Текст книги "Нация. Апокалипсис. Том третий"

К сожалению, в этом вопросе опять неосмотрительно «сработали» коммунисты: после государственного переворота в 1917 году они перекроили на куски всю Россию… Один из таких «кусков» (без территории Крыма, подаренный Никитой Хрущёвым в 1954 году; без западных земель, присоединённых Иосифом Сталиным после 1945 года) и был назван Украинской Республикой. После развала Союза Украина стала самостоятельным государством, где оказались многие народы с разной исторической судьбой, с разной культурой, менталитетом и национальными ценностями.

Конечно, такой факт не мог не проявиться в общественной и политической жизни страны. Зная такое положение национального вопроса, небольшая группа людей захотела извлечь из этого прибыль, заставив многие народы ассимилировать. Но чтобы выглядеть цивилизованными людьми перед Европой, нужно было обратиться к какому-то механизму. Причём так, чтобы он сработал на сто процентов. И такой механизм был найден – национализм.

Если обратиться к истории, то украинский национализм как движение возник достаточно давно. Во всяком случае, с первой половины XIX века его вовсю развивали поляки и австрийцы, вспомнив всю «нелюбовь» к России, которая тянется аж со времён Древней Руси.

Не обошлось в этом вопросе, как уже было сказано выше, и без русской интеллигенции (куда же без неё!), которая всячески пыталась развивать на окраинах страны идеи о «нашей свободе и демократии», сочиняя при этом разные манифесты и прочие воззвания, чтобы баламутить народ. И эта деятельность принесла определённые плоды…

Главным идеологом украинского национализма был уроженец Донбасса Донцов, хотя вся его деятельность и становление как политика происходили в Галиции. Именно там он водил дружбу с поляками и австрийцами, разрабатывая сценарий насаждения «своей веры». В основу идеологии украинского национализма были положены насилие, экспансия, расизм, фанатизм и беспощадность к врагу (в данном случае речь идёт о русских). По Донцову, правящая каста нации «не знает ни милосердия, ни человечности в отношении личности». По их «философии», реки должны наполниться кровью москалей и жидов. Именно на этой почве выросли идолы укронацизма Бандера и Шухевич, успешно реализующие все постулаты и каноны этой идеологии, позволяющей беспощадно расправляться с инакомыслящими. Несмотря на повсеместное внедрение этой идеологии, многие украинцы не приняли её, спокойно развиваясь в своей естественной среде. Отдельные эпизоды проявления национализма, такие, как действия группы Михновского, были но они не воспринимались украинцами серьёзно и быстро затихали. В центре формировался местечковый сельский национализм со своими бытовыми особенностями. На юго-востоке, кроме незначительной части национально озабоченной интеллигенции, никакого национализма не существовало, население в подавляющем большинстве было с русским менталитетом и ему было чуждо проявление украинского национализма. Попытки силового насаждения украинского национального самосознания «ленинской гвардией» после революции на юго-востоке даже в крестьянской среде успеха не имели, поскольку это было чуждо местному населению и оно отвергло навязываемую идентичность, оставшись русским по своему духу.

Первый раз, когда он открыл одну из книг про историю этого самого национализма, то подумал: «Вот зачем мне читать про эту националистическую идеологию, про это общественно-политическое движение, если про него раньше никто и никогда не говорил. Во всяком случае, меня это никогда не касалось. Ну да, в западной части Украины в силу исторических событий это было. Достаточно вспомнить Древнюю Русь, – рассуждал Сомов, вспоминая уроки истории, а точнее, середину XVII века, когда небезызвестный Адам Кисель после первых поражений польских войск при Корсуне и Белой Церкви писал гнезненскому архиепископу, примасу Польши, о возможных замыслах Хмельницкого и московского правительства. “Единая кровь, единая религия. Боже, сохрани, чтоб они не замыслили чего-нибудь против нашего отечества”[10]10
  Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы. В трёх томах, т. II. М., 1953, стр. 29.


