Текст книги "Дурни и сумасшедшие. Неусвоенные уроки родной истории"

Нагорная проповедь и Россия

Я человек не религиозный. Я человек верующий, причем верующий довольно неясно и широко. Я, например, не в состоянии представить себе Создателя этаким вселенским судией, надзирающим за каждым моим поступком; Бог для меня есть скорее таинственное единство дыханий мира, из какового единства вытекают непреложные законы или, может быть, только правила бытия. К тому же в моем пантеоне еще и отечество, и светлое будущее, и могучий человеческий интеллект, то есть я, похоже, обыкновенная мятущаяся натура, слишком невольник логически настроенного ума, которому, впрочем, не чужд идеалистический, по крайней мере, возвышенный образ мыслей. Но божественное происхождение человека для меня очевидно, как дважды два. Да ведь этому имеются веские, даже неопровержимые доказательства, и среди них первое – собственно человек, явление надприродное, фантастическое, попросту сказать, чудо, если принять в расчет кое-какие метафизические его свойства, к примеру, совесть, которая не могла быть воспитана ни временем, ни опытом, ни трудом. Другое доказательство: мы все – христиане независимо от того, веруем или нет, потому уже христиане, что с кровью предков и молоком матери переняли своего рода моральный код, в той или иной мере определяющий наши помыслы и дела. Коли облик горя человеческого вызывает в вас сострадание, коли вы способны любить ни за что ни про что, и рука у вас не поднимается ударить ближнего по лицу, коли вам симпатичнее несчастная боярыня Морозова, нежели маршал Жуков, коли вы не злопамятны и умеете непритворно прощать людей, то вы – прямой христианин, будь вы хоть дока в области научного атеизма, то есть хотите вы этого или нет. Ведь, собственно, верующий не тот, кто считает себя верующим и аккуратно бывает в церкви, верующий, иначе говоря, знающий Бога и претворяющий в жизни Его законы, – это нормальная психика, как минимум отвращающая от намеренного злодейства, не принимающая его, как желудок гвозди не принимает, а там хоть носите нательный крестик, хоть не носите, это и людям все равно, и Господу все равно. Да вот какая обидная незадача: мало того, что сумасшедших гораздо больше, чем принято полагать, и гораздо шире, чем принято полагать, диапазон душевных заболеваний, еще и психически нормальные люди такие путаники, сумасброды, что около 750 года от основания Рима Бог Саваоф был вынужден послать на землю своего Сына, чтобы тот надоумил нас, что можно, чего нельзя. И вот в один прекрасный день, отдаленный от нас двумя примерно тысячелетиями, Иисус Христос, великий наш брат по всечеловеческому Отцу, бродивший в Галилейской земле, поднялся на гору, сел и сказал народу:

– Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное…

Этими загадочными словами открывается Нагорная проповедь Учителя нашего Иисуса Христа, в которой содержатся все неизменные правила бытия, в которой и путь, и спасение, и жизнь для того, кто ищет пути, спасения, чистой жизни, кто понимает, что он не просто машина по переработке калорийного вещества.

Если верить Нестору-летописцу, рассказавшему о путешествии Андрея Первозванного к докиевским берегам, учение Спасителя весьма скоро стало известно нашим далеким предкам, еще при жизни тех людей, которые сопутствовали Христу, но утвердилось почти тысячу лет спустя, когда первые Рюриковичи насильственно окрестили славянское население. Однако христианство как-то сразу впиталось в кровь, вполне овладело душой русского человека, и еще сам Владимир Креститель, недавний бражник, безобразник, братоубийца, державший несколько сот наложниц, говорил своим баронам, требовавшим казни бандитов с большой дороги, – дескать, боюсь греха. С одной стороны, это вовсе немудрено, что христианство воцарилось на Руси столь скоро и практически без борьбы, в то время как и в Римской империи, и в Западной Европе на это потребовались столетия, поскольку немного найдется народов в мире, чей национальный характер до такой степени отвечал бы чаяниям Христа, но, с другой стороны, немного найдется стран, где так трудно, накладно, невыгодно быть христианином, как на нашей святой Руси. А впрочем, тем-то и волшебна жизнедеятельность по Христу, что где легко, там вдруг и трудно, а где трудно, там, глядь, легко. Ну действительно, где еще открывается столько возможностей пожертвовать, пострадать, помилосердствовать и простить, сколько открывается их у нас, если иметь в виду наше нескончаемое военное состояние, наших бесконечных иродов, каиаф? Где еще так скверно обстоит дело с сокровищами из тех, что «ржа и моль истребляют, и воры подкапывают и крадут», если иметь в виду исконную нашу бедность? Гд с еще так легко получить по обеим щекам зараз, население так склонно жить по принципу «птиц небесных» и скопилась столь значительная популяция свиней, перед которыми не следует метать бисер, наконец, где еще отмечалось такое нашествие пророков, если иметь в виду русскую пословицу «Что ни мужик, то вера, что ни баба, то толк» и прямо-таки страсть к последнему изгибу немецкой мысли… И, между прочим, у нас до самого последнего времени называли «несчастными» уголовников, и всегда мы благодушествовали в первые дни вторжений, точно надеялись разойтись с неприятелем полюбовно, и Октябрьский переворот вышел, пожалуй, наиболее бескровным в истории революций.

