Текст книги "«Ближние люди» первых Романовых"

Дела придворные и семейные

Историку заниматься изучением биографий московских царей и их «ближних людей» XVI–XVII веков сложно, у него нет права подменять вымыслом отсутствующие источники. Поэтому чаще всего приходится рассказывать о делах царства, а не о личности своих героев. Мы можем знать о состоявшихся событиях, но известия о них передаются в источниках самыми общими словами или содержат чисто этикетные формулировки. Конечно, иногда те или иные события можно сравнить между собой, выручает аналогия, но и в этом случае рассказ получается неполным. Простой перечень служб боярина князя Ивана Борисовича Черкасского, упомянутых в разрядных книгах, мало что дает для изучения его биографии без учета обстоятельств событий, в которых он участвовал. Поэтому выберем самые главные, подчеркивающие статус «ближнего человека» придворные дела, чтобы попытаться раскрыть еще и личную, биографическую информацию о князе Иване Черкасском.

Начнем с того, что князь Иван Борисович Черкасский с 1621 года назначался «снимать волоски у государя». Конечно, это совсем не было равнозначно обязанностям цирюльника… Не случайно эти церемонии «легчения» совпадали с главными праздниками Рождества и Пасхи, они символизировали еще особый почет и доверие боярину. До 1620 года эта почетная обязанность принадлежала боярину Борису Михайловичу Салтыкову. Но кроме избранных «ближних людей», постельничих и царских стряпчих никто из других придворных не должен был прикасаться не то что к самому царю, а даже к окружавшим его предметам. Царь был в глазах подданных помазанником Божьим, поэтому особое значение имели даже косвенные, полные символизма «касания». Более всего заметно это было при царских венчаниях, когда приближенные люди назначались держать на время царские регалии – корону, державу и скипетр. В царском дворце всегда следили, чтобы никто посторонний не касался царской одежды, украшений, других предметов во избежание колдовства и порчи (такие процессы время от времени возникали). «Снятие волосков» означало готовность царя после завершения Рождественского и Великого постов к новому, праздничному настрою жизни.

Свое право участия в этой церемонии боярин князь Иван Борисович сохранял почти двадцать лет, не уступая его никому практически до конца жизни. Только в 1640 году его сменит князь Борис Александрович Репнин. «Ближние люди», помогавшие царю «снимать волоски», щедро награждались за эту редкую придворную службу[74]74
  Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII ст. М., 2001. Т. 2. С. 232; Павлов А. П. Думные и комнатные люди… Т. 1. 290–291.


[Закрыть].

С 1620-х годов можно уверенно говорить об участии князя Ивана Борисовича Черкасского в важнейшей церемонии шествия «на осляти». В разрядных книгах этого времени приводятся точные сведения на сей счет. Оказывается, как и при составлении боярских книг и списков, снова стремились соблюсти «равновесие» в распределении мест при «выходе» патриарха Филарета в Вербное воскресенье. Поэтому в четные года – 132-й (1624) и 134-й (1626) в шествии участвовал боярин Иван Никитич Романов, а в нечетные – 131-й (1623), 133-й (1625) и 135-й (1627) – боярин князь Иван Борисович Черкасский[75]75
  ДР. Т. 1. Ст. 907.


[Закрыть].

Со времени своего возвращения царский отец патриарх Филарет стал наводить порядок в семейных делах. Прежде всего сына – царя Михаила Федоровича, но также, вероятно, и племянника – князя Ивана Борисовича Черкасского. Был организован новый поиск невест в Дании и Швеции для организации возможного династического союза царя Михаила Федоровича с протестантскими странами. Патриарх и бояре в близком кругу заново разобрали все подробности «дела Марии Хлоповой», вызванного ее внезапной болезнью во дворце, ставшей препятствием к браку. 15 сентября 1623 года, как описывает эту историю Иван Егорович Забелин, «в государеву комнату (кабинет)» были позваны «ближние бояре» Иван Никитич Романов, князь Иван Борисович Черкасский и Федор Иванович Шереметев. В их присутствии царь Михаил Федорович сам расспрашивал лекарей и окольничего Михаила Салтыкова. Рассмотрение дела продолжилось 19–21 сентября, после чего боярина Федора Ивановича Шереметева послали в Нижний Новгород, где на бывшем дворе Кузьмы Минина жила несостоявшаяся царица. В итоге выяснилось, что невесту оговорили, и бояре вынесли свой вердикт о вине в этом деле братьев Салтыковых, действовавших в своих интересах. Боярину Борису Михайловичу Салтыкову и его брату окольничему Михаилу Михайловичу не простили препятствий в «царской радости» (как называли свадьбу в источниках), они попали в опалу и были отправлены в ссылку из Москвы. Тем самым, как пишет Забелин, «окончилось время Салтыковых» и устранялся важный центр влияния во дворце, еще больше утверждая власть патриарха Филарета и близкого ему князя Черкасского.

