Текст книги "«Ближние люди» первых Романовых"

Заочно, через боярина князя Ивана Борисовича Черкасского, царь обсуждал с боярами и другие важные вопросы: о «союзе польском против крымцев», «межевом деле». Однако бояре склонны были по большей части отдать всё на усмотрение государя, подтверждая, что готовы стоять «за царскую честь». Лучше всего в письме князю Черкасскому об этом написал другой боярин, князь Дмитрий Михайлович Пожарский: «Мне, князь Иван Борисович, одному как свою мысль отписать? прежде всего нужно оберегать государское именованье; о гонцах и купцах написано в утвержденных грамотах, а про межеванье и про писцов его государская воля, как ему, государю, годно и как вы, бояре, приговорите; а хорошо, если б межевое дело Бог привел к концу, чтоб ему, государю, было годно и бескручинно и всем бы православным христианам быть в покое и тишине»[89]89
  Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. Кн. 5: История России с древнейших времен: Т. 9—10. М., 1990. С. 177–179.


[Закрыть].

Служба в Тульском разряде длилась до 17 сентября 1638 года, а 2 октября боярин князь Иван Борисович Черкасский возвратился в Москву, где «был у государя у руки того ж дни», а также на царском «столе». Видимо, поэтому царь задержался с Троицким походом и вышел из Москвы только 4 октября. В этой поездке в Троице-Сергиев монастырь и далее в Переславль-Залесский рядом с царем находился уже не князь Черкасский, а боярин Борис Иванович Морозов, что предвещало перемены в окружении царя[90]90
  ДР. Т. 2. С. 590–592; РИБ. Т. 10. С. 110, 116, 123, 124.


[Закрыть].

Последние годы жизни князя Ивана Борисовича Черкасского, видимо, были омрачены болезнью. Он уже не мог, как прежде, постоянно участвовать в делах Боярской думы. Косвенным свидетельством его болезни можно считать оставление его во главе боярской комиссии в Москве во время царского похода в Вязники в декабре 1640 года. Такова была обычная практика: назначать при отсутствии царя в Москве приближенных бояр для рассмотрения срочных дел. В 1630-х годах переписку с царем Михаилом Федоровичем о делах в Москве вели, как правило, бояре Федор Иванович Шереметев и князь Иван Андреевич Голицын. Назначение князя Ивана Борисовича Черкасского ведать дела в Москве в отсутствие царя хотя и оставалось почетным, но было очевидно вынужденным.

Царь Михаил Федорович испытывал явные трудности в управлении государством. Сказывался отложенный «эффект» поражения в Смоленской войне, последствия чрезвычайного напряжения ратных людей и финансов при сборе новой пятины. Несмотря на возобновление земских соборов, взаимоотношения царя и Земли совершенно расстроились. Служилых людей, видевших злоупотребления в приказах, не имевших возможности добиться суда и управы на «сильных людей», страдавших от крестьянских побегов в боярские вотчины, перестал удовлетворять обычный совет с представителями уездов на соборе. Показательным стал отказ от участия в выборах на земские соборы; местные дворяне и дети боярские стали воспринимать свое участие в соборах как еще одну обременительную службу, поэтому воеводам на местах приходилось «назначать» выборных. Гораздо эффективнее оказались коллективные челобитные дворян и детей боярских: находясь на службе в полках, они вырабатывали общие требования и посылали челобитчиков из полков в Москву, представляя свои требования на рассмотрение царя Михаила Федоровича.

Даже в этих челобитных уездного дворянства, пытавшегося повлиять на царя для устранения неустройств в суде и сыске крестьян, слышны одобрительные отзывы о службах князя Ивана Борисовича Черкасского. С весны 1641 года в столице стал назревать целый бунт, вызванный действиями кравчего князя Семена Андреевича Урусова. По словам автора продолжения «Нового летописца», этот царский приближенный «у себя на дворе муромца сына боярсково бил и медведем травил»[91]91
  Вовина-Лебедева В. Г. Новый летописец с продолжением до 1645 г. // IN MEMORIAM. Сб. памяти Я. С. Лурье. СПб., 1997. С. 300–301.