[Закрыть]. – В этих словах ополяченного украинского феодала проявлялся не только страх объединения двух братских народов, украинского и русского, в единое государство, но и проявлялись первые признаки национализма. Адам Кисель, впрочем, как и все шляхтичи, – вспоминая, резюмировал Сомов, – прекрасно понимали, что если не поссорить славянские народы, не ослабить их союз, то наступит неизбежный конец Польши. И эти мысли не покидали поляков ни на минуту. Столетиями вырабатывались тактика и стратегия этой борьбы, переросшая, в том числе, в так называемый национализм. После отечественной войны Советская власть более-менее утихомирила националистов. Многие годы на Украине было тихо и мирно. Во всяком случае, ничего подобного я не слышал многие годы, когда работал на Чернобыльской атомной станции, а сейчас происходит что-то невероятное – каких только “борцов” нет. Мало того, что они баламутят народ своим национализмом, так ещё и вышучивают людей, которые не украинцы, чтобы не только ущемлять их в правах, но и совершать против них преступления. И таких “групп” становится всё больше и больше. Такое ощущение, что украинцы не могут нормально жить, дышать, пока не скажут какой-нибудь пошлости в адрес русских. Или сказать, на худой конец, что-нибудь с иронией. Все они в один голос говорят, что все нации стоят ниже украинской. Что украинцы народ довершённый, цивилизованный, а все остальные – дикари. И всё это приходится слушать. Пусть не каждый день, но часто. Что же это за “удивительное” время такое? Что же это за свобода такая, если мы похоронили все человеческие, все межнациональные ценности, скрепляющие нас как цивилизованных людей. Неужели украинскому народу, пережившему Отечественную войну и потерявшему миллионы людей, вновь близка идеология Гитлера и его друзей, провозгласивших расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Или, быть может, украинские политики решили продолжить дело господина Черчилля, его расовую теорию, утверждавшего, что только нация, говорящая на английском языке, является полноценной нацией, призванной вершить судьбы всего мира. Нет, добром это точно не закончится. Слишком далеко всё зашло», – заключил он.

И всё же, преодолевая себя, находя время, он много читал, во многом пытался разобраться. Тема оказалась настолько скучной и малоинтересной, что развивать ему её не хотелось, поскольку она была далека от его духовных интересов. Он считал, что все сочинительства о национализме – это продукт одиноких людей, лишённых всего, кроме своих мыслей, которые проповедуют не что иное, как агрессию, жестокость и сверхсилу. Короче, все носители подобных идей ему крайне не нравились. Более того, он их презирал.

К сожалению, «Книгу бытия украинского народа», первый манифест украинского национализма эпохи модерна и основной текст Кирилло-Мефодиевского общества (1846–1847) написанный историком Николаем Костомаровым и поэтом Тарасом Шевченко, достать ему не удалось. Но ему хватило и того, что он прочитал, что пролило мало-мальски свет на эту проблему. И этого было ему достаточно. Всё остальное он черпал через общественно-политическую жизнь, к которой всегда проявлял здоровый интерес. «Конечно, – думал он, – заставить украинцев любить Россию и уважать русский народ дело трудное: польские феодалы, обладая невероятной жестокостью, сделали своё дело, разобщив и наделив славян такими же жестокими сердцами. Так что ждать от них жалости не приходится».

Сомов хорошо помнил выражение В.И. Ленина об Украине, сказанное им ещё в 1919 году, но актуальное и в наши дни. «Теперь на Украине каждая банда избирает кличку, одна свободнее другой, одна демократичнее другой, а в каждом уезде по банде». «И всё же, – размышлял он, – несмотря на такое положение дел, заставить украинцев сдерживать свою агрессию и русофобию можно. Для этого нужны определённые силы и механизмы. Чего, к сожалению, в данный момент не достаёт с обеих сторон. Видимо, для этого нужно подходящее время, которое ещё не пришло, но оно обязательно наступит, ибо время никогда не стоит на месте, видоизменяя жизнь и наше сознание».

А тем временем каких событий только ни было на Украине за последние месяцы, да что там месяцы – дни! Уму непостижимо! Каждый день – как последний! В этой реальности трудно даже что-то выделить, поскольку всё события имели не просто важное, а важнейшее значение, ибо они решали вопрос государственности. Чего только стоили события по передаче Украиной России Черноморского флота и ядерного арсенала! А события в Донбассе, в Крыму?! А приватизационные сертификаты – эта величайшая человеческая глупость, где сработал разум без благоразумия, переходящий в двойное безумие.