Но вот что по-своему удивительно: тысячу лет русский народ исповедует христианство, а до сих пор мы существуем так, словно многие кардинальные пункты Нагорной проповеди для нас тайна, по крайней мере, свежая новость, ну что ни слово Христово, то чистое откровение.

 
Откровение 1-е:
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся…
Вы – соль земли».
 

По мне, первые установки Нагорной проповеди суть не так слова утешения для бедных, обиженных и гонимых, сколько иерархия ценностей, своего рода ориентир. Вот у иудеев тот богоизбран, кто беспрекословно блюдет субботу и никогда не забывает, что «око за око и зуб за зуб»; протестанты спасаются буржуазными, то есть, по-нашему говоря, мещанскими добродетелями; а по вредной российской жизни, которая сродни вредному производству, в сиротской нашей земле, где и быт злокачественный, и доктрины злокачественные, и злокачественны пища, вода и воздух, где высшее достижение народной мысли заключено в пословице «Виноват волк, что корову съел, виновата и корова, что в лес забрела», – не соль ли Русской земли, не кардинальная ли фигура именно нищий духом, то есть плачущий, кроткий, алчущий и жаждущий истины, милостивый, чистый сердцем, миротворец, изгнанный за правду, к которому, собственно, и обращается Иисус Христос, любовно отличая страдальцев от сильных духом, от тех, кто переселяет народы и поворачивает реки вспять. Скажем, американцам и две тысячи лет спустя после заклания на кресте решительно непонятно, что же это такое: «Проще верблюду пролезть сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Небесное», – а у нас понятно, потому что на Руси правдой не разбогатеешь, потому что мы, конечно, вправе «собирать себе сокровища на земле», но, во-первых, их у нас почему-то постоянно «ржа и моль истребляют», во-вторых, последовательно «воры подкапывают и крадут», в-третьих, государство испокон веков обирает до нитки, в-четвертых, даже тертые, умудренные жизнью люди стоят на том, что не в деньгах счастье; в чем именно оно состоит – это нам по-прежнему невдомек, но что не в деньгах – уж это точно. А кто у нас популярнейшие сказочные герои: Илья Муромец, сиднем просидевший на печи тридцать лет и три года, прежде чем стать легендарным богатырем; солдат, умеющий варить кашу из топора; мастер Левша, подковавший аглицкую блоху, а потом ненароком, то есть спьяну, умерший в кутузке от переохлаждения организма; братец Иванушка, невинная жертва чисто русского любопытства, который попил из копытца и козленочком стал, намекнув нам из былинного далека, дескать, и любопытство должно знать меру, и всяческую жажду следует умерять, к чему мы теперь задним умом пришли, через опыт социалистической революции. А кто у нас излюбленные литературные персонажи: отнюдь не Базаров, слишком уж деловито организованная личность, хотя Тургенев и заставил его погибнуть самоотверженно-нелепо, вполне по национальному образцу, и уж, понятно, не чернышевская Вера Павловна с ее социальными сновидениями, а смирный до ненормальности, возвышенный Идиот; юродивый из «Бориса Годунова», пронзительнейшая фигура в нашей словесности; Петруша Гринев, пострадавший решительно ни за что; чеховский злоумышленник, исполненный природного здравого смысла, который у нас всегда идет вразрез с государственной необходимостью, иначе говоря, всячески униженные и всячески оскорбленные. А то обратимся к родной истории: память народная стойко хранит невинно убиенных Бориса и Глеба, а об их погубителе Святополке Окаянном знают только специалисты, и не Антонов-Овсеенко нас трогает за живое, а небрежно расстрелянный Гумилев, также о террористе Каляеве лишь то и известно, что есть улица его имени, и вот нас умиляют жены декабристов, но никак не волнуют жены большевиков.

