Текст книги "Капище"

– Тебя не трясли?

– Нет, все по-тихому сработали, – Черепанов усмехнулся в бороду, – они-то может и спецназ, только мы знаем все стежки-дорожки, на пузе исползали. В засадах раньше сидели, ждали, когда чечены полезут грабить. Поэтому и никто нас не заметил. А когда бомба твоя зажигательная рванула, мы сразу засекли куда твой Рабинович покатился. Потом перестрелка началась. Мы тем временем подползли к пленнику. Пароль-отзыв, все как ты говорил. Он худющий, кожа да кости, мы его на себя – и потащили, пока мужики в перестрелку играли. Ох и нравится им это! – казак улыбнулся: – Тут один дух нас увидал, давай по нам шмалять, пришлось уговорить его, – все это он рассказывал спокойно, обстоятельно.

Не верилось, что он бывший военный. Не было в его лексиконе военных оборотов. Только чувствовалась какая-то обстоятельность, надежность что ли. Знает человек, для чего живет, работает, воюет. Не мотает его, не штормит. Не играет он в игры с ФСБ и Моссадом. И как-то спокойно с ним, надежностью от него веет. С таким не страшно и в огонь и в воду. Тут понимаешь выражение «Как за каменной стеной».

– Притащили мы, значит, Андрюху на нашу землю. Лежим, ждем, может погоня. Ан нет. Пошумели, постреляли, но к духам не пошли. Видели, как тебя мордой по траве возили. Сильно досталось?

– Могло быть хуже, – я усмехнулся.

– А как вырвался?

– Дуракам и пьяницам везет. У них против меня ничего не было. Ни денег, ни Рабиновича. Кровушки попили вдосталь, и отпустили, потом пришлось уходить. Кстати, если вдруг будут брать меня сейчас, то ты ничего не знаешь. Я просто попросил тебя подвезти меня. Увидел знакомое лицо на рынке и попросил подбросить. Ты понял?

– Досталось же тебе, Алексей, коли так говоришь, – он покачал головой.

– Денег хватило? – в нашу последнюю встречу я оставлял Черепанову пятьсот долларов на лечение Рабиновича.

– А на что они? На лекарства только потратили, а так я тебе все верну, – он говорил про деньги спокойно, как про какой-то инструмент, топор, например.

– Оставь себе. Что доктор сказал? Рабинович в городе?

– Сломано два ребра, но уже почти срослись. Правда, неправильно, но уже что либо поздно исправлять. Увеличена печень, видимо от побоев. Ну, сотрясение мозга – это естественно, откуда он пришел, иначе и не могло быть. Был сломан нос, вроде как зарос. Зубов многих нет – вставит, это дело поправимое. Что еще? А, да, крайнее физическое и нервное истощение. Нужен покой и питание. Витаминов побольше. Сам понимаешь, более подробного обследования я провести не мог. Не в больницу же его везти. А насчет доктора, не волнуйся – человек надежный. Мы его из чеченского плена полгода назад сами доставали. Как рассказал ему, что пациент тоже в плену у «чехов» был, так он ночью примчался. Когда спросили менты на посту, сказал, что на роды спешит. Денег ни копейки не взял. Сам настрадался, горемыка!

– Ясно. Так Рабинович в городе или у себя оставил?

– В городе. К нему и везу. У меня знакомые уехали к родственникам в Мурманск, матушка захворала, вот ключи и оставили. Будут через месяц, а может и позже. Как будут выезжать – позвонят. Я сообщу, живите. Только не гадьте.

– Обижаешь. Мы с Андреем тебе жизнью обязаны. Так сказать, кровники, только в хорошем смысле этого слова. Кабы не ты, так Рабиновича уже допрашивали бы без перерыва на перекур.

– И дернула же его нелегкая к чеченам в зубы переться. Хотя знаешь, Алексей, я может ничего не соображаю в ваших оперативных делах, но уж больно все это дело попахивает шпионажем.

– Я тоже так думаю, только мне глубоко наплевать. Я вытаскивал своего сослуживца, с которым мы вместе усерались от страха под молдавскими обстрелами. Андрей со своим взводом помог нам выйти из-под минометного обстрела в Дубоссарах. На следующий день там ополченцев человек тридцать за пару минут положили. Сейчас на том месте обелиск стоит, а мог и я там остаться. Поэтому пусть он шпион всех разведок мира, я в эти игры больше не играю. Думаю, что и Рабиновичу этой экспедиции хватило тоже на всю оставшуюся жизнь.