Что интересно, после всех этих событий Сомов задумался на одним интересным фактом – фактом того, что отличить умных людей от глупых оказывается очень сложно, а порой невозможно. Но обо всём этом он старался думать меньше всего, а уж тем более говорить, ибо мало что понимал во всей этой буржуазно-философской кухне. Как, впрочем, мало чего знал и о невесть откуда взявшихся украинских либералах, которые кричали на каждом углу о своём стремлении быстрее провести реформы, чтобы войти в мировую экономику. И всё это было сказано на фоне всеобщего краха, колоссального роста цен и падения доходов населения. Это всё равно, что сравнить Украину с модницей, у которой есть большое желание жить по моде, но, кроме влюблённости в самое себя, ничего нет. Она голая.

Четвёртый год жизни страны доказывал это всё явственнее, несмотря на все ожидания украинцев. Расколы во власти, политический кризис, борьба с коррупцией, восстановление отношений с Россией, дружба с Западом – все эти события Сомов пытался не только отследить, но и кое в чём разобраться досконально, но это было для него непросто, а порой и невозможно.

Глава VII

Пытаясь, многое понять и проявить во всей полноте свою сущность, Сомов внимательно следил за происходящем не только на Украине, но и в России, так как одна и другая земля были ему очень близки и любимы. Тем более что в Томске проживали его родные и близкие и ему было не безразлично всё то, что там происходило.

Гуляя как-то в один из воскресных дней со всей семьёй недалеко от дома, Егор захотел поговорить с Натальей. Причём поговорить не только об их взаимоотношениях, которые в последнее время сильно изменились не в лучшую сторону, но и поделиться своими мыслями. Поговорить по душам, как это делали они раньше и чего, к сожалению, не было у них сейчас, когда каждый стремился быть сам по себе, переваривая этакую смесь уныния, печали и безысходности. Такая жизнь вызывала у него напряжение, которое мешало ему нормально жить, чувствовать, радоваться и любить. Если и была семья, то чисто формально; и этот факт заставлял его переживать за её будущее. Да, у него была работа, где была занятость, обязанность, ответственность, но всё это было «кислотной средой», которая не могла заменить ему общение и ту радость, что он испытывал ещё совсем недавно. Если раньше у них было всегда всё вместе и в любви, то сейчас было всё наоборот. А это означало, что их чувства подверглись каким-то испытаниям и потрясениям. И этот факт Егор чувствовал, поскольку все отношения с Натальей буквально истончались на глазах, словно ничего не было возвышенного между ними.

Вот и сейчас, о чём бы он ни спрашивал, что бы ни говорил, разговор не получался. Да и дети не давали такой возможности, отвлекая своими вопросами и просьбами. В какой-то момент Лиза и Сашенька всё же разыгрались друг с другом и ненадолго оставили родителей в покое. Пользуясь случаем, Егор тут же предложил Наталье присесть на небольшую деревянную скамейку, что стояла рядом с детской площадкой, и, недолго думая, спросил:

– Как дела у родителей? Что-то давненько они не заезжали.

– А что это они тебя так заинтересовали? – глядя на мужа, недовольно спросила Наталья.

– Почему сразу «заинтересовали»? Мне всегда было интересно знать…

– Если интересно, то взял бы и позвонил.

– Ну да, тут ты права.

– Всё у них хорошо! – немного помолчав, сказала она. И тут же продолжила: – Собираются за границу.

– За границу?

– А что ты так удивляешься?

– Да нет, я просто спросил. Они ведь совсем недавно были в Испании?

– Они что, не могут, как все нормальные люди, мир посмотреть?

– Почему не могут? Могут!

– Ну так а что тогда спрашиваешь…

Переваривая всё то, что сказала Наталья, Егор понял, что и на этот раз поговорить у него не получится. Но потребность общаться всё же сохранялась, и он спросил:

– Куда на этот раз?

– В Грецию.

– А зачем? Хотя что я спрашиваю…

– Затем, чтобы отдохнуть, поправить здоровье, покупаться в море, – вот зачем!