Из этого, разумеется, не следует, что выгоднее, насущнее, богоугодней быть бедным и больным, нежели богатым и здоровым, это уж как жизнь сложится, равно не следует, что мы принципиально не одобряем состоятельных людей, пышащих здоровьем и не вдающихся в высокую философию, а все дело в том, что такова иерархия наших ценностей, такими уж мы, русские, уродились, жалостливыми, смиренными, взыскующими отвлеченных истин, во всяком случае, не видящими ничего худого в положении униженного и оскорбленного, и даже умеющими извлекать из него странного вида радость, которая частенько воспаряет до чувства избранности, до гордыни. К тому же мы заражены вирусом справедливости, уравнительным, что ли, зудом, так что Октябрьская революция, ставившая своей целью незамедлительное строительство Царствия Божия на земле, с той только поправкой на апостола Павла, что «Не трудящийся да не яст», могла победить в России, в одной России и нигде, кроме России, поскольку она всегда понимала христианское вероучение как руководство к действию, а не как факультативную дисциплину. При этом возникает одно еретическое соображение: знаете ли, удивительно, что в жилах Иисуса Христа циркулировала еврейская кровь, все-таки заряженная практическим интересом, а не забубенная русская кровушка, цена которой две копейки за баррель, которая, вопреки мнению наших медиков, наполовину состоит из желчи, слез, жидкой лени и малинового сиропа. Плох ли, хорош ли этот анализ крови, но он во многом определяет наши особые отношения с Сыном Божьим, что же до отвратительных черт русского человека, то тут единственно на милость Господню приходится уповать, на снисхождение к той реалии, что вот как история с географией привили еврейскому народу поразительную живучесть, так эта самая история с географией воспитала в нас отвратительные черты. Правда, это очевидное заблуждение, будто мы народ нахрапистый и отчаянные вояки, на самом деле нас бил каждый кому не лень, от половцев до японцев, а если мы вчистую и переигрывали противника, то не иначе как в последнюю, Великую Отечественную войну, отдав три четверти исконной территории на разор. Нелюбовными же, даже злыми, даже жестокими до зверинства мы бываем преимущественно оттого, что жизнь наша жестоко неустроена, тяжела, и, поди, какие-нибудь андоррцы давно перерезали бы друг друга, так что и самого имени бы андоррского не осталось, устрой им хоть на пару лет российскую свистопляску, а мы как-то существуем в таких условиях, и вроде бы живы, и вроде бы ничего.

Другой вопрос – чем же именно блаженны эти самые нищие духом, кроткие, алчущие и жаждущие, горько обиженные историей с географией, политической экономией, учением о диктатуре пролетариата, в каком смысле они утешатся, насытятся, помилованы будут, ведь вроде бы тут налицо наказание, а не благо? Первое, что приходит на мысль: да просто христианское учение изначально и конечно обращено к страдальцам в силу человеческого и социального неустройства, только они суть дети Господни, на которых распространяется любовь и всяческая опека, чем они, собственно, и блаженны, а до благополучного меньшинства Богу, наверное, нет никакого дела, хотя бы по той причине, что полное благосостояние отрицает человечное в человеке, ибо нельзя быть совершенно счастливым, покуда вершится зло, так что и они для Бога не существуют, и для них Бога нет, ни материально, ни идеально, как если бы Его не было вообще. Второе, что приходит на мысль: в частности, христианство есть путь превращения человека по форме в человека по существу, а благополучие консервативно в отличие от страдания, братолюбивого, продуктивного, полезного, как рыбий жир, который хотя и гадость, а способствует укреплению организма, да и сказано у Сенеки: «Благ процветания следует желать, благами же бедствий следует восхищаться». Кроме того, замечено: кто знает, почем фунт лиха, ближнему его и грана не пожелает, если он, конечно, не душевнобольной; и вообще горе да беда – знаменитые воспитатели человечества, о чем спросите хоть у ленинградских блокадников, а смятение духа, вызванное состраданием всемирному нестроению, особенно коли сам ты благополучен, – первый признак утонченного существа. Правда, Короленко утверждал, будто человек рожден для счастья, как птица для полета, но что-то сомнителен этот лозунг; не на тяжкие ли испытания он рожден, как сказано у Екклезиаста, чтобы, точно искра, сгорая, устремляться в небо, не для того ли он рожден, чтобы познать жизнь во всей ее полноте, все претерпеть, все преодолеть и дослужиться до чина действительного, полного человека. Так разве мы в итоге не утешимся, не насытимся, если примем от жизни все – и тяжкое, и благое, – если, несмотря ни на что, пройдем завещанный путь от соображающей особи до собственно человека, которому открываются неизмеримые возможности духовного наслаждения и даже новые, сокровенные радости плотского бытия… Словом, горе – покуда норма.

