Текст книги "Москва: Феномены, аномалии, чудеса. Путеводитель"

Вряд ли можно точно определить, какой город на земле самый богатый на клады. Но, если бы такое исследование провели, Москва наверняка попала бы в список богатейших.

Способствовало этому не только удобное для торговли географическое положение, возраст города, состоятельность жителей. Богатство, как известно, не только надо копить, собирать, но и оберегать. Издревле самый надежный способ – спрятать его в землю или какие-то потайные места.

Недаром один древний мудрец говорил: «Спокойно в стране – богатства выставляются напоказ, опасные перемены в стране – богатства прячут поглубже».

Не сосчитать, сколько бед обрушивалось на Москву за всю ее историю. Сколько событий заставляли ее жителей прятать сокровища: нашествия, войны, пожары, эпидемии, революции, резкие политические, экономические перемены. Отправляясь в дальнюю дорогу, закапывали клады москвичи – и от воров, и от властей. Прятали добро и сами воры, и те, кто нажил его неправедным путем.

Наверное, из всех исторических событий самым кладоносным временем для Москвы было нашествие Наполеона.

Прятали сокровища русские, когда пришлось в спешке покидать первопрестольную. Прятали и французы, когда поняли, что не вывезти всего награбленного из Москвы.

Современник тех событий поэт Николай Шатров вспоминал в 1813 году:

 
Москва несчастная пылает,
Москва горит двенадцать дней;
Под шумным пламем истлевает
Несметное богатство в ней;
Все украшенья храмовые,
Сокровища их вековые,
Великолепия дворцов,
Чудесных редкостей собранья,
Все драгоценности ваянья
Кистей искусных и резцов…
 

После взятия в июле 1812 года наполеоновской армией Смоленска жители стремительно покидали Москву. Не хватало лошадей. Горожане вынуждены были часть своего добра зарывать в землю, замуровывать в стены, прятать в подвалах. Оставляли произведения искусства, книги, ювелирные изделия, столовое серебро, иконы в окладах из драгоценных металлов.

Даже государственные учреждения, церкви и монастыри не смогли вывезти все свое дорогое имущество, архивы, ценную утварь.

2 сентября войска Наполеона вступили в Москву. Свидетели тех печальных событий отмечали:

«В сии дни какое ужасное зрелище представляла столица, незадолго до разорения своего блиставшая роскошью и великолепием.

В обгорелых чертогах царей шумел ветер пустынный; великолепие храмов Божьих скрылось под чернотою пожарной; внутри являлись следы нечестивого пребывания врагов веры и России. Дерзновенные ругатели устраивали для коней своих стойла там, где возносились алтари Господни!..»

Такого пожара Москва давно не видела. Полупустой город пылал со всех концов. Выгорел почти весь центр и прилегающие к нему улицы, сгорело Замоскворечье. До нашествия наполеоновских войск в Москве было более 9 тысяч домов. За несколько недель пребывания неприятеля сгорели почти 6,5 тысяч зданий.

Жгли и русские, и французы. Тушить пожары было нечем. Современники отмечали, что император Наполеон сам принимал участие в тушении пожара в Кремле. Свита и близкие люди умоляли его перебраться в Петровский дворец.

Покинув охваченный пожаром Кремль, завоеватель пророчески произнес:

– Это предвещает нам великие бедствия…

Голодная наполеоновская армия разворовывала все, что не успели вывезти и спасти москвичи. С икон срывались серебряные и золоченые оклады, а сами иконы сжигались в кострах. С колокольни Ивана Великого в Кремле был снят позолоченный крест.

Хотя основные уникальные документы москвичи успели вывезти и спасти, но во время нашествия Наполеона сгорели или были украдены книги Михаила Ломоносова, издания Николая Новикова, редкое собрание русских и зарубежных газет, знаменитые «Слово о полку Игореве», «Духовная Владимира Мономаха», Новгородские и Двинские грамоты, «Житие великого князя Владимира», «Лаврентьевская летопись» и многое другое.

Но это только учтенные духовные потери Москвы и России. А сколько было неизвестных, не отмеченных, погибших, не найденных памятников нашего прошлого!

Особая роль в появлении неисчислимого количества московских кладов 1812 года принадлежит русским разбойникам и мародерам. Они лучше знали московские улицы и дома, церкви и склады, чем французские солдаты. Лучше знали, где, чем можно поживиться и куда спрятать награбленное.

