Текст книги "Сокол-корабль. Сказание о богатырях"

Три поездки Ильи Муромца

Старина девятая. Новые подвиги Ильи Муромца. Освобождает три дороги, которые символизируют опасности и соблазны, подстерегающие богатыря на его пути.

 
Заскучал Илья Муромец в граде Киеве,
Не ест, не пьет на пиру у князя Владимира,
Поехал он из Киева в чисто поле
Поискать себе дела богатырского.
Едет Илья Муромец в чистом поле
И увидел он бел-горюч Алатырь-камень.
От того камня три пути-дороженьки широкии.
А на камне написано:
«В первую дорогу ехать – убиту быть,
В другую дорогу ехать – женату быть,
В третью дорогу ехать – богату быть».
Стоит Илья, головой качает, удивляется:
«Сколько лет я в чистом поле езживал,
А такого чуда еще не наезживал.
Для чего мне ехать, где богату быть?
Нет у меня молодой жены,
Некому тратить золотой казны.
Для чего мне ехать и где женату быть?
Молоду жену взять – чужа корысть,
А старую взять – на печи лежать,
На печи лежать, киселем кормить.
Поеду-ка я, добрый молодец,
Тою дороженькой, где убиту быть».
Едет Илья не день, не два,
Проехал Корелу проклятую,
Не доехал до Индии до богатоей,
И наехал он на грязи смоленские.
Стоят там сорок тысяч разбойников,
Те ли ночные тати-подорожники.
Хотят отобрать у него добра́ коня,
Отнять у него платье цве́тное.
Говорит им Илья Муромец сын Иванович:
«А гой же вы, сорок тысяч разбойников
И тех ли татей ночных подорожников!
Да на что вам бить меня, старого?
Уж вам снять-то с меня нечего,
Только ведь на мне сермяжка серая,
Одна пола во пятьсот рублей,
А другая пола во тысячу,
А всей сермяге и цены-то нету.
У меня ведь золотой казны не случилося,
Только казны с собой сорок тысячей,
Еще крест на груди да во пятьсот рублей,
Да шелом на главе сорока пудов,
Сорока же он пудов во пятьсот рублей,
А сапоженьки на ноженьках семи шелков,
Да семи они шелков во семьсот рублей.
Есть еще у меня только добрый конь,
На коне есть седелышко черкасское,
То не для красы, братцы, не для басы —
Ради крепости богатырскоей,
Чтобы можно было сидеть добру молодцу,
Биться-ратиться во чистом поле.
Есть еще на коне уздечка тесмяная,
И во той уздечке тесмяноей
Зашито ведь по камешку по яхонту,
То не для красы, братцы, не для басы —
Ради крепости богатырскоей.
Там, где ходит-гуляет мой добрый конь,
Ходит он среди ночи темныя,
Видно его за пятнадцать верст.
А еще-то у моего коня доброго
Промеж глаз насажен камень тирон,
То не для красы, братцы, не для басы,
Для ради осенних темных ноченек,
Он за тридцать верст как светел месяц печет,
Тому каменю и цены-то нету».
Вскричал тут атаман разбойников громким голосом:
«Что ж вы, ребятушки мои разбойнички,
Дали брехуну старому долго разговаривать!
Принимайтесь-ка, ребятушки, за дело ратное».
Тут Илье за обиду стало,
За великую досаду показалося.
Снимал он с буйной головы шеломчат колпак,
Начал он шеломом помахивать,
Как махнет в сторону – так тут и улица,
В другую махнет – переулочек.
Видят разбойники, беда пришла,
Вскричали они зычным голосом:
«Ой ты гой еси, стар матер человек!
Ты бери с нас золоту казну, сколько надобно,
Ты бери с нас цветно платьице,
Ты бери наших добрых коней,
Ты оставь-ка нас хоть на семена».
Говорит им тут Илья Муромец:
«Кабы мне брать вашу золоту казну,
За мной бы рыли ямы глубокие,
Кабы мне брать ваше цветно платье,
За мной бы были горы высокие.
Кабы мне брать ваших добрых коней,
За мной бы гоняли табуны великие.
Хватит вам, разбойникам-подорожникам,
Губить души невинные,
Хуже вы поганых татаровей».
Прибил-прирубил Илья всех разбойничков,
Не оставил ни единого и на семена.
