Текст книги "Сны командора"

7. Начало карьеры

В один из дней в канцелярию суда Пскова пришел приказ. Асессора суда Николая Резанова вызывали в Санкт-Петербург с назначением в состав Санкт-Петербургской таможни. Резанов активно взялся за работу и, проявив способности, оказался в канцелярии вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа Ивана Григорьевича Чернышева. Вскоре, взявшись за дело с желанием, как скачет ретиво по полю застоявшийся в конюшне конь, бывший гвардеец продвинулся на место руководителя канцелярии, а затем и на пост экзекутора коллегии.

Под руководством полного генерала по флоту, престарелого уже Ивана Чернышева Николаю Резанову пришлось заниматься новым для себя морским делом, в частности вопросами снабжения и материального обеспечения флота. В будущей его деятельности полученные знания очень пригодятся Резанову, а пока он успешно разбирался в новом для себя занятии, заслужив стараниями благосклонность графа Чернышева. Николаю пришлось изведать все нужды русского флота, начиная от пакли и оканчивая вооружением, порохами и питанием моряков.

Граф Чернышев был в курсе скандала с золотыми монетами при поездке в Крым, так как сам сопровождал в то время Екатерину, входил в ее свиту с целью оценки результатов работ по строительству черноморского флота России. Сам граф был в почете у императрицы, его заслуги отмечались регулярно. Вот и в день празднования мира в вой не со Швецией, в которой флот сыграл решающую роль, граф Чернышев был награжден алмазными знаками ордена св. Андрея Первозванного «За труды в вооружении флотов при управлении Морским департаментом».

Пользуясь доверием и поддержкой авторитетного руководителя, который при малейшей возможности выгодно аттестовал Николая Резанова, в карьере бывшего гвардейца наметился подъем.

При положительной аттестации и по рекомендации графа Чернышева Николай Резанов скоро назначается на высокую должность правителя канцелярии Гавриила Романовича Державина, кабинет-секретаря Екатерины II.

Так через несколько лет Николай Резанов вновь оказался рядом с Екатериной, сблизившись с императрицей на минимальную дистанцию. Гавриил Романович знал и ранее Николая Резанова, будучи в прекрасных отношениях с успешным братом отца Николая Иваном Гавриловичем. Это знакомство с одной стороны можно было считать протекцией, а с другой Державин знал о личных достоинствах Николая Резанова, особенно о его способностях в изучении иностранных языков. Николай, хотя и имел домашнее бессистемное образование, тем не менее вполне владел немецким, французским, английским и легко ориентировался в других языках.

Так достаточно быстро Николай Резанов вновь оказался в поле зрения Екатерины, под покровительством таких могущественных людей, как граф Иван Чернышев и Гавриил Державин.

Судьба вновь сделала реверанс в сторону Резанова.

Теперь он регулярно встречался с императрицей, не подавая вида о более раннем их знакомстве, а держаться стремился, помня горький урок, скромно. Николай увлеченно занимался делами, пропадая в канцелярии до ночи, разбирал бумаги, писал ответы и реляции, сортировал документы, выполнял личные поручения Гавриила Державина.

Сама Екатерина при первой их встрече после известных событий внимательно осмотрела Николая от лица в бесцветном парике до блестящих черных лакированных туфлей. Ее одобрительная улыбка подтверждала, что он прощен, но прощение, это скорее аванс за дальнейшее безупречное служение.

– Как здоровье, голубчик? – отчего-то спросила его Екатерина, немного лукаво и в то же время с долей грусти.

Екатерина за те годы, пока они не виделись, изрядно располнела. Наряды скрывали умело, как это было еще возможно, неуклюжесть и громоздкость фигуры, но вот лицо, прежде светлое и привлекательное, уже выдавало назревающее нездоровье.

– Я в полном здравии, Ваше Высочество! Готов служить Вам верою и правдой, на благо России! – просто и стандартно, но с должным воодушевлением отрапортовал Николай Резанов. Он чувствовал нарастающую неловкость и надеялся на скорое завершение разговора.

