Текст книги "Нация. Плоды искушения. Том первый"

Часть вторая

Глава I

27 апреля 1986 года, когда вся наша огромная страна готовилась к празднованию Первого мая, из небольшого украинского города Припяти началась эвакуация. Уже в полдень судьба вручала всему населению молодого города билет в один конец – до станции «Неизвестность». Молодые жители этого города, а таковыми являлось практически всё население, слышали слово «эвакуация» разве что в кино о Великой Отечественной войне, да в учебниках гражданской обороны, где говорилось о предполагаемом факторе опасности. В мирной жизни это слово не прижилось. Не было такой надобности. Во всяком случае, его практически не употребляли, да и зачем, спрашивается, если в нашей стране, как нам говорили, было всё хорошо и замечательно и не было случаев, связанных с подобными явлениями, чтобы эвакуировать население целого города, пусть и небольшого. Это слово больше слышали в теле-радионовостях, присущее лишь странам буржуазного мира, где факторы опасности (природные и техногенные) возникали постоянно.

Надо сказать, что, по субъективному отношению, в отличие от природных, техногенные катастрофы всегда вызваны халатностью обслуживающего персонала, внешними факторами и непредвиденными последствиями штатного функционирования технологических систем. На всех предприятиях Советского Союза всякая халатность на производствах исключалась, а потому не было никаких аварий (во всяком случае, населению это знать не полагалось), а если и были, то «незначительные» и они не представляли никакой угрозы для жизни человека. Рассуждения на эту тему могут показаться читателю несколько наивными. Кто-то может на эти слова даже мило улыбнуться, согласившись с доводами писателя, а вот кто-то может и возразить, воскликнув: «Такого не может быть, всё это ложь!» Действительно, такого не должно было быть. Но тем не менее действующая власть делала всё, чтобы народ ни о чём не знал, живя в «счастливом» неведении. Говоря тем самым всему миру о приоритете социалистической системы хозяйствования.

После проверки сотрудниками милиции паспортов у Егора и Натальи, а также уточнения некоторых организационных вопросов – а им всё было важно знать – семья Сомовых продолжила свой путь к указанному пункту сбора, для эвакуации в пионерский лагерь «Сказочный», что находился в десяти километрах от Припяти.

От политого адсорбирующими растворами асфальта густо поднимались испарения. На всём протяжении пути чувствовался тошнотворно-приторный запах. От такой «дезинфекции» города Лиза и Наталья всячески морщились. Шагая вдоль улицы, Егор обратил внимание на то, что листва на деревьях стала какой-то тяжёлой и притихшей, а проще говоря – заторможенной. Взгляд Егора поймала Наталья, произнеся:

– Листва ещё не мёртвая, но уже не естественная, будто листья покрыли воском, законсервировали.

– Да, похоже, что так, – спокойно проговорил Егор.

Шли в основном молча (Егор старался меньше говорить, чтобы не вызывать лишних эмоций, понимая остроту и напряжение ситуации).

«Интересно, – подумал он, глядя по сторонам, – сколько сейчас «светит»? 20, 30 миллирентген в час или больше? Деревья ещё живые, значит, они находят в этой плазме что-то своё, нужное для жизни, – так получается! Или же жизненные силы весны преодолевают всё же страх и смерть… Вон и вишни, яблони в буйном цвету, а в отдельных цветках уже появляется завязь. Получается – ничто не может остановить этот эволюционный процесс, чтобы ни происходило на этой земле», – заключил он.

Подходя к киоску «Союзпечать», Егор обратил внимание ещё издалека на то, что все его окна были забиты фанерой…

«Ну вот, – с каким-то огорчением подумал он, – хотел купить парочку газет, а киоск закрыт. Интересно было бы узнать, что о нас сейчас пишут? Главная тема всех газет, наверное, это не только ход событий аварии, – размышлял он, – но и те меры, которые принимаются для её ликвидации. Конечно, хотелось бы узнать, в первую очередь (хотя бы в маленьких листовках), о мерах предупреждения, а проще говоря, что делать населению в этом случае: как себя вести, что есть, что пить, какие принимать лекарства? Где было бы подробно написано и о том, как должна быть проведена эвакуация: с серьёзными рассуждениями специалистов и дельными советами опытных руководителей. Да мало ли что можно было сказать, посоветовать людям, ведь непростое это дело – эвакуация, тем более что проходит она при таких серьёзных обстоятельствах».