В мае 1622 года боярин князь Иван Борисович Черкасский женился на Авдотье (Евдокии) Морозовой – дочери боярина Василия Петровича Морозова. Всё решилось совершенно неожиданно, учитывая прежние местнические споры жениха и его будущего тестя. Не происходило ли такое объединение боярских кланов под влиянием патриарха Филарета? Учитывались родственные связи невесты не только по отцу, но и через ее сестер Марию и Марфу. Старшая сестра Авдотьи Мария была вдовой боярина князя Андрея Васильевича Голицына (младшего брата князей Василия и Ивана Васильевичей Голицыных). Ее муж, князь Андрей Васильевич Голицын, сопротивлялся подчинению Боярской думы королю Сигизмунду III и был убит в Москве во время восстания 19 марта 1611 года. Другая сестра, Марфа, была женой младшего брата царя Василия Шуйского – боярина князя Ивана Ивановича Шуйского (как и патриарх Филарет, оказавшегося в польском плену и возвратившегося в Москву). Следовательно, брак князя Ивана Борисовича Черкасского с Авдотьей Васильевной Морозовой соединил его свойствóм с первыми аристократическими родами, еще более утверждая положение рода князей Черкасских в элите Русского государства[76]76
  Павлов А. П. Думные и комнатные люди… Т. 1. С. 293–294.


[Закрыть].

В 1624 году пришло время вступления в брак царя Михаила Федоровича. Правда, далекоидущие планы семейного союза с иностранными державами не удались, прежде всего, из-за расхождений в вере. Выбор пал на княжну Марию Долгорукову, дочь боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукова.

Свадьба состоялась 18 сентября, а за несколько дней до этого была объявлена роспись чинов на царской свадьбе. Понимая, что всё равно найдутся недовольные назначениями, объявили о «безместии», чтобы не омрачать царскую «радость». Местнические «приличия» все-таки были соблюдены: «в отцово место» назначили царского дядю боярина Ивана Никитича Романова (отец царя патриарх Филарет присутствовал на свадьбе как глава Церкви). Следующий по значению в свадебном разряде – тысяцкий, им и был назначен князь Иван Борисович Черкасский.

Несмотря на принятые меры, избежать споров «о местах» при других назначениях не удалось, все бояре буквально перессорились друг с другом, челобитные подали князь Иван Васильевич Голицын, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и Михаил Борисович Шеин. Даже родственник князя Черкасского из старшей ветви князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский бил челом «в отечестве на боярина князь Ивана Борисовича, что князь Иван тысяцкой у государя, а он в дружках». Тут и сказалась предусмотрительность в приготовлениях к свадьбе царя, местническому делу не дали хода: «И ему сказано, что быть без мест»[77]77
  ДР. Т. 1. Ст. 630.


[Закрыть]. Заметим, что в разряде свадьбы с Марией Долгоруковой отсутствует имя жены князя Ивана Борисовича – Евдокии Васильевны. О причинах ее отсутствия на царской свадьбе остается только догадываться…

Свадьба царя Михаила Федоровича с Марией Владимировной Долгоруковой завершилась трагично. Невеста стала больна с самой свадьбы, и ее болезнь длилась несколько месяцев. В самом начале 1625 года царица умерла. Конечно, это был удар для царя, патриарха и всего боярского «ближнего круга». Немедленно были продолжены поиски новой невесты, так как царю и царству был необходим наследник, иначе всё опять грозило «свалиться» в Смуту с выбором разных претендентов.

