Текст книги "Счастливое завтра"

– Я буду дома, в любое время, – сказала Кейт.

Они ехали молча. Она смотрела в окно. Сэм тихо плакал. Каждый его всхлип, раздражал ее. Кейт чувствовала, что это она должна плакать, ведь это ее Скарлет, ее девочка.

– Ты заберешь мальчиков из школы и отвезешь их к своей матери. Я побуду одна. Расскажешь им все. Или нет. Смотри сам. Хотя скоро все всем станет все известно. Так что, думаю мальчиком стоит узнать все от тебя.

– А как же ты?

– Я позвоню тебе, когда вы сможете вернуться. Сейчас я просто хочу побыть одна.

– Хорошо, – глотая слезы сказал Сэм.

Кейт лежала на кровати Скарлет. Было уже заполночь. Обнимая подушку своей дочери, которая сладко пахла ее шампунем, Кейт плакала. Только сейчас, в полной темноте ее комнаты, она смогла, наконец, заплакать. В этой большой комнате, в которой больше никогда не будет Скарлет. Слезы душили ее. Два горячих ручья текли из глаз и заливали подушку. Подушку, на которою больше никогда не ляжет ее дочь.

13.

Тело покойной Скарлет было осмотрено патологоанатомом и уже отправилось в похоронную фирму. Всего за каких-то пятьсот баксов, из белого, безжизненного тела сделают куклу, которая будет выглядеть словно живая. В то время, как тело Скарлет омывали, мыли голову, подбирали ей белое платье, ее мать, сидела на кухне и, с отекшими от слез глазами, сообщала все что помнила, о последнем дне своей дочери.

Пока в похоронном бюро аккуратно наносили на губы девушки, едва заметную, помаду и убирали из под ногтей остатки земли, Кейт старалась припомнить все то, что сейчас кажется ей подозрительным.

– Так значит, ты видела ее последний раз в воскресенье, вечером?

– Да, – тихо отвечала Кейт. – Она собиралась на празднование дня города. Сказала, что посмотрит на сжигание чучела и останется на дискотеку.

– В котором часу она ушла из дома?

– Было около восьми вечера. Мы с Сэмом и мальчиками поехали на праздник в восемь, а она взяла мою машину и уехала чуть раньше.

– Понятно. А во что она была одета?

Офицер Трэвис задавал вопросы не смотря на Кейт. При каждом ответе, он что-то помечал у себя в блокноте.

– На ней была белая блузка и черная юбка. Я сказала ей, чтобы она взяла с собой куртку, так как вечером было холодно. Но она…

– А спортивной толстовки на ней не было?

– Нет, а что?

– Просто когда ее нашли, на ней была спортивная кофта на молнии, с эмблемой нашей футбольной команды. Есть предположения, чья она могла быть?

– Ну вообще, она встречалась с Джони Тейлором. Может быть это его.

– Хорошо, – сказал странным голосом офицер. – Тебя не встревожило, что Скарлет не ночевала дома?

– Нет, это было обычным делом, – Кейт смотрела на Трэвиса, и чувствовала, что он ей что-то не договаривает. – Она часто ночевала у подруги Моники – это ее лучшая подруга. Они давно дружат, так что я и не стала волноваться.

– Угу, – все также что-то черкая в блокноте промычал офицер. – А ты не замечала, в последнее время, какие-то странности за Скарлет. Может быть она вела себя как-то странно, перепады настроения, истерики или что-то в этом роде?

– Нет, ничего подобного. Она была немного замкнутой последнее время. Но, мне казалось, что это нормально. Ведь это был ее последний учебный год. К тому же она иногда ссорилась с Джони. Думаю, в подростковом возрасте, у всех сложный период в жизни и некоторая замкнутость это нормально.

– Тогда последний вопрос, ты никогда не замечала, – тут офицер немного замялся, он хотел как можно лучше подобрать слова, чтобы не нагонять на Кейт панику, – чтобы Скарлет… Баловалась наркотиками?

– Что?! Скарлет?

– Я просто спросил.

– Ты хочешь сказать, что моя дочь была наркоманкой?! – грубо спросила женщина.

