпия де Гуж. Она написала «Декларацию прав женщин и гражданки». Через пару лет ее казнили на гильотине. Великая женщина.

Наконец-то старый фургон резко затормозил. Одна за одной девушки повыскакивали из фургона и медленным шагом направились в ничем не примечательное здание.

Девушка с программками заняла место у входа и принялась раздавать листовки всем желающим. А их было не мало. Помимо тринадцати спутниц Джейн, вышедших в фургона, со всех сторон улицы, небольшими группами, шли девушки.

Тиффани кивком головы, пригласила Джейн пройти вслед за ней в здание. Они прошли в большой холл, который имел весьма печальный вид. Выцветшие обои были изорваны, полы прогнили, из-за чего каждый шаг сопровождался противным поскрипыванием, а воздух был пропитан каким-то кислым запахом. Хотя на улице был еще день, в самом холле было уже темно и лишь через открытые двери в конце коридора проступал свет.

От Тиффани не ускользнул пренебрежительный взгляд, с которым Джейн осматривала помещение.

– Это здание признали аварийным. Скоро снесут. Вот в таких местах нам приходиться ютиться. Это тебе не Нью-Йорк, – грустно сказала она. – Но поверь мне, это только начало. Поверь мне.

Посмотрев в на лицо свой спутницы, Джейн почувствовала, что такая девушка, как Тиффани, просто так, такими словами не разбрасывается. Ее лицо источала уверенность.

Войдя в открытые двери, девушки очутились в огромном зале. В нем было около трех десятков рядов сидений, которые были устремлены на сцену, на которой располагалась небольшая трибуна. Все окна были завещаны, а единственным источником света были сотни свечей, которые были расположены по всему залу. Над трибуной висел огромный плакат, на котором кривыми буквами был написан лозунг: «Освобождение женщин».

– Прости, света тут не очень много. Электричество давно отключили, а окна мы завесили плотной тканью. Нельзя чтобы кто-то знал, что мы здесь. Это, кстати, одно из ключевых правил. Думаю, ты поняла?

– Да, конечно. Я никому не скажу, – ответила Джейн.

– Я не сомневалась в тебе, подруга, – подмигнув, сказала Тиффани. – Что ж, мне пора идти. Нужно еще перекинуться порой слов кое с кем. Ты не стесняйся, проходи присаживайся, мы скоро начнем, – и новая подруга Джейн, уверенной походкой пошла к трибуне, где ее уже ждала группа девушек, которые встретили ее радостными воплями и объятьями.

Гладя на это Джейн почувствовала грусть. Никто никогда так не радовался ее приходу, даже ее отец, а тем более, совершенно незнакомые люди.

Практически все первые ряду уже были заняты. Около пятидесяти девушек, сидя на старых, выцветших и дырявых стульях, тихо о чем-то перешептывались между собой. Все они были абсолютно разными. Кто-то был одного возраста с Джейн. Справа в углу был кружок из уже давно не молодых особ, которые приходили на такого рода собрания, лишь за тем, чтобы убить вечер. Почти рядом с трибуной мирно сидела огромная Клер, в окружении девушек с работы. Всего через ряд от нее, сидела женщина, которая привлекла внимания Джейн.

Это была невероятно красивая барышня в черной меховой накидке, которая стояла по меньшей мере долларов сто. У нее были ослепительно белые волосы, которые были уложены в одну из самых модных причесок того временя. Сама женщина выглядела на лет тридцать – тридцать пять. Она сидела совершенно одна и устало смотрела на сцену.

Вообщем, в этом старом аварийном зале, под согревающим светом свечей, в этот вечер были собраны совершенно разноплановые женщины, но каждой из которых здесь были рады. Каждая из них чувствовала себя здесь уверенно и спокойно.

Заняв одинокое место в самом углу, Джейн ощутила сладостный вкус тайны, которой теперь она была связаны наравне со всеми этими женщинами. Ей стало приятно осознавать, что у нее есть теперь секрет, о котором не знал никто, даже отец.