– Сколько автобусов! – удивлённо произнесла Наталья, глядя на многочисленную колонну, которой не было видно конца. – Где их столько взяли, а? Никогда в жизни не видела столько транспорта!

– Да, мне тоже не приходилось столько видеть, – ответил Егор, глядя на то, как подъезжают и выстраиваются в колонну всё новые и новые автобусы, а также грузовые машины. – Видимо, со всей Украины пригнали… Предприятий ведь много – вот и собрали…

– Егор, – тихо проговорила Наталья, – что-то мне не по себе. Голова кружится и как-то нехорошо, тошнит.

– Надо успокоиться, родная, потерпи. Сейчас сядем в автобус, и всё пройдёт. Ты явно переволновалась. Скоро будем уже на месте.

– А люди? – неожиданно спросила Наталья.

– Что «люди»? – не понял Егор.

– Куда их повезут? Нас повезут в «Сказочный», а людей куда?

– Честно сказать, не знаю. Возможно, расселят по гостиницам, пансионатам, санаториям; детей, наверное, отправят в пионерские лагеря. Посреди поля ведь не бросят.

– Трудно, невозможно во всё это поверить, – тяжело вздохнув, проговорила Наталья. – Ты посмотри, что делается вокруг… такое и во сне не могло никому присниться, а тут наяву такой кошмар.

Слушая внимательно свою жену, Егору нечего было сказать в этот момент, так как все её доводы были аргументированы и правильны.

Лиза, не слыша разговор родителей, всё время озиралась по сторонам, не понимая, видимо, что происходит, – ей всё было любопытно и интересно. Хотя наблюдалось и чувство боязни, вернее – осторожности. Ведь такого большого количества людей и автобусов она ещё не видела. Да и кто видел! Такое было в диковинку не только детям, но и взрослым…

Несмотря на то что времени на эвакуацию отводилось немного – три-четыре часа, суеты не было. Люди спокойно, с сознанием долга спешили организованно покинуть город. Складывалось такое впечатление, что ничего не произошло. «Ну, подумаешь, какая-то авария, сколько их уже было на этой станции», – думали одни; «Всё будет хорошо: сегодня отвезут, а завтра привезут, беда не велика», – думали другие. Хотя, конечно, были и многочисленные слёзы, вызванные, кстати, не только волнением, но и психологическим напряжением от вида военной техники, особенно – многочисленных тяжёлых вертолётов, похожих на воздушные трактора, день и ночь бороздящих небо Припяти.

– Папа, папа, – спрашивала Лиза, – а почему так летают самолёты?

– Это не самолёты, доченька, а вертолёты.

– А что они делают? – не унималась Лиза с вопросами.

– Они работают!

– А почему они так низко работают? Они не упадут?

– Нет, не упадут. Они умеют летать.

– Как птицы?

– Да, почти как птицы!

– А почему их так много?

– Ты же не удивляешься тому, что видишь много птиц, а почему же не может быть много вертолётов?

Такой ответ папы оказался для Лизы неожиданным. Она задумалась и замолчала.

– Папа, а почему не видно птичек? – неожиданно спросила она опять через минуту.

– Не знаю, может, они испугались вертолётов. Вот смотри, – Егор остановился и показал Лизе рукой в сторону летящих машин, – вертолёты большие, а птички маленькие – вот они и испугались.

– А они прилетят ещё?

– Кто?

– Птички!

– Конечно! – утвердительно произнёс Егор.

– Где наш автобус? – с раздражением и недовольством спросила Наталья, резко кидая свой взгляд по сторонам (в этот момент ей явно было не по себе).