– Как-то неожиданно всё. Тем более что никакого разговора на эту тему не было.

– А почему они должны об этом кому-то говорить? У всех своя жизнь!

– Да нет, я просто подумал…

– А вот не надо думать.

В ответ Сомов только хмыкнул. Ему не хотелось больше ни о чём говорить. Он почувствовал себя опустошённым, хотя внутри что-то ему подсказывало, чтобы он не молчал, откидывая прочь все обиды и сомнения.

– Если ты хочешь, то тоже можешь съездить. Тебе никто не запрещает. А что касается меня, то я пока не готов к этим путешествиям. Во всяком случае, пока не вижу в этом ничего для себя хорошего. Да и обстановка на Украине не радует, смешивать одно с другим как-то не хочется.

– Спасибо. В России не лучше. Сидят там, воруют… Их президент, как его там…

– Ельцин.

– Вот, вот: Ельцин, Россию рушит так, что у нас всё трещит по швам.

– Ты же знаешь…

– Что я знаю?

– Что в этом виновата не экономика.

– А что, по-твоему?

– Политика.

– Зачем людям такая «политика», если за этих тупоумных людей, этих самозванцев всё уже давно придумал и дал нам Бог: земли, моря, реки, леса. Я не говорю уже про недра – чего только в них нет. Но при всей этой мощи, при всём этом богатстве эти воры и хапуги не дают людям свободно дыхнуть, обкрадывая их, подавая пример украинским чиновникам.

– За украинских чиновников не переживай, они сами кого хочешь научат.

– Конечно, научат! А ты как хотел? Если москали всё развалили…

Услышав слово «москали», Егор даже как-то встрепенулся, строго посмотрев на жену.

– Извини, я хотела сказать, что в России подали «хороший» пример… Надеюсь, ты правильно меня понял?

– Ну, а что тут не понять: ты сказала всё коротко и понятно.

После слов жены у Егора пропало всё желание общаться. Ему даже захотелось встать и заняться детьми, но слова Натальи его остановили, причём она говорила с такой злостью, что не подбирала слов.

– Нарядились как скоморохи в монархические, демократические и либеральные одежды и устроили театр: американцы хлопают, европейцы смеются, а они, довольные, танцуют для них… Нет, я просто не могу смотреть на этих русских… Лучше бы они занялись межнациональными отношениями. Ты посмотри, что делается на Кавказе!

– Национальный вопрос всегда был сложной темой, – пытаясь поддержать разговор, проговорил Егор. – Ты же знаешь, если заниматься этим вопросом, значит, нужно быть готовым к тому, чтобы выполнять волю всех народов, а не какого-то одного.

– Если у них страна единая, значит, и заниматься надо всеми, а не…

– Сколько ни занимайся, недовольные всегда будут, а это уже совсем другая тема.

– Интересно, это же какая такая «другая» тема?

– Ну, не знаю, к примеру, тема конфедерации, унификации, да мало ли. Я говорю о том, что всякое деление России противоречит её истории. Это надо понимать! Поэтому все эти институты в СССР власть считала лишними. И без них, ты же знаешь, всегда проявлялась забота о всех народностях…. Что, не так, что ли? Посмотри, сколько было сделано для Украины… особенно после войны. Весь Союз работал на неё.

– Ты хочешь сказать, что Россия вернёт себе…

– Я этого не говорил. Но я могу сказать точно, что Россия не оставит русских в изоляции и будет добиваться выравнивания их прав наравне с украинцами.

– А что, русским на Украине что-то угрожает? Им что, плохо живётся? Или их ущемляют в правах?

– Сейчас нет, но всякое может быть. Украина есть Украина… Во всяком случае, националистически настроенных людей уже хватает, чтобы беспокоиться… И их с каждым днём становится всё больше и больше. И чем всё это закончится, неизвестно! Хотя что сейчас об этом говорить, время покажет.

– Не знаю, не знаю.

– Ты считаешь, что я неправ?

– Не знаю, как там будет, – твёрдо проговорила Наталья, – но националистический диктат не для украинцев, поскольку это самая миролюбивая европейская нация. Если, конечно, не появятся какие-нибудь герои-провокаторы, как в России.