Вернулся он к Алатырю-камню,
Подпись на камешке подписывал:
«Очищена эта дорога прямоезжая».
Поехал Илья той дорожкой, где женату быть.
Увидал палаты белокаменные.
Выходила его встречать красна девица,
Сильная поляница уда́лая:
«Пожалуй ко мне, добрый молодец!»
Бьет челом, низко кланяется,
Берет Ильюшу за белы́ руки,
За белы руки да за златы́ перстни,
Ведет в палаты свои белокаменные,
Посадила добра молодца за дубовый стол,
Стала добра молодца она угащивать,
Стала у доброго молодца выспрашивать:
«Ты скажи, скажи мне, добрый молодец!
Ты какой земли да какой орды,
Ты чьего же отца да чьей матери,
Еще как же тебя именем зовут,
Величают тебя по отечеству?»
Отвечал Илья красной девице:
«Почто спрашивать, красна девица?
Я теперь устал, почивать хочу».
Берет красна девица Ильюшу за белы руки,
За белы руки да за златы перстни,
Ведет в спаленку, богато убранную,
Уложить добра молодца на кроватку тесовую,
На тесовую кроваточку на обманчиву.
Говорит Илья красной девице:
«Ай же ты, душечка красна девица!
Ты сама ложись да на ту кроватку на тесовую».
Схватил Илья красну девицу подзапазушки,
Кинул на ту кроватку на тесовую,
Как кроваточка-то тут перевернулася,
Свалилась красна девица во глубок погреб.
Отворял Илья погреба глубокие,
Выпускал двенадцать добрых молодцев,
Двенадцать сильных, могучих богатырей:
«Подите, добры молодцы, на святую Русь,
Делайте дело богатырское,
Берегите вы, храните Русь матушку!»
Вынимал Илья саблю вострую,
Срубил злодейке девице буйну голову,
Рассек-разрубил тело женское,
Куски разметал по чисту полю,
Серым волкам на съедение,
Черным воронам на расклевание.
Приезжает ко Алатырю-камню,
На камешке подпись подписывал:
«Очищена и эта дорожка прямоезжая».
Направил Илья своего добра коня
На третью дорогу, где богату быть.
Наехал в чистом поле на три погреба глубокиих,
Насыпаны доверху златом-се́ребром,
Каменьями драгоценными.
Обирал тут Илья все злато-серебро
И каменья те драгоценные,
Раздавал нищей братии,
Вдовам и сиротам бесприютныим.
Вернулся он к Алатырю-камню
И на камешке подпись подписывал:
«Очищена и эта дороженька прямоезжая».
 

Поединок Ильи Муромца и Добрыни Никитича

Старина десятая. Встреча Ильи Муромца с другим богатырем, Добрыней Никитичем. Становятся побратимами.

 
Во той во Рязани да во Великои
Жил-был боярин Никитушка Романович,
Состарился Никитушка, преставился,
Оставалась у Никиты любима семья,
Любима семья, молода жена,
Молода жена Амелфа Тимофеевна,
Оставалось у Никиты чадо милое,
Милое чадушко, любимое
Молодой Добрынюшка Никитич млад.
Возрос Добрыня до двенадцати лет,
Стал он с малыми ребятами поигрывать,
Хватит за руку – руку выдернет,
Хватит за ногу – ногу выломит.
Пошла про него слава великая
По всем городам, по всем украинам.
Доходила та слава до города Мурома,
До славного богатыря Ильи Муромца.
Стал Илья в путь-дорожку собиратися,
Посмотреть на такова удала молодца.
Седлал Илья коня доброго,
Застегивал двенадцать подпруг шелковых,
А подпружины были чиста се́ребра,
Да спенечки были красна золота,
Сам сбруе богатырской приговаривает:
«Булат-железо не по́гнется,
Шемаханский шелк не по́рвется,
Красно золото в грязи не ржа́веет,
Мо́лодец сидит на коне, не ста́реет».
Поехал Илья во чисто поле,
Едет через леса темные, через грязи черные,
Подъезжает он ко Рязанюшке городу,
Сам говорит таково слово:
«Досель Рязань слободой слыла,
А нынче Рязань слывет городом».
Увидал Илья малых ребятушек:
«Скажите, ребятушки, где тут живет удал молодец
Добрынюшка Никитич сын?»
Доводили они Илью до Добрынина подворьица.
