Текст книги "Нация. Плоды искушения. Том первый"

Глава II

Выстроившись в одну общую колонну, все транспортные средства, а в ней были автобусы, грузовые и легковые машины – всех не перечесть, медленно, как бы нехотя, друг за другом, выезжали из Припяти. Многочисленные вертолёты, зависшие на предельно низкой высоте над станцией, заглушали всё живое, продолжая опускать на стропах парашютов в ненасытное жерло ядерного реактора сотни тысяч тонн поглощающих радиацию материалов. Город обречённо пустел на глазах тысяч жителей, чтобы в считанные часы превратиться в безжизненное пространство, оставляя в памяти всех горожан лишь воспоминания нечто былого, но не отжившего. Глядя сквозь дымку весеннего, чуть желтоватого воздуха на уходящую вдаль колонну, напрасны были все человеческие усилия, чтобы увидеть её начало – она начиналась где-то там, далеко за горизонтом, безбрежность и отчётливость которого завораживала и в то же время растворяла в глазах всё видимое значение. Зато хорошо было видно другое её начало – конец, напоминавший что-то разрывное, разъединившееся, фатальное, не способное на прежнее воссоединение, на единство и целостность.

В этой тяжёлой, трагической атмосфере, где каждому хотелось не просто выжить, а жить, Весна, как символ бессмертия, меняла свой статус на новый облик – безрадостный и трагический, что было ей совсем не свойственно. Нет, жизнь в ней не померкла, но она вмиг изменилась, не в силах противостоять человеческому фактору. Она словно защищалась от деятельности человека, используя весь свой природный иммунитет. В этот момент она владычествовала уже не над человеческими душами – как ей было положено, что ей ближе и дороже, что дано ей самой природой для пробуждения новой жизни, а над холодным мраком опустошения, постигая его безжизненное пространство. Спасая уже не человечество, а саму себя, чтобы хоть как-то продолжать жить дальше, без особой радости для себя и всего живого. О прошедшей жизни в этом городе теперь напоминал разве что тёплый весенний ветерок. Который, смешав разнородные запахи цветов и зелени, с надеждой на благополучный исход, разносил их по всем улицам, скверам, площадям, дворам, наполняя город живым, спасительным нектаром. Словно он хотел вдохнуть в этот город новую жизнь – как искусный врачеватель, как последняя спасительная инстанция. Привлекая и маня всех жителей вернуться в свои дома и квартиры под своды надежды, счастья и любви. Временами он то затихал, как бы давая себе возможность осмыслить всё происходящее, то вновь дул с нарастающей силой, пытаясь хоть как-то помочь всему живому. К сожалению, вся его затея, как он ни старался, была напрасной: обречённый трагичностью и безысходностью своего положения, совсем ещё юный город тихо, почти безропотно, погружался во мрак. Где не только человеческая речь, но и всякая соловьиная песнь уже была не вольна. В нём не было не только сил и энергии, в нём не было главного – души, она покинула его, не в силах противостоять свершившейся катастрофе – ядерному взрыву. Город медленно погибал, и никакая воля воображения, никакое желание извне не могли его уже спасти.

«Завтра уже 28 апреля, – подумал Егор, глядя в окно автобуса. – Как медленно бежит время, такое ощущение, что оно остановилось… Увидеть, пережить такое можно разве что в каком-то кошмарном сне, от которого хочется быстрее проснуться, испытав удовольствие оттого, что это всего лишь сон».

К великому сожалению, чтобы он ни думал в эти минуты – всё было реальностью. Именно этот факт, как синоним истины, не давал ему покоя, наводя на разные мысли и размышления.

«Если человек – часть природы, продукт этой среды, – думал он, – то почему он не стремится, как та же природа, к самосохранению, где всё мудро продумано и устроено. Значит, человек далеко не та часть природы, о которой нам говорили в школе, институте, а, наоборот, он далеко не венец мироздания!»

Он думал обо всём: о жизни, цивилизации, родителях и о той ситуации, в которой оказалась не только его семья, но и многие другие семьи, вынужденные искать вдали от родного дома новое прибежище для дальнейшей своей жизни. Особенно трагично это было для сельских жителей, которые жили на этой территории десятками, а то и сотнями лет, сменяя одно поколение другим.