– Кейт, прошу успокойся. Это просто один из вопросов, что необходимо задать родителям, в этом нет ничего плохо. Многие подростки балуются марихуаной, это не для кого не новость.

Кейт пристально смотрела на него. Во время всего разговора Трэвис так и не поднял на нее глаза.

– Если это просто вопрос, то почему ты не задашь мне его, глядя в глаза? – со слезами на глазах спросила женщина. – Ты что-то знаешь, я права?

– Кейт, – офицер с неохотой поднял на нее глаза, – пока идет расследование, я ничего не могу сказать.

– Даже мне?! Я ее мать! Я имею права знать! Это моя дочь вчера лежала на ледяном столе в морге! Я никакая-то знакомая, я ее мать…, – дрожащим голосом сказала Кейт.

Она смотрел в глаза Трэвису, но он был непоколебим.

– Хорошо, хорошо, – вытирая слезы сказала женщина. – Нет, я не замечала за свой дочерью пристрастия к наркотикам. Ты доволен?

Офицер лишь покачал головой и сделал запись в блокнот.

– У меня к тебе последний вопрос. Как Скарлет относилась к принятому неделю назад закону?

– Что?! К какому закону?!

– Который обязывал всех «грачей» покинуть территорию США.

– И как она должна к нему относиться?

– Может быть, у нее были знакомые или друзья среди «грачей», которым она сопереживала?

– Что?! Что ты несешь?! – закричала Кейт.

– Я понял. Прости, – он снова сделал запись в блокнот.

Кейт с ненавистью посмотрела на небритое лицо.

«Он знает. Он что-то знает, но не говорит».

Кейт резко схватила блокнот и отбежала от стола.

– Кейт, прошу, не надо…

Слезы застилали глаза и она с трудом могла разобрать, что там на написано.

– Что?! Что это?! – кричала она. – Что значит…?!

14.

В то время как Ford Mustang вес испуганных Билла и Колина к бабушке, на соседней улице офицер Трэвис ехал с ордером на задержание первого подозреваемого.

На часах было 17:45. Офицер знал, что нужно действовать быстро. Время шло на секунды. Тело Скарлет уже было обследовано. В заключение причиной смерти было указано: двадцать три колотых раны в районе живота. Время смерти: "00:30 – 01:30".

"Один – два удара могут быть нанесены от гнева, в порыве ярости. Пять, это уже дело испуга, когда человек осознает, что он натворил. Но двадцать три! Даже просто, держа нож в руке с трудом можно сделать двадцать три быстрых движения. Это не беря в расчет, что нож входит в тело. Тот кто это сделал, явно был не в себе. Для этого необходимо иметь крепкую руку".

После того, как Кейт и Сэм поехали домой. Трэвис сразу отправился к первому подозреваемому. О его связи с Скарлет было известно всем. Джони Тейлор. Всего пары слов было достаточно, чтобы понять, что он не причем. К тому же у него было железное алиби, которое буквально через 20 минут подтвердила Моника. Во время совершения убийства, Джони занимался сексом с лучшей подругой Скарлет, в доме у родителей Моники. Это могли подтвердить по меньшей мере еще десять человек, которые были в этом доме на вечеринке. По показаниям, стало понятно, что Скарлет на этой вечеринке не присутствовала.

Анализ вещей, в которых была убита девушка ничего не дал. Никакой зацепки. Образцы волос и крови выявили, что девушка была пьяна. Также в крови имелись следы «марихуаны». Но, опять же, это ничего не давало.

В районе 16:00 часов, смогли разблокировать ее телефон и вывести из него всю необходимую информацию: звонки, смс, переписки в социальных сетях. Из ходя из этой информации, Трэвис сейчас и мчал с сиреной по центральной улице.

Через пять минут полицейская машина остановилась. Уверенной походкой он пошел в сторону дома. Навстречу открылась дверь, из нее вышла женщина и посмотрела на офицера испуганными глазами.

– Что?! Что случилось?!

– Мэм, у меня ордер на арест вашего сына. Где он сейчас?

– Арест?! А в чем его обвиняют?!