Закричал Илья зычным голосом:
«Здесь ли живет Добрынюшка Никитич сын?»
От того голоса богатырского
Мать сыра земля потрясалася,
Терема пошатнулися,
Стеколенки в окошках посыпалися.
Услыхала Добрынина матушка
Амелфа Тимофеевна:
«Уж ты здравствуй, русский могуч богатырь,
Илья Муромец сын Иванович!
Добрынюшки-то нынче дома нет,
Поехал он искать себе поединщика.
Наедешь ты на Добрынюшку во чистом поле,
Не будь, Илья, запальчив, будь милостив,
Не сруби Добрынюшке буйной головушки,
Добрынюшка у меня ведь молодешенек».
Поехал Илья Муромец во чисто поле,
Да выезжал он на шо́ломя на окатисто,
На окатисто-то шоломя, на угористо,
Да увидел под восточной под стороночкой —
Ездит в поле дородный удал молодец,
Потешается утехами богатырскими:
Мечет палицу булатную высоко в подне́бесье,
Одной рукой мечет, другой подхватывает,
Сам палице своей приговаривает:
«Уж ты палица, палица булатная,
Нет мне, Добрыне, теперь поединщика,
Нет мне наезжего могучего богатыря».
Воскричал ему тут Илья Муромец:
«Уж полно тебе, молодец, похвалятися!
Уж мы съедемся с тобой на поле, поборемся,
Кому будет на поле Божья помощь».
Поворачивал Добрынюшка добра коня,
Съехались богатыри на чистом поле,
Ударились палицами булатными,
Друг дружку они не ранили,
Только палицы булатные поломалися.
Съехались богатыри во второй након,
Ударились они саблями вострыми,
Друг дружку они не ранили,
Только сабельки вострые пощербалися.
А как съехались богатыри во третий након,
Ударились копьями мурзамецкими,
Друг дружку они не ранили,
Только копьица переломилися.
Спешились богатыри с добрых коней,
Схватились в рукопашную битися,
Подвернулась у Добрыни правая ноженька,
Пал Добрынюшка на сыру землю;
Сел Илья ему на белы груди,
Сам говорил таково слово:
«Уж ты гой еси, удалой добрый молодец!
Коего ты города, коей земли,
Чьего отца, чьей матери?»
Отвечал ему Добрынюшка Никитич млад:
«Кабы я был у тебя на белых грудях,
То не спрашивал бы, не выспрашивал,
Я порол бы твои груди белые,
Смотрел бы у тебя ретиво сердце.
Еду я из славного города из Рязанюшки,
Добрыня Никитич сын».
Тут вскочил Илья Муромец на резвы ноги,
Подымал Добрынюшку за белы руки.
Тут богатыри побраталися,
Крестами нательными поменялися,
Илья Муромец будет больший брат,
Добрыня Никитич будет меньший брат.
Поехали они в Рязань-город,
Встречает их Добрынина матушка
Амелфа Тимофеевна:
«Спасибо тебе, могуч богатырь Илья Муромец!
Что ты миловал Добрынюшку, мое чадо милое».
Попировали они трое суточек,
Говорил тогда Илья Муромец:
«Уж ты гой еси, Амелфа Тимофеевна!
Отпусти ты Добрынюшку Никитича,
Отпусти его со мной в красен Киев-град».
Отпустила Добрыню Амелфа Тимофеевна,
И поехали богатыри в Киев ко князю Владимиру.
 

Добрыня и Змей

Старина одиннадцатая. Первый подвиг Добрыни Никитича. Победа над Змеем Горынычем.

 
Матушка Добрынюшке говаривала,
Матушка Никитичу наказывала:
«Ты не езди, Добрынюшка, на гору Сорочинскую,
Не топчи там малых змеенышев,
Не выручай же полону там русского,
Не купайся-ка ты во матушке Пучай-реке,
Та Пучай-река сердитая, свирепая:
Первая струя, как огонь сечет,
Из другой струи искры сыплются,
Из третьей дым столбом валит со пламенем.
Кто к Пучай-реке езживал,
Счастлив оттуда не приезживал».
Добрыня матушки не слушался,
Ездил он на гору Сорочинскую,
Топтал там малых змеенышев,
Купался во Пучай-реке,
Купался, сам приговаривал:
«Мне, Добрыне, матушка говаривала,
Мне, Никитичу, матушка наказывала:
Не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,
Та Пучай-река сердитая, свирепая,
А Пучай-река-то ведь, гляжу, смирная,
Как будто лужица дождёвая».