«Ведь это одно из исторических мест Украины, это Киевская Русь, это земля древлян», – вспоминал он. Сейчас их всех эвакуируют, перевезут без всего имущества в другие населённые пункты, на десятки, а то и сотни километров, для того чтобы спасти, но как понять это «спасение» сердцем, своей душой сотням тысяч людей, чтобы не было для них всё так печально и драматично. Ведь не случайно говорят в народе: «Своя земля – свой прах». И то верно: родная Земля для них – последняя заступница и нет в жизни человека большего горя, чем покинуть родные места. Не всякое-то растение приживается на «чужой» земле, а что уж говорить о людях. Ибо она мила не только в радости, но и в горе.

Он прекрасно понимал, что в ближайшее время никакого возврата жителей в город не будет, как не будет возврата и в другие населённые пункты, поскольку реактор живёт и продолжает выбрасывать радиоактивность… И у всего этого есть очень долгое продолжение…

«Чтобы его заглушить, нужно время, – подумал он, – и ничто другое его не заменит».

Так, размышляя, он продолжал смотреть в окно, временами отвлекаясь, чтобы ответить на разные вопросы жены или дочери.

Ехали недолго. У развилки автобус притормозил.

– А вот и наш поворот на «Сказочный», – чуть улыбаясь, проговорил Егор, глядя в окно.

Автобус почти остановился, но затем снова тронулся и медленно повернул направо, в то время как вся колонна продолжала путь в сторону Киева.

– Папа, а куда мы приехали? – спросила удивлённо Лиза, увидев, что автобус свернул куда-то в лес…

– Скоро увидишь, – с улыбкой глядя на дочку, ответил Егор.

– Как скоро? – не унималась Лиза.

– А ты закрой глаза и посчитай до ста.

– Нет, папа, – возмущённо ответила Лиза, – не хочу считать, я буду смотреть в окно.

– Хорошо. Делай, как тебе хочется.

И, действительно, через несколько минут они подъехали к большим металлическим воротам, что были частью длинной ограды, ограждавшей всю территорию летнего лагеря. У ворот уже стояли другие автобусы и легковые машины. Их было немного. Первое, что увидели пассажиры через окно, так это то, что на траве и деревьях было очень много разной одежды. Сначала никто не понял, что это. Кто-то из пассажиров улыбался, глядя на такой «новый год»; а кто-то, нахмурившись, пытался отвести глаза. Так как на небольших сосёнках и ёлочках висело даже нижнее бельё. Как только автобус остановился, в салон зашёл молодой человек среднего роста, лет двадцати пяти, приятной внешности и, поздоровавшись, сказал:

– Уважаемые товарищи! Всем, без исключения, нужно будет пройти через санпропускник, то есть пункт санитарной обработки (извинившись при этом за его примитивную конструкцию), всю вашу одежду проверят дозиметристы, и если она радиационная, то придётся её снять и получить новую у кладовщика на территории лагеря. Всё это делается, – сказал он, – в целях вашей безопасности. Поэтому ко всем просьба: отнестись к данной процедуре со всей ответственностью.