– Ну, что же, – молодец! Браво выглядишь! Служи! Думаю, способностей твоих хватит. Да смотри, глупости обходи стороной. Они такие, бывают зубатые… – Екатерина сделала паузу и пристально глянула в глаза Николаю, – …и приставучие, – закончила она и, отвернувшись, как показалось Резанову, с некоторым разочарованием, медленно и уже без всякой грации, вдруг отяжелев, пошла далее.

Гавриил Державин, сам в прошлом гвардейский офицер, позднее наместник Олонецкого и Тамбовского краев, а ныне зрелый, в почтенных, но еще активных годах царедворец пользовался доверием Екатерины и особенно выделялся ею за талант стихотворца и оды в ее честь. Литераторство было главным и любимым делом в жизни Гавриила Романовича, который, впрочем, успешно сочетал службу и литературные труды. При этом второе его занятие вполне успешно помогало в карьерных делах.

Гавриила Романович быстро оценил деловые способности Николая, его сообразительность, знание языков и доверял ему самые сложные дела, в том числе доклады Екатерине, которые он сам делать не любил. Его природная язвительность и дурной нрав неуживчивого спорщика иногда приводили к раздражению императрицы. Скоро Державин заметил интерес Екатерины к секретарю и стал засылать Николая к ней по каждому поводу, что, как показала практика, способствовало более успешному прохождению дел.

В беседах между Николаем Резановым и Гавриилом Державиным частенько возникала тема императрицы, которую сам Гавриил Романович знал многие годы. Еще на службе в Преображенском полку вместе с братьями Орловыми он принимал активное участие в перевороте по свержению императора Петра III и утверждению на престоле российском Екатерины II.

На его глазах молодая императрица делала первые шаги монарха, обретала опыт и мудрость и достаточно скоро из Екатерины Алексеевны стала Екатериной Великой. Рассуждая о Екатерине, собеседники не обходили по-мужски и ее шалости с гвардейцами, и роли фаворитов в жизни императрицы и России.

По этому поводу Гавриил Романович рассуждал, как знаток истории и всяческой мифологии, создав свою любопытнейшую иллюстрацию всего, что было связано с любовными утехами Екатерины.

Со слов Державина Екатерина интуитивно исполняет роль Великой Богини, которая снесла Золотое Яйцо – Вселенную, роль этакой Мировой курицы.

– Эта роль очень подходит к нашей Матушке Екатерине, которая готова давать жизнь всему сущему, оберегать и плодоносить. Эти представления тянутся еще от эпохи матриархата, – начал свой рассказ Гавриила Романович.

Державин сделал паузу, задумался, живо представляя события и людей той далекой эпохи, и продолжил:

– Мужчины племени боялись матриарха, поклонялись ей. Очаг, за которым она следила в пещере или хижине, являлся самым древним и естественным центром бытия, а материнство считалось главным таинством. Заметь, от слова очаг – очи, то есть глаза. А глаза, как известно, зеркало души. В очаге священный огонь-крес, дарящий тепло и уют, пищу и устойчивое чувство рода, крова, семьи – защиты от внешнего мира. Таинство огня, его хранения тоже было частью божественного тайного ритуала, который хранила правительница клана – Мать племени.

А вот по мере того, как стало понятно, что соитие и есть причина рождения детей, Мать племени выбирала себе возлюбленного из числа юношей, состоящих в свите, а когда истекал срок, рожала от него ребенка, а отец ребенка приносился в жертву. Так вот определялся срок жизни избранника, – от его выбора Матерью племени до рождения дитятко.

В русской мифологии образ такой Матери племени или Великой богини отражен в образе, ты думаешь, кого? Бабы Яги. Да, да, Николаша, Бабы-Яги. Вспомни, когда к ней к ее избушке приходит юноша и говорит: «Повернись, избушка ко мне передом… а к лесу задом»… – что показывает готовность вступить с избранным Богиней юношей в связь, после чего, как известно, следовала смерть избранника. А весь смысл и оригинальность сказания часто заключаются в том, удалось ли юноше избежать гибели и как-то прельстить или обмануть Богиню. А вот перемена Богини в Ягу произошла в те времена, когда закончился матриархат и образ Великой Богини потерял магию и привлекательность.