Услышав вопрос жены, Егор прекрасно понимал, что решение эвакуироваться было для неё ужасной новостью. Да и не только для неё… Для всех это прозвучало как приговор… принять, осознать такое известие очень сложно. И сложность эта состоит в том, что нужно найти в себе силы, чтобы научиться смотреть в лицо новым жизненным обстоятельствам, смотреть без страха, ощущая жизнь и вечное движение. Он знал, что такому явлению жизни она всячески будет сопротивляться, будучи совершенно другой по своему душевному строю и своим чувствам. Как человеку мыслящему, ей были чужды печальные и болезненные явления жизни, сотворённые человеком.

– Уже подходим, – твёрдо ответил Егор, глядя на уставшее, немного болезненное лицо жены.

В этот момент ему показалось, что он любит эту женщину с ещё большей силой, но говорить об этом в такие минуты он не решался, в силу неподходящих обстоятельств.

В этой путанице трагических событий, подумал он в эти секунды, ему, как мужчине, важно сохранить твёрдость духа. Всякое расслабление грозит подавлением иммунитета, во всяком случае – на пользу не пойдёт. Просто потому, что жалость всегда несёт в себе бездеятельность, направляя человека не на борьбу за выживаемость, а на смирение и пассивность.

Конечно, кто-то может сейчас подумать, что Егор рассуждает цинично и безжалостно, противопоставляя эмоциям холодную логику. Может, это и так, но иногда холодный расчёт и трезвый ум могут помочь человеку сохранить самообладание даже в критической ситуации. Егор не то чтобы рассчитывал на это, но какая-то внутренняя убеждённость позволяла ему всё же об этом думать, при всех имеющихся обстоятельствах.

Не прошло и пары минут, как они подошли к автобусу, где на водительском стекле была табличка «Сказочный». Перед ними стоял практически новый автобус марки «Турист-2» Львовского автозавода им. 50-летия СССР, ЛАЗ 699, рассчитанный на перевозку 41 пассажира. Через большие чистые стёкла виднелись «спальные» кресла самолётного типа и сидящие в них пассажиры. Пассажиров было немного. В основном это были молодые люди. На вид им было лет двадцать семь – двадцать восемь, во всяком случае, не более тридцати. Кто-то тихо разговаривал, а кто-то смотрел в окно на прохожих и о чём-то размышлял. Всё было подчинено своему заданному ритму.

Зайдя в салон автобуса, Егор выбрал места ближе к центру. Посадив жену с дочкой, он сел рядом, напротив, через проход, в этом же ряду. Не прошло и полчаса, как автобус наполнился пассажирами. А минут через пять он и вовсе тронулся с места…

Надо сказать, что эвакуация – довольно сложный организационный процесс, связанный не только с выводом (или вывозом) населения непосредственно в безопасную зону от опасного фактора, но и вывозом имущества. Поэтому у эвакуации есть свои правила и законы. Согласно военным доктринам боеспособных государств, на первом месте всегда стоит эвакуация военных частей, на втором – военного имущества, документов и т. п., и в последнюю очередь – гражданского населения. Так уж заведено. Наверное, в этом есть какой-то смысл, а может, и нет – кто его знает.

Худо-бедно, но спустя 38 часов эвакуация населения из Припяти всё же началась… Дело в том, что руководство страны всё же надеялось применить так называемые «альтернативные меры». То есть ликвидировать радиационные очаги любыми доступными способами и методами. Эвакуировать население, как крайнюю степень, решено было не применять, так как это выходило за рамки управляемой ситуации. Но, к великому сожалению, для локализации активной зоны реактора были испробованы все возможные варианты и они ничего не давали, кроме довольно высокого парообразования. Из кратера разрушенного четвёртого энергоблока всё ещё исходил мощный поток аэрозольной газовой радиоактивности. Ясно было, что горит графит и каждая частица графита несёт на себе достаточно большое количество радиоактивных источников. Завершить гашение графита (залить водой, пеной) не представлялось возможным. Промедление с эвакуацией грозило непредсказуемыми последствиями. Для локализации радиационного очага, каким являлся разрушенный реактор, нужно было искать нетрадиционное решение, но для этого требовалось время. Оно-то и сыграло спасительную роль в судьбах многих тысяч людей… Ждать больше было нельзя, дотянули и так, что называется, до последнего… К этому свидетельству необходимо добавить, что эвакуация населения Припяти осуществлялась органами милиции в тесном взаимодействии с воинами 290-го Новороссийского Краснознамённого мотострелкового полка ВВ МВД СССР и 1-го специального моторизированного полка милиции внутренних войск МВД СССР. Под рокот двигателей сотен вертолётов, круживших над городом и станцией, всё вокруг обрело силу движения, нарушив привычную тишину и покой этого города, наводя страх и ужас на всё живое. Не боялся разве что слепой и глухой.