Не поспел Добрыня слова молвити,
А Пучай-река течет сердитая, свирепая:
Первая струя, как огонь сечет,
Из другой струи искры сыплются,
Из третьей дым столбом валит со пламенем.
Ветра нет, да тучи нанесло,
Тучи нет, да будто дождь дождит,
А дождя-то нет, да искры сыплются:
Налетело Змеище Горынчище,
О двенадцати Змей хоботах.
Говорит он, Змей, как гром гремит:
«Пророчили мне, Змею, убиту быть
От молода Добрынюшки Никитича,
А ныне Добрыня у меня сам в руках!
Захочу – Добрыню живьем сожру,
Захочу – Добрыню в полон возьму».
Выскочил Добрыня на крут бережок,
Нету у Добрыни коня доброго,
Нету у Добрыни меча булатного,
Нечем ему со Змеем сразитися,
Только лежит колпак земли греческой,
Весом колпак ровно трех пудов.
Ударил Добрыня тем колпаком Змея Горынчища,
Отшиб ему все двенадцать хоботов.
Взмолился тут Змеище проклятыий:
«Ай же ты, Добрынюшка Никитич сын!
Не предай меня смерти напрасноей.
Положим мы с тобой заповедь великую:
Не буду я летать на святую Русь,
Не буду брать полону русского,
Уносить народу христианского,
А ты не будешь ездить на гору Сорочинскую
Топтать моих детушек-змеенышев.
Буду я, Змей, тебе меньший брат,
А ты будешь мне больший брат».
Отпустил Добрыня Змея проклятого.
Полетел Змей на Русь в Киев-град.
Ходила-гуляла тут в зеленом саду
Любимая племянница князя Владимира
Молода Забава дочь Путятична.
Ходила-гуляла она с мамками да с няньками.
Ухватил Змей молоду Забаву дочь Путятичну,
Унес к себе в пещеру глубокую.
Собирал князь Владимир русских богатырей:
«Ай же вы русские могучие богатыри!
Кто из вас вызволит мою племянницу любимую
Молоду Забаву Путятичну из полону змеиного?»
Тут больший за меньшего хоронится,
А от меньшего князю ответа нет.
Вставал Добрыня со скамьи белодубовой,
Говорит князю Владимиру:
«Ай же ты, Красно Солнышко Владимир-князь!
Вызволю я Забаву Путятичну из полону змеиного».
Приходит Добрыня ко своей матушке:
«Уж ты матушка родимая Амелфа Тимофеевна!
Дай мне, матушка, прощеньице-благословеньице
Ехать на гору Сорочинскую,
Притоптать малых змеенышев,
Вызволить молоду Забаву Путятичну
Из полону змеиного».
Дает матушка Амелфа Тимофеевна
Прощеньице-благословеньице.
«Ты поди, Добрынюшка, на конюшню стоялую,
Бери коня батюшкина.
Стоит бурко пятнадцать лет,
По колено ноги в назем вросли.
Да бери плетку шемаханскую семи шелков.
Съедешь ты на гору Сорочинскую,
Станешь топтать малых змеенышев,
Не сможет бурушка больше поскакивать,
Змеенышев от ног отряхивать,
Бей бурушку промежду ушей,
Бей бурушку промежду ног.
Станет бурушка поскакивать,
Змеенышев от ног отряхивать,
Притопчет всех до единого».
Приехал Добрыня на ту гору Сорочинскую,
Стал топтать он малых змеенышев,
Подточили змеи коню щеточки,
Не может бурушка больше поскакивать,
Змеенышев от ног отряхивать.
Взял Добрыня плеточку шелковую шемаханскую,
Стал бить бурушку промежду ушей,
Стал бить бурушку промежду ног.
Стал бурушка опять поскакивать,
Змеенышев от ног отряхивать,
Притоптал всех до единого.
Выходил тут из пещеры глубокоей
Змеище Горынчище проклятое:
«Ай же ты, Добрынюшка больший брат!
Зачем порушил ты нашу заповедь великую,
Зачем приехал на гору Сорочинскую
Топтать моих детушек-змеенышев?»
Говорит тут Добрынюшка Никитич сын:
«Ай же ты, Змеище Горынчище проклятое!