Трэвис уже не ее слушал. Он уже вошел в дом и, держа правую руку на кобуре, стал обходить все комнаты на первом этаже. Просмотрев первый этаж, он стал подниматься по лестнице, не обращая внимания на шедшую за ним женщину, которая заливаясь слезами, хватала офицера за рукав. Открыв вторую комнату, он увидел парня, который сидел посреди комнаты на небольшом расстеленном коврике и молился. Трэвис достал наручники и схватив парня за одну руку, которая лежала на полу, сказал:

– Томас Клок, вы обвиняетесь в убийстве Скарлет Смит. Вы имеете право хранить молчание, – офицер уже завел вторую руку за спину парню и стал застегивать наручники. – Все, что вы скажите, может и будет использоваться при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права?

– Скарлет! Вы сказали Скарлет?!

15.

– И это все, что ты заработал за весь день? – Норманн, он же «Шпиц», тряс в руке три доллара двадцать пять центов. – Неужели, ты хочешь сказать, что со своей милой мордашкой, за весь день ты заработал всего жалких три доллара?

– Да.

– Хрен! – Норманн засунул своими грязными руками мелочь себе в карман. – Хрен я тебе поверю! Посмотри на этого жирного ублюдка, Харди, даже этот ходячий боров, и тот срубил семь баксов на мосту, около порка. А там народу в пять раз меньше ходит, чем на твоей точке в центре города.

– Да этот кусок дерьма, не способен унижаться. Готов поспорить, за весь день, он даже не открыл свой рот и ни к кому не подошел. Стоял, как вкопанный, грустно опустив свою бейсболку. Я давно говорю, дай мне его новые шмотки, и я тебе с легкостью принесу двадцатку за день.

– Заткни свою свиную пасть! – Норманн оглянулся и посмотрел на своего приятеля Харди, он же «Толстяк». – Ты будешь говорить, тогда когда я тебе разрешу, – пристально оглядев своими маленькими глазами толстяка, он расплылся в улыбке. – Да ты видел себя в зеркало? Если ты наденешь его шмотье и твоя целюлитная задница опуститься на стул, то на джинсах уже будет такая дырка, которую астронавты из космоса увидят. К тому же ты воняешь дерьмом, считай сразу все вещи им провоняют. Готов поспорить, что ты даже жопу не удосуживаешься протереть, после того как посрешь. Слава Богу, хоть штаны успеваешь стянуть, и на том спасибо. Да тебе же деньги дают, только потому что хотят, чтобы ты скорее скрылся подальше со своей вонью.

Пока Норманн это говорил, весь подвал закатывался смехом, которая эхом разносилась по темным коридорам заброшенного здания. Тринадцать бездомных парней надрывали свои глотки и тыкали пальцами на «Толстяка». Ничего нет лучше, чем всеобщее унижение кого-то. Ничего так не сплочает дух и не повышает авторитет. И Норманн это знал.

Норманн был тут самым старшим, а следовательно – самым главным. Он был невысокого роста, худой и сутулый. В отличие от многих парней, находившихся в этом подвале, он всю свою жизнь провел на улице. Свою прозвище, «Шпиц», он получил из-за своего внешнего вида. У него были длинные взъерошенные волосы, черные маленькие глаза и приплюснутый нос.

Во время публичного унижения «Толстяка», он обводил взглядом всех своих подчиненных. Это был костяк из тринадцати верных ему парней. Каждый из них отдал бы жизнь за него, в чем Норманн не сомневался. Даже «Толстяк», который потупив глаза смотрел себе под ноги, сейчас ничего не чувствовал к нему, кроме страха.

Во время всеобщего веселья, только три человека не смеялись. Кроме «Толстяка», не поддержал всеобщие унижение Джим, он же «Бумеранг». Он был чуть помладше Норманна. Лицо у него было весьма приятным. Красивые светлые волосы, голубые глаза и острый нос. Среди всех присутствующих, он был одет чище и лучше всех. В то время, как всем присутствующим приходилось ютиться рядом со старой отопительной трубой, и терпеть давку и вонь от своих коллег, то Джим каждую ночь проводил у многочисленных девушек. И среди его подружек, были девушки разного рода. От молоденьких проституток, которым он когда-то открыл дорогу к легким деньгам, до девушек из весьма влиятельных и богатых семей, которые даже не догадывались, чем на самом деле он занимался .