Такой вот образ Великой Богини очень подходит нашей матушке Екатерине. Теперь она уже вовсе не молода, беззуба и седа, так еще больше из-за этого подходит этот образ для нее. Только ступы да метлы у нее вот нет, так она иначе обходится. Летает Воля ее над государством российским в виде разумных указов и ответственных исполнителей их.

А то, что молоденьких мужичков любит, и ты этого не миновал, – Гавриила Романович, лукаво прищурился, примолк, оглядывая Николая, а убедившись, по мимолетному смущению Резанова, что его последние слова попали в нужную точку, продолжил, – так это только вписывается в концепцию Великой Богини. Но она поступает, знаешь, в данном случае помудрее. Не приносит, условно говоря, в жертву своих избранников, а образовывает, испытывает, а тех, кто эти испытания и науку прошел успешно, к делам государственным пристраивает, дает возможность послужить на благо Отечества, себя реализовать. И бывает от этого толк. Вот, возьми тех же братьев Орловых или Потемкина! Делами большими славны эти герои на благо Отечества!

И, конечно, очень тяжко она переживает свой возраст и физическое свое дряхление. Помнится, были мы на премьере спектакля в театре, в тот год, когда Екатерине стукнуло пятьдесят. Ставили пьесу Мольера, ее любимца, а там возьми одна из героинь и ляпни:

«Что женщина в тридцать лет может быть влюбленною, пусть! Но в шестьдесят?! Это нетерпимо!»

Реакция сидевшей в ложе государыни была мгновенна и совершенно нелепа. Она вскочила со словами:

– Эта вещь глупа, скучна! – и поспешно покинула зал.

Спектакль сразу после ее слов прервали и никогда не ставили более. Вот так тяжко для нее взросление бабье дается.

Гавриил Романович тяжко вздохнул и продолжил свою мысль:

– Слова из пьесы болезненно укололи императрицу, которая никак, ни под каким видом не хочет примириться с надвигающейся старостью и сердечной пустотой, следующей за ней. Мальчики ей нужны не сами по себе. В сознании императрицы они сливаются в некий единый образ, наделенный несуществующими порой достоинствами – теми, которые она сама хочет видеть, воспитывать в них, теми, которые государыне нужны для искусственного поддержания ощущения молодости и неувядающей любви. Но при этом в ней пробиваются и материнские инстинкты, ведь она и вправду годится молодым людям в матери.

Что же касается тебя, ты сейчас, похоже, проходишь этап проверки и испытаний. Вот гляжу я на тебя и думаю, – для больших дел наметила тебя матушка наша. Будь готов, только смотри, конкурентов на это сокровенное место много имеется. Вот, думаю, та история неприятная в поездке с монетами, что с тобой приключилась, возможно, кем-то умно придумана и умело реализована. А в итоге тебя удалось от Екатерины устранить. Вот так! – закончил свой монолог поэт и выдумщик Гавриил Романович.

Слова Державина стали пророческими. Уже скоро Николай уловил возрастающий интерес Екатерины к себе и ревнивые взгляды Платона Зубова, который при встрече с ним отводил глаза и деланно строго и подчеркнуто формально общался с Николаем. Ощущалось растущее недовольство и раздражение Платона Зубова Резановым, и было понятно, что зреет решение, как это недовольство извести, устранив Резанова от императрицы. И вскоре такое решение видимо было найдено.

Разговор завела с ним сама Екатерина, спросив Николая:

– А верно ли говорят, у тебя отец служит в Иркутске?

– Да, Ваше Величество! Уже много лет как в Сибири проживает – служит в суде, – ответил Екатерине Николай.

– Докладывали, что в растрате денег он обвиняется. Сумма-то смехотворная, но важен сам прецедент. Неприятная история. Я сказала Платону, чтобы сняли эту проблему. Если хочет, пусть вернется к семье, – продолжила Екатерина.

После вступления Екатерина перешла к главному:

– Было обращение от купечества иркутского, промышляющего на берегах Америки. Просят государственной поддержки, сулят высокие доходы и новые земли освоенные к короне нашей добавить. Но мы пока решения не приняли.