– Если, как ты говоришь, украинцы миролюбивая нация, то почему же они заговорили о зраде и реванше?

– Я не знаю, о какой зраде и о каком реванше ты говоришь.

– Ну как же? – разводя руками, проговорил Егор. – Ты что, не бываешь в городе, не смотришь телевизор? Не знаю, кто ими руководит, но украинцы возносят себя сегодня так высоко, что это всё попахивает каким-то национализмом. Такое ощущение, что они хотят собирать там, где никогда не сеяли.

– Если ты так говоришь о защитниках украинской независимости, то…

– То что?

– То не нужно было сюда ехать. Жил бы в своей России и радовался тому, что там происходит…

Посмотрев на жену, Егор ничего не сказал. В такие минуты он умел применять к себе мерило разумности, которое позволяло ему оставаться выдержанным и спокойным.

– Ты вот сейчас сказала о России, а почему ты считаешь, что там не лучше?

Этот вопрос был настолько неожиданным для Натальи, что в первую минуту она не знала даже, что и ответить. Выдержав короткую паузу, она сказала:

– А ты что, хочешь убедить меня, что это не так?

– Да нет.

– Ну а что тогда!

– Просто ты сама сказала, что…

– С каких это пор тебе интересно моё мнение?

– Ты сейчас сказала полную глупость, – глядя на жену, сказал Егор. – И вообще…

– Ну, говори, говори…

– Я хотел сказать, что в последнее время с тобой невозможно говорить, – произнеся эти слова, Сомов развёл руками.

– Это с тобой невозможно, а не со мной. Сутками не бываешь дома, а когда приходишь, то после того как поешь, садишься за свои книги…

– И что из этого? Я что, по-твоему, дурака валяю?

– Вот именно… Кому нужны сегодня твои стихи, твои рассказы? Будь они даже самыми лучшими, никому. Ты что, не видишь, что все мусорные баки вокруг завалены книгами?..

Слушая жену, Егор не мог ей возразить, поскольку она говорила истинную правду: люди действительно всё больше и больше книг выбрасывали на помойки, в том числе и русских писателей. Во всяком случае, ему ежедневно приходилось выкидывать мусор, и он видел всё это своими глазами: книги в различных переплётах постоянно лежали стопками возле мусорных баков. Причём многие из них были подпалены, но кем-то потушены… Грязные и обгоревшие, они валялись в общей массе бытового мусора. Глядя на выброшенные книги, виниловые пластинки с классической музыкой, он всегда размышлял над тем, что ещё совсем недавно всё это богатство, сохраняя следы величия русской культуры, украшали в каком-нибудь доме или квартире полки славной библиотеки. А сейчас они валяются как какие-то поношенные тряпки.

Размышляя на эту тему, он вспомнил почему-то американского писателя Рэя Брэдбери, его роман «451 градус по Фаренгейту», написанный в далёком 1953 году. В нём автор предсказывает будущее книг – их будут сжигать, опасаясь, что они могут дать людям слишком много знаний. Главный герой романа пожарный Гай Монтэг, сжигая книги, спасает человечество от знаний, которые могут навредить государственной стабильности. «Люди не должны делать выводы и обобщения, – рассуждает он. – Предназначение людей – выполнять волю тех, кто над ними. Сжигать книги нужно в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз», – говорит он.

– Я пишу для себя, а не для кого-то. И ты это прекрасно знаешь, – сказал Егор.

– Конечно, знаю, – раздражённо проговорила Наталья. – Как знаю и то, что ты витаешь в облаках, а надо бы опуститься на землю и заниматься делом.

– То, что я делаю, значительно лучше, чем… в общем, неважно.

– Нет, ты говори, говори…

– Я всё сказал. А что касается работы, то извини, я не прохлаждаюсь где-то, а работаю с утра до вечера.

– Не ты один работаешь, все работают.

После слов Натальи наступило непродолжительное молчание.

– Да, все работают, – спокойно, без всякого нагнетания ситуации, проговорил Сомов. – Но разве этот факт должен превращать нашу с тобой жизнь в какое-то непонятное столкновение? Ведь должно же быть какое-то понимание… Неужели ежедневное обвинение меня во всех грехах тебе доставляет удовольствие?