Новая свадьба царя Михаила Федоровича, с Евдокией Лукьяновной Стрешневой, состоялась 3–8 февраля 1626 года. На этот раз торжество ничто не омрачило, а свадебный чин повторял распределение участников церемонии 1624 года. Князь Иван Борисович снова был тысяцким. Появилась на этой свадьбе и его жена, княгиня Евдокия Васильевна Черкасская. Выше их были только посаженый отец Иван Никитич Романов и его жена Ульяна Федоровна (дочь князя Федора Ивановича Литвинова-Мосальского), назначенная в «материно место». Благодаря сохранившимся рукописям, изображающим разные этапы церемонии брачного венчания царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны, у нас есть возможность «увидеть» эту свадьбу глазами художника XVII века!

Роль тысяцкого в свадебном разряде была заметной и значительной, ему одному было позволено находиться совсем рядом с царем. Поэтому князь Иван Борисович Черкасский выделялся на фоне дружек со стороны жениха и невесты. Его изображение даже имеет индивидуальные черты, но все-таки было бы опрометчиво говорить о полном портретном сходстве. В начале церемонии, после получения царем Михаилом Федоровичем благословения от отца патриарха Филарета и матери «великой государыни иноки» Марфы Ивановны, князь Иван Борисович Черкасский «вел под руки» жениха в Золотую палату. И дальше, поддерживая царя Михаила Федоровича, ввел его в Грановитую палату, где было приготовлено «чертожное место» для царя и будущей царицы[78]78
  ДР. Т. 1. Ст. 766, 762.


[Закрыть]. После этого вся свадебная процессия проследовала в Успенский собор, где и происходило венчание.

Имя жены тысяцкого – княгини Евдокии Васильевны Черкасской впервые появляется в свадебном «чине» уже после описания венчания в Успенском соборе и свадебного пира. Ее первенствующее положение дворовой боярыни царицы было соблюдено. По обычаю молодым устраивали «сенник», там же «у постели в головах положены были два зголовейца, а на них шапки государские; а в ногах положен ковер, да одеяло, да шуба соболья, да покрыта простынею». Со всеми предосторожностями, вместе с образами и крестами в «сенник» вносили «постелю государскую», устроенную на ржаных снопах («тридевять снопов ржаных»), а «на верх того семь перин и бумажников, и зголовей бархатных и камчатных и отласных, и покрыли одеялом». Во время проводов молодых к сеннику, их осыпали у дверей золотыми (делала это снова боярыня Ульяна Федоровна Романова, «положа на себя шубу соболью шерстью вверх»). После этого «отец» боярин Иван Никитич Романов, тысяцкий князь Иван Борисович Черкасский и дружки возвращались в Грановитую палату, «а мати и боярыни шли в царицыны хоромы». Боярыня княгиня Черкасская тоже была среди них.

«По времяни» царь Михаил Федорович снова приказывал звать всех обратно к сеннику. И в этот момент вокруг царя и царицы остались действительно только самые «ближние» люди. Бояре «кормили» царя перед сенями, в то время как «государыню кормили в сеннике мать и свахи и «боярыни ближние, которые в комноте и которые у постели». Первой среди них сразу названа «боярина князя Ивана Борисовича Черкаскаго княгиня Овдотья Васильевна». Вместе с ней родные тетки царя Ирина (Арина) Никитична Годунова (жена окольничего Ивана Ивановича Годунова), княгиня Анастасия Никитична Лыкова (жена боярина Бориса Михайловича Лыкова). «Кормили» царицу в сеннике также боярыня Мария Петровна Шереметева (третья жена боярина Федора Ивановича Шереметева) и мать царицы, Анна Константиновна Стрешнева, вместе с другими царицыными дворовыми боярынями[79]79
  ДР. Т. 1. Ст. 784, 789.


[Закрыть].

Близкая по возрасту к царице Евдокии Лукьяновне ее первая боярыня княгиня Авдотья Черкасская стала постоянной участницей торжеств при царицыне дворе. Правда, судя по всему, ей всё же пришлось уступать старшим царицыным родственникам и боярским вдовам свое место рядом с царицей. Например, вскоре после свадьбы на Масленицу 17 февраля 1626 года состоялся торжественный выезд царицы в Вознесенский монастырь. Все прежние царицы оказывали особое покровительство этому кремлевскому монастырю (там же находились усыпальницы великих княгинь и цариц). Вместе с царицей Евдокией Лукьяновной, сидя «напротив», в санях ехали вдова Ирина Ивановна Мстиславская и жена боярина Ивана Никитича Романова Ульяна Федоровна. А только за ними в санях – царская тетушка Арина Никитична Годунова, княгиня Авдотья Черкасская и другие боярыни.