И последнее, что приходит на ум: если в нас есть хоть на чайную ложку вероспособности и мы веруем в то, что суть и цель существования по Христу заключается в постепенном, посильном освобождении от зверинства, то именно нищие, плачущие, кроткие, алчущие и жаждущие – соль земли, потому что именно их страданиями совершается искупление, это самое освобождение от зверинства, именно через их горе-злосчастье человечество приближается духом к Отцу Небесному. Конечно, болезненная это операция, да что же делать, занозу из пальца вытащить – и то больно.

 
Откровение 2-е:
«Не думайте, что Я пришел нарушить
закон или пророков: не нарушить
пришел Я, но исполнить».
 

Эту оговорку Христос потому сделал в Нагорной проповеди, что учение его сильно разнится с законом, данным Моисеем через откровение Божие в стародавние, ветхозаветные времена. По убогости нашей обо многом мы можем только догадываться, но, кажется, Учитель этим хотел сказать, что он отнюдь не перечеркивает Скрижали, а развивает вероучение сообразно новым возможностям человека.

Ведь как человек родился? Не труд его выпестовал, потому что и бобер трудится, не материальные и социальные потребности стада развили его до степени хомо сапиенс, потому что и слоны существуют стадно, а не исключено, что он так родился: Господь Бог – он же Высшая Сила, плюс природа, плюс диалектический материализм, плюс таблица Менделеева и так далее – избрал в кругу земной фауны существо, наиболее способное к поступательному развитию, и, сделав малую подвижку в его возможностях, обрек это существо на приобретение разума и души, в единстве которых загодя были запрограммированы самосознание, слезы радости, высокие порывы и многие привязанности, весьма странные с точки зрения целесообразности и инстинкта. Возьмем хотя бы любовь к отчизне: ведь в нашем случае это любовь иррациональная, ибо она незаслуженная, безотчетная, почти всеобщая и слепая; ведь наша любовь к России прежде всего любовь безответная – мы ее обожаем, как мать, жену и последнюю любовницу вместе взятых, а она нас, похоже, терпеть не может и помыкает нами, точно завоевательница, а не мать. Да такую родину до́лжно страшиться и ненавидеть, и, поди, россияне давно бы с ней расплевались, будь они рациональные чада производительного труда.

И вот когда Создатель вдохнул в человека душу, наш прапращур еще был до такой степени дик, что трудно понять, как же так он вдруг, по историческим меркам в одночасье, выделился из фауны, что это даже сверхъестественно, как он сподобился на фантастический шаг… Видимо, на первых порах, когда еще и соблазнов было мало, и людей было мало, и они не нуждались ни в какой организации, за исключением родовой, им было вполне достаточно той меры духовности и того нравственного заряда, которые они получили с дыханием Отца всего сущего на земле; животным ведь достаточно простого инстинкта для самоорганизации, для устроения более или менее упорядоченного бытия, отразившегося в нашей пословице «Ворон ворону глаза не выклюет», – так на первых порах было и у людей. Однако с течением времени человечество подросло и вышло за рамки саморегулируемой первоначальности, до того человечество доразвивалось, что жалкое его знание вступило в противоречие с самой идеей человека как высшего и вечного существа – об этом иносказательно повествует предание об изгнании из рая Адама с Евой. И тогда-то Бог устами пророка Моисея сообщил людям новое знание, собственно говоря, всеобъемлющую конституцию, отвечающую иным условиям жизни и несусветно расширившимся возможностям его чад. Отсюда «Не убий», «Не укради», «Почитай отца своего и мать свою», а также «Око за око и зуб за зуб». Однако со временем и установления Моисея стали тесны буйно растущему человеку, и вот на излете Античности, когда уже вовсю работала духовная мысль, когда многие из людей были подготовлены к восприятию высших гуманистических идеалов силами Платона, Аристотеля, Диогена, Проперция и многия иже с ними, – пришел Иисус Христос.