Ровно в 18:00, Тиффани взошла на трибуну и оглядев всех присутствующих, одарила всех согревающей улыбкой и решительно начала.

– Приветствую Вас, мои друзья. Сегодня, я вижу среди нас много новых лиц. Не скрою, мне приятно осознавать, что все большее количество женщин, наконец, перестают питать себя ложными надеждами и решают сами стать хозяйками свой жизни. Конечно сейчас, нас не так много, но поверьте мне, это только начало. Всего каких-то полгода назад, мы собирались в небольшой однокомнатной квартире, а сегодня у нас свой зал. Конечно, он оставляет желать лучшего, но повторюсь – это только начало, – голос Тиффани звучал громко, но все также торопливо, из-за чего съедались окончания некоторых слов.

– Из десяти женщин, ютившихся в маленькой квартирке, тихо читающих «Загадку женственности», и боящихся, что они делают что-то противозаконное, мы выросли в целые общество, в котором сейчас насчитывается уже свыше ста двадцати человек. И боюсь ли я сейчас? Нет! Думаю ли я сейчас, что мы с вами делаем что-то противозаконное? Нет!

Глядя в ваши глаза, я ясно вижу, что противозаконно, поступают в отношение нас с вами. Общество, давным-давно отвело женщине роль в жизни. Роль, которую мы с вами, приняли в тот момент, когда врач достал нас из утроба нашей матери и сказал: «Это девочка!». Уже тогда, наш отец отчетливо видел наше будущие. Уже тогда он прикинул в голове, что не стоит откладывать деньги на образование, ведь девушке оно не к чему. Ей лишь нужно уметь готовить и рожать детей, а для таких навыков не нужно учиться в Гарварде.

Не стоит винить отца, или мать. Ведь, так на нас смотрит каждый. В наше время, нам отводиться всего-навсего роль домохозяйки. И знаете что? Мы с вами с этим смирились. Да! Смирились! Каждая из нас, лишь дернув плечами сказала: «Ну и пусть!».

Ну и пусть, я буду хранительницей домашнего очага, в то время как мой муж будет зарабатывать! Ну и пусть, что я не буду нигде работать, не смогу зарабатывать себе на жизнь, зато я буду воспитывать детей! Ну и пусть, мой пьяный муж будет приходить под утро, крича на весь дом и довод меня с ребенка до слез! Ну и пусть он будет изменять мне с каждой проституткой, что встретит по дороге от бара до дома! Ну и пусть, он будет колотить меня когда ему вздумается! Ну и пусть, я не буду вылезать из длинных кофт и юбок по щиколотку, лишь бы скрыть следы побоев! Ну и пусть, я буду каждый день, одевать на лицо маску хранительницей домашнего очага, заботливой матери, а по ночам плакать в подушку! Ну и пусть, я буду заглушать боль алкоголем или таблетками, и бояться что-то кому-то сказать, поскольку буду знать, что никто мне ничем не поможет, все лишь скажут: «сама виновата»!

Так ведь?! Разве мы не сами с вами виноваты, что родились женщиной?! Я хочу сказать вам, что хватит. Хватит этих бесконечных «Ну и пусть». Хватит плакать и бояться! Хватит уже терпеть! Я прошу вас! ХВАТИТ! – Тиффани так резко ударила кулаком о трибуну, что несколько женщин в зале даже вскрикнули, от неожиданности.

Каждая из нас имеет полное право на счастливую жизнь. Жизнь, которую она построит сама, не надеясь ни на кого. Жизнь, которую она сама выберет.

Если уж жить, то иметь право на получение образования, право на собственность, право на равные права в браке, право на защиту от домашнего насилия, защиту от сексуальных домогательств, права на труд, и равную оплату труда. И наконец право, на счастливое завтра!