[Закрыть]. В ответ служилые люди «ходили по Москве кругами», собираясь вместе, как казаки. После чего уездные дворяне «о крестьянех и о иных своих обидах учинили челобитье на бояр», добиваясь решения своих отложенных в приказах дел. Тогда и вспомнили службу князя Ивана Борисовича Черкасского двадцатилетней давности, «как де бояре… в полате сидели, и им о своих обидах и о всяких делех бити челом было незаборонно». И хотя Сыскной приказ «что на силных бьют челом у приказных дел» возобновили, во главе приказа был поставлен не князь Черкасский, а боярин Федор Иванович Шереметев, понемногу приходивший ему на смену в приказных делах.

23 июля 1641 года Боярская дума рассмотрела требования коллективных дворянских челобитных и удовлетворила большую их часть. К сожалению, нет возможности определить степень участия отдельных «ближних людей» царя Михаила Федоровича в принятии этих решений. Но их направленность на достижение согласия с требованиями уездного дворянства в какой-то мере может считаться признаком участия в делах князя Черкасского. Дума согласилась с необходимостью возвращения насильно захваченных крестьян, установила десятилетний срок сыска беглых людей, приняла меры для возвращения на службу всех уездных детей боярских, введя запрет на их «похолопление» (напомним, что первый самозванец, уездный сын боярский из Галича Григорий Отрепьев, служил именно холопом во дворе бояр Романовых). Возможно, готовилась и обычная в таких случаях раздача денежного жалованья, но в Приказе приказных дел этим снова занимался боярин Федор Иванович Шереметев, а не князь Черкасский…

Принятые меры позволили лишь ненадолго успокоить начавшиеся волнения. Зимой 1641/42 года, когда многие уездные дворяне приехали к Рождеству в столицу, в Москве пошли слухи «про бояр, что боярам от земли быть побитыми». Нижегородский сын боярский Прохор Колбецкий, передавая домой новости, написал в своей «грамотке», что в Москве «сметенье стало великое» (из розыска об этом письме и известны детали происходившего)[92]92
  Акты XVII–XVIII вв., извлеченные А. Н. Зерцаловым. М., 1897. С. 13, 20.


[Закрыть]. Разрешилось всё проведением знаменитого Земского собора по поводу Азова. Указ 3 января 1642 года о проведении собора был принят по докладу Боярской думы. На соборных заседаниях предполагалось «поговорить» с выборными «лутчими людьми» и расспросить, «что их мысль об Азове». Собор созвали срочно, поэтому представительство на нем, скорее всего, обеспечили по принципу «мобилизации» представителей уездов, находившихся в это время в Москве.

Главный вопрос собора – «держать ли Азов и кем держать» – был дипломатически предрешен, потому что сил для противостояния с турецким султаном, недавно победившим союзников Московского государства в Персии и угрожавшим походом на Азов и далее в земли Русского государства, не было. Как бы ни был велик подвиг донских казаков, на несколько лет удержавших и отстоявших от осады крымских и турецких сил стратегическую крепость в самом устье Дона, слишком велики были дальнейшие издержки. И опять можно только задаваться вопросом: кому из «ближних людей» царя Михаила Федоровича пришла в голову идея «погасить» начинавшийся протест и «смятенье» в Москве, организовав Земский собор? Воспользовавшись предоставленной возможностью, участники собора высказались по поводу сложившегося к этому времени «образа власти». Да так ярко, что это, пожалуй, единственные в истории образцы политического красноречия в русском «парламенте» XVII века (конечно, при большой условности этого термина для характеристики земских соборов). Но если одни выборные представители прямо обличали на соборе злоупотребления «бояр и ближних людей», их безмерные пожалования поместьями и вотчинами, «мздоимство» дьяков и подьячих, то другие, напротив, заранее соглашались со всеми решениями Думы, говоря о боярах, как о «вечных наших господах промышленниках»[93]93
  СГГиД. М., 1822. Т. 3. № 113. С. 378–400.


[Закрыть]. К таким боярам, пользовавшимся всеобщим уважением, можно было отнести и князя Ивана Борисовича Черкасского.

«Азовский» собор и разрешение русско-турецких споров пришлись на последние месяцы жизни боярина князя Черкасского. Его еще продолжали считать главным человеком в окружении царя Михаила Федоровича, через которого можно добиться правды. 18 марта 1642 года иноземец Данила Рябицкий, сидевший в Разбойном приказе, объявил за собою «государево великое верхнее дело», но ставил условием рассказать о нем только самому боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому. Дело об умысле на «порчу» царицы Евдокии Лукьяновны в итоге было поручено рассмотреть другому боярину, «потому што боярин князь Иван Борисович Черкаской болен»[94]94
  К материалам о ворожбе в Древней Руси. Сыскное дело 1642–1643 гг. о намерении испортить царицу Евдокию Лукьяновну / Сообщ. А. Н. Зерцалов // ЧОИДР. 1895. Кн. 3. С. 3; Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… С. 435–447.