Сблизить царицу Евдокию Лукьяновну с женой князя Ивана Борисовича Черкасского мог и общий день ангела – 1 марта. Боярыня княгиня Евдокия Васильевна Черкасская дарила царице богатые подарки по случаю именин, рождения детей, церковных праздников. Сохранилось известие о таких дорогих подарках князя Ивана Борисовича Черкасского. По случаю рождения наследника царевича Алексея Михайловича 9 марта 1629 года им был подарен кубок в 70 рублей (подарки других бояр не должны были превышать стоимость дара главы ближней Думы царя). На «родинный» стол 12 марта главным гостем был приглашен князь Черкасский. В свою очередь, царица Евдокия Лукьяновна тоже делала подарки своей первой боярыне. В дворцовых архивах сохранилось известие о подарке княгине Евдокии Васильевне Черкасской царицыного «кортеля» – богато украшенной тафтой, золотом и шелком зимней одежды на беличьем меху – в августе 1635 года[80]80
  Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… С. 527.


[Закрыть].

Около этого времени голштинский посол и путешественник Адам Олеарий записал рассказ о княгине Авдотье Черкасской, которая, оказывается, была еще и «первой красавицей» при дворе. Традиция тщательно украшать лицо белилами и румянами всегда отмечалась авторами иностранных свидетельств о России как необычная черта поведения русских женщин, но боярыня княгиня Черкасская попыталась переломить эту моду. Сделать это ей в итоге не удалось, но рассказ голштинца Олеария об этом представляет редкое свидетельство о нравах при царицыном дворе:

«Знатнейшего вельможи и боярина князя Ивана Борисовича Черкасского супруга, очень красивая лицом, сначала не хотела румяниться. Однако ее стали донимать жены других бояр, зачем она желает относиться с презрением к обычаям и привычкам их страны и позорит других женщин своим образом действий. При помощи мужей своих они добились того, что и этой от природы прекрасной женщине пришлось белиться и румяниться и, так сказать, при ясном солнечном дне зажигать свечу»[81]81
  Олеарий Адам. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно / Введ., пер., прим., указ. А. М. Ловягина. СПб., 1906. С. 173–174; Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… С. 463.


[Закрыть].

История, конечно, занимательная, особенно если представить разговоры, с которыми могла происходить передача князю Черкасскому жалоб боярских жен…

Дела посольские и военные

Большинство придворных служб князя Ивана Борисовича Черкасского, упомянутых в разрядных книгах 1620-х – начала 1630 годов, связаны с его назначением быть «в ответе» при ведении переговоров с приезжавшими в Москву представителями иноземных дворов. Происходило это практически каждый раз, когда в Москву прибывали шведские, французские, голландские, английские, персидские и турецкие послы. Конечно, предварительно все общие направления политики обсуждались царем и патриархом с участием своих «ближних людей». Но готовить решения, обсуждать детали договоров, объявлять послам о воле царя Михаила Федоровича – всё это входило в круг обязанностей первого боярина.

Хорошо понимали расстановку сил при дворе и приезжавшие в столицу дипломаты. Они были заинтересованы в соблюдении почетного для их посольств представительства первых лиц Московского царства на переговорах, что давало больше гарантий в достижении договоренности. Высокий статус князя Ивана Борисовича подчеркивался титулом «наместника Казанского». Такое титулование могло включать разные города и прежние великие княжения и тоже свидетельствовало об определенной иерархии московских дипломатов. Входившее в титул царей Казанское царство стояло выше остальных княжеств, а значит, было наиболее почетным.