Джим сидел в углу и откинувшись на спинку стула, молча смотрел на всею эту картину. Шутки на него никак не действовали. Он привел сюда всех этих парней и знал каждого из них, как свои пять пальцев. Кого-то он встретил на вокзале, кого-то нашел замерзающим под мостом. А кого-то, он притащил из приюта, в котором тот загнивал.

Так было и с Робертом, который за весь день собрал всего три доллара и двадцать пять центов, и сейчас молил Бога о том, чтобы его не побили. Он смотрел в угол комнаты, где сидел Джим. Роберт хотел верить, что тот его защитит, ведь он уверял его, что тут будет намного лучше чем в приюте.

Роберт не знал своих родителей. Как утверждали старшеклассники, из приюта Святого Франциска, в который в одну из ночей и был подброшен совсем еще младенцем Роберт, что скорее всего, «его мать была грязной шлюхой, которая была настолько безмозглой, что даже не знала, что нужно предохраняться, чтобы однажды не родить на свет такое ничтожество».

Такое предположение, о древе родителей, Роберту сказали, когда толкали головой в унитаз. С самого раннего детства, эта процедура была обязательной в приюте Святого Франциска. Некоторые старшеклассники шутили даже, что сам святой лично ввел это процедуру в их приюте, и называли это – «святым омовением».

Сам приют был церковным учреждением, на которое, всем дивным давно было наплевать. Сестры – что являлись тут няньками и по совместительству учителями, больше времени уделяли молитвам, чем разбирательству побоев среди учеников.

В целом, каких-то ограничений по передвижению в приюте не было. Каждый мог с легкостью удрать в город, а вечером уже пьяный спать на своей кровати. Кто-то не мог смериться с ежедневными издевательствами и собрав пожитки убегал туда, где ему казалось, будет лучше. Кто-то напротив, втягивался и занимал свое место.

Роберт много раз наблюдал, как это место ломает людей. Он видел, как пришедший в приют, молодой, забитый мальчик, который стеснялся даже сказать свое имя, уже через месяц разбивал кулаки в кровь, о лицо такого же как он, второклассника, который вышел с ним на поединок. Его детские глаза, которые месяц назад горели страхом, сейчас были полны ненависти к противнику. Это было одним из развлечений старшеклассников. Что-то вроде петушиных боев, только вместо петухов, были первоклассники и второклассники. Победа поднимала тебя в рейтинге и давала уважение и неприкосновенность.

Такая была жизнь Роберта. Каждый день, на всеобщей молитве, он молил лишь об одном, чтобы его усыновили или хотя бы перевели в другое место. Но таких сказок, о семье, которая "сейчас рассматривает и выбирает себе сына", было очень много. Правда, это были лишь слухи. Никто и никогда не был усыновлен. Этими небылицами, сестры приюта хотели удержать мальчиков внутри.

Однако, Роберт молил об этом каждый день. Это было единственное, что его держало тут. Иногда просыпаясь по ночам, он видел, как парни его возраста собирают вещи и уходят навсегда. И тогда, он представлял себе, как сам уходит. Но он не знал куда? К кому? Что его ждет? Неизвестность пугала. Но в один из дней все изменилось.

В один из понедельников, когда девятилетний Роберт сидел на уроке и старательно изучал латынь, по классу прокатился слух, что в приют привели нового парня. Это было обычным делом, так что Роберт даже не заинтересовался этим. Но через некоторое время, в столовой он увидел Джима, которому было пятнадцать лет. Он не был похож на тех парней, что впервые попадают в это место. Прилично одетый, с красивым лицом, он непринужденно глядел по сторонам. Главное, что заметил Роберт, было то, что он не боялся.

– Ты видел этого парня? – спросил он своего друга, Кэвина, который тоже с малых лет был в приюте.

– Да. Это же Джимми «Бумеранг».

– Кто?

– Ты что, с луны свалился. Это Джимми, он бывает тут раз в несколько лет. Поверь мне, завтра его тут уже не будет.

– Почему?

– Он приходит сюда за свежим мясом.

– Что это значит?

– Он выбирает тут парня и забирает его с собой.

– И куда же он его забирает?

– Откуда мне знать?! Я лично думаю, что он отвозит парня к врачам, которые режут того на органы.