Наступила короткая пауза.

– Я тебя ни в чём не обвиняю, – сухо проговорила Наталья, как бы осознав свою неправоту. – Всё, что я говорю… впрочем, это неважно. Извини. Я просто устала от всего…

– Я тебя понимаю.

– А если понимаешь, то ответь мне: почему власть постоянно куда-то нас ведёт? Мы хотим жить, воспитывать детей, а нас постоянно куда-то толкают, где нам приходится приспосабливаться, пристраиваться, испытывать невыносимые муки, а то и пятиться назад, избавляясь, как нам говорят, от всего ненужного. У нас что, десять жизней? А может, без этого самого «ненужного» я жить не могу? Может, оно является самым дорогим для меня? И его нужно беречь и сохранять, а не уничтожать. А людям говорят: «Вперёд, товарищи, вперёд. Процесс пошёл!» А какой процесс? Куда кто пошёл? Никто толком не знает. Поэтому, извини, мне не хочется сейчас говорить ни про тебя, ни про какую-то там Россию. Наслушалась этой болтовни – вот, по горло.

– Тебе нужно успокоиться.

– Как я могу успокоиться, если во мне всё кипит?..

– Ладно, давай прекратим весь этот разговор, поскольку, о чём бы я тебя ни спросил, у тебя на всё один ответ: Россия виновата!

– А кто ещё виноват, ответь мне? Мы с тобой, что ли, начали эту перестройку? Мы с тобой, что ли, развалили эту страну? Да, в ней многое было не так, как бы нам хотелось, но зачем же так бездарно всё порушили?

– Этот вопрос не ко мне.

– Почему не к тебе: ты же тоже был коммунистом…

– Таких, как я, было двадцать миллионов.

– И что, двадцать миллионов не смогли справиться с одним сумасшедшим человеком?

– Ты же прекрасно знаешь, Горбачёв предлагал серьёзные преобразования…

– Конечно, знаю. Как знаю и то, что он всегда говорил с заумным и серьёзным лицом, а оказался человеком пустым и глупым. Но ещё более глупыми оказались те двадцать миллионов коммунистов, которые поверили этому человеку, что прикрывал свою пустоту напускной заумностью.

– Может, я ошибаюсь, но ты стала какой-то другой.

– А может, ты стал другим?

– Не знаю, может, и я.

– Вот и я не знаю, – раздражённым тоном проговорила Наталья. – И помолчав, продолжила: – Когда я жила в Сибири, мне казалось, что я превзошла все человеческие возможности. Во мне не осталось места ни для чего – ни для размышлений, ни для тревог, ни для страха. Более того, я потеряла уважение к себе самой… Жила и не понимала, зачем живу. Чувство безысходности согнуло и уничтожило меня не только как женщину, но и как человека. Мне не хочется ни о чём думать, размышлять, надеяться, поскольку всё перегорело во мне и исчезло. Исчезло навсегда. Скажу честно: у меня не осталось никаких сил презирать всё то, что я видела, всё то, что я слышала и ощущала последние годы. Во мне настолько велико презрение к этой постылой жизни, что я не могу выразить даже свою боль – нет сил. Ты даже не представляешь, как я устала от всей этой безысходности, от этих предателей и идиотов, которые наводнили сегодня этот беззащитный мир.

– Я никогда не слышал от тебя таких слов, – глядя на жену, проговорил Сомов.

– А что бы изменилось, если бы услышал раньше? Что ты можешь изменить в этой жизни? Ровным счётом ничего, поскольку за нас с тобой решают другие – вот в чём проблема.

– Во всём том, что произошло с нашей страной, – проговорил Егор, глядя в сторону, где играли дети, – ни твоей, ни моей вины нет.

– Так может сказать каждый! Только от этого не легче ни мне, ни тебе – страны нет! – И, помолчав, тут же сказала: – Но не в этом проблема.

– А в чём же тогда?