Нужно инспекцию им учинить, чтобы и законность соблюдали и в казну платили исправно и честно. А еще важно все изучить на предмет сношений с иностранными государствами в этом краю света. Ты бы мог за это многотрудное дело взяться, голубчик? Вот Платон Александрович тебя настоятельно рекомендует отправить с миссией в Иркутск. Нечасто он дельные советы дает, а этот думаю, вполне хорош. По возвращении из Иркутска, при должной расторопности и усердии, думаю, твой путь в делах государственных будет нами освящен. И отцу добрую весть принесешь, что закрыли дело на него о растрате.

Екатерина явно не доверяла сибирским купцам и их запискам о Северной Америке. На этот счет она написала свою резолюцию:

«Что они учредили хорошо, то говорят они, нихто тамо на месте не свидетельствовал их заверения».

– Почту за честь, Ваше Высочество! – смог только это и ответить Николай Резанов, понимая, что жизнь закладывает новый крутой вираж и устоять на этом зигзаге судьбы будет не просто.

Здесь, в Санкт-Петербурге, для него наметился тупик активной и успешной жизни, а поездка в Сибирь была более всего похожа на ссылку.

Боясь внимания стареющей Екатерины и опасаясь навлечь на себя гнев могущественного фаворита, Николай желал активной и продуктивной деятельности и был готов к ней.

Теперь оставалась одна надежда, что новые перспективы в карьере могут случиться уже после его успешной поездки в Сибирь.

Вернувшись вечером домой, Николай рассказал домашним о решении отправить его в Сибирь, в Иркутск, где он увидит отца. Мама сокрушенно повздыхала и благословила его, подумав, что эта проклятущая Сибирь забрала у нее мужа, а теперь забирает и сына.

А Николай собрал друзей и устроил шумную пирушку, после которой дальнейший его жизненный путь хоть и не прояснился, но уже не выглядел таким пугающим.

8. В Иркутск

В Иркутск Николай Резанов отправился в 1794 году по зимнику сразу после нового года, в составе миссии архимандрита Иоасафа, направленного в Русскую Америку на остров Кадьяк, для налаживания работы церковных приходов и церковно-приходских школ в русской колонии, рассчитывая прибыть в город весной еще до наступления распутицы.

Утомительная дорога в компании церковнослужителей и служивых заняла почти три месяца.

Двигаясь на восток, Резанов думал о событиях своей жизни, об оставленных в Пскове матери, брате и сестре, о Екатерине и отце, которого он после столь долгого перерыва сможет увидеть в Иркутске. Чувств к отцу не было, все же период жизни без него был слишком велик, а обида за матушку тяготила сердце.

В размышлениях долгой дороги невольно подумалось:

– Как все-таки велика Россия…

Николай достиг Волги и Казани, в прошлом столицы татарского ханства, подумалось об истоках дворянского рода Резановых, о своем прапрадеде, татарском беке Мурат Демир Реза, который более двух столетий назад, ощутив растущую силу московского княжества, перешел на службу к московскому царю и переменил веру, перебравшись из Поволжья в Москву.

– Вот, такова наша Россия. Голова в Европе, тело в Азии, а сердце бьется где-то между, порой не зная, в чем предназначение. Гремучая смесь европейской утонченности дворцовой элиты и сыромятной плоти, исподнего белья азиатского величия, – территориального и духовного. Как странно чувствовать себя после прочтения Вольтера и Руссо посреди бескрайней снежной равнины, в которой жизни человека и животного совершенно равнозначны, а уют и удобство сих мест на уровне продуваемого ветром сортира. Только топот копыт бесчисленных орд до сих пор колыхали эти просторы и сотрясали землю.

– Вот такая вот, Николаша, сатира, – съязвил бы Державин по поводу упомянутого сортира, который сам, будучи потомком казанского мурзы Багрима и прапрадеда Державы, остро ощущал свою личную роль и роль других инородцев, которые своей плотью, разумом и энергией плавили и плавились, и превращали этот народ в новый, невиданный ранее этнос.