Последние слова он произнёс как-то особо. Во всяком случае, ни у кого не возникло желания нарушить это правило. Коротко проинструктировав (ещё пару минут) по дальнейшему пребыванию на территории лагеря всех пассажиров, мужчина вышел. Процедура санобработки (обмера) занимала определённое время, но небольшое, всего несколько минут. Санпропускник представлял собой своеобразную «каркас-камеру», сбитую из свежесрублен-ных сосенок и обтянутую целлофановой плёнкой. Прежде чем войти туда, люди снимали свою верхнюю одежду: пальто, куртки, пиджаки, рубахи… и вешали их повсюду на ветки и сучки рядом стоящих деревьев, короче, где захочется. При этом было понятно одно: людям было очень жалко бросать свои вещи на землю. Отправляясь в дорогу, они надевали самое лучшее. Так что расстаться с одеждой было нелегко. Затем они входили в «каркас-камеру» (стены, пол и потолок из натянутой плёнки), снимая оставшуюся одежду. И шли в душ, представлявший из себя примитивное устройство, точно такое же, каким мы пользуемся обычно на дачах в летний сезон. Дружно мылись и переходили в следующее помещение, где уже одевались в казённую одежду (спецовки, бахилы, шапочки). И только после этого проходили на территорию лагеря. После того как люди переодевались, им давали разрешение на размещение в корпусах лагеря. Егор и Наталья были не исключение: пришлось снять всю верхнюю одежду, а также обувь. Так что идти до кладовщика (чтобы взять одежду) пришлось в бахилах и в том, что могло прикрыть хоть как-то тело… Выглядело это всё, конечно, очень смешно. Беда, как это ни странно покажется многим, делает людей остроумными. По этому поводу кто-то даже «опасно» шутил, говоря языком агитаторов: «Товарищи! Поместим мирный атом не только на АЭС, но и в корпуса пионерского лагеря «Сказочный»!»

Несмотря на такую встречу, все прибывшие с пониманием отнеслись к рекомендуемой процедуре. В ожидании скорого размещения в корпусах они не спеша ходили по территории лагеря и знакомились с его достопримечательностью.

Пионерский лагерь «Сказочный» был расположен на территории Чернобыльской зоны, в районе села Иловница, на берегу небольшой, но очень красивой реки Уж, что является правым притоком Припяти. Своё начало река берёт в лесном массиве между селом Новоалександровка и селом Сорочень. Течёт она по всей Полесской низменности (Украинское Полесье) и впадает в Киевское водохранилище. На реке Уж находятся такие города, как Коростень, Чернобыль, посёлки Полесское, Народичи и др. Территория лагеря буквально утопала в сосновом лесу. Хотя были и другие деревья: дубы, липы, клёны, берёзы… не считая разнообразия кустарников. Стройные, высокие сосны стояли как великаны, удивляя всех приезжих своей высокой кроной и длинными раскидистыми ветками. Насыщенный фитонцидами, а также другими физиологически активными веществами воздух был наполнен ароматом листвы, трав и хвои. От всего этого ощущалось спокойствие и лёгкость дыхания. Про хорошее настроение вряд ли уместно здесь говорить, но и оно, частично, присутствовало…

Когда мы попадаем в объятия природы, то происходят странные вещи: довольствуясь малым, впрочем, как и сама природа, мы невольно становимся детьми: все проблемы отпадают, мы словно очищаемся от всех невзгод и неудач, усталости и раздражения; наше душевное состояние, наша любовь, наша радость – всё приходит в полное соответствие с природой. Даруя нам жизнь, свет, воздух; общение с землёй, растениями и животными. Егор прекрасно знал, что согласно регламенту гражданской обороны на ЧАЭС в случае аварии или любого ЧП оперативный персонал атомной станции должен был немедленно эвакуироваться именно сюда, в «Сказочный». Где значение воздуха соснового леса оказало бы положительное влияние на общий тонус и иммунитет сотрудников. Красивые двухэтажные корпуса, спортивные площадки, столовая, бассейн и многое другое – всё располагало к жизни, хотя и не могло в полной мере заменить домашнего очага и уюта.

Семью Сомовых разместили в просторной светлой комнате на втором этаже небольшого жилого корпуса, где было чисто, уютно и светло. Комната включала в себя маленький коридорчик, совмещённый санузел и саму комнату. В комнате, у стены, стояли стол и три стула, а также три кровати с небольшими, крашенными в светло-зелёный цвет тумбочками. Над одной из кроватей (что была в центре) висела средних размеров живописная картина, написанная маслом, на которой была изображена высокая раскидистая сосна с небольшой берёзкой. Гонимые по пасмурному небу низкие осенние облака наполняли картину задумчивостью и чувством грусти.

– Очень хорошая работа, – произнесла Наталья, пристально всматриваясь в картину. – Художник хорошо передал состояние осенней природы, что не может не вызывать определённый настрой и человеческие переживания.