Опережая события, скажу: каждая колонна состояла из 20 автобусов и 5 грузовых машин. В сопровождении ГАИ они выезжали из города с интервалом в 10 минут. Таких колонн было больше пятидесяти. За городом, по мере продвижения в сторону Чернобыля и Киева, часть автобусов съезжала с трассы в отдалённые от Припяти деревни и посёлки, чтобы высадить часть пассажиров (на это было предварительное согласие руководства местных органов, которые занимались непосредственным размещением эвакуированных).

Егор смотрел в окно и думал о том, что не смог позвонить родителям в Томск («межгород» не работал). Это его расстраивало и немного нервировало. Он был уверен, что вся страна уже знает про катастрофу, что все переживают и волнуются за состояние близких и родных. Поэтому он и хотел позвонить, сообщив, что все они живы и здоровы и ничто не угрожает их жизни.

«Родители, – думал он, – сейчас явно переживают, узнав в газетах и по телевидению о том, что случилось в Припяти. Представляю, что делается в стране… Нужно найти всяческую возможность и обязательно им позвонить».

При выезде из города первое, что бросалось в глаза из окна автобуса, – это наличие на дорогах многочисленной военной техники и солдат. Одетые по-летнему, в том числе и без средств защиты (полагавшейся в таких случаях), они улыбались, шутили, принимая всё как есть, без выбора. Не совсем понимая, в какой зоне опасности они находятся. А может, и понимали, кто их спрашивал в этот трагический момент? На улицах и площадях, на видных местах, висели большие портреты вождей мирового пролетариата, членов Политбюро ЦК КПСС, агитационные плакаты и транспаранты, напоминавшие о ведущей роли КПСС, а также о приближении праздника Первомая. Колонна автобусов шла медленно, поэтому без труда читался тот или иной информационно-агитационный текст: «Да здравствует 1 Мая!»; «Слава КПСС»; «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»; «Миру – мир»; «Единство партии и народа нерушимо». Все лозунги перечесть было невозможно – их были сотни, а может, и тысячи – кто их когда считал… Призрачный дух коммунистической идеологии неотступно боролся за своё существование и не хотел сдаваться ни при каких условиях, даже тогда, когда всё население покидало город.

Глядя в окно, Сомов думал о том, что не только его семья, но и все жители Припяти оказались свидетелями не только большой катастрофы, но и масштабной эвакуации. И тем не менее, несмотря ни на что (не зная истинной правды), они жили только одним: глубочайшей верой к власти, выполняя все «инструкции» и указания партийных руководителей… Взяв с собой только самое ценное, что невозможно ещё у них отнять: мысли, чувства и надежду. Мысли – чтобы не думать о потерянном благе; чувства – чтобы не испытывать время наступившего неудобства; надежду – чтобы просто быть с ней, как с единственной собственностью.

В силу обстоятельств они не могли взять с собой даже лишний кусок хлеба. Просто потому, что он представлял не тяжесть, а угрозу для жизни. И они оставляли всё…

«Не такая уж это и беда, – говорили многие, – проживём как-нибудь!»