[Закрыть].

3 апреля 1642 года первый боярин и «ближний человек» царя Михаила Федоровича умер. Руководство в Думе и во всех других приказах перешло к боярину Федору Ивановичу Шереметеву. Он и ранее, еще в 1638 году, заменил князя Черкасского в Стрелецком и Иноземском приказах[95]95
  ДР. Т. 2. Ст. 571; РИБ. СПб., 1886. Т. 10. С. 124.


[Закрыть]. Но боярин Шереметев был откровенно стар и заслужил совсем другие отзывы о своем управлении приказами. Подчеркивая контраст первого и второго по счету «премьер-министров» во времена правления Михаила Федоровича, автор продолжения «Нового летописца» написал о смерти князя Черкасского так: «В 150-м году преставися боярин князь Иван Борисович Черкасской. А на ево места в тех приказех, что он ведал, приказал государь ведать боярину Федору Ивановичу Шереметеву. Сей Федор был жестоконравен, а в делах неискусен»[96]96
  Вовина-Лебедева В. Г. Новый летописец с продолжением до 1645 г. С. 301.


[Закрыть]. Ненадолго пережила князя Ивана Борисовича его вдова княгиня Авдотья Васильевна Черкасская, скончавшаяся 5 июля 1645 года[97]97
  Павлов А. П. Думные и комнатные люди… Т. 2. С. 210.


[Закрыть].

«Наследство» князя Черкасского

С уходом князя Ивана Борисовича Черкасского завершилась целая эпоха. Он почти всегда был рядом с царем Михаилом Федоровичем, во всё время его жизни. Заменить его в царском окружении было некем… О князе Черкасском осталась память как о редком среди бояр «ближнем человеке», умевшем справедливо судить сильных и слабых, беречь казну, не ссориться с другими придворными царя. Противоположных примеров было слишком много! Но князю Ивану Борисовичу, бывшему претендентом на престол в 1613 году, приходилось соответствовать ожиданиям людей поколения Смуты, сохраняя и утверждая привычный «образ власти».

Общее уважение к боярину было заслуженным и искренним, а его действия «ближнего человека» в управлении государством вместе с царем Михаилом Федоровичем вызывали согласие и одобрение. После Смуты и избирательного собора 1613 года участие Земли – представителей двора, уездных дворян и посадских людей – в главных делах стало непременным условием. В первые годы правления царя Михаила Федоровича созыв собора требовался для решения самых сложных проблем Русского государства. В 1620-е годы, во времена двух «великих государей» – царя и патриарха, система власти была другой, и земские соборы не созывались. Но именно тогда на первые роли выдвинулся князь Иван Борисович Черкасский, ставший для царя незаменимым «ближним человеком». В основе такой «близости», как говорилось, были родственные основания, но дело было не только в родстве. Царь Михаил Федорович и его чуть более старший по возрасту родственник князь Иван Борисович Черкасский подходили друг другу; в их характере были общая мягкость, желание делать всё справедливо, соблюдать осторожность в делах войны и мира.

Склонность к компромиссам, учету разных мнений, конечно, может трактоваться по-разному, а для иных политиков это совершенно недопустимая слабость! Бояре в ближнем окружении царя Михаила Федоровича умели проявлять твердость, а то и жестокость, отстаивать свои права «сильных людей», угнетать слабых и беззащитных, да и просто пользоваться своим положением для обогащения. Избежал ли такого соблазна князь Иван Борисович Черкасский? По характеристике историка Сергея Владимировича Бахрушина, князь Иван Борисович был человеком «тактичным и умным». Несмотря на большую власть, сосредоточенную им в своих руках, отзывов о нем «как о правителе» почти нет. «По-видимому, это умолчание, – говорил историк, – следует объяснять деловитостью князя Ивана Борисовича; он не давал повода для сплетен»[98]98
  Бахрушин С. В. Политические толки в царствование Михаила Федоровича // Бахрушин С. В. Труды по источниковедению, историографии и истории России эпохи феодализма (Научное наследие). М., 1987. С. 100.