– Наверное, ты прав. Я поговорил с ним, знаешь, в нем жидовского меньше чем в нас с тобой. Нормальный русский мужик, если не фамилия, так и не сказал бы, что еврей. Вот ты говоришь, что и офицер он нормальный. На войне сразу видно, человек ты или дерьмо собачье.

Потом я попросил его выкопать деньги и привезти их мне. Аппаратуру, приемник, сканеры, радиозакладки тоже. Мои наличные запасы быстро иссякнут, коли Рабиновичу нужны медицинский уход и усиленное питание.

Теперь осталось дело за малым. Нужно его вывезти в Москву и передать в посольство Израиля, пусть они как хотят его вывозят из страны. Это их еврейские заморочки.

Вот и приехали. Почти окраина. Тихий двор. Летом здесь хорошо. Много деревьев, много кустарников. Мамаши сидят с колясочками, рядом бабульки обсуждают самые свежие новости двора и мировой политики. Хорошо им, знают ответы на все вопросы. И как ребенка воспитать и как мировые проблемы разрешить. Если бы молодость знала, а старость могла!

10.

Третий этаж обычной «хрущобы». Дверь отперли ключом, заходим.

– Андрей, свои, – негромко окликнул его Черепанов.

Из-за угла, что вел на кухню вышел Рабинович. В правой руке отвинченная ножка от табурета, в левой – кухонный нож.

– Леха! -тихо произнес он, потом обнял меня.

Обнял, не выпуская из рук ни ножа ни табуреточной ножки.

– Леха! – его сотрясали рыдания.

Он плакал, его слезы текли мне за воротник.

– Ну, что ты, Андрей, что ты! Все позади, все хорошо.

Я отстранил его, было такое ощущение, что я обнимаю скелет. Выпускник Бухенвальда. У самого перехватило горло. Помог Андрею сесть на диван. Он держался за бок.

– Ладно, Алексей, я поехал. Буду через пару дней.

Черепанов попрощался, сам выглядел смущенно. Я закрыл за ним дверь. На всякий случай дверь подпер стулом.

Одно дело просто слышать, что человек истощен, другое – видеть этого человека. Казалось, что ключицы прорвут кожу. Не голова, а череп. Только огромные черные глаза, полные слез, длинный нос, и большие уши. И, глядя ему в глаза, я понял, что правильно сделал – не передал Рабиновича Андрея в руки российских спецслужб, а может и правосудия. Свои интересы я, впрочем, тоже преследовал, но как-то не думал тогда об этом.

Я посмотрел на руки Андрея. Руки старика, а не мужика среднего возраста – веревки вен, темные пятна, шрамы. Пальцы как каминные спички, черные обломанные ногти.

Шея, казалось, не превышала толщины шариковой ручки. Андрей сидел и смотрел на меня. «О, эти печальные огромные еврейские глаза!» – в голове всплыла идиотская фраза, вычитанная где-то когда-то.

Вся наша жизнь была где-то и когда-то. Мы сидели и молчали. Теперь осталось лишь выбраться. Но когда я увидел Андрея, понял, что наша задача усложняется. Сейчас Рабинович не в состоянии быстро перемещаться, доведен до крайней степени истощения. Да и моя физиономия есть в розыске, пока оперативном, но долго ли объявить, что я подозреваюсь в растлении малолетних, попытке подрыва Мавзолея или краже золота партии, мало ли в чем меня можно обвинить, но то, что я подозреваюсь в связях с иностранной разведкой – факт. Теперь я, глядя в эти печальные глаза, осознал, в какие большие фекалии я наступил. Влип, очкарик! Хотя и не ношу очков, но уж больно фраза подходила к моей ситуации.

Я хотел есть, открыл холодильник, спасибо Черепанову, холодильник был набит едой. Достал купленную колбаску, вяленое мясо. Накрыл стол. В холодильнике я обнаружил литровую бутылочку домашнего вина. Здорово! Теперь надо уточнить, как Андрей стал шпионом. И вообще, за каким бесом его понесло в бандитскую республику Чечня. И что он стал за человек? С годами только коньяк становится лучше, чего не скажешь про людей.