– Мы, европейский как будто народ, – продолжал заочный спор Гавриила Державин. – Но я, как и ты, Николай, по крови своих предков татар – кочевников-степняков – буйная поросль Великой степи, огромного азиатского континента. И вот мы здесь, в этих правительственных палатах да дворцах, служим нашей Императрице. Что мы за народ? Правит нами воспитанная католичкой немка. На службе каждый второй то ли немец, то ли француз или голландец. Вера у нас православная, а глаза у многих еще несколько раскосые, а в сердце величие этой огромной территории по прозванию Россия. Как так может быть, к чему мы стремимся и что создаем? Думаю над этим всю жизнь и считаю, что именно так и должно быть, ибо строим колосса по прозванию Российская Империя, продолжая дело Великого Петра. Но с какого-то момента я стал понимать и другое, – то, что Империя Петра – это только вывеска. Страна же живет, по своей, только ей ведомой программе, своему коду, разливаясь по миру обильным половодьем, становясь пристанищем народов на огромных промороженных просторах, разбросанных во все края из-за суровости климата, скудности рациона и трудностей быта, часто жестоких указов, дурости и алчности знати. Тем не менее как магнитом, несмотря на определенное сопротивление, тянет Россия в себя народы.

В чем закон притяжения?

В терпимости народа, места которому всегда хватало на этих просторах? В терпимости и добродушии, в воспитанном веками понимании, что выживать можно только вместе. Бродила и зрела в людях страны новая вера, новое понимание своего предназначения.

Так Гавриила Державин, потомок татарского мурзы, фанатичного проповедника ислама, ощущал себя не просто русским, а человеком, глубоко понимающим мелодию и тонкие смыслы языка, знающим историю своего народа, его культуру.

Таким вот образом мог размышлять Николай Резанов, впитывая просторы великого пути через заснеженные равнины, вспоминая своего наставника Державина, который умел захватить молодого человека своими думами.

Так добрались, сминая снег и пересекая реки, до Камня-Урала, обошли горы с севера, достигли Тобольска, где вступили на землю далекой Сибири. Отдохнув в Тобольске, поспешили через Томск и Красноярск к Иркутску.

В марте уже по раскисающим под активным дневным весенним солнцем дорогам Николай Резанов въехал с Московского тракта в город, едва успев пересечь Иркут, а затем и Ангару по зыбкой уже ледовой переправе Троицкого перевоза. Он оценил размах и мощь реки, несущей дыхание Байкала. Перевоз связывал городское предместье Глазково с центром города, и на берегу уже возились перевозчики, смолившие свои баркасы, – готовились к скорому ледоходу и новой навигации.

На время зыбкого льда переправы и ледохода город распадался на пару недель, сообщение с центром нарушалось, и в Глазково копились депеши с тяжелыми сургучными печатями для губернатора, попавшие в переплет путешественники и служивые люди. Но как-то из положения выходили, стараясь наморозить переправу за зиму так, чтобы служила до первого могучего вздоха набухающей по весне реки. С этой целью, особенно в теплую зиму, хлопотали на переправе городские пожарные с бочками и помпами, качали ангарскую воду на ветшавшую ледовую дорогу.

Сразу за рекой обоз оказался в городе, преимущественно деревянном, с резными наличниками и высоченными деревянными воротами. Из-за распутицы город казался еще более неухоженным, обветшалым и неудобным. Радовали стройностью и яркостью храмы, возвышающиеся над низкорослой убогостью основной части домов и строений. Вдоль Ангары и в центре города было уже достаточно каменных зданий, но в основном город был деревянным. Он насчитывал более тридцати тысяч жителей и более десятка тысяч дворов и домов, связанных в центре деревянными тротуарами вдоль улиц.