Разве, мы этого не заслужили? Каждый день, из телевизоров, с экранов кинотеатров, со страниц модных журналов нам внушают, что женщинам не нужно образования, не нужна карьера, не нужны политические права. Но кто это вам внушает? Мужчины. А почему они хотят нас видеть только на кухне в фартуке? Да потому что, они бояться нас. Бояться, что мы сможем превзойти их. А я верю, что сможем! ВЕРЮ!

И я верю, что никто и никогда, не имеет никакого права сказать мне, как мне нужно жить. Никто. Ни муж, ни брат, ни отец. Когда вы этой поймете, тогда вы станете свободной. Тогда, вы станете собой!

Гул аплодисментов взорвал зал. Он был настолько оглушительным, что все зажженные свечки заколыхались. Все девушки встали и не отрываясь смотрели на оратора. Тиффани стояла на сцене и лишь кивала головой. Все ее лицо было красное, а на луб выступил пот. Она пристально смотрела в глаза каждой стоящей девушке. Ее взгляд был полон силы, уверенности, незыблемости. Глядя в ее глаза, ошарашенная Джейн, которая нашла в себе силы только встать, вдруг поняла, что хочет стать такой же. Такой же сильной и смелой, как она.

Собрание закончилось в 21:00. Клер отвезла всех обратно в центр города. Обменявшись горячими рукопожатиями, все девушки, с горящими глазами, расходились кто куда. Кто-то шел домой, к любимому мужу и ребенку; кто-то к родителям, сидящим у окна и ждущим свою ненаглядную дочь; а кто-то бежал скорее туда, где сможет поделиться пылающим огнем, что рвется из груди.

Тиффани предложила Джейн пройтись по вечерней улице. Они шли среди жилых домов. Каждая из них должна была спешить домой, но расходиться совсем не хотелось. Так, они проходили дом за домом, пока наконец, пересилив свой страх, Джейн не сказала.

– Ты такая… Сильная, – тихо сказала она.

– Нет, Джейн, я не сильная. Я лишь хочу такой казаться, – усталая и вымотанная, Тиффани шла глядя себе под ноги. Ее голос стал тихий и спокойный.

– Ты…

– Джейн, у меня есть муж и ребенок. И сейчас они ждут меня дома. Все мои слова, это всего лишь слова. Я никогда не смогу сделать что-то… Но верю, что сможешь ты.

– Я?! – удивленно спросила девушка.

– Ты Джейн, ты. Я знаю, почему ты всегда прячешь свои руки в перчатках или карманах, – при ее словах, Джейн опустила глаза, к которым стали вдруг, почему-то стали подступать слезы. – Я знаю, почему ты вечно спешишь домой. Я не вправе судить тебя, но хочу тебе сказать лишь одно, ты намного сильнее, чем ты думаешь. В тебе есть огромная сила, которой ты просто боишься, но однажды, ты поймешь, какая ты на самом деле.

Неожиданно Тиффани повернулась и протянула Джейн листок бумаги, на котором был написан адрес и номер телефона.

– Звони в любое время. Хочу, чтобы ты знала, никто не имеет никакого права причинять тебе боль.

Девушка не могла поднять на нее глаза, в которых стояли слезы. Тиффани пожала ее руку, которая держала ее номер, и развернувшись ушла.

Подходя к дому, Джейн заметила, что на кухне и в зале горел свет.

«Значит, отец уже дома».

Все ее тело сразу задрожало от страха. Она знала, что на часах уже 22:21, но надеялась, что в пятничный вечер, он придет домой попозже. Стоя в ступоре перед домом она не могла найти в себе силы сделать хоть шаг. Стараясь не скрипеть дверью, она тихо зашла в дом. Надежда, что ее отец может быть уже забылся пьяным сном в кресле, еще теплилась в ее душе. Но его громкий голос в одно мгновение похоронил все ее надежды.

– Где ты была?! – звучал его пьяный голос из гостиной.

– Я была в кино, – неуверенно ответила Джейн. Она сняла обувь и посмотрела на лестницу ведущую на второй этаж. В голове она представила, как она бежит по ней. Всего каких-то двадцать четыре ступеньки, потом еще десять шагов прямо, вторая дверь на право. Она резко захлопнет ее, и подвинет шкаф. Пусть он орет. Он ее не достанет.