Налил вина, протянул Андрею полстакана.

– За освобождение, Андрей!

– Спасибо, Алексей, спасибо! – слова его звучали настолько искренне, что сердце щемило. – Я никогда этого не забуду.

– Да ладно, – я был смущен, – давай выпьем! За встречу!

– Выпили.

– Как тебя звать-то сейчас? Тут ты был Андреем, а там стал Ави?

– Зови как удобнее.

– А фамилия? Был Рабинович, а стал Коэн.

– Леха, а тебе не все равно, кто я? Или ты стал антисемитом?

– Я-то нет. А вот ты, Андрюха, похоже, стал настоящим евреем. Вопросом на вопрос отвечаешь.

– Извини. Все время забываю, что среди своих. Извини. Привычка. Плен на пользу не идет. Как сказал Варлаам Шалам: «Тюрьма дает только негативный опыт». Наливай.

– О! Это по-нашему. Поехали.

– За встречу. Когда бы еще свиделись бы?

– Это точно. Жизнь чертовски сложная штука. Цепь закономерных случайностей.

– Может, это и есть судьба?

– Кто знает, Андрей, кто знает. Я вот, например, многого не знаю последнее время... Ладно, все потом, сейчас давай выпьем.

Выпили. Закусили.

– Закусывай, Андрей, закусывай. Только не торопись!

Андрей ел жадно и много, казалось, что он не может насытится. Страшно все это, очень страшно.

– Поаккуратнее, Андрей! Я не доктор, но кажется, что так много есть опасно. Мне не жалко – ешь, но может, ты сделаешь перерыв. Пойми, что промывание желудка придется делать мне. К доктору мы не сможем обратиться, а все это может закончится фатально. И все труды – коту под хвост. Тебе это надо? – этот монолог я произнес под молчаливое чавканье Андрея. – Как здоровье-то?

– Гораздо лучше. Гораздо. Думал, что сдохну в этой вонючей яме. Спасибо тебе, Алексей, спасибо.

– Хватит благодарить, а то ты меня в краску вгоняешь, – я потрогал щеки.

То ли от выпитого, то ли от смущения, но они горели.

Посмотрел на Андрея, у него глаза осоловели. Понятно, устал человек. На меня столько свалилось, а на него еще больше.

– Давай, Андрей, выпьем еще по одной, и ложись спать. Тебе сейчас надо много спать. У меня к тебе много вопросов, но ты сейчас не в форме, доходяга. Завтра схожу за витаминами. Купим курочку, бульон сварим, поправишься. Потом, когда оклемаешься, шухер вокруг нас уляжется, потихоньку выберемся в столицу или еще куда, и поедешь в свою землю обетованную. И не будет там чеченцев, – я вздохнул.

– Там своих террористов хватает. И неизвестно, Алексей, что лучше, когда вот такая мятежная республика, но тут более-менее все понятно, или там – все скрыто, но люди гибнут почти ежедневно.

– Чего ты хочешь, Андрей, – я разливал вино, – это же Восток. А Восток – дело тонкое. Рахат-лукум с ядом. И сладко и смертельно, кофе с бриллиантовой пылью. Да хрен с ними, с этими гадами. Большая половина сделана, ты на свободе. Я, правда, потерял миллион долларов, но ради тебя не жалко.

– Как выглядит миллион долларов?

– Сладко, Андрей, сладко. Эх, миллион, миллион! – я с сожалением махнул рукой. – Тут можно сделать старый армейский финт.

– Какой?

– Поднять правую руку вверх, сказать: «Да, и хрен с ним!» и резко опустить руку вниз.

– Не жалей денег, Алексей.

– Я и не жалею. Если бы пожалел, то ты бы и не сидел здесь, а твои пальцы рассылали по всяким посольствам и гуманитарным организациям.

– Это точно. Спасибо.

– Что ты как попугай заладил. Спасибо, спасибо. Пожалуйста. Ты бы сделал точно так же для меня. Давай выпьем, – я опрокинул свою порцию спиртного в рот.

– Не знаю, не знаю, – Андрей задумчиво смотрел в стакан, медленно раскачивая его. – Честно говорю, Алексей, не знаю. Ладно, давай выпьем. Извини, я что-то действительно устал, – Рабинович-Коэн выпил, закусил.