Вскоре подъехали к дому отца Николая Петра Гавриловича, и вся дворовая команда выбежала встречать молодого барина. Среди встречающих Резанов отметил молодую еще, но увядшую лицом женщину из простолюдья, с острым любопытством рассматривающую прибывших, и жмущихся к ней детей, – мальчика и девочку, столь похожих, что было ясно, что это брат и сестра, – видимо, погодки. И что особенно привлекло внимание Резанова к ним, так это сходство детишек с его младшими братом и сестрой. Николай не сразу догадался, что это дети здешней сибирской семьи его отца, а когда пришло смутное осознание, с улыбкой стал рассматривать детей. Женщина смутилась и увела отпрысков во двор, напоследок оглянувшись и еще раз с интересом оглядев Резанова.

Отец сильно постарел, ссутулился, почти совсем обеззубел и выглядел ветхим и потерянным. В разговоре поделился напастью, что с ним приключилась здесь, – о расследовании пропажи денег, которые потом как бы нашлись, но оставили след на его репутации, а дело до сих пор не закрыли. Николай обрадовал отца, показав ему распоряжение из столицы о завершении расследования пропажи денег.

В тот же день в дом отца пришел посыльный от Георгия Ивановича Шелихова. Раскосый молодец в забавном треухе сообщил о желании купцов-компаньонов встретиться по решению деловых вопросов и передал официальное приглашение от самого Георгия Ивановича быть у него завтра к обеду.

А на следующее утро отдохнувший с дороги Николай Резанов отправился в резиденцию генерал-губернатора, где после доклада сразу оказался в кабинете высокого чиновника.

Иван Альфредович Пиль происходил из шведских дворян и был хорошо аттестован Екатериной перед поездкой. Преклонных уже лет губернатор правил с 1788 года Иркутским и Колыванским наместничествами твердой рукой и вполне разумно. При Пиле в городе появилась судостроительная верфь, два учебных заведения, развивался как город, так и производство. Губернатор вполне ладил с купцами, находил у них понимание в стремлении развивать торговые отношения с Китаем и Японией.

Кабинет губернатора не отличался роскошью, а сам генерал-поручик в полевом мундире за большим столом темного дерева выглядел буднично и деловито. Выйдя из-за стола навстречу петербургскому чиновнику, Иван Альфредович, разглаживая усы, приветливо улыбался. На несколько секунд задержав взгляд на лице и приобняв посланца императрицы, доброжелательно похлопал его по плечу.

Николай Резанов в ответ раскланялся и вручил губернатору именные депеши, касающиеся деятельности иркутских купцов компании Голикова-Шелихова, предприятие которых собственно и следовало ему проинспектировать.

– Наслышаны мы о Вашем приезде. Курьеры уж месяц как доставили рескрипт из столицы о Вашей поездке. Очень рад, что не забывает Ее Величество о наших проблемах. Требуется высочайшее участие в деле развития торговли и купеческих промыслов на Камчатке и в Америке. Мы все надеемся, что Вам удастся составить полное и объективное впечатление о состоянии дел купеческих и донести до Ее Величества всю значимость этого предприятия. Мы рассчитываем на Вас, Николай Петрович, – получив от Резанова документы, поприветствовал посланника губернатор.

– И я наслышан о Вашей здесь активной и плодовитой деятельности, уважаемый Иван Альфредович. Сегодня уже встречаюсь с Шелиховым и купцами и думаю, все исполним с пользой для дела развития купеческого промысла и на благо России, – поддержал дружелюбный и простой, без официальностей вариант общения Резанов.

– Посмотрите город. После Санкт-Петербурга он Вам покажется убогим и ветхим, но мы стараемся. Вот, недавно новый Богоявленский собор открыли, улицы мостим понемногу, а на триумфальной арке при въезде герб города, императрицей нашей утвержденный, вывесили. Обратили внимание? – продолжил «раскланиваться» губернатор перед высоким гостем.

– Да, внимание обратил. Только вот до конца не понял, что за зверь держит в зубах соболя или куницу? Сказывали, бабр… я такого зверя не знаю. Местный, какой? – спросил Резанов.

– Вы точно подмечаете, Николай Петрович, наши особенности! Бабр – это так придумали давно! Это тигр по-якутски, который, сказывают, обитал и в здешних краях, – ответил, хитро улыбнувшись, губернатор.