– Согласен, – глядя на картину, подхватил разговор Егор. – Хорошо прописана «лирика неба», дыхание осеннего воздуха. Хочется лететь, плыть вместе с этими облаками куда-то вдаль, в неведомое…

– Помечтай, помечтай, – с некоторой иронией произнесла Наталья. – И помечтаем, и поживём…

– Папа, мы будем, что ли, здесь жить? – спросила удивлённо Лиза.

– Да, доченька! Всего пару дней.

– А почему всего пару дней? Я хочу, чтобы мы были здесь долго. Тут так красиво!

– Тебе нравится?

– Нравится, папа, даже очень! Я не хочу отсюда уезжать.

Она быстро подошла к окну, отодвинула белую занавеску из хлопчатобумажной ткани и стала пристально разглядывать территорию лагеря.

– Папа, а можно мне покачаться на качели? – весело, с каким-то азартом проговорила Лиза.

– Где ты увидела качели? – спросила Наталья

– Да вон же они, – и она показала рукой куда-то вдаль…

– Можно, но давай чуть позже. Надо разобрать вещи, – устало, как бы с трудом, проговорила Наталья, – хотя… – она с грустью посмотрела на их общий чемодан, – нам и разбирать-то нечего.

Лицо её как-то вдруг омрачилось, она села на стул, и видно было, как по её щекам потекли слёзы… Егор тут же подошёл к жене и нежно обнял её за плечи.

– Не надо, пожалуйста, я прошу… Всё хорошо…

При всём понимании сложившейся ситуации было видно, что супруга никак не могла принять казённую атмосферу лагеря: её всё раздражало и всё нервировало.

– Ты должна понять, – тихо, почти шёпотом проговорил Егор, обращаясь к жене, – эта беда не только нашей семьи… Ты ведь всё видишь и понимаешь.

– Вижу и понимаю, – коротко ответила она, – а принять не могу… – И слёзы с ещё большей силой потекли из глаз.

– Успокойся, прошу тебя. Всё будет хорошо, вот увидишь. Нам всем надо набраться терпения и успокоиться. Сейчас всем тяжело. Вы пробудете здесь с Лизой всего пару дней. На майские праздники я вас заберу и увезу в Киев. Надо только предварительно позвонить родителям, мало ли что! Я должен убедиться, что они на месте. Какие-никакие, – добавил он, – а условия здесь всё же есть.

Так они стояли несколько минут…

– Прости, пожалуйста, – неожиданно проговорила она, приложив голову к его груди.

– Вы опять целуетесь без меня, – весело проговорила Лиза, подбегая к родителям и обнимая их…

– Ну как же мы можем целоваться без тебя, солнышко наше, – улыбаясь, проговорил Егор, тут же взяв Лизу на руки и поцеловав.

Пока разбирали вещи и обустраивались, в комнату (предварительно постучавшись) вошла молодая девушка лет двадцати и, улыбаясь, сказала:

– Прошу всех пройти в столовую, на обед.

(Хотя время было уже далеко не обеденное).

По пути в столовую, что находилась в центре лагеря, Егор заметил несколько человек в военной форме. Они ходили по территории лагеря и делали замеры…

«Это неспроста, – подумал он, – при таком взрыве радиационные осадки явно накрыли и эту зону – вот только как сильно? Да, узнать правду вряд ли получится, да и кто её скажет сейчас».

– Папа, папа, – громко прокричала Лиза, – смотри, какая птичка, – она указывала рукой на вершину засохшей сосны, стоящей рядом с высокой раскидистой рябиной, что впору тянула на акацию своим размером листа и мощным стволом.

– Доченька, это аист, – проговорила Наталья, глядя то на птицу, то на Лизу. – А знаешь, как его ещё называют?

– Как?

– Его называют ещё черногуз.

– А почему?

– За чёрное пятнышко на груди.

И, помолчав, добавила:

– У аиста здесь гнездо. Видишь, какое оно большое, – она указала рукой…

– А почему оно такое большое?

– Чтобы в нём разместилась вся дружная семья: родители и дети, – проговорил Егор.