Потом он пошел спать, а я стоял на кухне и курил у форточки. Стоял, сначала всматривался в сумерки, старался заметить какое-нибудь подозрительное движение. Но ничего не заметил. Хочется верить, очень хочется, что мне удалось оторваться от своих бывших коллег, но, зная их повадки и волчью хватку, сомневался.

Затем просто стоял и дышал воздухом на балконе. Осень отличается в различных регионах. Если, например, в Сибири нет осени и весны, то есть, снег сошел, вроде и листочки зазеленели, но все равно еще очень холодно, на 9 Мая может и снег пойти, и в июне бывает, что снег идет, а потом раз проснулся утром, а на улице чуть ли не тридцать градусов тепла. Лето очень короткое, месяц. Июнь дождливый, в июле жара – асфальт плавится, в августе по ночам заморозки на почве. Потом затяжные дожди, и в октябре ложится первый снег. Он, конечно, растает, но все – наступила зима.

В средней полосе России зима мягче, а весна очень затяжная. Каждое время года на Волге имеет свои четкие границы. Очень люблю осенью в Поволжье ходить по дубовым рощам, и, зарывшись по щиколотку в опавшую листву, бродить в ней, пиная и подбрасывая листья вверх.

Весна в средней полосе тоже быстрая, спорая. Снега за зиму выпадает ничуть не меньше чем в Сибири, но тепло приходит быстро. Снег тает, ледоход на Волге – замечателен. Огромные льдины, с пушечным грохотом наваливаясь друг на друга, плывут вниз по течению. Весь город выходит на набережную смотреть на начало ледохода. Целую неделю, а то и две, над городом стоит грохот, как будто на окраине идет бой.

Когда был пацаном, чтобы доказать, что ты не трус, с ребятами в заводях, затонах катались на огромных льдинах, отталкиваясь огромными жердинами-шестами от дна. Льдина как живая под тобой, пытается скинуть в ледяную воду, шевелится, наклоняется, колышется. Вспомнилось, как льдина подо мной раскололась. Она начала переворачиваться, становиться на торец. Сначала ужас сковал все тело, но уже через полсекунды я начал действовать, перебежал на другой край, шест использовал как балансир. Знал, что если упаду в воду, то намокшая одежда утянет на дно. И, несмотря на ледяной ветер я вспотел. Потом, когда причалил к берегу, я смотрел на льдину и Волгу, глубоко дышал и был удовлетворен. Я победил.

От нахлынувших воспоминаний бросило в жар. Я вытер пот со лба тыльной стороной ладони и расстегнул рубашку почти до пояса. Ветер начал остужать тело Хорошо!

А вот зима, весна и осень на юге отличаются и от Сибири и от Поволжья. Когда служил в Кишиневе, то зимой не надо было теплой одежды. Снег может выпасть только раз за зиму, был и такой Новый Год, когда лил проливной дождь. Весна тоже своеобразная. Цветет все, буквально все уже в марте, когда в Сибири еще сугробы и не начинают таять. И запах – опьяняющий, оглушающий запах плывет над землей. Воздух настолько пронизан, пропитан этими запахами цветения, что кажется ты не дышишь им, а пьешь божественный нектар. И хочется жить и любить. Эх, были времена!

Осень же на юге долгая, до ноября природа не желает засыпать, она борется. И трава зеленая. Когда уже и в Сибири и в Поволжье ложится снег, то на юге все только начинает готовиться к зимней спячке. И воздух здесь особенный. Есть в воздухе Ставрополья что-то неуловимое, какой-то флёр, какое-то очарование.

Я закурил, растер грудь. Хорошо. Может, когда сорву с евреев банк, стоит переехать сюда? Не обязательно именно сюда, а просто поближе к морю, купить домик с небольшим садиком, летом сдавать пристройки приезжим, зарабатывать деньги, а самому заняться писательством? Писать книги о войне, о своей жизни, о настоящей дружбе и настоящей любви.

Купить кресло-качалку, клетчатый плед – кутать ноги, курить сигару или трубку, потягивая вино или коньяк возле камина под чуть слышную музыку... Я даже представил эту картину...

А что? Дело почти сделано, осталось переправить Андрея к евреям, взять деньги, продать свою квартиру, помахать «дяде» ручкой и отбыть к морю, зимой как раз и цены на недвижимость упадут. Всех денег должно хватить и на мебель и машину поддержанную. Почему бы и нет?