Прятать они были вынуждены по нескольким причинам. Во-первых, хранить ценности при себе или в доме было невозможно из-за того, что французы постоянно обыскивали дома и людей. Во-вторых, украденное невозможно было тогда пропить, прогулять. В-третьих, вынести добро из Москвы было также невозможно, поскольку окраины города охранялись наполеоновскими войсками, а в окрестностях действовали партизанские отряды. И те, и другие уничтожали мародеров.

Иногда удавалось лишь обменять в голодной Москве золотой перстень – на кусок сухаря, икону в серебряном окладе – на несколько граммов соли.

Так появлялись в московской земле 1812 года тысячи кладов.

В одной старой записи отмечалось, что только одна банда Хромого Никиши вынесла из барских домов серебра примерно более чем на 2 тысячи килограммов. Сам Хромой Никиша и несколько его приятелей погибли в пьяной драке с французами.

В тот год много москвичей погибло на пожарах, от голода, болезней или были расстреляны французами. Так что большинство сокровищ остались невостребованными.

У французов при бегстве из Москвы сохранилось очень мало лошадей, поэтому вывезти все награбленное стало невозможным. Часть пришлось прятать в Москве.

Некоторые из наполеоновской армии надеялись когда-нибудь после войны вернуться в Москву и отыскать свой клад. Они составляли карты, схемы, записывали приметы, по которым можно отыскать сокровища.

Немногие из них вернулись во Францию, еще меньше дожили до мирных времен. Карты, схемы, описания мест, где спрятаны клады, пропадали вместе с владельцами, но иногда доставались наследникам или оказывались в чужих руках.

И потянулись после войны на службу в Москву многочисленные французы – гувернеры, повара, учителя, музыканты, пряча в потайных карманах карты местонахождений кладов, которые им достались случайно или от родственников – наполеоновских солдат.

Конечно, нельзя утверждать однозначно, что все французы приехали тогда в Россию лишь на поиски сокровищ.

В Москве их, как правило, ждало разочарование. Наступили строгие времена Николая I, когда полиция и другие службы контролировали каждый шаг иностранца и в Петербурге, и в Москве. Так что отыскивать клады особенно не было возможностей.

Коллекция легенд об основании Москвы

В 1997 г. отмечалось 850-летие Москвы. Понятно, что подобные цифры-юбилеи всегда несколько условны.

Общепризнанная дата основания нашей столицы взята из Ипатьевской летописи: под 1147 годом в ней описывается встреча суздальского князя Юрия Долгорукого и черниговского князя Святослава Ольговича, произошедшая в Москове.

Рис. 2. Встреча. Акварель А.М. Васнецова

Но уже из того, что в 1147 г. два князя избрали этот город местом своей встречи, следует, что основан он был значительно раньше.

По современным археологическим данным, Москва возникла, вероятнее всего, около 1000 лет назад. Однако точных данных о времени и, тем более, обстоятельствах ее основания нет. Отсутствие этих данных с успехом компенсируется множеством легенд, популярных и непопулярных, более или менее правдоподобных, самого различного содержания. Наиболее известные из них я хотел бы рассмотреть.

Можно выделить восемь легенд об основании Москвы. Вначале следует остановиться на четырех из них, имеющих общие черты.

Самая подробная и известная из них – легенда о князе Юрии Долгоруком и боярине Степане Кучке. Она была записана в XVII в. по поручению царя Алексея Михайловича.

В то время поисками преданий о столице растущего Российского государства занимались независимо друг от друга четыре разных человека. Каждый из них слышал устные рассказы, которые, видимо, существенно разнились. В результате получились четыре повести.

Рассказ о Степане Кучке – самый правдоподобный из них.

Рис. 3. Кремль в конце XV века. Акварель А.М.Васнецова

Согласно легенде, в 1158 г. (!) князь Юрий Долгорукий ехал из Киева во Владимир. Посреди болота он увидел «огромного чудного зверя. Было у зверя три головы и шерсть пестрая многих цветов… Явившись людям, чудесный зверь затем растаял, исчез, словно туман утренний».

Греческий философ на вопрос Юрия о значении видения сказал, что в этих местах «встанет град превелик треуголен, и распространится вокруг него царство великое. А пестрота шкуры звериной значит, что сойдутся сюда люди всех племен и народов».

Князь поехал дальше и увидел город Москву, бывшую во владении боярина Кучки. Юрий решил остановиться в этом городе, но Кучка «не почте великого князя подобающею честию». Сначала он отказался впустить Юрия с дружиной в город под предлогом нехватки места в хоромах, которые якобы были недавно частично разобраны и теперь строились заново, а затем и вовсе отказался подчиняться князю, говоря, что все беглые из владимиро-суздальских вотчин сбегаются к нему, и он скоро станет вровень с Юрием.