– Врешь, – отец встал с кресла. Его пьяные глаза осмотрели ее с ног до головы. Джейн собиралась пройти вперед, но резким движением, он перегородил ей путь к лестнице. Сейчас его красные глаза гневно смотрели на нее.

– Папа, я хочу спать…

– Который час, ты мне не подскажешь?

– Я не…

– Который час?!

Джейн стояла опустив глаза в пол. Ее руки дрожали. Отец подошел в плотную. Она чувствовала его дыхание, источающие запах алкоголя.

– Я последний раз тебя спрашиваю, который сейчас, мать твою, час?!

– 22:23…, – резкий удар живот не дал возможность ей продолжить. Джейн даже не успела выставить руки, она просто упала на задницу.

– Ну так а какого черты, ты тут устраиваешь мне спектакль?! Ты знаешь, во сколько нужно быть дома?! Скажи мне?

Джейн не могла дышать. Дикая боль сверлила ей живот, но она понимала, если она сейчас не ответит, то эта самая боль удвоится.

– В 22:00, отец.

Он сел перед ней на корточки, и взяв ее за подбородок стал смотреть ей в лицо.

– Ты что, думаешь, что ты можешь теперь поступать так, как тебе вздумается. Ты что, возомнила себя тупой американской шлюхой, которая может шляться все ночь где ей вздумается, а под утро проходить домой?

– Нет. Я не…

– Закрой свой грязный рот! – заорал отец, и схватив ее за волосы потащил на кухню. Джейн схватилась за его тянущую руку и старалась подтянуться, чтобы ослабить боль, но он тащил слишком быстро. Так быстро, что она не успевала перебирать ногами.

– Эти тарелки стоят с самого утра. И за весь день, ты не соизволила их помыть? – отец отпустил ее волосы рядом с раковиной и достав от туда грязные тарелки, стал тыкать ими в лицо дочери. Джейн старалась отвести лицо, но он схватил ее за шею и силой прижал грязную тарелку к ее лицу, размазывая остатки утренний яичницы.

– Смотри. Ты видишь?! Это твоя не выполненная работа! Раз уж ты не соизволила вымыть их днем, придется мыть сейчас.

– Прошу, хватит, – сквозь слезы, умоляла Джейн.

Отец отпустил ее шею и посмотрев на тарелку сказал:

– Вот дерьмо, так ты совсем не умеешь мыть, – и он с силой разбил тарелку об пол рядом с дочерью, так что осколки полетели в разные стороны. – Что ж, давая тогда посмотрим, как ты справишься со второй тарелкой, –сказал он сквозь кашель. Тут у Джейн затеплилась надежда, скоро у ему понабиться ингалятор, и тогда ей удастся высвободиться.

Он достал вторую тарелку и стал вытирать ее об лицо дочери. Джейн старалась схватить его руку, что бы не дать ему прикоснуться тарелкой об ее лицо, но отце размахнулся и отвешал ей сильнейший подзатыльник, такой сильный, что у Джейн даже в глазах потемнело.

– Ты что, тварь, себе позволяешь?! – прокричал он.

Джейн начал водить руками по полу и в ее ладонь попался большой осколок от тарелки. Совершенно не думаю, она поднесла его к руке отца и порезала ее с обратной стороны.

Тарелка резко упала, а вторая рука отпустила ее. В этот самый момент, Джейн сделав усилие поползла вперед, затем держась за кухонный стол, она с трудом поднялась и посмотрела на отца.

Его глаза удивленно смотрели на нее. Он держал себя за запястье, с которого текла кровь. Его дыхание стало прерывистым, приступ астмы накатывал, не давая ему глубоко вздохнуть. Джейн повернула голову и, увидев стоящий на столе ингалятор, резко двинулась к нему. Сзади она услышала шаги отца, который ступал по осколкам тарелки. Глова у Джейн кружилась, но и отец тоже был пьяный, поэтому их шансы были примерно равны.