Вот только летняя жара, которая сушит мои контуженные мозги. Но ведь можно спать на улице ночью, а днем сидеть в тени виноградника и пить разбавленное вино.

Меня в Молдавии научили. На стакан воды – холодной, ледяной, наливаешь тридцать-пятьдесят граммов сухого красного вина. И жажда отступает. Эх, хорошо! Хорошо, чтобы так все получилось!

За спиной раздались тихие шаги. Я обернулся. Андрей шел ко мне, потирая глаза.

– Чего не спишь? Во сне образуется гормон, который восстанавливает силы. Не подумай, что я такой умный, это в одной передаче случайно увидел. Иди спи, тебе поправляться надо.

– Я боюсь спать. Нам не давали спать. От этого сходишь с ума. Тебя не кормят, бьют почти постоянно, не дают спать. В яму, в которой мы сидели вываливали отходы – мы это ели, на нас опорожнялись, на нас просто гадили. Дай сигарету.

Мы молча стояли и курили. Андрей меня вырвал из моей мечты. Так хорошо было, а теперь надо возвращаться к реалиям. Бандиты, разведки, раненые, смерть. Очень хочется в этот домик к камину в кресле-качалке, и пусть все проносится мимо меня. Мой дом – моя крепость. Я понял только сейчас смысл этой фразы.

В принципе, по большому счету, какой ерундой мы занимаемся, и тратим всю свою жизнь на все эти погони, шпионаж, контршпионаж, жуликов, подставы, провокации. Онанизм, а не работа, а жизнь никуда не годится. Нужны лишь две вещи – здоровье и деньги. Все остальное – шелуха луковая. Ну и, конечно, друзья.

Хотя тебе, Леха, уже тридцать годов, а где твои друзья? Много ли ты их нажил за всю жизнь? Нет. Друзей нет, жены нет. Дочь считает тебя монстром. И квартира для тебя только место, где ты спишь, иногда приводишь к себе женщин, которых ты не любишь, и ждешь от них лишь одного.

Ну вот, сам себя загнал в угол. Дерьмо! Я со злостью выбросил сигарету на улицу и сплюнул вслед. А так хорошо начиналось! А потом пришел Рабинович и все испортил. Анекдот, да и только! Пришел поручик Ржевский и все опошлил!

Мы молча стояли. Андрей тоже молчал. С ним надо что-то делать. Без психического здоровья нет физического, а вот как подлечить его нервную систему? Можно попробовать тот курс, что мне прописывали. Название препаратов я помню. Сосудорасширяющие, успокаивающие. Проще всего посадить его на легкие наркотики типа марихуаны, но не хотелось. Тогда мозги вообще могут съехать. Не стоит. Завтра же схожу в аптеку и наберу всего, что вспомню. Уколы тоже неплохо, но я их делать не умею. Это же не тюбик с промедлом – в любую мышцу коли на здоровье, тут надо по-другому. Как – не знаю.

Можно было бы и не стараться, я же выполняю свою работу. Доставил Андрея – заработал деньги. Слупить бы с них еще тысяч тридцать долларов. Жадные, не дадут!

– Что делать, Андрей, будем? Так ты совсем с ума сойдешь. Посттравматический синдром, так, кажется, называется?

– Так. Не знаю. Меня всего как бы выворачивает наизнанку. Боюсь замкнутого пространства, боюсь темноты, боюсь всего. Прямо не человек, а затравленное животное.

– Это чеченцы умеют делать. У них это на конвейер поставлено, прямо как государственная политика. Рабовладение – государственная политика накануне 21 века. Все повторяется в этой жизни, истории, только на новом витке спирали.

– А ведь мы им привезли гуманитарную помощь! И вляпались во все это!.. – Андрей тяжело вздохнул. – Пойдем выпьем, коли я все равно не могу заснуть, так хоть отвлечься.

– Пойдем. Расскажи, как все было. И вообще про себя немного.

Мы сели за неубранный стол, я достал свою бутылку вина. Не убрал в холодильник, придется пить теплое. Понюхал, нормально, пойдет.

– Леха, давай молча выпьем. Помянем тех, кто не дошел со мной. Ты их не знал, но поверь, это были очень достойные люди. Тебе было бы интересно с ними пообщаться. Неординарные личности. Давай за них.