Тогда князь, заподозрив Кучку в сговоре с новгородцами, повелел «того боярина ухватити и смерти предати». После непродолжительного боя суздальская дружина через главные ворота ворвалась в город, а Кучка через малые ворота вместе с воеводой Букалом (по другой версии этой легенды, изложенной А.Ф. Малиновским, Букал был отшельником и жил в маленькой хижине неподалеку от Москвы) и остатком воинов бежал в леса, где был вскоре настигнут и убит воинами Юрия.

Город Москва стал частью владений великого князя.

К детям Кучки, попавшим в плен, Долгорукий отнесся милостиво, говоря, что они не виноваты в преступлении своего отца. Дочь боярина Улита была выдана замуж за сына Юрия – Андрея Боголюбского; сыновья Петр и Яким стали его слугами.

Долгое время они жили в мире и согласии, но однажды, уже после смерти Юрия Долгорукого, Улита неожиданно встретила в лесу воеводу Букала, уже глубокого старца, и узнала от него историю гибели своего отца. Рассказ Букала Улита пересказала братьям. Охваченные жаждой мести, они решили убить князя Андрея.

Кучковичи напали на князя во время охоты, но Андрею удалось ускакать от них. Загнав коня, князь отправился дальше пешком и вышел на берег реки. Там он увидел перевозчика и попросил перевезти его на другой берег, но тот, выманив у князя плату вперед, уплыл прочь. Андрей, оставшись один и опасаясь погони, спрятался на ночь в сруб-могилу.

Кучковичи же, боясь его мести, на следующий день отправились на поиски, взяв с собой по совету Улиты любимого княжеского пса-выжлеца. Пес привел их к срубу-могиле, где спрятался князь, всунул голову в сруб и, радуясь хозяину, замахал хвостом. Увидев это, Кучковичи, раскрыв крышу на срубе, набросились на князя и убили его.

Но вскоре слуга Андрея, Давыд, ночью убежал к брату князя – Даниилу Юрьевичу Киевскому (вымышленный персонаж) – и рассказал ему, что Андрей убит. После этого Даниил пришел с войском под Москву, и москвичи выдали ему Кучковичей. Улита с братьями были казнены, а тела их положены в берестяные короба и пущены в озеро.

Согласно легенде, эти короба до сих пор всплывают по ночам на поверхность, «ибо таковых злодеев ни земля, ни вода принять не хотят». Что касается Даниила, то он после этого решил не возвращаться в Киев и стал московским князем.

Из всех легенд об основании Москвы эта является, пожалуй, самой правдоподобной, так как она единственная, которая соотносится с известными фактами.

Во-первых, среди убийц Андрея Боголюбского летопись действительно упоминает неких Якима и Петра Кучковичей.

Во-вторых, во Владимирской области до наших дней сохранилось предание, что в Плавучем озере под Владимиром плавают в дубовых коробах братья Кучковичи, убитые за вероломство великим князем Всеволодом Большое Гнездо.

Наконец, в-третьих, в летописи есть упоминание о том, что Москва раньше называлась Кучковом: «До Кучкова, рекше [то есть] до Москвы». В XIV–XV вв. летописи несколько раз называют одно из московских урочищ (в районе Сретенских ворот, Чистых прудов и Лубянской площади) Кучковым полем.

Что же касается слабых мест легенды, то одно из них видно сразу же: князь Юрий Долгорукий умер в 1157 г., за год до времени ее действия. Кроме того, согласно той же летописи, в которой упоминаются братья Кучковичи, причиной убийства ими Андрея Боголюбского была не месть за смерть Степана Кучки, а решение Андрея казнить за какой-то проступок брата своего слуги Якима Кучкова – Петра. В ответ Яким и организовал упомянутый в легенде заговор.

Я думаю, реальными событиями могли быть война между Долгоруким и Кучкой, победа Юрия и, возможно, убийство Кучковичами князя Андрея. Остальное же является литературным вымыслом.

Одновременно с легендой о Юрии Долгоруком была записана и другая, согласно которой Москву основал сын Александра Невского Даниил, который отнял земли упомянутого боярина Кучки и был убит за это сыновьями последнего. Эта версия почти полностью копирует предыдущую; возможно, она возникла в результате ее пересказа.

Чудесное видение упоминается еще в одной легенде, записанной тогда же. В ней также говорится о Данииле, только уже не об Александровиче, а об Ивановиче, который, в отличие от Александровича, является, скорее всего, вымышленным персонажем. Он, повинуясь видению, основал на указанном в нем месте город, получивший название Москва.