Не исключено, что через пару тысячелетий Бог опять воплотится в каком-то смертно-бессмертном сыне, чтобы углубить и расширить наше понимание своей миссии, ведь недаром же обещано еще одно пришествие, Страшный суд… Конечно, исчерпывающую нравственную установку нам можно было бы дать и сразу, да разве археоптерикса натаскаешь парить орлом, разве попугая выучишь арифметике – только самообличению «Попка дурак», и сколько же должно миновать столетий, прежде чем наш попугай поймет, что такая самокритика незаслуженна и обидна.

 
Откровение 3-е:
«Итак, кто нарушит одну из заповедей
сих малейших и научит так людей,
тот малейшим наречется в Царствии Небесном;
а кто сотворит и научит,
тот великим наречется в Царствии Небесном».
 

Тут Христос говорит напрямую, без обиняков, что за неправедные дела всем нам предстоит таинственная расплата.

Таинственная, собственно, вот по какой причине: мы кое-что знаем о жизни и ничего о смерти, поэтому что такое «малейшим наречется» и «великим наречется» у Бога – это даже при наличии самого дерзкого воображения нам не дано понять. В рай и в ад, какими их представляли наши прабабушки, что-то не верится, по совести говоря, но в темное наше время, когда колдуны с телеэкранов пользуют тысячи заикающихся и плешивых, когда астрологи с хиромантами стали такими же властителями наших дум, какими в прошлом столетии были Чернышевский и Добролюбов, женщины там и сям вступают в интимную связь с инопланетянами, а милиция серьезно занимается привидениями, – иной раз подумаешь: а почему бы и нет?.. Ну, положим, не геенна огненная ждет нас в отместку за несчетные наши преступления и проступки, но полная, скажем, смерть, либо, как у Достоевского, навсегда маленькая серенькая клетушка, полная тараканов, либо что-нибудь еще бесконечно гнусное – это вполне возможно. В том же случае если мы более или менее пристойно, человеколюбиво прожили свое время, то нам предстоит какое-то новое, отвлеченное бытие, а то и воссоединение с мировой душой, о котором помышлял чеховский Треп-лев в «Чайке», или полная смерть, сиречь вечное отдохновение, – и это вполне возможно, то есть почему бы и нет, подумаешь иной раз. А в другой раз подумаешь: господи, до чего же покойно жилось в прежнюю, глубоко атеистическую эпоху, когда было ясно как божий день, что нет никакой души, что за преступления у нас отвечают только по народному суду, случайно и дураки, что религия – опиум для народа, что жизнь дается однажды и прожить ее надо так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы, что бог сидит в Кремле и его даже можно увидеть два раза в году – на 1 Мая и в годовщину Великого Октября. Иное дело теперь: уж если в нашем отечестве, оказывается, все может быть, вплоть до референдумов и автоматной стрельбы среди бела дня, то загробная жизнь представляется не такой уж и фантастичной.

Но почему-то настойчивее всего донимает следующая идея: поскольку и в земной жизни все мы суть граждане Царствия Небесного, но только как бы в эмбриональном виде, может быть, мы при жизни, то есть даже в первую очередь на земле, получаем по заслугам за наши благодеяния и проступки? Бог скорее всего никого не наказывает, это было бы слишком мелко для Начала всех начал и Причины всех причин, – Он либо хранит нас через законы самого, может быть, физического замеса, либо оставляет на произвол судьбы, как отец оставляет без попечения бессмысленное свое чадо, говоря: «Живи, сукин сын, как знаешь», и тут уж и человек, и народ, и целое государство поступают в распоряжение слепого случая, и с ними может произойти все, что угодно, от автомобильной катастрофы до вражеского нашествия. По крайней мере, тогда понятно, почему плохо кончили Нерон и Наполеон, отчего Сталин был несчастнейшим человеком, бесконечно мучимым манией преследования, да только по-прежнему непонятно, отчего Ивана Денисовича-то Бог оставил? За что он, бедолага, горе мыкал по лагерям? За то, надо полагать, что нет такого общенародного преступления, к которому каждый из нас руку не приложил: и «красным террором» мы себя запятнали, и коллективизацией, и тридцать седьмым годом, и пятилеткой качества, а в первую очередь мы тем опростоволосились перед Богом, что накачали себе на шею три поколения злых долдонов, которые мешали нам трудиться и процветать; и если, не приведи господи, завтра у нас грянет всеобщий голод, то и это нам по заслугам, – кто не работает, тот не ест.