«Я так больше не могу. Я смогу. Я смогу!» – твердила себе девушка, когда бежала за ингалятором.

Как только она его схватила, Джейн сделал шаг в сторону, и в этот самый момент ее отец пролетел мимо и упал на стол. Джейн обернулась, и смотрела, как отец задыхаясь, старается встать. Его глаза были настолько красные, что казалось были залиты кровью. Его лицо покраснело, от пробежки он потерял последние остатки воздуха, поэтому сейчас жадно пытался сделать вздох, но никак не мог. Джейн медленно отступала назад, к двери, которая вела в гараж. С силой сжимая в руках ингалятор, не отводя глаз, она смотрела на отца, который задыхаясь полз на нее. Она прижалась спиной к двери и застыла. Отце был в каких-то двух метров от нее, но его сил больше не осталось. Он держался рукой за горло, издавая слабые хрипы, которые через минуту утихли.

Джейн не моргая смотрела на отца.

«Он мертв? Или нет?»

Джейн тихонько прошла ему на встречу. Она обошла безжизненное тело и прошла в гостиную.

«Что мне делать?»

Через всю гостиную тянулся кровавый след. Джейн посмотрела на крепко сжатый в руке ингалятор, словно не понимая откуда он оказался. Достав из кармана записку с номером, она подошла и набрала ее на телефоне.

– Алло, – донесся тихий голос. – Алло, кто это?

– Это я, Джейн, мне нужна помощь.

Через 20 минут Тиффани стояла посреди комнаты, рядом с испуганной и испачканной Джейн, которая так и держала в руках ингалятор.

– Куда ведет эта дверь? – спросила Тиффани. Она показала пальцем в на дверь, в направление которого лежало тело отца Джейн.

– В гараж. Меня теперь посадят? Да?

Тиффани взяла ее за плечи и глядя в глаза сказала:

– Ничего не бойся. Сейчас ты сходишь умоешься и переоденешься, а я пока все сделаю. Иди. Только, отдай мне это, – Тиффани забрала у нее из рук ингалятор.

Выбравшись через задний двор, подруги шли по темного переулку. Джейн надела чистое платье и вымола лицо.

– Сейчас, ты еще раз придешь домой. Когда увидишь тело отца, ты поднимешь шум. Так, чтобы соседи услышали. Я буду рядом, не бойся. Если спросят, то ты весь вечер была у меня в гостях. Мой муж это подтвердит. Так что алиби у тебя есть, главное не бойся.

– А как же ингалятор?

– Я его вытерла и приложила к руке твоего отца, так что на нем сейчас только его отпечатки. Затем я закинула его под сиденье в автомобили. Думаю, версия будет такая: он напился, ингалятор закатился под сиденье в автомобиле. Когда случился приступ, он не смог его найти. Так что, на тебя никто даже не подумает. Я уверена. Главное, не бойся. Ты не можешь сейчас бояться. Сегодня ты стала свободной.

12.

Шаги эхом разносились по узкому коридору ведущему в морг. Три пары ног издавали звук, походившим на барабанную дробь, нагнетая и без того натянутые нервы.

Сэм уже был рядом. Он хотел взять Кейт за руку, но она не позволила. Сейчас она совсем не нуждалась в чей-то жалости или поддержке, а особенно ее мужа. Впереди, словно ледокол, шел офицер Брук.

Огромные металлические двери открылись освобождая пугающий холод, который прошелся по спинам вошедших.

Старый и угрюмый патологоанатом лишь краем глаза посмотрел на бледные лица Сэма и Кейт. За тридцать лет работы, он в до воль насмотрелся на эти пугающие лица. Сейчас на них лишь испуг, вперемешку с еще теплящейся надеждой, что это ошибка, или чья-то шутка. Но вот-вот, именно он наконец развеет все их сомнения. Сколько таких дрожащих парочек он пересмотрел за время службы? Сотни. И все равно, каждый раз, он бессознательно сравнивал их с его первыми посетителями, вошедшими в этот подвал.