К великому сожалению, в жизни человека бывают такие ситуации, когда приходится подчиняться общей воле масс и плыть, что называется, по течению – хотим мы того или нет. Человек, в силу определённых обстоятельств, отдаёт себя полностью на суд толпы – безмолвствуя и не сопротивляясь, как травинка на ветру. Под силой «ветра», чтобы выжить, он вынужден гнуться, повиноваться… и повинуется. В этот момент он лишается всего: собственности, морали, нравственности и свободы. Искать в нём в этот момент какое-либо торжество – нет смысла. Он подчиняется полностью сущности толпы и её «политической» морали, со своими формами и законами. В основе которой содержится бесконтрольность и непостоянность, по причине того, что у неё нет ответственности, а значит, она не способна на моральное поведение. Всё это рождает в человеке недомыслие и фанатизм. В таких людях очень легко заменить моральные ценности – материальными. Превращая их в ничтожных, презренных, завистливых и неблагодарных животных…

Что говорить, такого масштабного переселения послевоенная история ещё не знала: от Припяти до Чернобыля протянулась вереница на десять километров, состоящая из 1200 различных автобусов, 200 грузовиков, 1700 личных автомобилей, 3 специализированных железнодорожных составов. Такую колонну нельзя было не заметить даже из космоса. Чтобы быстро собрать людей и посадить их в автобусы, работал огромный штат людей. Не все соглашались уезжать, некоторых пришлось уговаривать, а к некоторым пришлось и вовсе применять силу. Но даже эти меры не всегда помогали – много людей пыталось остаться только потому, что не в силах были бросить своё имущество. Многих сдерживал и такой факт, как финальный матч 51-го чемпионата мира по хоккею с шайбой между двумя сильнейшими командами планеты: сборной СССР и Швеции, который должен состояться в Москве на стадионе «Лужники». Пропустить такой матч болельщикам было нельзя, да что там болельщикам – вся страна (от мала до велика) с замиранием ждала этого поединка. Этот фактор «сдерживания» огорчал жителей Припяти больше всего. И тем не менее за два часа сорок пять минут была завершена вся эвакуация жителей Припяти и нескольких близлежащих населённых пунктов. В городе остался только обслуживающий персонал (пять тысяч человек).

Несмотря на то что эвакуация проходила достаточно аккуратно, быстро и точно, атмосфера была всё же необычная и напряжённая. Не обошлось и без отдельных сложностей и последствий. Например, многие жители Припяти обратились в Правительственную комиссию с просьбой эвакуироваться на собственных автомобилях, а их было в городе больше трёх тысяч. После некоторых размышлений (из-за нехватки грузового транспорта) – такое разрешение было дано. И это была большая ошибка: автомобили, в которых люди эвакуировались, были загрязнены радиацией. Всё это, так или иначе, распространялось за пределы Припяти по всей Украине. И не только.

С утра, перед эвакуацией, при выезде из города военными были возведены на скорую руку дозиметрические пункты, чтобы не только смывать всю радиационную пыль и грязь со всех транспортных средств и измерять радиоактивный фон, но и предотвратить вывоз различного габаритного груза, в том числе и личных вещей. Дело в том, что ещё до эвакуации многие жители города понимали всю опасность того, что происходило на станции (через родственников, друзей и знакомых) и принимали самостоятельное решение об отъезде из Припяти, увозя с собой как можно больше вещей. Не осознавая, что они подвергаются радиационному заражению. И что эта смертельная опасность грозит не только им самим, но и окружающим людям. Рядом с дозиметрическим пунктом можно было увидеть целые горы одежды, обуви и других вещей, а также предметов, наиболее сильно подвергшихся радиации. Конфискованные вещи сжигали или закапывали…

При эвакуации возникла ещё одна проблема: многим становилось плохо – причиной служила как сама болезнь, так и психологический синдром: люди оказались не готовы к такому повороту событий. Психологов и психиатров не то что не хватало – их просто не было. Всё население находилось в стрессовой ситуации. И это было понятно: никто не знал, что делать – не было ни системы, ни знаний в этой области. Хотя, надо сказать, общей паники не было, за исключением отдельных случаев…