Но, с другой стороны, успокаивает та догадка, что, может быть, вся наша Россия назовется великой в Царствии Небесном уже за то, что она страдалица без примера, сплошь населенная нищими, плачущими, кроткими и так далее, что все мы, отъявленно русские люди, за исключением недорослей и придурков, живущих физиологическим интересом, суть те же столпники, молчальники, веригоносцы, отшельники от цивилизации, праведники исторически, поневоле, а нашим русским святителям сама Богородица являлась – чего уж больше.

 
Откровение 4-е:
«Вы слышали, что сказано древними:
не убий, кто же убьет, подлежит суду,
А Я говорю вам, что и всякий,
гневающийся на брата своего,
подлежит суду…»
 

Хочется верить, что прямоходящие существа, способные на убийство себе подобных, так же редки среди людей, как и гермафродиты, хотя история войн вроде бы доказывает обратное. Но ведь войны, какие бы они ни были, что справедливые, что захватнические, – это всеобщее временное помешательство, массовое осатанение, повальное отречение от Бога и Его морали, спасительной во всех случаях, так что институт войсковых священников есть, конечно, прямое оскорбление христианства. Одним словом, лях с ними, с войнами, они не по теме, ибо в те поры, когда народы воюют, на радость агностикам Бога нет; ну разве что со временем мы перешагнем через войны, как сравнительно недавно перешагнули через каннибализм. Все равно незамутненному разуму очевидно: психически нормальный человек не способен на убийство себе подобного, как он, например, не способен ходить на манер мухи по потолку. Причем эта величественная неспособность дана нам непосредственно Богом, она рождается вместе с нами, она закодирована в нас наравне с инстинктом самосохранения. Посмотрите на бессмысленного младенца: он может отобрать игрушку у товарища своих игр, ударить и укусить, но в горло зубами он не вцепится никогда; дети до определенного возраста, до тех пор пока их слабое сознание не начинает определять жестокое бытие, во многих случаях стирающее в душе Бога, даже не способны ударить товарища по лицу. Стало быть, убийца есть аномалия, жертва глубокого психического нездоровья, и общество, как от опасных сумасшедших, обязано себя от таких особей ограждать.

Итак, исполнить заповедь «Не убий», переданную людям еще через Моисея, для нормального человека вовсе немудрено, да вот полторы тысячи лет спустя пришел Христос и сказал: не то что не убий, а и гневаться на ближнего не моги. Это, понятно, уже непросто, хотя выгода от незлобивости налицо, ибо дальше сказано у Христа: «Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге и не ввергли тебя в темницу», – потому непросто, что и сами мы сплошь и рядом публика вспыльчивая, и ближние наши то и дело, как говорится, нарываются на скандал. Вольно́ голландцам целыми днями говорить друг другу деликатности и вежливо улыбаться, когда им молоко на дом приносят, а по нашей зловредной жизни легкое ли дело не гневаться на пьяных, дорожников, дворников, кассиров, вахтеров, политиков, таксистов, спекулянтов, сантехников, почтальонов, официантов и всяческое начальство? Ох, как трудно на них не гневаться, на обирающих нас и помыкающих нами, на ленивых и бестолковых, разве что можно попробовать как-то все время держать себя начеку, то есть все время помнить, что злые обидчики, досаждающие нам на каждом шагу, люди прежде всего несчастные, не понимающие своей должности на земле, что задолго до того, как мы научаемся говорить, мы научаемся улыбаться, и второй наш чисто человеческий навык есть поцелуй, что в ранние годы мы живем преимущественно нежностью и любовью – к матери, к старшей сестре и котенку, к дереву за окном, что, по крайней мере, снисходительность и терпимость гораздо органичнее человеку, чем чувство протеста против несправедливости, что строптивая личность – это от свободы, чтобы ей пусто было, а горние наши качества от Отца.