– Чушь! Тебе этим дерьмом сестры все мозги проели, – Роберт сказал это уверенно, но в глубине души, верил во все эти разговоры. Молодых людей убивают сплошь и рядом. А такие ребята как они, у которых нет не семьи не знакомых, вообще желанная рыба. Кто, такого как Роберт, станет искать? Никто даже не знает, что он есть на свете.

Когда Роберт пошел относить поднос с остатками обеда, он проходил мимо Джима, который пристально посмотрел на него своими голубыми глазами и слегка улыбнулся. Завороженный Роберт не мог отвести от этого парня глаз. Он приковывал к себе. Хотя, лучше бы в тот момент, Роберт смотрел по сторонам, поскольку перед ним какой-то парень тоже вставал из-за стола, и не заметив Роберта толкнул его так, что грязный поднос угодил в одного из старшеклассников.

В столовой повисла гробовая тишина. Старшеклассник медленно поднялся, убирая с себя остатки макарон, которые засыпали ему всю голову. Глядя на него, Роберт видел, как сегодня ночью его ждет взбучка. Да что ночь! Теперь как каждый день в течение года, он будет любимым «аквалангистом» унитаза.

«Мне конец!».

– Ах ты, мелкий ублюдок, – парень встал и с размаху ударил Роберта в живот.

Роберт лежал на вонючем полу и напрягая все мышцы ждал следующего удара, но он не последовал.

– Еще раз тронешь парня, тебе не поздоровиться, – сказал тихим и спокойным голос.

Роберт открыл глаза и посмотрел на своего обидчика, который удивленными глазами смотрел на Джима.

– Что ты сказал?!

– Ты что, уши не чистишь? Или у тебя в них макароны застряли?

В столовой прокатились смешки.

– Давай, иди сюда, или ты только на словах такой крутой?

Джимми отложил вилку, которой он лениво ковырял макароны, и резко запрыгнув на стол, вальяжно прошелся по нему и через мгновение уже стоял напротив этого парня.

– Ну, вот и я. И что дальше?

– Дальше, я разобью твою милую мордаху, – и парень хотел сделать пару шагов навстречу, но резко передумал.

Джимми достал из кармана нож бабочку и, всего за несколько едва заметных движений, ее острый клинок уже поблескивал рядом с лицом обидчика.

– "Милая мордаха", звучит как-то слащаво, не находишь? – он смотрел на то, как парень отступает назад. – Ну, так что? Какие твои дальнейшие действия?

Старшеклассник лишь ухмыльнулся и ничего не ответив пошел прочь.

Джим наклонился и помог Роберту подняться.

– Как твое имя?

– Роберт, – тихо ответил он.

– Очень приятно Роберт, а я Джим. Что же ты так не аккуратно? Теперь ты будешь у них целью номер один.

– Да, уж.

– Да, суровые у вас порядки. Животные правила. Хищники и добыча. Ну, и как тебе, Роберт?

– Что как?

– Быть добычей? – Джим пристально посмотрел на него. – Или может быть уже хватит ей быть? Хватит терпеть этих кретинов. Вот я смотрю на тебя и вижу классного парня. Но что будет с тобой через год? Через пару лет? Да, из добычи ты превратишься в хищника, обрастешь броней и клыками, но что останется от тебя человеческого?

– А что мне остается?

– Что тебе остается? Не знаю. Я, например, живу на улице, среди друзей, – Роберт удивленно посмотрел на Джима. – Да, друзей. Конечно, у нас нет таких замечательных кроватей как у вас, но мы есть друг у друга, а это важнее. Мы не действует по животным инстинктам. Мы семья. Да, и питаемся мы куда лучше, – пиная нагой макароны сказал он. – Я не могу решать за тебя. Это твой выбор. Сегодня в полночь, я покидаю это прекрасное заведение. Я увидел тут все, что хотел. Если что, ты сможешь меня найти у ворот. Ну, бывай, – похлопав по плечу Роберта сказал он.

Сейчас, стоя и слушая, как разрывается комната от смеха парней, Роберт смотрел в темный угол, в котором сидел Джим.

"Он не даст меня в обиду", – думал Роберт.