В 1625 году состоялся приезд в Москву «кизылбашских послов» от персидского шаха Аббаса I. Это событие оказалось памятным в связи с привозом в Россию одной из святынь христианского мира – частицы Ризы Христовой. Долгое время Риза хранилась в Грузии, пока в 1617 году войска шаха Аббаса I не разорили и не ограбили страну. Еще раньше, при царях Федоре Ивановиче и Борисе Годунове, Московское государство пыталось выстроить самостоятельные отношения с грузинскими царями, надеясь на союз с другими православными странами. Но сделать это было сложно, так как враждовавшие между собой Иран и Турция давно стремились подчинить себе грузинские царства. Через Грузию проходил торговый путь из Кизылбаш, как называли Персию, в Русское государство, позволявший организовать торговлю шелком-сырцом, в то время как другие пути в Европу были перекрыты извечным врагом Персии – Турцией. Но и в Русском государстве тоже понимали выгоды торгового пути, образно говоря, «из Варяг в Кизылбаши», поэтому ревниво охраняли свою монополию, дававшую очевидную прибыль при взимании торговых пошлин.

Подарок шахом Аббасом I трофеев из завоеванной Грузии царю Михаилу Федоровичу и особенно его отцу патриарху Филарету казался символическим жестом уважения к христианским союзникам в Московском царстве. Но подарок был непростым, и в Москве хорошо это понимали. Когда в 1618 году послы шаха привезли иконы и церковные сосуды, изъятые из грузинских церквей, эти дары запретили принимать во дворце, сразу приказав перенести их с посольского двора в кремлевский Архангельский собор. Персидским послам объяснили, что мирским людям не положено держать их в руках, и царь Михаил Федорович тоже увидит их в церкви. Всё это случилось еще даже до того, как в Москве от посла грузинского царя Теймураза узнали о тяжелом разорении грузинских церквей и монастырей; посол рассказывал, как «солнце во тьму превратилось, и луна померкла, день в ночь, а ночь в день…». Московского царя извещали о нашествии рати шаха Аббаса и о том, что иконы были «обруганы», а церкви и четыре «великих монастыря», построенных при царе Федоре Ивановиче, «раззорены», богомольцы «побиты», церковные книги собраны и сброшены в озеро. Царь Теймураз умолял царя Михаила Федоровича о спасении и просил принять его «под высокую руку, и от недруга его от шаха учинил его в обороне»[82]82
  Белокуров С. А. Дело о присылке шахом Аббасом ризы Господней царю Михаилу Федоровичу в 1625 году. М., 1891. С. IV–V.


[Закрыть].

В 1618–1619 годах Московское государство, еще не поставившее финальную точку в событиях Смуты, мало могло повлиять на дела в далекой Грузии. Хотя посольство в Персию с просьбой остановить наступление на Иверскую землю было отправлено, но какие-либо серьезные возможности влияния Московского государства в грузинских делах уже отсутствовали. Царь Теймураз, покинув семью и детей, вынужден был скрываться под покровительством других грузинских царей, находившихся под протекторатом Турции. И именно это больше всего заботило шаха, просившего, в свою очередь, царя Михаила Федоровича повлиять на Теймураза. Возвратившись из Персии в 1624 году, московские послы извещали о переговорах с шахом Аббасом I, передавая слова шаха об отъезде царя Теймураза «к опчему нашему недругу турскому царю». Шах даже обещал (конечно на словах): «Буде брату моему, великому государю, Грузинская земля надобе, и я ему, великому государю, за нее не стою, и Теймураз бы царь от турского ехал». Узнав от послов о желании шаха Аббаса I передать патриарху Филарету Ризу Христову, в Москве восприняли это как серьезное движение к союзу двух государств, подкрепленное состоявшимся отпуском московских пленников из Персии, которым была дана «свобода итти на Русь»[83]83
  Белокуров С. А. Дело о присылке шахом Аббасом ризы Господней царю Михаилу Федоровичу в 1625 году. М., 1891. С. 37–38, 42.


[Закрыть].

Посол, «грузинец» Русам-бек, приехавший в Москву 25 февраля 1625 года, должен был непременно сам, лично патриарху передать «сундучок» с «Христовой Срачицей», запечатанный шаховой печатью. Это произошло на царском приеме 11 марта. Посол Русам-бек «поднес к великому государю святейшему патриарху Филарету Никитичю московскому и всея Русии ковчег золот с каменьем, с лалы и з бирюзы», объявил о даре шаха Аббаса, приславшего в ковчеге «великого и славного Исуса Христа Срачицу»[84]84
  Белокуров С. А. Дело о присылке шахом Аббасом ризы Господней царю Михаилу Федоровичу в 1625 году. М., 1891. С. 21–22, 25.