Молодая парочка. Красавица жена и муж. Обоим лет по двадцать пять. Она ели стоит на ногах, опираясь на руку мужа. В их глазах ужас и страх. В тот момент, врач лишь хотел одного, чтобы кто-то другой сделал все за него. Но это его работа. Он медленно снимет белую простынь с лица маленькой пятилетней девочки. Пьяный водитель сбил ее рядом с домом. Бедная бабушка задремала на крыльце и не заметила, как ее внучка покинула приделы безопасной зоны. Хотя по закону и пешеходная дорожка является безопасной, но только не тогда, когда за рулем пьяный водитель.

И даже сейчас, спустя столько лет, смотря на лица Кейт и Сэма, он видел все тех же молодых мужчину и женщину, которые не могут оторвать глаз от своей мертвой дочки.

– Привет Патрик, – офицер протянул руку доктору, которую ту пожал без особого желания. – Это Сэм и Кейт Смит, они родители… девушки.

Патологоанатом даже не поднял глаза на них.

– Я не думал, что вы приедете так скоро. Я не успел еще ее осмотреть, вы можете подождать, просто увиденное может вас шокировать. Пол часа и я приведу ее в порядок? Вы готовы подождать?

Офицер Брук и Сэм вопросительно посмотрели на Кейт. Сейчас в ее голове стояло лишь милое личико ее дочки. Перед глазами мелькала ее Скарлет. Совсем маленькая она смотрит на нее, пока Кейт показывает, как завязывать шнурки. Чуть старше, она видит ее улыбку, когда она открывает подарок на свой двенадцатый день рождения. Все это сливалось в один фильм. Кейт смотрела на черный полиэтиленовый пакет, в котором лежала ее дочь. Она знала, что через пару минут, рядом с этими приятными воспоминаниями будет мелькать лицо ее мертвой девочки. Кейт знала, что она может этого избежать, оградить ее светлые воспоминания, скинуть все на Сэма. Но она должны была. Должна.

– Все в порядке, я готова, – тихо ответила Кейт.

– Что ж, тогда начнем.

Патологоанатом взял за край пакета и начал медленно расстегивать его. Звук этого замка автоматически записывался на подкорку в голову Кейт. Теперь когда она будет просыпаться в слезах по ночам, она будет слышать его. Звук ее ночного кошмара.

Патрик растянул замок чуть ниже груди и раздвинул полы пакета. Это была она. Все в той же белой блузке, в которой последний раз ее видела Кейт. Ее золотистые волосы были растрепаны и полны различного лестного мусора. Она словно просто спала. Мирно спала. Кейт на секунду даже подумала, что ее нужно просто разбудить, и тогда, все будет как прежде. Но ее белая, холодная кожа говорила только одно: «Как прежде, уже никогда не будет».

– Да… Это она… Это Скарлет, – Кейт хотела бы сейчас разрыдаться. Огромная боль была внутри. Ей нужно было выплеснуться. Но Кейт не давала. Она слышала, как рядом плачет Сэм, прикрыв рот рукой. Но она не могла.

Замок тихо скрыл их дочь в темном полиэтилене.

– Что ж, опознание выполнено. Сейчас я думаю, вы можете быть свободны. Патрик осмотрит вашу дочь. А мы пока проверим все улики. Думая вам нужно время, чтобы немного придти в себя. Мы сейчас со всем разберемся, а потом я приеду к вам и мы обсудим, где и при каких обстоятельствах вы видели свою дочь в последний раз.

Сэм аккуратно взял Кейт за руку. Сейчас он, не то чтобы хотел поддержать жену, сколько сам боялся, что ему станет плохо. Кейт не сопротивлялась, она чувствовала, как дрожит рука мужа. Сейчас, ей необходимо быть сильной. Ради нее. Ради Скарлет.