[Закрыть]. Как говорилось, он не сразу получил свой боярский денежный оклад, а выслужил его в «осадное сиденье» королевича Владислава 1618 года. Его основные земельные приобретения тоже пришлись на время начала 1620-х годов, и их получение также было связано с наградой за заслуги давнего времени. Пожалования князя Черкасского стали «компенсацией» земель и имущества, потерянного после опалы царя Бориса Годунова.

Можно обратить внимание еще на одну деталь, говорящую об известной «щепетильности» главы Думы. Земельный фонд по итогам Смуты оказался «распределен» полностью – где справедливо, где не очень. Особенно много злоупотреблений было при раздаче дворцовых и черносошных земель: ведь там ранее не было помещиков. Свою главную вотчину, село Ворсма в Нижегородском уезде, князь Иван Борисович Черкасский получил из «выморочных» земель Кузьмы Минина. Правда, еще ранее эти земли и были как раз дворцовыми, пожалованными Кузьме Минину за заслуги 1612 года. Когда спустя несколько лет, в 1616 году, Кузьма Минин умер, у него остались вдова и сын. При распределении поместий обычно для обеспечения семьи выделялись только вдовий «прожиток» и доля отцовских владений, переходившая сыновьям, служившим вместо своих отцов. Большое поместье, пожалованное думному дворянину Кузьме Минину, не могло перейти к сыну, имевшему более скромный поместный оклад, к тому же, как все помнили, происходившему из посадских людей. Другое дело – боярин князь Иван Борисович Черкасский. Он не только получил это поместье (не ущемляя права других собственников), но и немедленно добился в октябре 1617 года нового дозора своего поместья. Для характеристики взаимоотношений боярина и царя челобитная об этом дозоре весьма примечательна и показывает, что даже один из первых бояр и «ближних людей» царя Михаила Федоровича обязан был соблюдать этикет в своих обращениях к царю. Как и все другие служилые люди, царю бил челом «холоп твой Ивашко Черкаской»[99]99
  Лисейцев Д. В. Дело по челобитной боярина князя И. Б. Черкасского (к вопросу о темпах работы приказной и воеводской администрации в начале XVII в.) // Творцы и герои. Источники исследования по нижегородской истории. Нижний Новгород, 2012. С. 142–151.


[Закрыть].

Еще раз «наследство» Кузьмы Минина перешло к князю Ивану Борисовичу Черкасскому в 1633 году. Бывшая невеста царя Мария Хлопова жила в Нижнем Новгороде на прежнем дворе Кузьмы Минина. После ее смерти двор был пожалован боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому и его двоюродному брату князю Якову Куденетовичу Черкасскому. К этому времени Ворсма стала уже вотчиной князей Черкасских, поэтому двор, некогда принадлежавший Кузьме Минину, понадобился «на приезд» в город для разных дел крестьян и приказных людей[100]100
  ААЭ. Т. 3. № 218. С. 322–323; Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… С. 241.


[Закрыть]. И другие земельные владения Кузьмы Минина оказались также у князя Якова Куденетовича Черкасского, ставшего со временем наследником князя Ивана Борисовича. Правда, ему не удалось снискать славы своего старшего родственника.

Главными советниками в окружении первых царей из династии Романовых окажутся представители других родов. Но традиция власти «ближних людей», вернувшаяся в Московском царстве при царе Михаиле Федоровиче, больше никуда не исчезала.

Часть вторая
Великий боярин Борис Иванович Морозов

Имя боярина Бориса Ивановича Морозова – символ свергнутого в московском мятеже 1648 года ненавистного «боярского правительства». Известно, что он был воспитателем, «дядькой» царевича Алексея Михайловича, и породнился с царской семьей, взяв в жены сестру царицы Марии Ильиничны Милославской. Сейчас можно встретить упоминание о боярине Морозове как об «олигархе всея Руси», но такое представление далеко от реалий эпохи XVII века.

Проследим биографию Бориса Морозова от того момента, когда он в качестве «комнатного стольника» появился во дворце вместе с юным царем Михаилом Романовым в 1613 году, до времен его возвышения и падения во времена московского бунта 1648 года. И далее, когда боярин Морозов возглавлял Боярскую думу (с 1651 года вплоть до смерти в 1661 году его имя стояло в самом начале боярских списков) и принимал участие в делах «теневого правительства» царя Алексея Михайловича. На эти годы пришлись важнейшие события, связанные с договором о приеме Войска Запорожского под «высокую царскую руку» и начатой в 1654 году Русско-польской войной, когда боярин Борис Иванович Морозов стал первым «дворовым воеводой». Не было ни одного важного вопроса в деятельности Русского государства, где бы боярин Морозов не участвовал в обсуждении или принятии решений.