– Позвольте, Иван Альфредович, я тигра себе иначе представлял, – разыграв удивление, ответил Резанов и продолжил с улыбкой – у тигра и хвост не такой широкий, и лапы без перепонок, и окрас, насколько я знаю, в полоску. Я, знаете, внимательно смотрел, – на лапах когти и перепонки, как у водоплавающего зверя, а хвост, как у белки, широкий.

– Это можно назвать курьезом, который, впрочем, уже стал иркутской историй и достопримечательностью.

А дело было так.

Отправили в столицу описание герба с указанием, что бабр держит в зубах соболя, а местные писари… о, Господи! Сколько от этого сонного сословия приходится терпеть! – воскликнул губернатор, – слово «бабр» по незнанию обозначили как «бобр». А столичный художник так и нарисовал герб по описанию: то ли бобра изобразил, то ли неведомого миру зверя, ибо на тигра этот зверь точно не похож. На мое мнение так, что не похож он и на бобра. А уж после утверждения изображения герба что-то в нем менять не решились. Вот так и вышло – как бы бабр, но то ли тигр, то ли какой другой страшный зверь.

– Да, странная вышла история. Но она вполне наша – российская. Столько нелепиц порой происходит. Вот, сказывали, как-то писари кляксу выводили в списках полка на награждение и вписали по ошибке нелепую фамилию человека, который в полку не служил вовсе. Фамилия эта – Киже, что изначально должно было означать: «Иже с ним», то есть и другие по списку также. Так знаете!? Не только наградили новоявленного Киже, так еще и к следующему чину его представили. А как стали искать – найти не могут! Нет такого человека! Давай рядить, куда награду девать и чин новый, – с улыбкой рассказал известную в армейских кругах историю Николай Резанов.

– Вот как! Забавно! Бумага все стерпит, и сказано верно:

«То, что написано на бумаге, топором не вырубить», – поддержал тему губернатор и продолжил:

– Остановились-то у отца? Хорошо, что закрыли дело о растрате денег. Сумма там небольшая, и как он так неаккуратно все сделал, что всплыло и пошло гулять по судам и канцеляриям. Он уж и деньги вернул потраченные, а бумаги так и ходили без конца. Ну, теперь будет у него право вернуться к семье, – сменил тему разговора губернатор.

– Разрешите откланяться, Иван Альфредович, сегодня у меня еще встреча с купцами. Нужно идти, – стал прощаться Николай Резанов, отметив, что взгляд Пиля после слов об отце в его сторону стал как будто более пристальным и колючим.

«Знает, видимо, об истории с монетами, приключившейся со мной», – мелькнула мысль в голове посланника.

От этого на душе стало неспокойно.

Губернатор, тем не менее, закивал головой, давая согласие на окончание встречи.

Николай встал и, откланявшись, вышел.

Обед у Шелихова выдался знатным. Собрались все компаньоны хозяина в делах торговых, коих было человек десять, а встречала гостей хозяйка Наталья Алексеевна, молодая еще, свежая, с восточной яркостью во внешности. Ходили слухи, что бабка Натальи происхождением была из Страны Утренней Свежести – Кореи и жила то ли у курильских айнов, то ли гиляков пленницей. Айнов русские купцы прозывали «лохматыми» из-за характерных неухоженных богатых растительностью голов и мнения, что все тело у них также покрыто густой шерстью.

От лохматых айнов Натальина бабушка была вывезена Никифором Трапезниковым и стала женой сибирского купца. Наталья от бабушки унаследовала немного раскосые темные глаза, восточный овал лица и смоляные густые косы.

Стол отличало изобилие сибирских продуктов: тут и разная байкальская рыба, – сиг да нежный омуль с осетром во главе, и соления-копчения, и всяческая иная стряпня – пироги, да расстегаи.

К гостям вышли и две дочери Шелиховых.

Сразу с маменькой к гостям вышла не полных пятнадцати лет Анна, что была постарше, а потом, припоздавши, запыхавшаяся – видимо, шибко бежала-торопилась – Евдокия, еще более юная тринадцатилетняя кокетка с ярким, совсем еще детским личиком, румяная и быстрая.