Ты порушил нашу заповедь великую,
Ты зачем летал на Русь в Киев-град,
Унес молоду Забаву дочь Путятичну?»
Стали они тут биться боем великиим,
Бился Добрыня со Змеем три дня и три ноченьки,
Убил Змея проклятого, срубил голову змеиную.
Пролилась кровь змеиная от востока до запада,
Не принимает ее матушка сыра земля.
Ударил Добрыня мать сыру землю
Своим копьем мурзамецкиим,
Сам земле приговаривал:
«Расступись ты, матушка сыра земля,
На четыре на все стороны,
Прими в себя кровь змеиную!»
Расступилась матушка сыра земля,
Приняла в себя кровь змеиную.
Сошел Добрынюшка во пещеру глубокую,
Вывел из пещеры полону русского,
Много добрых молодцев и красных девушек,
Говорит добрым молодцам и красным девушкам:
«Всяк ступайте в свою сторону,
Не тронет вас больше Змеище проклятое,
Не унесет больше полону русского».
Идет Добрыня в пещеры дальние,
Не может найти Забавы Путятичны.
Много прошел он пещер глубокиих,
В последней нашел молоду Забаву дочь Путятичну,
Вывел Забавушку на белый свет.
Садился тут Добрыня на добра коня,
Сажал он Забаву на право стегно
И поехал по чисту полю.
Говорит ему Забава Путятична:
«Ай же ты, Добрынюшка Никитич млад!
За твою выслугу великую
Назвала бы тебя, Добрыня, батюшкой,
Да нельзя мне тебя батюшкой звать.
За твою выслугу великую
Назвала бы тебя, Добрыня, братцем родимыим,
Да нельзя мне тебя братцем родимым звать.
За твою выслугу великую
Назвала бы тебя, Добрыня, другом любимыим».
Отвечал Добрыня Никитич Забавушке:
«Ах ты, молода Забава дочь Путятична!
Ты ведь роду княженецкого,
А я ведь роду воинского,
Нельзя нам назваться другом любимыим».
 

Добрыня и Василий Казимирович

Старина двенадцатая. Добрыня Никитич вместе с богатырем-побратимом Василием Казимировичем побеждает татарского царя Батея Батеевича.

 
В стольном городе во Киеве
У ласкова князя у Владимира
Было столованье – почестный пир
На многих князей, на бояр
И на русских могучих богатырей.
Владимир-князь по гридне похаживает,
Белыми руками помахивает,
Сам говорит таковы слова:
«Ой вы гой еси, мои князья и бояре
И вся моя дружина хоробрая!
Кто бы послужил мне, князю, верой-правдою,
Съездил в проклятую землю, в Большую орду
Ко тому царю Батею Батеевичу,
Свез ему дани-пошлины за двенадцать лет,
Сорок телег чиста се́ребра,
Сорок телег красна золота,
Сорок телег скатна жемчуга?
Да кто бы еще подарочки Батею свез:
Сорок ясных соколов,
Сорок черных со́болей,
Сорок сивых же́ребцов?»
Тут больший за меньшего хоронится,
А от меньшего ответу нет.
Говорят Владимиру князья и бояре:
«Ай же ты гой еси, Владимир стольнокиевский!
У нас много ездило в Большую орду в проклятую землю,
А назад они не приезживали».
Выступал тут удалой добрый молодец
Василий сын Казимирович:
«Ой ты гой еси, наш батюшка Владимир-князь!
Послужу я тебе верой-правдою,
Поеду я в проклятую землю в Большую орду
Ко тому царю Батею Батеевичу,
Я свезу твои дани-пошлины
За те годы, годы прошлые,
За те времена – за двенадцать лет».
Выходил Василий от князя Владимира,
Закручинился, повесил он буйну голову.
Навстречу ему Добрынюшка Никитич сын,
Соболью шапку снимал, низко кланялся:
«Здравствуй, удалый добрый молодец,
По имени Василий сын Казимирович!
Что ты с пиру невесел идешь?
Не дошло тебе от князя место доброе?
Не дошла ли тебе чара зелена вина?
Али кто тебя, Василий, избесчествовал?»
Не ответил Василий, ровно бык прошел.
Забегает Добрынюшка во второй раз;
Соболью шапку снимал, низко кланялся:
«Здравствуй, удалый добрый молодец,
Ты по имени Василий Казимирович!