Почти полвека стольник, а потом боярин Борис Иванович Морозов находился на первых местах при дворе русских царей, и это, конечно, большой срок. Однако его участие во многих делах не столь явно и заметно, за исключением короткого трехлетия в самом начале царствования Алексея Михайловича. Всё остальное время этот царедворец по большей части находился рядом с царями и царевичами в Кремле. Боярин Морозов участвовал в придворных церемониях, царских «выходах» и походах, приближал «своих» людей, родственников и «приятелей», оттесняя «чужих». Вся эта «ткань» взаимоотношений придворных давно «истлела», и теперь с большим трудом приходится восстанавливать ее рисунок.

Благодаря сохранившимся архивам управления огромными вотчинами боярина Бориса Ивановича Морозова значительно лучше оказалась исследованной его хозяйственная деятельность. Из распоряжений боярина приказчикам можно узнать, как он вникал во все тонкости управления своими вотчинами и взимания денежных и натуральных доходов. Впервые эти источники обнаружил и начал изучать еще Иван Егорович Забелин, написавший о них в статье «Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве. (XVII век)», опубликованной в 1871 году в журнале «Вестник Европы»[101]101
  Забелин И. Е. Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве. (XVII век) // Вестник Европы. 1871. Кн. 1. С. 5—49; Кн. 2. С. 465–514.


[Закрыть]. Потом прекрасно сохранившийся архив хозяйственных документов боярина Морозова публиковали и подробно исследовали в советской историографии[102]102
  Акты хозяйства боярина Б. И. Морозова. М., 1940. Ч. 1; М., 1945. Ч. 2; Петрикеев Д. И. Крупное крепостное хозяйство XVII в. По материалам вотчины боярина Б. И. Морозова. Л., 1967.


[Закрыть]. В этих документах виден властный человек, опытной рукой управлявшийся с сотней разнообразных дел. Может быть, именно там стоит поискать ключи к пониманию совершенно закрытых людей Московского царства, ведь прямая речь, от себя, без использования этикетных формулировок в приказных документах передавалась очень редко. Впрочем, обычные источники по политической истории, связанные с принятием законов, обсуждением международных дел, повседневным управлением приказами, тоже содержат важный биографический материал и пока еще далеко не исчерпаны.

«Комнатный стольник»

Секрет появления при дворе в 1613 году братьев Бориса и Глеба Ивановичей Морозовых, сразу пожалованных в «комнатные стольники», очевиден и прост. Происходя из старобоярского рода Морозовых, они были однородцами матери царя Марфы Ивановны, урожденной Шестовой, и новых правителей царства братьев Салтыковых, выдвинувшихся в первые годы царствования Михаила Федоровича. Более того, род Морозовых был записан в Государеве родословце середины XVI века на почетном месте сразу же после Сабуровых и Годуновых. Видную роль в событиях 1613 года сыграл боярин Василий Петрович Морозов, стоявший во главе правительства земского Совета «всея земли» и объявлявший народу об избрании царя Михаила Федоровича.

Род Морозовых пережил трагедию во времена царя Ивана Грозного. Родной дед Бориса Ивановича Морозова боярин Михаил Яковлевич Морозов долго находился в приближении первого русского царя и стал окольничим уже в 1549 году, он участвовал во взятии Казани и ливонских походах. После введения опричнины остался в земщине. Царь Иван Грозный не доверял ему и при назначении юрьевским наместником даже держал жену и детей в «закладе», боясь бегства боярина в Литву. Окончательный разрыв с царем произошел после неудачной обороны Москвы от нашествия Девлет-Гирея в 1571 году. Иван Грозный расправился с воеводами, «виноватыми» в сожжении Москвы войсками крымского царя, несмотря на последовавшую победу русских войск во главе с князем Иваном Михайловичем Воротынским в битве при Молодях 1572 года. В «деле» князя Воротынского пострадали и другие воеводы, ранее воевавшие под его началом. Боярина Михаила Яковлевича Морозова казнили вместе с двумя старшими сыновьями – Иваном и Федором. Об этой казни написал Андрей Курбский: «…аки в восмидесяти летех, с младенцем и со другими юнейшими, ему же имя забытых, и со женою его Евдокиею, яже была дщерь князя Дмитрея Бельского»[103]103
  Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 201.