– Ну все, хорош ржать, – сказал Норманн. Он подошел к Роберту и оглядев его с ног до головы. – Эх парень, мне кажется ты хочешь кинуть меня на бабки. Может ты припрятал себе пару долларов на мороженное? А?

– Нет, – тихо сказал напуганный Роберт.

– У тебя самая прибыльная точка, за которую мне приходиться платить каждый день. Я плачу за нее больше, чем ты мне приносишь. Знаешь, я думал это адаптация, тебе просто нужно время. Но, твою то мать, за целую неделю, твой рекорд составил гребаных четыре доллара? Клянусь Богом, все эти придурки, – он обвел рукой всех парней, которые скалясь смотрели на Роберта. – принесли мне в три раза больше. Даже этот жирный кусок дерьма, тратя деньги на хот-доги принес мне куда больше. Что ты на это скажешь?

– Я не знаю, – сквозь слезы сказал Роберт. – Я стараюсь. Честно, стараюсь…

– Твою мать, ты еще слезы тут пусти. Я кто по-твоему? Твоя шлюха мать? Мне что сейчас, тебя обнять, дать сиську пососать и сказать, что все будет хорошо?

Роберт стоял молча и слезы текли у него по щекам.

– Раздевайся.

– Что?! – подняв глаза спросил он.

– Я сказал раздевайся! Ты больше не будешь стоять на мосту, теперь это место «Шустрого». Иди сюда ублюдок!

С трубы спрыгнул парень и подошел к «Шпицу».

– Вот этот парень, приносит мне хороший заработок, уже как месяц. Думаю, он заслужил, чтобы стоять на прикормленном месте. Так что, давай ему свои красивые шмотки.

Роберт начал неохотно раздеваться.

– Ты что, твою мать, стриптиз нам танцуешь. Живее стягивай со своей тощей задницы штанишки, еще дел по горло.

Смех и свист сопровождали Роберта. Он стянул с себя свои вещи и отдал их парню, который в свою очередь передал ему свои. Роберт стал с неохотой натягивать его вонючие штаны на себя.

– Эй, Джим, давай сюда, надо дела делать.

Джим спокойно поднялся и подошел к Норманну. Роберт умоляющими глазами смотрел на него. Но юноша даже глазом не повел в его сторону. От куда было знать бедному Роберту, что такие как он, как раз и нужны были Джиму и Норманну. На таких как он, мелких и жалких, которые только и нуждаются в том, чтобы им кто-то сказал, что они теперь его семья – и держится их бизнес. Такие, как Джим и Норманн, никого не любили. У них нет ни друзей ни семьи. Все, что может помочь им – это лишь деньги.

– Так, вот тебе сто долларов, отдашь их дядюшке Сэму, чтобы тот разрешал нам и дальше попрошайничать на его улицах. Так, а вот тебе пятьдесят долларов, отдашь их малышке Микки за траву. Сегодня я в долг у нее взял. Так и что еще? А, ну вот и твоя доля. Все?

Джим лишь кивнул головой.

– Ну тогда, давай. Завтра в это же время.

Роберт стоял переодетый в омерзительно пахнущий, потертый спортивный костюм. Джим ушел, так и не посмотрев на него.

– Ну вот. Теперь ты похож на настоящего Попрошайку. Другое дело, –улыбаясь сказал Норманн. – Эй, «Толстяк», скрути-ка мне пока «косяк». Нужно расслабиться.

«Толстяк» со скрипом встал со старого стула и пошел в угол комнаты, где за вентиляционной решеткой хранился запас марихуаны.

– Черт, у тебя слишком красивая рожа, никто не поверит, что ты попрошайка, – «Шпиц» кружил вокруг Роберта и осматривал на него с ног до головы. – Что же нам делать? О, я кажется придумал, – после этих слов Норманн со всего размаху ударил Роберта по лицу, так сильно, что он камнем упал на пол.

– Ну, что ты как тряпка. Вставай, – Норманн поднял Роберта на ноги. – Ну вот, совсем другое дело. Хотя, – и Норманн снова зарядил ему уже в губу, которая через секунду раздулась.

– Господи, до чего нынче слабая молодежь, – Норманн снова поднял Роберта, который с трудом стоял на ногах.