– В том, что простодушный горемычный русский народ, впрочем, как и украинский, так и не понял, кто ему враг, а кто ему друг, поскольку в словах и действиях этих горе-политиков нет ни ясности, ни прочности, ни полноты. Не достигнув желаемого, они делают вид, будто желали достигнутого. Но где-то что-то у них, видите ли, не срослось, не получилось… А то, что люди страдают, становятся жертвами их ошибок, их не волнует. Зачем было всё это начинать, если ничто не спланировано, не просчитано? Жили ведь хорошо, нет, захотелось «клубнички»!

– Всё, что произошло, произошло не только с нами, но и с другими людьми, ты же знаешь. Причём произошло по каким-то неведомым нам законам природы. А против них, сама знаешь, не попрёшь!

– Знаю, конечно, знаю! Только меня волнуют не люди, меня волнуют моя жизнь, моя семья, будущее моих детей…Я хочу обычного женского счастья, понимаешь? Разве это не закон природы – желать счастье? Простого женского счастья!..

Слушая Наталью, Егор был уже не рад, что затеял этот глупый разговор. Он даже подумал о том, что нужно найти какой-то предлог, чтобы незаметно перевести разговор на другую тему, чтобы немного успокоить её. Но каких-то разумных логических доводов для этого не находил. В какой-то момент кое-что на ум ему всё же пришло, и он сказал:

– Человек так устроен, что всё, что не замыслит природа, нам всё не нравится: дождь идёт – не нравится; снег метёт – не нравится; буря, ураган – всё плохо, всё беда! Но мы ведь с этим справляемся! Справимся и на этот раз.

– Не надо меня успокаивать, – косо взглянув на мужа, проговорила Наталья.

– Нет, погоди, а почему ты считаешь, что человек должен быть сильнее и лучше законов природы? Ошибки были, есть и будут всегда, но это вовсе не значит, что…

– Вот именно, что значит! Ты хорошо знаешь, чтобы что-то делать, всегда нужно думать – это аксиома! А если человек перестаёт думать, то нужно искать причины, чтобы принять меры, – твёрдо сказала она, сделав акцент на последних словах. – А мы не делаем ни того, ни другого. Такое ощущение, что мы все выполняем чью-то волю: идите направо, идите налево, попрыгайте, похлопайте… – всё, что угодно, только чтобы мы не занимались тем, чем надо.

– Послушай, последние несколько лет ты только о том и думала, чтобы вернуться на Украину, а теперь жалуешься, что и здесь тебе плохо.

– Я не жалуюсь, а говорю.

– Хорошо, извини. Я к тому, что многие люди живут значительно хуже. Ты одета, обута; живёшь в благоустроенной квартире, где есть холодная и горячая вода. Наконец, ты можешь себе позволить…

– Что-то вкусное на завтрак, на обед – ты это хотел сказать, да?

– Может, и да, а почему бы и нет? Да, я с тобой согласен, что люди – это люди, а ты – это ты! Вопросов нет! Но ты должна понять, что мы живём сейчас в другом в обществе, в другом мире, где совершенно другие правила, и этим правилам мы должны подчиняться, даже если они нам не нравятся.

– Допустим. Но назови мне хоть один весомый аргумент, почему я должна жить не так, как хочу? Назови! Молчишь!

– Ну, хотя бы потому, что другого общества у нас с тобой нет. Это во-первых; а во-вторых, значит, люди так чувствуют это время, если им понадобились рыночные отношения и западные ценности.

– А я не хочу так чувствовать, понимаешь? У меня другие чувства.

– Не кричи: дети обращают внимание.

– Я не кричу, а говорю.

– Хорошо, тогда говори чуть тише.

После этих слов Наталья недовольно посмотрела на мужа.

– Не само же всё это свершилось, – сказал Егор, ничуть не смутившись. – Всё это дело рук человеческих.

– Вот и пусть они живут в этой неразберихе, в этой тупой апатии, а я буду жить по-своему.

Как собирается жить Наталья на Украине по-другому, Егор спрашивать не стал. Он прекрасно понимал, что безрассудно судить о мыслях и желаниях одного по мыслям и желаниям другого. Во всяком случае, это может привести только к одному – лишним эмоциям, выдержать которые бывает очень сложно и одной и другой стороне. Он подумал, что разговор закончен, но Наталья не могла успокоиться, словно какими-то словами он выбил её из колеи, и это эмоциональное напряжение требовало выхода и разгрузки…