[Закрыть].

Из-за казни боярина Морозова и его сыновей, которые, как заметил Степан Борисович Веселовский, в родословных книгах упоминаются без потомства (но и не сказано, что они были бездетными), история происхождения братьев Бориса и Глеба Морозовых оказалась запутанной. Их отцом считается младший сын казненного боярина Иван Михайлович Меньшой, встречающийся в источниках с прозвищем Глухой. Часто подобные прозвища действительно обозначали физический недостаток, может быть, он и спас эту ветвь рода бояр Морозовых от полного уничтожения. Упоминание князя Курбского о казни «младенцев» в роду Морозовых можно понять не только как фигуру речи. Ведь первый и единственный раз Иван Михайлович Меньшой Морозов был упомянут в боярских списках с чином стольника только спустя шестнадцать лет после казни отца в 1588/89 году. Иван Михайлович Морозов далеко по службе не продвинулся и боярином, как его отец, не стал.

О юных братьях Морозовых в Смуту нет никаких свидетельств. Их имена отсутствуют в сохранившихся боярских списках 1606/07 и 1610/11 годов. Но там можно встретить имя их деда с материнской стороны, Елизара Ивановича Сабурова, отца матери – Аграфены Елизарьевны Морозовой. Родство Морозовых с Сабуровыми – родственниками Годуновых могло многое обещать в 1590-х годах и в правление царя Бориса Годунова. Но всё изменилось с началом Смуты и воцарением Лжедмитрия I. Сабуровы, как и другие родственники царя Бориса Годунова, пострадали после его падения, и им самим требовалась защита во времена противостояния царя Василия Шуйского и Лжедмитрия II. Свойство с родами Сабуровых, Годуновых, а еще Вельяминовых становилось препятствием для движения по чинам. Не память ли о тяжелой судьбе боярина Михаила Морозова и других родственников с материнской стороны заставляла оберегать Бориса и Глеба Морозовых и не торопиться отправлять их во дворец в наступившие смутные времена? В 1606/07 году они даже не достигли возраста записи в чин стольника (происходило это примерно лет с десяти, как, например, было с первым упоминанием в том же боярском списке Михаила Романова). Поэтому встречающаяся во многих энциклопедиях и справочниках дата рождения Бориса Ивановича Морозова – 1590 год – должна быть пересмотрена. Другая дата, которая называется в исследованиях, – 1600 год – также нуждается в уточнении[104]104
  Жарков В. П. Боярин Борис Иванович Морозов – государственный деятель России XVII века: Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 2001. С. 6.


[Закрыть]. Интересно заметить особенности имянаречения детей в семье Морозовых: оба брата имели крестильное и обычное имя. Отсылка к именам первых русских святых – Бориса и Глеба – была вполне подходящей для представителей знатного рода. Празднование памяти этих святых приходилось на 24 июля (старого стиля)[105]105
  Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Антропонимическое воплощение семейного единства в средневековой Руси // Русская речь. 2021. № 6. С. 90–91.


[Закрыть]. Старший сын Борис при крещении получил имя Илья (церковный праздник пророка Ильи – 20 июля), а Глеб – имя Борис!

Первое упоминание о братьях Борисе и Глебе Морозовых связано с подписями «Утвержденной грамоты» об избрании на царство Михаила Федоровича в 1613 году. Их имена и фамилии стояли на почетном месте, первыми среди всех стольников, сразу же после имен бояр и окольничих. Cначала расписался старший брат Борис Морозов, а потом, в той же строке, младший – Глеб Морозов[106]106
  См. Павлов А. П. К вопросу о датировке подписей под Утвержденной грамотой 1613 г. // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2009. Вып. 2. С. 54–55.


[Закрыть]. В это время они уже должны были достигнуть возраста совершеннолетия, пятнадцати лет. Скорее всего, братья Борис и Глеб Морозовы были ровесниками царя Михаила Романова, родившегося в 1596 году, или даже немного моложе его по возрасту.

С начала Смуты братья Борис и Глеб Ивановичи Морозовы жили вместе с матерью Аграфеной Елизарьевной (у них была еще сестра, но ее имя неизвестно). Их отец Иван Михайлович Морозов умер рано, видимо, когда они были еще совсем детьми. Во владении отца после всех конфискаций и разорений морозовского рода оставалась старинная родовая вотчина в Горетове стану Московского уезда – деревни Лобанова, Черная Быстрь и Олешково (некоторыми владел еще их прадед в 1504 году)[107]107
  См.: Павлов А. П. Думные и комнатные люди… Т. 2. С. 257.


