Текст книги "Сокол-корабль. Сказание о богатырях"

Юность Алеши Поповича

Старина двадцать первая. Первый подвиг Алеши Поповича. Победа над зверем Скимном.

 
Что не стук-то стучит во тереме,
Что не гром-то гремит во высоком, —
Подымается чадо милое,
Чадо милое, порожденое,
Свет Алешенька Чудородыч млад.
«Ах ты, мать моя, родна матушка,
Свет Амирфа Тимофеевна!
Дай ты мне благословеньице
Погулять по белу свету». —
«Ах ты гой еси, чадо милое,
Чадо милое, порожденное,
Свет Алешенька Чудородович!
Ты не можешь, Алеша, на коне сидеть,
Ты не можешь, Алеша, конем владеть,
Булатная сабелька тебе тяжела,
Златая кольчуга тебе долга». —
«Ах ты гой еси, мать родимая,
Свет Амирфа Тимофеевна!
Я могу, Алеша, на коне сидеть,
Я могу, Алеша, конем владеть,
Булатная сабелька мне легка,
Златая кольчуга мне коротка».
Что не белая береза к земле клонится,
Приклоняется Алеша к своей матушке,
Приклоняется Алеша ко родимой,
Просит у нее благословеньица,
Благословеньица великого:
«Благослови-ка ты меня, матушка,
Благослови меня ты, родимая
Да со Скименом-зверем поборотися,
Да со Скименом-зверем поратися».
А дала же ему матушка благословеньице,
А дала же ему родимая великое.
Он садился, Алеша, на добра коня,
На добра коня богатырского,
Он поехал, Алеша, во чисто поле,
Во чисто поле, во раздольице.
Выезжал Алеша на долинушку,
Выезжал он на широкую,
Увидал Алешу сам Скимен-зверь,
Он вставал, вор-собака, на задни ноги,
На задни ноги, на остры когти,
Наперед на нем шерстка перепрокинулася.
Заревел вор-собака по-звериному,
Зашипел вор-собака по-змеиному.
Да дрался с ним Алеша трое суточек,
Не пиваючи, не едаючи,
Со добра коня не слезаючи.
Порубил его Алеша на мелки части,
Раскидал его Алеша по чисту полю,
По чисту полю, по раздольицу.
Выезжал Алеша на дороженьку,
Выезжал на широкую,
Он поехал, Алеша, к своей матушке.
 

Алеша Попович едет в Киев

Старина двадцать вторая. Алеша Попович побивает татарскую рать под Киевом.