– Как у нас дома?

– Да, доченька, – тихим, осипшим голосом сказала Наталья, – как у нас.

– А почему аист один?

Этот неожиданный вопрос дочери заставил задуматься Егора и Наталью, ведь истинного ответа они не знали, а говорить полуправду им не хотелось. Не говоря уже о лжи. Хотя оба понимали, что гнездо кем-то разорено: внизу, у корней сосны, валялось множество крупных веток и сучьев, а также сам лоток, выстланный старой травой и сеном.

«Когда разоряют у птицы гнездо, – глядя на сосну, подумал Егор, – у неё, как и у человека, отнимают её иллюзии, всякие надежды на будущее».

– Папа, ты почему молчишь? Я же тебя спросила.

– Извини, доча, задумался. Я думаю, что все другие птицы улетели и скоро прилетят, – глядя на Лизу, попытался выкрутиться своим ответом Егор. – Видишь, какой он грустный… – Егор попытался придать другой смысл ответу, а вот удалось ему это или нет – он не знал.

Во всяком случае, Лиза задала другой вопрос.

– Да, вижу, – печально сказала она, – а он добрый?

– Аист не просто добрый, – улыбаясь, проговорил Егор, – он ещё и волшебный!

– Волшебный? – удивлённо, с горящими глазами переспросила Лиза.

– Да, и знаешь почему?

– Почему?

– Потому что он помогает людям, приносит им, если они попросят, счастье! – вот такой он, аист.

– А нам?

– Что «нам»? – не понял Егор.

– Если мы попросим его, то он принесёт нам счастье?

– Конечно, – с улыбкой ответил Егор, глядя на дочку. – С твоей мамой мы уже просили счастье у аиста, и он нам его подарил!

– Правда?

– Да – это тебя, солнышко!

Лиза хотела что-то сказать ещё, но дверь открылась, и они вошли в большую светлую столовую, где пахло свежей ароматной выпечкой.

Никакого лишнего убранства в столовой не было. При входе, как обычно, была туалетная комната; в зале: столы, стулья, а во все окна – светлые шторы из льняной ткани. От этого зал казался светлым и большим. Правда, при входе в зал, на правой стене, в ряд висели небольшие портреты членов Политбюро. Егор заметил одну незначительную деталь: некоторые посетители (конечно, с юмором), входя в столовую, кланялись портретам в пояс и говорили: «Здравствуйте, товарищи! Приятного аппетита».

Видя это, многие улыбались, а кто-то умудрялся и похохотать вдоволь.

В столовой было уже много людей. В основном это были «местные», но также были и наезжие люди. Здесь были работники МСЧ-126, ОРса, охраны, командированные на ЧАЭС, специалисты и работники вспомогательных служб, без которых обойтись было невозможно.

Семье Сомовых очень повезло: во-первых, к их радости, в глубине зала возле окна они увидели свободный столик (на четыре человека), а во-вторых, не успели они за него дружно сесть, как к ним подошла официантка и предложила комплексный обед: борщ, гречневую кашу с котлетой, оладьи, фрукты и компот. Через пять минут они уже оценивали качество приготовленных блюд…

– Приятного аппетита! Вы позволите? – раздался незнакомый мужской голос.

Егор поднял голову и увидел рядом со столом высокого мужчину лет сорока пяти. Он стоял с разносом и, хитро прищурив один глаз, показывал всем своим видом на стол.

– Да, да, конечно, – с пониманием произнёс Егор, – присаживайтесь, пожалуйста!

– Надеюсь, я вас не стесню?

– Ну что вы, что вы, – подхватила разговор Наталья, – присаживайтесь, пожалуйста.

– Я тут всего на пару деньков, – сказал незнакомец, усаживаясь за стол, – командировка, знаете ли. В Киев только завтра.

– Вы говорите это с каким-то сожалением, – проговорил Егор, заметив некое огорчение соседа.

– Вы правы!

И после недолгого молчания с грустью добавил:

– Не попадаю сегодня вечером в Киев на футбольный матч. Кстати… – он посмотрел на свои наручные часы, – вот как раз через два часа, в 19.00, и начнётся…

Эти слова незнакомца сразу насторожили Егора.