– Давай! – мы выпили молча, стоя.

– Рассказывай.

– Откуда начинать?

– С мая 1992. Тогда наши дороги разошлись, а сейчас вновь переплелись. Забавна человеческая судьба. Кстати, дети есть?

– Есть. Двое мальчишек. Иван и Сергей. В честь дедов назвали. В честь моего отца и отца жены. Правда, у них сейчас другие имена. Пойми правильно...

– Да хрен с ним. Понимаю, иначе нельзя было.

– Вот именно, нельзя.

– Как-то не по-еврейски.

– Что ты заладил – еврей, не еврей! Я – наполовину русский. Мать русская, отец тоже наполовину еврей. У жены батя украинец, а мать – еврейка. Девичья фамилия матери Хомайко. Так кто мои дети? Евреи? Мы их учим трем языкам: русскому, украинскому и ивриту. Там – Вавилон. Смешение рас и народностей. Как в России: от чисто нордической внешности до азиатской – и все русские. Там то же самое. От негров до норвежцев – все евреи. Так что мы во многом похожи. Россия и Израиль – братья навек! Смешно, правда?

– Ладно, рассказывай.

– Помнишь, как в мае 92-го мы все дружно драпали из Молдавии? – Андрей перестал глотать слезы и сопли, «дальние» воспоминания вытеснили «ближние».

– Нас тогда всех объявили военными преступниками, и оставаться в Кишиневе было бы глупо и самоубийственно, – я сделал большой глоток вина, затянулся сигаретой. – Я, как и многие, бросил там квартиру со всем нажитым барахлом. Потом начинал с нуля. Как после пожара.

– Ты эвакуировался куда?

– Сначала до Москвы, затем в Челябинск, потом – Новосибирск, Омск.

– А я сначала в Одессу, потом в Киев перевели. Поступил на службу в украинскую армию. Но там уровень антисемитизма был такой, что пришлось срочно увольняться.

– Ты что, серьезно? В хреновой Советской армии было всем все равно, какой ты национальности, главное, как служишь. Конечно, не без зубоскальства, но национализма не было. Помнишь старую песенку:

 
"Кто не знает пятый батальон?
По всему Союзу ездит он,
грузит ящики в вагоны, тормозит на перегонах,
водку пьет, ворует на ходу.
В нашем батальоне все равны:
Русские, евреи и хохлы!.."
 

– Помнишь, Андрей? По-моему эта пошлая курсантская полублатная песенка отражала всю суть национальной политики. Пофигу, кто ты, – будь настоящим мужиком!

– Помню. У нас в батальоне офицеры и прапорщики были и болгары и молдаване, и украинцы, гагаузы, грузин, турок, татарин, я – еврей, русские, конечно. Подтрунивали, не без этого, друг над другом. Часто называли наш коллектив «Ноевым ковчегом». Но никто не позволял оскорблять другого по национальному признаку. В украинской армии было совсем иначе. Кроме как «жид» я ничего другого не слышал. Помнишь же как я работал на аппаратуре? Или я хреновым командиром был, Андрей?

– Помню. По первому классу. На «мастера», конечно, не тянул, но рядом с ним был.

– Ну вот, прослужил я там месяц, потом мне было предложено уволиться. Уволится по профессиональной непригодности. Плевать, что я корпел над изучением украинского языка. Помнишь, как я быстро освоил молдавский? Украинский ближе к русскому, поэтому не составило большого труда. И разговаривал я гораздо лучше других «иностранцев». Но все равно – уволили за «профнепригодность».

– А потом?

– Предложили послужить в армии Азербайджана. Сначала инструктором, потом и штатным офицером. Там я сделал головокружительную карьеру. За год дослужился до подполковника.

– Сам что ли себе присваивал? Или звездочки каждую неделю прилеплял? Погоны не устал перешивать?

– Да нет, хорошо воевал. У них немного офицеров было. Тем более готовых лезть под пули.

– А ты лез?

– Старая привычка.

– Ранен?

– Так, разок – легко, ерунда, спину вскользь зацепило. За месяц все затянулось, только шрам на восемнадцать стежков остался.

– Семья-то где это время была?

– В Баку. Квартиру дали.