 
Во славном было во городе во Ростове
У того попа Ростовского Левонтия
Едино было чадо милое,
Удал добрый молодец на возрасте,
По имени Алешенька млад.
И стал Алешенька конем владеть,
И стал Алешенька мечом владеть.
Приходил он к своему родителю,
К тому попу Ростовскому Левонтию,
И падает ему во резвы ноги
И просит у него благословеньица
Ехать да во чисто поле во раздольице,
К тому ли ко синю морю,
На те же тихи заводи —
Стрелять гусей, белых лебедей, серых утицей,
И просил он себе у родного батюшки,
У того ли попа Ростовского,
Хорошую дружинушку хоробрую.
И дал ему родитель благословеньице.
И пошел Алешенька на конюшен двор
Со своей дружиною хороброю,
Брали они коней добрыих,
Седлали коней в седелышки черкасские,
Затягивали подпруги шелко́вые,
Застегивали костылечки булатные,
Сами коню приговаривают:
«Уж ты, конь, ты конь, лошадь добрая!
Не оставь ты, конь, во чистом поле
Серым волкам на расте́рзанье,
Черным воронам на возграенье,
А сильным поляницам на восхва́ленье».
Надевали на коней узду тесмяную,
Сами коню приговаривают:
«То не для красы-басы – для крепости богатырския,
Для-ради выслуги молодецкия».
Надевал Алешенька латы кольчужные,
Застегивал пуговки жемчужные
И булатный нагрудничек,
И брал свою сбрую богатырскую:
Во-первых, копье долгомерное,
Во-вторых, саблю вострую,
Во-третьих, палицу булатную,
В налучничек тугой лук,
Да колчан стрелочек каленыих;
Не забыл кинжалище, свой острый нож.
Только видели удала, как в стремена вступил,
А не видели поездки богатырския,
Только видели – в чистом поле курево стоит,
Курево стоит да дым столбом валит.
У рек молодцы не стаивали,
Перевоза молодцы не крикивали,
Они ехали с утра день до вечера
И доехали до расстаньюшка великого
На три дороженьки широкие:
Первая дороженька во Киев-град,
Другая дороженька во Чернигов-град,
Третья дороженька ко синю морю,
Ко тому ко камешку ко серому,
Ко тому ко бережку ко крутому,
На те же тихи вешни заводи.
И говорил тут Алеша Попович млад:
«Уж ты гой еси, дружина хоробрая!
В которую дорожку наш путь лежит —
В Киев ли ехать, в Чернигов ли,
Аль к тому морю синему?»
И говорит дружина хоробрая:
«Уж ты гой еси, Алеша Попович млад!
Коли ехать нам во Чернигов-град,
Во Чернигове вина заморские,
Вина заморские да заборчивые:
По чарочке выпьешь – по другой хочется,
А по третьей выпьешь – душа горит.
Еще в Чернигове красны девицы хороши,
На девицу взглянешь – загуляешься,
И пройдет про нас славушка немалая,
От востока слава до запада,
До того города до Ростова,
До твоего батюшки-родителя.
Поедем-ка мы, Алешенька, в Киев-град
Божьим церквям помолитися,
Честным монастырям поклонитися».
И поехали они ко городу ко Киеву.
Под тем под городом под Киевом
Сослучилося несчастьице великое:
Обстала его сила неверная,
Поднялся из той Большой орды
Собака, проклятый царь Батей,
Хочет красен Киев-град в полон взять,
Божьи церкви огнем спалить,
Князя Владимира в котле сварить,
Княгиню Апраксию себе взять.
И говорит тут Алеша Попович млад:
«Уж ты гой еси, дружина моя хоробрая!
А напустимся на рать-силу неверную,
На того ли Батея-царя проклятого,
Избавим от беды красен Киев-град;
Пройдет про нас слава великая
Про выслугу нашу богатырскую,
Узнает про нас могуч богатырь Илья Муромец».
И напустился он с дружинушкой хороброю
На ту силу-рать неверную,