[Закрыть]. Патриарх Филарет принял этот «ковчежец» и, встав, «спрашивал посла о шаховом здоровье». Главным же боярином для встречи послов шаха Аббаса I и обсуждения дел с ними «в ответе» был назначен боярин и наместник Казанский князь Иван Борисович Черкасский, чью роль в выстраивании отношений между Россией и Персией стоит выделить особо.

Но внешняя политика 1620-х годов определялась для Московского царства всё же не юго-восточным, а северо-западным направлением – подготовкой наступательного союза со Швецией. Известно, что более всего в таком союзе со знаменитым шведским королем Густавом Адольфом был заинтересован патриарх Филарет. Он не мог забыть о задержании московского посольства под Смоленском и годах, проведенных в польско-литовском плену. Патриарх стремился к реваншу и был поддержан в этом царем Михаилом Федоровичем и первым «ближним человеком» царя князем Иваном Борисовичем Черкасским. Правда, подготовка к новой войне с Речью Посполитой, грозившей повторением испытаний недавно завершенной Смуты, справедливо представлялась многим придворным чрезвычайно опасной. Историк Борис Федорович Поршнев, исследовав связи России и Швеции времен Тридцатилетней войны, выяснил, что князь Иван Борисович Черкасский был одним из самых доверенных людей патриарха Филарета и вел тайные переговоры, лично обсуждал дела о заключении русско-шведского договора с Жаком Русселем, агентом шведского короля Густава Адольфа. В «разных числех» первой половины мая 1631 года Руссель имел несколько таких бесед с князем Черкасским в Москве. Всё обсуждение велось устно, решения о готовившемся союзе принимали царь и патриарх. Можно лишь говорить, что князь Черкасский пытался взвешенно подходить к принятию каких-либо обязательств на переговорах. В письмах Русселя в Москву говорилось об общих темах: противостоянии «умышленьям недругов» и передаче «дум ваших добрых другов». Переговоры с Русселем или его представителями князь Иван Борисович вел на Казенном дворе, используя только услуги переводчика; они были настолько секретными, что позднее в Посольском приказе оказалось «ни о чем не ведомо»[85]85
  Поршнев Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М., 1976. С. 256, 389–390; Флоря Б. Н. Жак Руссель, король Густав Адольф и патриарх Филарет // Россия и Швеция в средневековье и новое время: архивное и музейное наследие: Доклады и сообщения участников международной научной конференции, приуроченной к работе в ГИМе выставки «Орел и Лев. Россия и Швеция в XVII в.», 15–17 мая 2001 г. М., 2002. С. 11, 17.


[Закрыть].

Французский протестант Жак Руссель искусно использовал ненависть патриарха Филарета к польскому королю Сигизмунду III и католикам. При его посредничестве и участии «ближнего человека» боярина князя Черкасского было получено согласие на возможное избрание короля Густава Адольфа в короли Речи Посполитой. Когда столь необходимый для наступательной политики на Речь Посполитую договор со Швецией был практически подготовлен, умер польский король Сигизмунд III. «Бескоролевье» в Польше заставило форсировать события и, не дожидаясь заключения нового договора с Швецией, вступить в войну за Смоленск (еще до окончания срока Деулинского перемирия). Однако все расчеты на поддержку со стороны Швеции рухнули с гибелью короля Густава Адольфа в ноябре 1632 года. Русская сторона осталась один на один с серьезным противником, быстро решившим свои внутренние дела и передавшим польский трон новому королю Владиславу IV – бывшему претенденту на московскую корону.