«Мне кажется, – подумал он в этот момент, – что это какое-то недоразумение. Прошло достаточно много времени с момента взрыва реактора, радиационные осадки вполне могли выпасть на территории Киева. Не понимаю: какой может быть футбол?!»

– А кто играет? – спокойно, даже как-то тихо спросил Егор.

– Два сильнейших клуба страны, – как опытный болельщик, сразу ответил незнакомец, – действующий чемпион СССР «Динамо» (Киев) принимает московский «Спартак».

– Понятно, – тщательно прожёвывая пищу, проговорил Егор.

– А вы, как я понял, не болельщик?

– Почему же, болельщик! – не раздумывая, ответил Егор. – Только вот хоккей мне нравится больше. Да и кто его не любит нынче… 28 апреля решающая игра, жаль, что не посмотрим…

– Почему? – с удивлением спросил незнакомец.

– Телевидение не работает, отключено…

– Вот как… Хотя всё понятно… Да, они молодцы, хорошо играют… Будем надеяться, что завтра возьмём золото.

– Хорошо бы, – одобряюще проговорил Егор, – нас ведь и ничья устраивает, а шведам нужна только победа.

– Игра будет напряжённая, однозначно, думаю – мы победим!

– Будем надеяться! – глядя на незнакомца, согласился Егор.

После недолгого молчания разговор продолжился:

– Футбол я тоже люблю, – как бы реабилитируясь перед незнакомцем, ответил Егор (ему не хотелось в этот момент оставлять в «одиночестве» этого человека), – но вот болельщик почему-то из меня не вышел. Даже не знаю почему. Хотя в детстве гоняли мяч с утра и до вечера.

– Да, нам всем есть, что вспомнить, – с каким-то сожалением проговорил незнакомец. – И всё же, если мне удаётся, то я стараюсь побывать на важных футбольных играх. К сожалению, не всегда это получается – так, от случая к случаю. Сегодняшняя игра, думаю, будет не только напряжённой, но и зрелищной.

– Почему?

– Республиканский стадион вмещает порядка восьмидесяти двух тысяч человек, представляете, какая это масса народа. Если эта толпа ликует и кричит: «Гол!», то это слышно за десять километров. Напряжение такое, что дрожь по всему телу.

– И каков ваш прогноз?

– Трудно сказать. В том сезоне, – проговорил незнакомец, не отвлекаясь от борща, – «Спартак» играл легко, дружно, приняв удобный для игроков комбинационный стиль ведения атаки. У киевлян… – тут он остановился и задумался, – хоть и «кризис жанра», но они не растеряли ни упрямства, ни последовательности, ни самолюбия. Их манера ведения игры мне нравится: мускульное и скоростное давление, навесы на ворота, слежка за ошибками противника, искусные удары мимо «стенок» со штрафных – всё это они делают, как мне кажется, искуснее спартаковцев. А вообще, должен вам сказать: эти две команды равны, победить может любая. Тут так: кого изберёт судьба?

Незнакомец говорил это с таким азартом и знанием дела, что Егору казалось временами, будто он сидит вместе с этим незнакомым человеком не за обеденным столом, а на трибуне стадиона и вот-вот крикнет вместе с ревущей многотысячной толпой: «Гооооол!» – так увлёк его своим рассказом этот человек, познакомиться с которым он почему-то не успел или не решился, трудно сказать. Пообедав, они распрощались.

Уже поздно вечером Егор узнал от соседа по комнате, что матч завершился победой киевлян со счётом 2:1. В ворота спартаковца Рината Дасаева первый мяч забил полузащитник «Динамо» Павел Яковенко, а второй мяч забил нападающий Игорь Беланов. Киев торжествовал победу! Всякие другие вопросы, несмотря на всю сложность создавшегося положения в связи с аварией, отошли на второй план. Люди не торопилась отступать, придерживаясь всё тех же правил и порядков. Осознание пришло чуть позже, когда они узнали истинные масштабы этой катастрофы.