Приём пациентов в поликлиниках и больницах города увеличивался с каждой минутой. Общая симптоматика у больных была такая: кишечный синдром, рвота, головные боли, присутствие страха и т. п. Врачи оказывали посильную помощь, но лечить было нечем, а главное, никто из медперсонала с лучевой болезнью не сталкивался. Если что-то и знали о ней, то в теории и то мельком. Единственное, что они делали, так это давали таблетки йода, но и те вскоре закончились. О комплексной терапии даже не помышляли, её просто не было. Так же как не было одежды для больных, которую в обязательном порядке нужно было менять, потому что всё было подвергнуто заражению. Так или иначе, но эвакуация торопила события… Больных вынуждены были рассаживать только в автобусы, поскольку все скорые дежурили на станции… тяжелобольных везли в Киев, а затем, самолётом, в Москву… Многих выписывали, даже со второй и третьей стадией лучевой болезни. (От безысходности люди сами соглашались на выписку, поскольку не было никакой определённости в этом вопросе, ещё не зная, что их ждёт.)

Если говорить правду, то к разряду больных можно было отнести всё население Припяти, учитывая то обстоятельство, что все они были облучены в той или иной степени. Поэтому руководством медицинского учреждения принимались те меры, которые считались необходимыми на этот момент. А «момент» заключался только в одном: как можно быстрее покинуть город. Ведь он жил больше суток в своём обычном режиме, в то время как радиационный фон увеличивался в сотни и даже тысячи раз (точную цифру никто не мог сказать, так как все дозиметры вышли из строя). Конечно, если бы жителей предупредили чуть раньше о радиационной опасности, то ситуация с больными, безусловно, была бы другая… В руководстве города знали и видели эту проблему, но молчали и пожимали плечами, дожидаясь указаний свыше. А некоторые партийные функционеры (со своими вещами) и вовсе скрылись в неизвестном направлении.

Не хотел разбираться с проблемой самостоятельно, ввиду неясности масштаба катастрофы, и горисполком Припяти. Так или иначе, но ситуация «ничего не знаем» всех устраивала. К тому же полностью отсутствовала работа информационной службы. Организовать такую работу могли только местные партийные органы, но они спрятались кто куда, ожидая указаний свыше – а их не было. Трудно в это поверить, но никто не знал, какие дозовые нагрузки для человека являются чрезвычайно опасными, а какие нет; как не знали и то, как вести себя в условиях, когда человек находится в зоне повышенной радиационной опасности. Система, которая могла бы давать правильные советы, как вести себя, – не работала, а необходимая литература оказалась в полном отсутствии. Да, в библиотеках были книги – толстые и правильные, но брошюр, листовок, памяток в стране не было. Просто потому, что никто никогда не думал, что такое может произойти, даже гипотетически. Но это случилось… Люди пробыли в зоне радиации 38 часов. За это время каждый житель получил радиационное облучение, а многие были буквально пропитаны этим насквозь. Йод, как я уже говорил, давали населению только на второй день, когда его пить было уже бесполезно. Хотя в городе было много сандружин, а в каждом управлении на складе лежали ящиками, на каждого члена семьи, антидоты, калий-йод, респираторы и одежда. Всё это было, но этим запрещали пользоваться, чтобы скрыть сам факт радиационного облучения, саму проблему, оставив спасительные средства лежать на складах… В этой части беспомощность власти и Гражданской обороны в первые дни катастрофы была очевидной. И принесла она больше вреда, чем пользы. Что уже есть не благо. Хотя было понятно, что все решения принимались не в Припяти, и даже не в Киеве, а в Кремле… Лишённые свободы выбора, человеческого достоинства, прав человеческой природы, даже её обязанностей, тысячи людей шли, ехали навстречу неизведанному будущему, чтобы в сутолоке дней не столько жить, сколько блуждать в чужих краях, переходя из одного образа жизни – к другому… В Припяти остались только работники милиции и военные, чтобы не только патрулировать опустевшие улицы и охранять осиротевшие дома, но и проводить дезактивацию территории.