Что идешь ты с пиру невесел, нерадостен?
Не дошло тебе, Василий, место доброе?
Не дошла ль от князя чара зелена вина?»
И тут Василий ровно бык прошел.
Забегает Добрынюшка в третий раз;
Соболью шапку снимает, низко кланяется:
«Здравствуй, удалый добрый молодец,
По имени Василий Казимирович!
Что ты идешь с пиру невесел, нерадостен?
Не дошло ль тебе, Василий, место доброе,
Не дошла ль тебе чара зелена вина?
Али кто тебя, Василий, избесчествовал?
Али ты захвастался куда ехати?
Я не выдам тебя у дела ратного
И у того часу смертного!»
И тут Василий возрадуется.
Обнимал Добрыню, прижимал к сердечушку:
«Гой еси, удалой добрый молодец,
По имени Добрыня Никитич сын!
Ты, Добрыня, будь мне больший брат,
А я, Василий, буду меньший брат.
Захвастался я у князя Владимира
Съездить во ту землю во дальнюю
Ко тому царю Батею Батеевичу,
Свезти ему дани-пошлины
За те годы – за двенадцать лет:
Свезти туда злато, серебро,
Свезти туда скатный жемчу́г,
Свезти ясных соколов, черных соболей,
Свести туда сорок сивых жеребцов».
И проговорит Добрыня Никитич сын:
«Не возьмем везти от князя от Владимира,
Не возьмем от него дани-пошлины;
Мы затребуем от собаки Батея Батеева,
Затребуем от него дани-пошлины».
И тут молодцы побраталися,
Крестами молодцы поменялися.
Воротились назад ко князю Владимиру:
«Гой еси, ласковый Владимир-князь!
Не желаем мы везти от тебя дани-пошлины;
Мы желаем взять от Батея Батеевича,
Привезти от него дани-пошлины.
Садись ты, солнышко князь, за дубовый стол
И пиши ты ярлыки скорописчаты:
«Дай ты мне, собака, дани-пошлины
За те годы за прошлые,
И за те времена – за двенадцать лет».
Писал им Владимир ярлыки скорописчаты.
И выходили молодцы на красно крыльцо,
Засвистали молодцы по-соловьиному,
Заревели молодцы по-звериному.
Как из далеча, далеча, из чиста поля
Два коня бегут, да два могучие
Со всею сбруею богатырскою.
Надевали молодцы латы кольчужные,
Брали палицу булатную, саблю вострую,
Брали тугой лук, калены стрелы.
Садились молодцы во седелышки черкасские.
Видели в Киеве, как удалы молодцы садилися,
Не видали, куда уехали:
Первый скок нашли за три версты,
Другой скок нашли за двенадцать верст,
Третий скок не могли найти.
Приезжают они в землю дальнюю в Большую орду,
Идут ко тому ко терему высокому,
Ко тому царю Батею Батеевичу.
Не спрашивали они у ворот приворотников,
Не спрашивали они у дверей придверников,
Отворяли они двери на пяту,
Заходили во палату белокаменную;
Богу нерусскому молодцы не молятся,
Собаке Батею не кланяются,
Сами говорят таковы слова:
«Здравствуй, собака, царь Батей Батеевич!»
Говорил им грозный царь Батей Батеевич:
«С чем пожаловали ко мне, добры молодцы?
Или привезли вы от Владимира киевского
Дани-пошлины за двенадцать лет,
Сорок телег чиста серебра,
Сорок телег красна золота,
Сорок телег скатна жемчуга;
Да еще мне, царю, подарочки:
Сорок ясных соколов,
Сорок черных соболей,
Сорок сивых жеребцов?»
Отвечал ему Василий Казимирович:
«Не привезли мы тебе, царь Батей, дани-пошлины,
Не привезли мы тебе подарочки.
А плати-ка ты, собака, царь Батей
Нашему Владимиру Красну Солнышку
Те же дани-пошлины на двенадцать лет,
Да пошли ему, Владимиру, те же подарочки».
Вынимает Васильюшка ярлыки скорописчаты,
Кладет Батею на дубовый стол.
Распечатывал собака Батей Батеевич,
Распечатывал ярлыки скорописчаты,
А сам говорил таковы слова:
«Уж вы гой еси, добры молодцы, богатыри русские!