Смоленская война 1632–1634 годов, вопреки ожиданиям и надеждам на скорый реванш, стала потрясением для Русского государства. Она показала, что в Москве неверно оценивали силы противника и свои военные возможности. 1 октября 1633 года, примерно через год после начала войны, ее главный инициатор патриарх Филарет ушел из жизни. Боярская дума во главе с боярином князем Иваном Борисовичем Черкасским вынуждена была решать, что делать с армией, утратившей преимущества первых побед во время внезапного наступления и увязшей после этого в зимней войне и осаде Смоленской крепости. В середине февраля 1634 года боярин Михаил Борисович Шеин и другие воеводы под давлением войск короля Владислава IV вынуждены были заключить с ним договор и пойти на унизительное отступление от Смоленска. Они сдали артиллерию и земно кланялись восседавшему на коне победителю королю Владиславу IV, положив перед ним свои знамена. После такого умаления царской чести бояре припомнили бесславно возвратившемуся в Москву воеводе Шеину надменное поведение при отправке в поход. Была назначена комиссия во главе с боярином князем Иваном Ивановичем Шуйским. 18 апреля 1634 года царь и бояре «приговорили» «казнити смертью» главных воевод тяжелой и неудачной Смоленской войны «за их воровство и измену». Это была первая и единственная казнь членов Боярской думы за всё время правления царя Михаила Федоровича…

Символично, что последней по времени заметной дипломатической службой князя Ивана Борисовича Черкасского стало участие в подтверждении Поляновского мирного договора с Речью Посполитой 1634 года. Боярин князь Черкасский участвовал в торжественном приеме польско-литовских послов Александра Песочинского «с товарищи», приехавших в Москву для подтверждения мирного договора 19 марта 1635 года. Как сказано в записи разрядной книги о целовании царем Михаилом Федоровичем креста «о мирном поставленье», во время этой церемонии «шапку царскую с государя снимал и держал боярин князь Иван Борисович Черкасский»[86]86
  ДР. СПб., 1852. Т. 2. Ст. 433.


[Закрыть].

Постоянно находившийся рядом с царем, занятый делами Боярской думы в столице, князь Иван Борисович почти не получал ратных назначений. Но его призывали каждый раз, когда требовались какие-то чрезвычайные усилия по защите государства. Началось это с памятного отражения похода королевича Владислава в 1618 году и повторилось двадцать лет спустя в связи с полным разворотом московской политики на восток из-за неудачи Смоленской войны. В 1638 году было продолжено строительство Засечной черты, защищавшей Московское государство от крымских набегов. И во главе этого грандиозного военно-инженерного дела был поставлен боярин князь Иван Борисович Черкасский, назначенный главнокомандующим армией в Туле. Знакомство с описями архива Разрядного приказа показывает, что именно эти две даты – 127-й (1618) и 146-й (1637/38) годы – содержат больше всего упоминаний о военных делах, связанных с главою Думы боярином князем Черкасским[87]87
  Описи архива Разрядного приказа XVII в. / Подг. текста и вступ. ст. К. В. Петрова. СПб., 2001. С. 38, 44, 52–53, 62, 78, 92, 116–117, 138–140, 302–303, 325, 425, 437.


[Закрыть].

Разрядная книга 1637/38 года была обнаружена и опубликована известным исследователем архивных документов XVII века историком Виктором Ивановичем Бугановым только в 1983 году. Издание было ротапринтным и малотиражным и осталось известным лишь специалистам по этому периоду истории России. Разряд «146-го (1637/38) года» сохранил сведения об одном из самых грандиозных предприятий всего царствования Михаила Федоровича, – возобновлении и строительстве новых укреплений Засечной черты.

Засека представляла собой широкий лесной завал, устраивавшийся сплошной полосой на многих верстах. Где было возможно, использовался рельеф местности – глубокие овраги, реки, препятствовавшие проходу конницы. На засеках строились сторожевые башни и организовывалась постоянная пограничная служба. Первые засечные укрепления XVI века позволили организовать защиту от набегов крымцев и ногайцев, перекрыв им главные пути прохода к Оке, естественным барьером прикрывавшей Москву. В 1630-х годах Засечная черта сдвинулась дальше на юг. Оборона Московского царства была организована по «летописным» рекам – Северскому Донцу, Осколу и Дону, памятным еще войнами князей Древней Руси с половцами и татарами. Линия засек начиналась в Калужской земле около Козельска и шла через тульские и рязанские города Белев и Одоев к Туле, далее к Рязани – Ряжску – Шацку, новопостроенным городам Тамбову и Козлову. Строительство Засечной черты, продолженное и во второй половине XVII века, имело целью перекрытие всех главных путей татарских набегов: Ногайского, Калмиусского, Изюмского и Муравского шляхов.