– Толстяк", где там мой «косяк»?

Жирный парень подбежал и протянул Норманну аккуратно забитый «косяк» с марихуаной.

– Вот другое дело, – сделав пару затяжек, он протянул сигарету Роберту и сказал. – Давай парень, пару затяжек. За маму и папа.

Роберт втянул в себя терпкий дым марихуаны, который разъедающей горечью прошелся по горлу. Горечью, которую Роберт будет помнить всю свою жизнь. Кашель, вперемешку с кровью вылетел из его рта.

Норманн забрал у него косяк и отошел от него, пристально на него смотря.

– Все равно, чего-то не хватает. Как думаешь, «Толстяк»?

– Я не знаю, -пробухтел он.

– Да уж, куда тебе, – Норманн пристально посмотрел Роберту в глаза. –Слушай, «Толстяк», а костыль «Хромого» Эдди у нас еще остался?

– Где-то был.

Все парни сидя около трубы смотрела на Роберта. В свете, едва освещавшей комнату, старой электрической лампы, они казались бедному парню шакалами, которые только и ждут, чтобы его растерзать.

«Толстяк» принес костыль и протянул его Норманну. «Шпиц» воткнул его под подмышку и, поджав одну ногу, прискакал к Роберту, выпуская дым ему в лицо.

– Ну как тебе? Здорово правда? Эх, я тебе даже завидую. Калекам всегда дают больше, – улыбаясь сказал он.

– Не надо, прошу, –тихо сказал Роберт.

– На, затянись, – Норманн снова засунул «косяк» ему в рот. – Пойми, парень, я ведь это делаю для тебя. Ты просто не понимаешь, чего стоят деньги. Это единственное, что имеет тут значение. Тебе пора это понять. Пойми, всему миру насрать на тебя. Ты никому не нужен. Даже Богу. Для людей, ты на одном уровне с бездомной собакой, конечно если она не бешенная. А знаешь почему люди дают тебе деньги? Потому что, когда они видят тебя, такого побитого, они понимают, что тоже в этом виноваты и, чтобы хоть как-то загладить свое чувство вины, они кидают тебе пару центов. Ты, их совесть. И чем хуже их совесть выглядит, тем больше денег они готовы отсыпать. Вот так парень.

Норманн докурил и бросив окурок под ноги, затоптал его носком.

– Сегодня вечером, ты отработаешь деньги, которые похерил на недели. Вот увидишь. А теперь стой спокойно. Удар должен быть сильным и точным, главное чтобы твоя нога не сломалась.

На улице было уже темно. Роберт чувствовал дикую боль. Его глаз заплыл, а губа раздулась так, что он с трудом смог пить украденный виски, которым «Шустрый», проставился за свой новый прикид. Роберт стоял и смотрел на свою опухшую коленку. Перед глазами все плыло. Виски и марихуана – это все, что было в его желудке. В желудке девятилетнего парня, который просто не знает, что делать дальше.

Они стояли перед магазином. «Шустрый», «Шпиц», «Толстяк» и Роберт, он же «Хромой».

– Так, вот круглосуточный, – Норманн указывал на большой магазин, напротив которого почти никого не было. Продавец и пару покупателей ходили по рядам. – Быстро заходим, и делаем дела. Эй, «Хромой»! «Шустрый» уже преставился, теперь твоя очередь. Давай, покажи класс.

Роберт лишь кивнул головой. Опираясь на костыль он пошел вслед за парнями в магазин.

Каждый разбежался кто куда. Роберт похромал к прилавку со спиртными напитками. Он не знал, куда будет прятать бутылку и как потом будет выходить. Сейчас он лишь ощущал согревающие тепло магазина. Голова его все сильнее и сильнее кружилась.

Он пошел к полке с бутылками виски. Яркие этикетки приветливо смотрели на него. Взяв одну бутылку он стал делать вид, что ее рассматривает. Тут к его горлу подошел ком. Роберт хотел закрыть рот, но этого не помогло. Рвота хлынула на пол, вместе с бутылкой виски, которая вдребезги разбилась. Роберт хотел побежать, но сил совершенно не было. Он сделал пару движений, но больная нога его не слушалась и он стал заваливаться вперед. Он уже зажмурил глаза, чтобы приготовиться к удару о пол, но тут чьи-то огромные руки его подхватили.