– Андрей, по-моему, ты просто врешь. Азербайджанцы мусульмане, а ты тут мне баки забиваешь, что тебя с не совсем, мягко говоря, мусульманской фамилией взяли в азербайджанскую армию.

– Фамилию я изменил. На Украине купил паспорт, сделал себе в строевой части новое удостоверение личности офицера. Личное дело никто не запрашивал, да оно у меня, в принципе, было готово...

– Все признаки агента-нелегала. М-да, в те времена можно было и не такое соорудить. Если простой офицер мог такое сделать, то про спецслужбы я уже и не говорю... В армии России, похоже, немало таких вот шпионов.

– Тебя это волнует?

– Да уже нет, просто привычка. Надо избавляться от нее. Хрен с этими шпионами, пусть хоть всю армию наводнят... Плевать.

– А ты как сам жил?

Я вкратце рассказал ему свою незатейливую историю.

– Жалеешь, что ушел?

– И да и нет. Я привык к системе. Привык к образу жизни, к образу мыслей. Образовался какой-то круг интересов, круг знакомых. Теперь я всего этого лишен. И что делать, честно говоря – не знаю. И теперь полжизни буду под «колпаком». Чую, что не подняться мне в этой жизни выше должности младшего помощника заместителя старшего дворника. Давай выпьем. И хватит из меня информацию вытягивать, морда иезуитская, рассказывай сам про себя. Чем в Азербайджане занимался еще?

– Ничем особенным. Война, она с любой стороны одинаковая. Пот, страх, слезы. Мне повезло, я подготовил своих бойцов. Бились отчаянно. С армянской стороны было много наемников. И русских и белорусов. Украинцев тоже много было.

– Наших не встречал?

– Не доводилось. Может кто-то и бился, но не попадался.

– Попался, отпустил бы?

– Не знаю, смотря при каких обстоятельствах. И какие были бы свидетели. Их же, наверняка, убирать бы пришлось. Сам понимаешь...

– Заматерел ты, Андрюха, заматерел, не ожидал.

– Жизнь заставила. С волками жить...

– Чем служба закончилась?

– Перевели меня в оперативный отдел Министерства обороны Азербайджана. Я тем временем поднатаскался в азербайджанском...

– Ты прямо полиглот! Много языков вообще знаешь?

– Не считал. Самое сложное – освоить два языка, а потом они все родственные. И я же не учил в совершенстве. Так, на бытовом уровне. А там словарный запас большой не нужен.

– Ну, и что дальше?

– А ничего, Алексей. После того как пошли поражения на фронте, экономика полетела к чертовой матери, началась «охота на ведьм». В первую очередь попали под подозрение те, кто не азербайджанец. Были провокации и против меня. В кутузку кидали. Думали, что шпион. Начали проверять мою легенду. Не профессионал я, много слабых мест там было. Ну, я пришел в консульство Израиля в Баку и иммигрировал. Вот и все.

– А потом?

– Безработица. Семья кушать хочет. Был всем и никем одновременно. Хватался за все, что предлагали. Это в СССР хорошо быть евреем. А в Израиле кругом одни евреи. И там я стал чужим. Таких как я называют русскими, а здесь я – еврей. Все как в кино. «Свой среди чужих, чужой среди своих».

– А что в армию не подался?

– У кого двое детей, и старше двадцати шести – не берут. Ходил. Там что-то наподобие русских военкоматов есть.

– Свистишь ты, Андрюха, как Троцкий. Был бы ты простым работягой, то хрен бы за тебя заплатили миллион баксов. Вели бы долгие и нудные переговоры, получали бы твои пальчики по почте. Потом объявили на весь мир, что чеченцы – козлы, и все. Свистишь. Кем ты был в этой группе?

– Никем. Грузчиком, водилой, поднеси-убери. И все.

– А до этого?

– В Египте участвовал в археологической экспедиции. Раскопали мы одно поселение, там жили рабочие, которые строили одну из пирамид.

– Золото было?

– Если бы золото было, то разве я поперся бы в Чечню? Спер бы пару кило и заныкал на заднем дворе. А так пришлось поехать.

– Ладно, а для чего тебя выкупали? Тем более, если ты не сотрудник спецслужб? Послали бы запрос по линии МИДа и сидели-ждали. И не устраивали такую катавасию со мной. Я, между прочим, в ФСБ на допросах побывал. Под полиграфом посидел. Слыхал о таком?