А есть ли у вас таковы стрельцы —
С моими стрельцами состязатися?
А если нету у вас таковых стрельцов,
Не бывать вам, добрым молодцам, на святой Руси,
Не слыхать вам звону колокольного,
Не видать вам, молодцам, свету белого».
Отвечает Василий сын Казимирович:
«Ай же ты гой еси, царь Батей Батеевич!
Я надеюсь на братца назва́ного,
На Добрыню на Никитича.
А еще надеюсь на Господа Бога нашего
И на Матерь Божью Богородицу.
А еще я надеюсь на братство наше богатырское».
Выбрал царь Батей триста стрельцов,
Из трехсот тридцать выбирал,
А из тридцати выбрал три стрельца,
А из троих единого стрельца могучего.
Пошли они во чисто поле,
Меточку поставили за три версты —
Попадать в колечко золоченое
На сыром дубу кряковистоем.
Несут тугой лук девять татаринов,
Стрелу несут шесть татаринов.
Стал татарин-богатырь натягивать тугой лук,
Заревел лук, как лютый зверь,
Полетела калена стрела за три версты.
Первый раз стрелял – недострелил,
Другой раз стрелял – перестрелил,
Третий раз стрелял – и тут не попал.
Подает свой тугой лук Добрынюшке
И подает калену стрелу.
Стал натягивать Добрыня тугой лук,
И заревел тугой лук, как лютый зверь,
И переламывал Добрыня тугой лук надвое.
И бросил он тугой лук о сыру землю́,
Направлял он калену стрелу жалом наперед,
И бросал он калену стрелу за три версты,
И попадал в сырой дуб кряко́вистый,
В то колечко золо́чено:
Разлетелся сырой дуб на черенья ножовые.
Тут царю Батею за обиду стало,
За великую досаду показалося:
«Уж вы, добры молодцы, богатыри русские,
А есть ли у вас таковы игроки,
С моими игроками в шахматы играть?
А если нет у вас таковых игроков,
Не бывать вам, молодцам, на святой Руси,
Не слыхать вам звону колокольного,
Не видать вам, молодцам, свету белого».
Говорили царю Батею богатыри русские:
У нас, царь, надежда на Господа Бога нашего,
На Матерь Божью Богородицу,
А еще у нас надежда крепкая
На братство наше богатырское».
Выбрал царь Батей триста игроков,
Из трехсот тридцать выбирал,
Из тридцати выбрал троих игроков наилучшиих,
Из троих выбрал единого.
Сел с ним играть в шахматы Добрынюшка,
Обыграл Добрыня татарина
И первый раз обыграл, и другой, и третий раз.
Тут царю Батею за обиду стало,
За великую досаду показалося:
«Уж вы, добры молодцы, богатыри русские,
А есть ли у вас таковы борцы,
С моими борцами поборотися?
А если нет у вас таковых борцов,
Не бывать вам, молодцам, на святой Руси,
Не слыхать вам звону колокольного,
Не видать вам, молодцам, свету белого».
Отвечали царю богатыри русские:
«У нас, царь, надежда на Господа Бога нашего,
На матерь Божью Богородицу,
А еще надежда наша на братство богатырское».
Выбрал царь Батей триста борцов,
Из трехсот тридцать выбирал,
Из тридцати троих выбрал,
Наисильнейших в Большой орде.
Пошли они бороться во чисто поле.
Одного борца Василий Казимирович смял,
Двух других Добрынюшка Никитич в охапку взял,
Косточки борцам переломал.
Набежало тут татар – сметы нет.
Стали богатыри русские, братцы названые
По силе той татарской похаживать,
Руками богатырскими помахивать,
Вперед махнут – тут и улица,
Назад отмахнут – переулочек.
Тут взмолился собака, царь Батей,
Кричит Батей зычным голосом:
«Ай же вы гой еси, русские богатыри!
Укротите вы свои ретивы́ сердца,
Опустите свои руки богатырские,
Оставьте мне татар хоть на семена.
Буду я сам платить Владимиру киевскому
Дани-пошлины на двенадцать лет:
Сорок телег чиста серебра,
Сорок телег красна золота,
Сорок телег скатна жемчуга,
А еще пошлю Владимиру подарочки:
Сорок ясных соколов,
Сорок черных соболей,
Сорок сивых жеребцов наилучшиих
Из моих табунов в Большой орде».