Интересно, что сцена убийства князя, абсолютно аналогичная сцене убийства Андрея Боголюбского, имеется и в другом рассказе, не имеющем ничего общего с легендой о Кучке и Юрии Долгоруком. Там не названо имя князя, но сказано, что убийцы были подосланы к нему неверной женой. Вскоре после убийства брат князя захватил в плен и казнил изменницу и ее наемников, а затем на месте совершенного ими преступления основал город – «около красных сел по Москве-реке» – и назвал его Москвой.

Рис. 4. У стен деревянного города. Автолитография А.М. Васнецова

Есть и еще одна интересная легенда о начале Москвы, также записанная в XVII в. – одновременно с рассказами о боярине Кучке.

Согласно этой легенде, город основал библейский герой Мосох, сын Иафета, внук Ноя. Легенда гласит, что когда-то, в незапамятные времена, он поселился на реке, которая носит сейчас название Москва, и основал там город. Названия реки и города, по мнению автора, происходит от имени Мосоха и его жены Квы. У Мосоха и Квы был сын Я и дочь Вуза, от чьих имен происходит название реки Яузы.

Такой набор имен сразу наталкивает на мысль, что не названия рек происходят от имен Мосоха и членов его семьи, а, наоборот, имена Ква, Я и Вуза происходят от названий соответствующих рек. Тем не менее, легенда эта весьма популярна.

А. Асов в статье «Сколько лет Москве» приводит рассказ дьякона удаленного от Москвы Холопьего монастыря на реке Мологе Тимофея Каменевича Рвовского: «И созда же тогда Мосох-князь и градец себе малый на превысоцей горе той над устии Явузы-реки, на месте оном первоприбытном своем именно московском, иде же и днесь стоит на горе той церковь каменная святаго и великаго мученика Никиты, бесов мучителя».

Ссылка на церковь мученика Никиты сделана, очевидно, для того, чтобы придать рассказу максимальную достоверность. Асов указывает также, что легенда о Мосохе может быть подтверждена географическими данными: на Кавказе есть река Моква и племя месхов.

Многие церковные деятели называют эту версию правильной и по сей день. Очень популярной была она и в XVII в.

Помимо этих, уже описанных, легенд об основании Москвы существуют и другие, менее подробные и менее известные. Согласно одной из них, Москву основал сам князь Олег, правивший в 879–912 гг.:

«Олег же нача грады ставите… и прииде на реку, глаголемую Москву, в нея же прилежат реки Неглинная и Яуза, и поставил град не мал, и прозва его Москва».

Бытовала также легенда об отшельнике Вукале, или Букале (тезке воеводы Степана Кучки), жившем где-то рядом с Москвой и предсказавшем городу его судьбу.

Наконец – единственная, пожалуй, легенда, неверность которой доказана, – легенда о Саре и Подоне. Интересна она своим происхождением.

Рис. 5. Области расселения кривичей и вятичей

Дело в том, что в 1261 г. в городе Сарай-Бату, в столице Золотой орды, было учреждено православное Сарское епископство. Вскоре по аналогии было создано Подонское епископство. Сарский епископ поддерживал тесную связь с Москвой и другими русскими городами. В Крутицах, что на Рязанской дороге, было устроено подворье для сарских епископов или их представителей, приезжавших в Москву или проезжавших в северные княжества. В конце XIII или в начале XIV в. оно превратилось в Крутицкий монастырь.

Около возвышенности, на которой стоял этот монастырь, протекали две речки, одна с севера, другая с юга. Чуть позже эти речки получили название в честь Сарского и Подонского епископств: северная стала называться Сарой, южная – Подоном.

Еще чуть позже происхождение этих названий забылось, и появилась легенда, по которой город Москву основали некие Подон и Сара.

Итак, получается целая коллекция легенд, причем довольно разнообразная. Интересно не только число основателей города, но и продолжительность самого процесса его основания: от первых веков после всемирного потопа до времени княжения Даниила Александровича.

Среди описанных легенд есть такие, недостоверность которых очевидна, есть и довольно правдоподобная версия – история о Кучке и Юрии Долгоруком.

Наверняка существуют и другие легенды, не попавшие в эту коллекцию. Возможно, в будущем будут найдены какие-то новые источники, которые помогут выяснить истинные обстоятельства основания Москвы и установить, какая же из версий правильна.