Роберт открыл глаза и на него сверху смотрел большой бородатый священник.

– Как ты, сынок?

– Я… Я не знаю, что мне делать… – тихо прошептал Роберт и упал в обморок.

16.

Уже две недели отец Роберт не выходил из своей комнаты. Головная боль и бессонница стала частью его самого. Проводя вторую неделю практически без сна, реальный мир стал для него чем-то общим между прошлым и настоящим. Иногда смотря на себя в зеркало, он видел в отражение какого-то ребенка, в старом спортивном костюме, с разбитым лицом, с опухшим коленом и на костыле.

К отупляющей головной боле прибавилась боль рваной плоти. Два рога, каждый блинной около четырех дюймов, порвали лоб и продолжали стремительно расти. Кожа вокруг них только-только перестала кровоточить.

Роберт начал бояться себя самого. Он вновь стал тем девятилетним мальчиком, который просто хочет, чтобы кто-то пришел и помог ему. Вот только придти было некому.

Огромный черный капюшон теперь стал для него броней, за которой он скрывался от внешнего мира. Диакон Ник помогал ему как мог, но Роберт понимал, что он тоже его боится.

«Чего же тогда ждать от остальных?».

За окном был понедельник. Со смерти Скарлет прошла неделя. Роберт ничего не знал ни о смерти девушке, не о том, какой сегодня день и тем более, что сейчас за окном – день или ночь. Он просто сидел в своем кресле. Укрытый капюшоном, он был абсолютно неподвижен, лишь изредка поднося платок к глазам, он вытирал с них слезы. Был ли он сейчас в этой комнате, или приюте, или в том грязном подвале – он сам не мог бы ответить.

В комнату постучали. Дверь едва приоткрылась. Диакон Ник не стал по обыкновению просовывать свою голову через дверь.

– Роберт, ты меня слышишь? – спросил он из коридора.

Проносясь сквозь темный подвал и магазин, залитый виски вперемешку с рвотой, Роберт очутился в кресле.

– Да, что случилось? – едва шевеля губами сказал священник, болью ощутив каждую произнесенную им букву.

– Тут к тебе… Какой-то человек пришел, хочет тебя видеть, – угрюмо сказал Ник.

Старик переживал за Роберта. Каждый вечер тихо подкрадываясь к двери, Ник стараясь хоть что-то уловить из-за нее. Но все было четно. Несколько раз, он ездил к врачу, стараясь больше узнать, что стряслось с священником, но врач ничем не мог ему помочь, кроме как таблетками обезболивающего.

Оранжевые баночки множились на столе священника. Он давно уже ничего не принимал, и практически ничего не ел. Диакон исправно приносил ему завтрак, обед и ужин, и каждый раз уносил их нетронутым.

– Скажи ему, что я болен.

– Я так и сказал ему, но он настаивает. Говорит, что это дело жизни и смерти.

– Скажи, что меня это не волнует.

– Он еще сказал, что это касается, Томаса Клока.

Роберт открыл глаза. Перед его глазами стразу всплыл этот молодой человек, которого он подвез домой.

– Хорошо, – вставая с кресла, сказал священник, – скажи ему, что я через минуту приду.

Роберт медленно прошел в зал. На первом ряду сидений его ожидал худой молодой человек, которого он видел в первые в жизни. Мужчина был одет в длинное потертое коричневое пальто, белую рубашку, поверх которой был накинут синий жилет, и черные узкие брюки, которые были ему коротковаты. На ногах красовались аккуратные, но уже весьма повидавшие, коричневые туфли. Лицо его было вытянутым, но весьма приятным. Волосы его были взлохмачены. Было видно, что эта кипа густых, черных волос, когда-то представляла собой аккуратную прическу, но сейчас, они больше напоминали неподстриженный куст. На носу были большие очки, за которыми можно было разглядеть зеленые глаза.

Посетитель сидел и смотрел на фреску святого Николая, держа черный кожаный чемодан на коленях. Когда Роберт вошел, мужчина встал и, сделав несколько шагов навстречу к священнику, улыбнулся и протянул ему руку.