На того Батея-царя проклятого,
И прибили ту силу великую,
Очистили дорожку прямоезжую.
Приезжали они во красен Киев-град,
Спрашивает их Владимир-князь:
«Откуда вы таковы, добры молодцы,
Коим путем-дорогой прибыли?»
Отвечал князю Алешенька Попович млад:
«Ай же ты, солнышко Владимир-князь стольнокиевский!
Мы из города Ростова славного,
Ехали мы дорожкой прямоезжею».
И не почествовал их Владимир-князь,
Не позвал на свой почестный стол.
И поехали они во чисто поле
Ко тому ли городу Ростову.
И прошла славушка немалая
До могуча богатыря Ильи Муромца,
Что очистилась дорожка прямоезжая
От того ли Алешеньки Поповича.
Приезжает Илья Муромец в красен Киев-град,
Идет ко князю Владимиру в гридню светлую,
Челом бьет ниже пояса:
«Уж ты здравствуй, Владимир-князь стольнокиевский!
Заезжали ль сюда добры молодцы
Алешенька Попович с дружиной своей хороброю?»
Отвечал ему тут Владимир-князь:
«Заезжали добры молодцы в Киев-град,
Да я молодцев не почествовал».
И сказал князю могуч богатырь Илья Муромец:
«Собери-ка ты, Владимир-князь, почестный пир,
Посади-ка Алешу во большое место,
Употчуй Алешу зеленым вином,
Зеленым вином да медом сладкиим,
Пожалуй Алешу дорогими подарочками.
Прошла о нем славушка немалая,
Побил он орду проклятую,
Избавил от беды красен Киев-град».
И послал Владимир-князь за Алешенькой
Добрыню Никитича.
Добрыня Алеше низко кланялся:
«Уж ты гой еси, Алеша Попович млад!
«Поедем-ка во красен Киев-град
Ко ласкову князю ко Владимиру,
Хлеба-соли есть да пива-меда пить,
Хочет тебя князь пожаловать».
Умел Алеша Попович ответ держать:
«На приезде гостя не употчевал,
На отъезде гостя не употчевать».
Говорил Добрынюшка во второй након:
«Поедем, Алешенька, в красен Киев-град
Хлеба-соли есть, пива-меда пить,
Подарит тебя князь дорогим подарочком.
Да еще звал тебя могуч богатырь
Илья Муромец сын Иванович».
Тут садился Алеша на добра коня,
Поехали они ко городу Киеву,
Приезжают ко тому же ко двору княженецкому,
Оставляют коней у того же столба у точеного,
У того же колечка золоченого.
Встречают его на красном крыльце
Владимир-князь с княгиней Апраксией,
По колено у Апраксии ноги в золоте,
По локоть руки в скатном жемчуге,
На груди у Апраксии камень самоцветный,
И цены ему нет.
Брала она Алешеньку за белы руки,
Вела его в гридню светлую,
Сажала за столы дубовые,
За кушанья сахарные,
За питья медвяные.
И говорил же тут Владимир стольнокиевский:
«Слуги верные, наливайте-ткось зелена вина,
А не малую чарочку – в полтора ведра;
Наливайте-ткось еще меду сладкого,
Наливайте-ткось еще пива пьяного,
А всего четыре ведра с половиною».
И принимает Алешенька одною рукой,
И выпивал Алешенька чары до́суха.
Поклонился на все четыре стороны,
А в особину Илье-то Муромцу.
Молвил тут Владимир-князь стольнокиевский:
«Чем тебя, Алешенька, жаловать?
Селами с приселками, городами с пригородками,
Али жаловать тебя золотой казной?»
Говорил Алеша таково слово:
«Не надобны мне, князь, села с приселками,
Не надобны мне города с пригородками,
Не надобно мне и золотой казны,
А надобно мне братство богатырское».
Тут добры молодцы побраталися,
Крестами богатыри поменялися,
Стали они братья названые,
Старший брат – Илья Муромец,
Средний брат – Добрыня Никитич млад,
Младший брат – Алеша Попович млад,
Стали три богатыря сильные
На защиту святой Руси, земли русской.
 