[Закрыть]. Родной дед братьев Бориса и Глеба Елизар Иванович Сабуров имел вотчину в Шахове стану Московского уезда, а также какие-то владения в «вяземской земле» и в других уездах. Объединение этой ветви рода Морозовых с Сабуровыми вокруг старшего в семье Елизара Ивановича Сабурова было вполне возможным в Смуту. Но в 1611 году дед Бориса и Глеба Морозовых умер, а его вдова Мавра отдала вотчину, село ФедоровскоеМамотово в Дмитровском уезде, где находился «двор боярской», на помин души «по муже своем Елизарье, и по себе, и по своих родителех» в Троице-Сергиев монастырь[108]108
  В 1616/17 году село Федоровское-Мамотово Инебожского стана Дмитровского уезда выкупил у Троице-Сергиева монастыря князь Иван Иванович Лобанов-Ростовский. См.: Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря / Изд. подг. Е. Н. Клитина, Т. Н. Манушина, Т. В. Николаева. М., 1987. С. 76; Станиславский А. Л. Труды по истории Государева двора… С. 419; Павлов А. П. Думные и комнатные люди… Т. 2. С. 147.


[Закрыть]. Если братья Морозовы и жили там ранее, то с 1611 года всё изменилось; местом их пребывания должны были стать остававшиеся в роду морозовские вотчины.

Во времена противостояния земских ополчений с польско-литовскими силами в 1612 году находиться в столице и вокруг нее было небезопасно. Не случайно мать будущего царя Михаила Романова инокиня Марфа сразу увезла сына из освобожденной Москвы в костромские земли. Между тем у Морозовых (как и у других родственников инокини Марфы, братьев Бориса и Михаила Салтыковых, впервые записанных на службу в боярском списке 1606/07 года) тоже были давние связи с Костромской землей.

Хорошо известно, что первый ближний круг царя Михаила Романова сложился именно тогда, когда будущий царь находился в Костроме в марте 1613 года. Есть ли какие-то основания считать костромские земли местом пребывания Морозовых в то время? Обращает на себя внимание то, что неподалеку от Костромы располагалась старинная родовая вотчина Морозовых село Минское. Со временем его владелец Глеб Иванович Морозов выстроил там церковь во имя иконы Федоровской Божией Матери. Выбор такого посвящения вполне можно связать с памятным для всех, включая Морозовых, призванием на царство Михаила Федоровича в Костроме в день церковного праздника Федоровской иконы – 14 марта. И в дальнейшем у Глеба Ивановича был свой двор в Костроме[109]109
  Писцовая книга г. Костромы 1627/28 – 1629/30 гг. / Сост. Л. А. Ковалева, О. Ю. Кивокурцева. Кострома, 2004. С. 26.


[Закрыть]. И хотя всё это косвенные свидетельства, «костромские» корни, объединившие рода первых временщиков братьев Салтыковых с братьями Морозовыми и всех их с инокиней Марфой – матерью избранного в цари Михаила Федоровича, очевидны.

Одним из главных участников венчания на царство Михаила Романова стал представитель старшей ветви рода Морозовых боярин Василий Петрович Морозов, возглавлявший процессию, шедшую в Успенский собор Московского Кремля 11 июля 1613 года. Избранный в цари Михаил Романов шел в сопровождении окольничих и десяти молодых стольников, среди которых был и сын боярина – Иван Васильевич Морозов. Юный возраст братьев Бориса и Глеба Морозовых сказался на отсутствии их имен в Чине царского венчания 1613 года, как не были там упомянуты и братья Борис и Михаил Салтыковы. Однако первенствующая роль родственников матери царя – Салтыковых – уже сложилась, а вслед за ними были введены во дворец и царские «спальники» братья Борис и Глеб Морозовы.

В начале царствования Михаила Романова имя стольника Бориса Ивановича Морозова редко попадало на страницы дворцовых разрядных книг, не назначался он и на воеводские должности в полки. При этом свидетельства его многочисленных служб и поручений сохранились в других книгах – распределения казны. Борис Морозов оправдывал свой чин и звание «комнатного» стольника, он всегда находился «под рукой» у царя Михаила Романова, через него было удобно передать разные суммы денег или подарки, извещать разных людей о царских распоряжениях и пожалованиях. Из этих документов видно, что молодой «спальник» постоянно участвовал в повседневной жизни царского дворца.