Московские колокола

В Древнем Египте, еще 5–6 тысяч лет назад, звонили колокола в праздники, посвященные богу Осирису. Упоминания о них встречаются в китайских, индийских, японских и других древних летописях.

Уже задолго до нашей эры колокола были и сигнальными инструментами, и вестниками-носителями информации. Они использовались в религиозных обрядах, в военном деле, имели эстетическое назначение, с их помощью даже лечили больных.

В Европе начали отливать колокола примерно в V–VI вв. А с середины IX столетия их звон закрепился в обрядах и ритуалах христианской церкви.

Колокола в Европе использовали и в праздники, и в горестные дни. Они возвещали о военных победах, о нашествиях врагов, о пожарах, наводнениях, эпидемиях, о прибытии знатных людей. Колокола подавали сигнал-надежду на спасение заблудившимся и терпящим бедствие.

В старинных преданиях говорилось, что лучшая защита от кровожадных вампиров – осиновый кол и колокольный звон. Вот почему в давние времена мастера, отливавшие колокола, изготавливали и осиновые колья.

Первым упоминаниям о колоколах в русских летописях – около тысячи лет.

Для колоколов стали строить специальные звонницы и колокольни при русских монастырях, церквах и храмах. О них часто упоминалось в летописях, государственных документах, создавались посвященные им легенды и поверья.

Историк начала XIX века Алексей Малиновский приводил подобный пример в своем «Обозрении Москвы»:

«…1339 года тверские князья, сыновья несчастного Александра Михайловича, в Орде убиенного, не дерзая противиться воле Иоанна Даниловича Калиты, принуждены были, по требованию его, снять с соборной в Твери колокольни большой колокол и отправить в Москву.

…1346 [года] слиты в Москве мастером Борисом три колокола больших и три малых.

…1450 [года] привезен в Москву колокол велик с Городца, что близ Нижнего Новгорода. 1503 [года] слит Петром Фрязиным большой колокол в Москве, меди в нем 350 пудов…»

Подробно описывал Алексей Федорович Малиновский и известнейший не только в России, но, пожалуй, и во всем мире «Царь-колокол»:

«…Близ Ивановских колоколен в яме находится и теперь огромнейший в свете колокол, вылитый 1731 года по повелению императрицы Анны Иоановны из прежнего колокола, называвшегося при царе Алексее Михайловиче Новым, с прибавкой к осьми тысячам пудам меди еще двух тысяч пудов и прозванный от простого народа Царем-колоколом.

На нем изображены лики московских чудотворцев, императрица в короне и порфире. Звуки его никто не слыхал, потому что лит был в той самой яме, где он безгласно стоит около ста лет; статься может, что при литье повредили его и там оставили; а вероятнее всего, что во время большого пожара в 1737 году падавшие с Ивана Великого большие колокола вышибли край у Царя-колокола…»

До этого, стоящего нынче на фундаменте в Кремле, двухсотпятитонного Царя-колокола, был в Москве другой «царь».

Он был отлит еще в XVI веке и имел около шестнадцати тонн весу. Ударяли в него только трижды с большими перерывами и лишь в редких случаях. Например, когда объявляли о смерти царя или патриарха.

Где-то в середине XVII века его перелили с добавлением меди и назвали «Праздничным».

После войны с Польшей царь Алексей Михайлович вместе с пленными поляками и литовцами отправил в Сибирь и «пленные» колокола.

Издавна на Руси колоколам давали названия. В разные столетия можно было встретить царские, пленные, золоченые, медозвонные, чудовестные колокола, колокол-медведь, лебедь, стригунок, соколик и многие другие.

Сами звонари между собой называли колокола по-своему, определяя характер их звучания: Хвалебники, Ревуны, Угрюмники, Тревожники, Плакуны, Молодцовые, Раболепные…

Официальные названия наиболее значимым колоколам – когда в них благовестить и когда созывать на молитву к заутреням, обедням и вечерням, – в старину утверждали патриархи. А впоследствии, по уставу 1722 года – Святейший Синод.

Для отливки колоколов мастера подбирали самый звонкий, самый «долго держащий звук» металл. В основном это были медь и олово.

Но имелись у большинства мастеров мало кому ведомые секреты добавлений. Это могли быть золото, серебро, железо, никель… Какой-нибудь грамм на пуд – а появлялись совсем новые, неповторимые оттенки звука.

Добавляли в колокольный металл и разные травы, настои, эликсиры. Произносили над ним заклинания и молитвы. Знали мастера, какой колокол отливать в полнолуние, а какой на рассвете, летом или зимой, в стужу или жару…