Алеша Попович и Тугарин Змеевич

Старина двадцать третья. Алеша Попович побеждает Тугарина Змеевича.

 
Из славного Ростова красна города
Как два ясныя соколы вылетывали,
Выезжали два могучия богатыря:
Алешенька Попович млад,
С ним Еким, Алешин парубок.
Тут едут удалы два добра молодца,
Едут конь-о-конь да седло-о-седло,
Да сами меж собой разговаривают:
Куда нам, добрым молодцам, путь держать?
В Суздаль-град – в Суздале питья много,
Нам, добрым молодцам, испропитися.
В Чернигов-град – в Чернигове девки хороши,
Спознаться с девками – пройдет славушка недобрая.
Лучше нам, добрым молодцам, ехать в Киев-град
Ко славному князю Владимиру,
Повидать братцев названыих,
Богатырей русскиих,
Илью Муромца с Добрыней Никитичем.
Приезжают Алешенька с Екимом в Киев-град,
А в Киеве беда случилася:
Покорился Киев Тугарину Змеевичу,
Поклонился Тугарину проклятому.
Опоганил Тугарин церкви православные,
Осмердил девиц, молодых вдовиц,
Истоптал он конем всех малых детей.
Не было в ту пору богатырей в Киеве,
Ни Ильи Муромца, ни Добрыни Никитича.
Идут молодцы в гридню ко князю Владимиру,
Крест кладут да по-писаному,
Поклон ведут по-ученому,
Молитву творят Исусову.
Они бьют челом на все четыре стороны,
А князю с княгиней на особинку:
«Ты здравствуй, Владимир стольнокиевский!
Ты здравствуй, княгиня мать Апраксия!»
Говорил Владимир-князь стольнокиевский:
«Вы здравствуйте, удалы добры молодцы!
Гой еси ты, Алеша Попович млад!
Не знаю, куда и посадить тебя, добра молодца,
У меня ведь теперь не по-старому,
Не по-старому теперь, не по-прежнему».
Говорит тут Алешенька Попович млад:
«Да сядем мы с Екимом на печку на муравленку».
Влезли Алешенька с Екимом на печь муравленую,
Заиграл Алеша в гусельки яровчаты,
На печке на муравленке сидючи.
И заводился у князя Владимира велик пир,
Собирались князья и бояре,
Садились за столы белодубовы.
Мало время позамешкавши
Несут Тугарина Змеевича
На той доске красна золота
Двенадцать могучих богатырей.
В вышину он, Тугарин, трех сажен,
Шириной Тугарин двух сажен.
Голова у Тугарина как пивной котел,
Глазища у Тугарина ровно чашища,
Промеж глаз у Тугарина калена стрела.
Сажали Тугарина в большое место,
В большое место, в оголовь стола.
По правую руку у Тугарина Владимир-князь,
По левую руку княгиня Апраксия.
Начал он, Тугарин, пить-есть.
По целой ковриге в пасть мечет,
Чашу зелена вина в полведра хлещет.
Говорил Алеша Попович на печи сидючи:
«Ай же ты гой еси, государь Владимир-князь!
Что это у тебя за чудище такое сидит?
По целой ковриге в хайлище мечет,
Чашу зелена вина с полведра хлещет?
У моего батюшки в Ростове городе
Была собачища старая обжористая,
Охоча была собачища по пирам ходить,
По подстолью таскатися,
Да и костью та собака подавилася.
Тугарину поганому то же будет».
А Тугарин не слушает, белу лебедь рушает.
Берет Тугарин лебедь белую,
Разинув пасть, всю целиком проглотил.
Говорит тут с печи Алеша Попович млад:
«Гой еси ты, государь Владимир-князь!
Что у тебя за болван сидит?
Ко княгине он, собака, руки в пазуху кладет,
Целует во уста сахарные,
Тебе князю насмехается.
Али ты с княгиней не в любви живешь?
У моего батюшки попа Ростовского
Была коровища старая обжористая,
Охоча была коровища по поварням таскаться,
Выпила чан браги и лопнула.
Тугарину поганому то же будет».
Тугарин почернел, как осенняя ночь,
Алеша Попович стал как светел месяц.
Говорит Тугарин князю Владимиру:
«Да что у тебя на запечье за смерд сидит?»
Вынимал Тугарин Змеевич булатный нож,
Кинул нож в Алешу Поповича.
У Алеши Екимушка подхватчив был,
Подхватил он ножище за черешок.
У ножа были припои серебряны,
По весу-то припои были двенадцать пуд.
Говорит Алеша Тугарину Змеевичу:
«Давай, Тугарин, биться о велик заклад —
Не о ста рублях, не о тысяче,
А биться о своей буйной голове!»
Все князья и бояре за Тугарина поруки держат,
А за Алешу – владыка Черниговский.
В ту пору Тугарин взвился и вон ушел.
Скочила княгиня Апраксия на резвы ноги,
Стала пенять Алеше Поповичу:
«Деревенщина ты, засельщина!
Разлучил меня с другом милым, младым Тугарином».
А Екимушка парубок спрашивает:
«Гой еси, Алешенька названый брат!
Сам ли пойдешь али меня пошлешь?»
Говорит Алеша Попович млад:
«Да сам я пойду, не тебя пошлю».
Скоро Алеша снаряжается,
Сел Алеша на добра коня,
Взял сабельку вострую
И поехал сразиться с Тугарином Змеевичем.
Он смотрел Тугарина во чистом поле —
Летает собака по поднебесью,
Да крылья у коня огненные.
В ту пору Алеша Попович млад
Помолится Спасу Вседержителю,
Чудной Мати Божьей Богородице:
«Уж ты гой еси, Спас да Вседержитель наш!
Чудная Мати Богородица!
Пошли Господь с неба крупна дождя,
Подмочи, Господь, крылья огненные,
Опусти, Господь, Тугарина на сыру землю».
Алешина мольба Богу доходна была,
Послал Господь с неба крупна дождя,
Подмочил у коня Тугаринова крылья огненные,
Опустился Тугарин на сыру землю.
Да едет Тугарин по чисту полю,
Заревел Тугарин зычным голосом:
«Я Алешу Поповича огнем спалю,
Я Алешу Поповича живьем сожру!»
Говорил ему Алеша Попович млад:
«Ай же ты гой еси, Тугарин Змеевич млад!
Бился ты со мною о велик заклад —
Биться-драться един на един,
А за тобою ныне силы сметы нет
На меня на Алешу Поповича».
Оглянется Тугарин назад себя,
Тут Алешенька не помешкивал,
Срубил Тугарину буйну голову.
Поддел голову на востро копье,
Повез князю Владимиру в подарочек:
«Гой еси ты, Владимир стольнокиевский!
Нет у тебя пивна котла —
Вот тебе буйна голова Тугаринова!»
Говорит тут княгиня Апраксия:
«Видно сокола по полеточке,
То летит Тугарин Змеевич млад,
Несет он голову Алешкину на востром копье».
Подъезжает тут Алеша Попович к терему княженецкому,
Бросил голову Тугаринову об сыру землю.
Говорит княгиня Апраксия:
«Еще то, братцы, бывает —
И свинья гуся съедает».
Говорит тут Алеша Попович млад:
«Кабы ты не княгиней была Апраксией,
Я назвал бы тебя сукой волочажною,
Волочилась ты под Тугарином Змеевичем».
 