– Слышал. Газеты и журналы читаю. Постоянно, – Андрей кивнул.

– Поэтому мне твои кореша еще денег должны. Подтвердишь?

– Конечно. Только надо до них сначала добраться.

– Доберемся. Надо просто отлежаться. По опыту прежней работы знаю, что активно ищут два месяца, а потом – пассивно. Да и искать будут только меня. Про тебя у них мало информации. Если бы можно было тебя кому-нибудь доверить, то для того чтобы «собак» сбить со следа, поехал бы домой и жил бы как нормальный гражданин. Будем надеяться, что не объявят меня маньяком – серийным убивцем. Тогда каждый сознательный гражданин будет считать своим долгом сообщить о моем нахождении. А то и лично удавить и получить похвальную грамоту «За убийство двойного агента!»

– А что, могут?

– Запросто. Сам таким был. Эх, были времена, были, Андрей.

– А меня не хочешь сдать?

– Меня же за это на службе не восстановят. Восстановили бы – нет вопросов, сдал. Не шокирует?

– Нет. Я понимаю, работа, ничего личного. Сам таким в Азербайджане был. В спецслужбах учат многому, но благородство вышибают напрочь в первые же дни. Так расскажешь, чем занимался в Чечне?

– Зачем тебе это знать, Алексей? После этого за тобой будут охотиться еще сильнее. Ты станешь носителем информации и я им уже буду не так нужен. И твои фокусы, что ты показывал местным, не помогут. Поставят на «конвейер» и все узнают. Есть же масса способов. Сам знаешь. Начиная от морального давления, физического унижения, вплоть до медикаментозного. Тебе это надо? И когда из тебя достанут эту информацию, ты станешь просто половой тряпкой. Ведь ты же просто хочешь удовлетворить свое любопытство, не более того. Для чего же все это было затеяно? Из-за чего ты страдал? Я прав?

– В принципе – да.

– Алексей. Я благодарен тебе, что ты вытащил меня. И этого я не забуду до гробовой доски. Потому что ты рисковал всем. Абсолютно всем. И я приложу максимум усилий для того, чтобы тебе по высшей планке компенсировали твои страдания. Наливай!

Мы выпили.

– И все-таки, что ты знаешь?

– Я сам не знаю. Не делай удивленные глаза. Я что-то видел, что-то слышал, я был простым работягой, не более того. Но, видимо, мои знания представляют какой-то важный кусок в большой мозаике. Ни ты, ни я не знаем, что из себя представляет эта мозаика, но я нужен и Москве и Тель-Авиву. Очень нужен. Если заплатили миллион долларов. Не стали работать по официальным каналам. Меня могли достать и спецслужбы России. Под газетную шумиху передали бы в Израиль, а перед передачей выпотрошили бы основательно. Не знаю я, Алексей, не знаю, что именно надо. Догадываюсь, но не знаю.

– Попробуй графически на бумаге изложить все это в виде схем. По себе знаю, очень помогает для анализа обстановки и информации. Сразу высвечивается причинно-следственная связь. Можно прогнозировать события, а также недостающие куски. Фрагменты складываются в общую картину. Подумай. Мне в принципе плевать. При хорошем раскладе – отсидимся здесь месяц-другой, потом выезжаем в Москву и там я передаю тебя в руки Израиля. Получаю причитающуюся мне премию.

– Сколько хочешь?

– Хочу сто тысяч, но готов торговаться до пятидесяти тысяч.

– Шекелей?

– Ты мне еще бусы предложи или огненной воды! Долларов и только долларов, можно и фунтов стерлингов, но сумма изменению не подлежит.

– А что ты будешь делать с такими деньгами? Поверь, это большие деньги, очень большие, я таких денег не видел.

– Эх, Андрюха, Андрюха! У меня в руках миллион был. Правда, чужой, но был. Поэтому эти пятьдесят тысяч на его фоне смотрятся как нищему подачка. А вообще хочу уехать к морю, купить домик, жить, просто жить. Без спецслужб, чтобы они все провалились, без чеченцев. Там, куда я планирую, будет восемь месяцев в году тихо и спокойно, и четыре месяца будет шумно. И тогда не будет национальностей, все будут приезжими. А кто они – плевать, лишь бы платили за поднаем комнат.