Кстати, о свободе… Вот мы, грешные люди, постоянно жалуемся на то, что узко ограничена наша воля, то ли природными возможностями, то ли внешними обстоятельствами, то ли в законодательном порядке, а между тем мы свободны абсолютно и даже слишком, до такой вредной степени, что можем выбирать между Богом и слепым случаем, между жизнью и смертью, добром и злом. Но тут уж ничего не поделаешь, ибо по любви к величайшему из своих творений Бог наделил нас прежде всего свободой, свойственной только Ему и нам, и тем самым загодя, так сказать, авансом, возвысил человечество до себя. Нам бы хоть быт свой благоустроить, воспользовавшись незаслуженным этим даром, поскольку мы вольны организовать свою жизнь как только взбредет на ум, выбрать себе место жительства, угодное занятие, незлую жену, ближайшее окружение – да ведь лень… Да еще человек-то, по словам Достоевского, «двуногое существо и неблагодарное», которое способно самым превратным образом использовать дар свободы, и, следовательно, несчастье, несправедливость, всякое нестроение имеют место в жизни вовсе не потому, что Бога нет, а потому, что есть немало таких людей, у кого Бога нет; да еще Он соединен с нами через основную, субъективно постижимую ипостась – вольного, всемогущего человека, который на практике может все. В сущности, самым свободным актом, истинно приближающим нас к Отцу, был бы отказ от свободы действий, принятие добровольного ярма терпимости и любви, но, боюсь, на такой грациозный выбор среднестатистический человек будет способен еще не скоро. Покуда живем по пословице: «Вольному воля, спасенному рай», то есть не живем, а, можно сказать, болеем.

 
Откровение 5-е:
«Вы слышали, что сказано древними:
не прелюбодействуй. А Я говорю вам,
что всякий, кто смотрит на женщину
с вожделением, уже прелюбодействовал
с нею в сердце своем».
 

В этом пункте мы, что называется, – пас, поскольку тут Божественное вступает в трудно преодолимое противоречие с биологией. Ведь что бы ни выдумывали бесполые моралисты, известного рода энергии в мужчинах заложено гораздо больше необходимого, достаточного для продолжения рода, и это не зря, потому что на нас лежит военное бремя, да и по мирной поре мы, как правило, уходим раньше своих подруг, вообще русский человек имеет дурную манеру гибнуть в расцвете сил. С другой стороны, нужно принять в расчет, что нет в жизни большего наслаждения, чем то, которое дарит прекрасный пол. Наконец, для мужчины «отметиться» – значит еще и выразить бессознательный протест против конечности бытия. А впрочем, может быть, тут нам от Христа предостережение, не запрет: дескать, по возможности держите, ребята, себя в руках, потому что кругом соблазны, а через них жизнь полнится болезнями, драмами, всякой смутой. Да вот только любой здоровый русак скажет на это: «Тепло любить, так и дым терпеть», – и нечего возразить.

Однако не исключено, что в далеком будущем человечество придет к действительной моногамии, снимающей многие изнурительные проблемы, ведь мы только две тысячи лет внимаем Христу, ведь христианство на вырост скроено, и это сейчас оно – вопрос веры, а потом – оптимальный способ существования, а потом – единственно возможный способ существования – как дышать. Видимо, у Создателя был неширокий выбор: либо сотворить человека развивающимся, медленно прогрессирующим до возможной степени совершенства, либо не сотворить, потому что, наверное, и у Бога ничто не берется из ничего, но нуклеиновая кислота из слова, вирус из нуклеиновой кислоты, флора из вируса, фауна из флоры, а там уже и до кроманьонского человека недалеко.

Как бы там ни было, следовать Иисусу Христу в части воздержания от известных соблазнов русскому человеку особенно тяжело; в иных некоторых землях, где с красавицами пожиже, не сложно остаться полным христианином в любовном пункте, а у нас ведь каждая вторая – форменная царица, да еще она, сестра наша бесценная, так воспитана русской жизнью, что накормит-напоит, спать положит и потом еще пятачок выделит на метро.