Бой Добрыни и Алеши Поповича с татарином

Старина двадцать четвертая. Богатыри-побратимы Добрыня Никитич и Алеша Попович встречают в поле татарского богатыря.

 
Что стоял-то шатер да во чистом поле,
Во шатре спало два богатыря:
Первый-то Добрынюшка Никитич млад,
Второй-то Алешенька Попович млад.
Скоро тут богатыри просыпалися,
Ключевой водой умывалися,
Белым полотенчиком утиралися.
Говорил Алешенька Попович млад:
«Мы поедем-ка, братец крестовыий,
Съездим на эту гору высокую,
Не увидим ли чего, не услышим ли?»
Они скоро садились на добрых коней,
Заезжали на эту гору высокую,
Смотрели тут во трубочки подзорные.
Ничего-то не видать нигде,
Никакой не ездит нигде богатырь.
Приезжали обратно ко белу шатру,
Заходили они во бел шатер,
Начали они пить зелено вино,
Попив зелена вина, спать легли.
Тут заснул крепким сном Алешенька.
А Добрынюшка не спит, лежит,
Он не спит, лежит, да все ведь слушает.
Что со южной-то было со стороночки,
Что не шум шумит, не гам гамит,
Не погодушка в поле расшумелася, —
Тут кричит богатырь зычным голосом:
«Ты постой-ка, постой, мой добрый конь!
Пора тебе, коню, отдых дать,
Я ведь буду ставить шатер полотняныий».
Скоро заходил татарин в белый шатер.
Думал тут Добрынюшка Никитич млад,
Будить ли ему Алешеньку Поповича:
«Как разбужу-то я Алешу, лучше не сделаю,
Алеша-то ведь роду заносливого,
Он ведь спросонья на татарина напустится,
Потеряет он свою буйну голову.
Я помешкаю, Добрынюшка, до утрия,
Я ведь ноченьку да всю продумаю,
Как убить-то мне того татарина».
Выходил по утру, да по утру раннему,
Выходил-то из шатра Добрынюшка Никитич млад,
Он смотрел тут в трубочку подзорную,
Видит – недалече шатер стоит.
Он садился скоро на добра коня,
Подъезжает он к шатру татарскому,
Кричит он, зычит зычным голосом:
«Пробуждайся-ка, злодей, да поскорешенько!
Вот со мной с Добрыней повоюемся».
Тут держал ответ татарин злой:
«Не желаю я вставать раным-рано поутру,
Жаль мне тебя, Добрынюшка Никитич млад,
Понапрасну потеряешь буйну голову».
Закричал еще Добрыня зычным голосом:
«Ты вставай, вставай, татарин злой,
Тебе полно, злодей, отговаривать!»
Выходил скоро татарин из бела шатра,
Он садился, татарин, на добра коня,
Он садился, сам усмехается:
«Я ведь думал ты, Добрынюшка, шутки пошучиваешь,
Потеряешь ты свою буйну голову.
Только ведь сильну-могучу богатырю Илье Муромцу
Смерть на бою не писана,
А я-то, татарин, – смерть твоя в чистом полюшке».
Отвечает Добрыня Никитич млад:
«Ах ты, татарище поганое,
Еще смеешь надо мной насмехатися!»
Съехались тут богатыри сильные,
Они друг друга крепко ударили;
Сабли вострые у них поломалися,
Ни один друг друга не ранили.
Во второй раз они опять съехались,
Тогда падал Добрынин конь на резвы ноги.
Стал стегать его Добрынюшка Никитич млад:
«Что ты, конь мой, конь добрый, падаешь,
Ты чего устрашился, чего пугаешься?
Будто по чисту полю никогда не езживал,
Уж татар-то будто никогда не видывал?»
Отвечает конь голосом человеческим:
«Не бей ты меня, коня, любимый мой хозяюшка!
Уж как пал я на матушку сыру землю,
Не побороть тебе злого татарина,
Победит тебя злой татарище,
Татарин этот – смерть твоя в чистом поле.
Только ведь Илье Муромцу смерть в бою не писана».
Отвечал коню Добрынюшка Никитич млад:
«Ты издохни-ка сам, конь, лошадь изменная!