Крымский «фактор» сказался уже в годы Смоленской войны, когда по договору с польскими сенаторами крымцы ударили в тыл Московскому государству и «смерчем» прошлись по оставленным поместьям служилых людей, воевавших под Смоленском. Опасности таких набегов усилились после захвата донскими казаками Азова в 1636 году. Уже в следующем году крымские войска во главе с царевичем Сафат-Гиреем совершили «карательный» поход и разорили Новосиль со всем уездом и близлежащими местами. Новая «большая война» и приход с войском крымского царя ожидались в 1638 году. Становилось очевидно, что надо было решать «крымскую проблему». Пока, правда, речь шла только об обороне, а не о наступательной политике.

Весной 1638 года боярин князь Иван Борисович Черкасский был поставлен во главе Тульского разряда. Его ставка находилась в Туле, а в соседних городах ему в помощь были приданы войска во главе с другими боярами, окольничими и членами Двора – князем Иваном Андреевичем Голицыным в Одоеве, Иваном Петровичем Шереметевым в Крапивне, князем Дмитрием Михайловичем Пожарским в Переславле-Рязанском, князем Михаилом Петровичем Пронским в Мценске. В наказе, выданном князю Ивану Борисовичу Черкасскому, говорилось о задачах строительства Засечной черты. Воеводы должны были осмотреть старые засеки и устроить места сбора войска «с конными и с пешими и с нарядом (артиллерией. – В. К.)». Для этого надо было построить новые остроги, «чтоб… ис тех острогов на засеках… государевым делом промышлять безстрашно и надежно».

Однако мало было построить укрепления, надо было еще организовать сторожевую и станичную службу, позволявшую сдерживать и упреждать внезапные приходы врага для грабежа южных и юго-восточных уездов Русского государства. Создание новой границы, строительство городов, мобилизация служилого населения в пограничные гарнизоны и уезды – всё это было поручено князю Ивану Борисовичу Черкасскому и подчиненным ему боярам и воеводам: «…то свое государское и земское великое дело государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии положил на нем, боярине Иване Борисовиче, и на всех боярех и воеводех»[88]88
  Разрядная книга 1637—38 года / Подг. текста, ввод. ст. и ред. В. И. Буганова. М., 1983. С. 21.


[Закрыть]. Упоминание не просто «государева», но еще и «земского» дела – явное указание на решение одного из земских соборов конца 1630-х годов.

Отсутствие в Москве главы Боярской думы князя Ивана Борисовича Черкасского и других бояр, конечно, сказалось на управлении государством. Царю Михаилу Федоровичу в 1638 году пришлось письменно спрашивать мнение своих бояр по главным делам царства. Снова дало о себе знать беспокойное польско-литовское направление; в отношениях с соседями, несмотря на договоренности, по-прежнему не удавалось устранить проблему «умаления» царских титулов Михаила Федоровича, связанную с намеренными пропусками и сокращениями в титулатуре царя. С этим столкнулся посол к королю Владиславу IV окольничий Степан Матвеевич Проестев. По его возвращении всем боярам был направлен запрос от имени царя, что они думают по поводу действий дипломатов Речи Посполитой, «что их мысль»?

Ответ боярина князя Ивана Борисовича Черкасского был опубликован Сергеем Михайловичем Соловьевым. Как глава всей рати, князь Черкасский организовал сбор отдельных мнений членов Боярской думы, находившихся в войсках. Каждому из бояр и окольничих была отослана «выписка с ответного письма панов радных» с обращением, «чтоб они подумали об этом и мысль свою отписали». «И я, холоп твой Ивашка с товарищами, – писал царю Михаилу Федоровичу князь Иван Борисович о присланном для сведения дипломатическом документе, – думали о начальном, большом деле, о твоем государском титуле, о том, какое наказание сделано Потоцкому и дьячку: паны написали неправдою, вопреки своему сеймовому последнему приговору; когда были у тебя королевские посланники, то клали перед боярами книгу печатную своего сейма, и в ней написано: кто станет после этого сейма писать твое государево имя с умаленьем, того казнить смертью; а теперь написали малое наказанье». То есть бояре во главе с князем Иваном Борисовичем Черкасским обращали внимание на прямые нарушения обещаний дипломатов Речи Посполитой казнить смертью за намеренное искажение царского титула.