Покровительство ему также выражалось в разных царских подарках. Например, первое упоминание имени Бориса Морозова в книгах Казенного приказа (своеобразной документальной летописи присутствия придворных во дворце) было связано с выдачей «вошвы алтабасной» из бывшей «рухляди» Богдана Бельского[110]110
  «Рухлядь» Богдана Бельского оказалась в казне из-за выморочного характера его имущества. Известный опричник и бывший приближенный Ивана Грозного когда-то имел большой двор в Кремле, но окончил свои дни печально, был убит на воеводстве в Казани в начале 1611 года. После его смерти имущество поступило в казну и в 1613 году пошло в раздачу.


[Закрыть] в сентябре 1613 года[111]111
  РИБ. СПб., 1884. Т. 9. С. 163.


[Закрыть]. Речь шла о небольшом куске драгоценной материи, вшивавшемся (отсюда – «вошва») для украшения в кафтан или другую одежду. Парчовая («алтабасная») ткань с золотыми нитями сразу выделяла «комнатного» стольника, позволяла легко его заметить среди остальных придворных. Подобные ткани были редки в разоренной Москве, взять их было неоткуда, а использование и перешивка прежних одежд были совсем не редкостью даже в царской семье. Поэтому и подарок «спальнику» Борису Морозову был вполне стоящим. Он еще несколько раз получал подобные выдачи из казны для «строения» своего придворного костюма.

Более существенным для попавших в придворную элиту братьев Морозовых стало получение двора в Кремле и возвращение прежних морозовских вотчин, отданных некогда после казни деда в поместную раздачу. Относительно кремлевского двора есть только более поздние сведения о его местонахождении у Троицкой (Знаменской) башни на месте бывших владений Годуновых (там, где сейчас Арсенал Московского Кремля). В 1615/16 году Борису Ивановичу Морозову была выдана жалованная грамота на родовые земли в Звенигородском уезде, принадлежавшие еще его деду и отцу. В род Морозовых вернулось село Павловское (Павловская слобода) на реке Истре, ставшее главным подмосковным владением царского «ближнего» стольника, где был «вотчинников двор» и до сих пор сохранилась выстроенная им Благовещенская церковь. Начиная с 1613 года возвращали Морозовы и свои земли в Галичском уезде, даже несмотря на то, что их владельцы находились на службе в полках[112]112
  РИБ. СПб., 1884. Т. 28. Ст. 465.


[Закрыть]. По жалованной грамоте «124 (1615/16) году» ими была получена вотчина село Вознесенское на реке Вексе и другие земли[113]113
  Павлов А. П. Думные и комнатные люди… Т. 2. С. 257–258.


[Закрыть]. Братья Морозовы были так «напористы» в восстановлении своих прав, что ссоры людей Морозовых с галичскими посадскими людьми пришлось рассматривать при создании приказа, «что на сильных людей челом бьют» в 1618 году[114]114
  Козляков В. Н. О времени создания Приказа сыскных дел… С. 312.


[Закрыть].

Первый раз в дворцовых разрядах имя стольника Бориса Ивановича Морозова было упомянуто спустя несколько лет после пожалования в «комнату». Произошло это во время встречи английского посла Джона Меррика (Ивана Ульянова, как его называли в документах) 14 апреля 1616 года, когда стольник Борис Морозов «вина нарежал», помогая чашникам. В приеме участвовали – «за поставцом сидели» – все «ближние люди» царя – князь Иван Борисович Черкасский, князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский и Борис Михайлович Салтыков. Важность всей церемонии была связана с посреднической ролью Джона Меррика в заключении Столбовского мирного договора со Швецией. 8 июня 1617 года, когда посол «Иван Ульянов Мерик» возвратился с посольского съезда с известием о совершении «меж государя и Свейскаго короля доброго дела» и заключении «мира», стольник Борис Иванович Морозов опять «вина нарежал» на царском пиру. Во время приема «за поставцом сидел» один боярин и дворецкий Борис Михайлович Салтыков, а его брат кравчий Михаил Михайлович Салтыков стоял «у государева стола»[115]115
  ДР. Т. 1. Ст. 220–221, 282, 284.


[Закрыть]. Все эти детали придворных церемоний лишний раз подчеркивают, что именно братья Салтыковы были главными покровителями «комнатного» стольника Бориса Морозова.