Не помру я тут, Добрынюшка, во чистом поле».
Они съехались с татарином, ударились.
Тогда хватал татарин Добрыню за желты кудри,
Бросал его о матушку сыру землю,
Садился ему на белы груди,
Он спорол-то ему груди белые,
Вынимал-то его сердце богатырское,
Сам уехал татарин спать во бел шатер.
Что по всходу-то было красна солнышка,
Пробуждается Алешенька Попович млад,
Смотрит – нету Добрынюшки Никитича:
«Он куда, куда, Добрыня, уехал-то?
Верно, гулять уехал во чисто поле».
Выходил скоро Алеша из бела шатра,
Брал с собою он трубочку подзорную,
Он смотрел, смотрел на все четыре стороны;
Нигде не видно Добрынюшки Никитича.
Тут заржал Добрынин добрый конь,
Один-то он, конь богатырский, в чистом поле.
Подъезжает Алеша к Добрынину добру коню.
Стоит конь, повесил конь буйну голову,
Тоскует добрый конь по хозяине.
Увидал Алеша – лежит убит Добрынюшка,
Прибегает он к Добрынюшке Никитичу,
Закатились у Добрыни очи ясные.
Плакал тут Алешенька Попович млад:
«Тебе Бог судья, Добрынюшка!
Ты зачем поехал, не разбудил меня?»
Он смотрел тогда в трубку подзорную,
Увидал он во поле бел шатер татарскиий.
Поехал Алеша ко тому шатру,
Закричал Алеша зычным голосом:
«Ты вставай, вставай, татарин злой!
Ты зачем убил Добрынюшку Никитича?
Давай-ка со мной, Алешей, побратаемся».
Выходил тут злой татарин из бела шатра,
Садился скоро татарин на добра коня,
Сам он, татарин, усмехается:
«Понапрасну ты вздумал, Алеша, бой держать,
Потеряешь ты свою буйну голову».
Отвечает тут Алешенька Попович млад:
«Какова еще мне смерть писана,
Да Бог не выдаст меня, добра молодца».
Скоро тут богатыри съехались,
Ударились они саблями вострыми,
Ни один друг друга не ранили.
Съехались во второй раз,
Еще богатыри саблями ударились, —
Задрожала мать сыра земля,
Из озер, из рек вода повылилась,
Пособил Бог Алешеньке Поповичу,
Кидал он татарина на матушку сыру землю,
Сам садился ему на черны груди,
Хочет пороть его груди черные,
Вынимать его сердце татарское.
Прилетел тут из чиста поля черный ворон.
Говорит ворон Алешеньке Поповичу:
«Не пори ты у татарина черных грудей,
Отпусти, отпусти ты его домой жива.
Сослужу я тебе за то службу верную,
Полечу я далече за сине море,
Принесу тебе воды мертвой,
А еще принесу тебе воды живой,
Принесу я тебе да через три-то дня».
Отпускал Алеша злого татарина,
Положил татарину заповедь великую:
Чтобы не ездить боле на святую Русь,
Не биться боле с богатырями русскими.
Прилетает ворон через трое суточек.
Принес он мертвой воды и живой воды:
«Ты возьми, возьми, Алешенька Попович млад,
Ты возьми-ка наперед воду мертвую,
Ты взбрызни-ка Добрынюшку Никитича;
Во-вторых возьми взбрызни живой водой».
Взбрызнул Алеша водой мертвою,
Тут срослось у Добрыни тело белое.
Как взбрызнул Алеша живой водой,
Простонал тут Добрынюшка Никитич млад,
Открывал он скоро очи ясные,
Говорил он таковы слова:
«Долго же я спал, Добрынюшка».
Отвечал тут Алешенька Попович млад:
«Уж и спать бы тебе, братец крестовыий,
Спать бы тебе здесь веки вечные,
Кабы не я, Алешенька».
Тут скакал Добрыня на резвы ноги,
Обнимал своего братца крестового,
Прижимал его к своему ретиву сердцу,
Называл его братом крестовыим.
«Мы поедем-ка теперь в красен Киев-град,
Расскажу про тебя князю Владимиру,
Твоего добра век не забуду я, Добрынюшка».