Электронная библиотека » Вячеслав Рыбаков » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Вода и кораблики"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 17:41


Автор книги: Вячеслав Рыбаков


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Коль ласково смотрел на них. Дети, подумал он, умные, добрые, замечательные, почти взрослые дети. И они, конечно, услышали эту мысль, потому что все, как по команде, улыбнулись, а Цию сказал басом:

– Нам уже по девятнадцать…

– Одно другому, слава богу, не мешает, – ответил Коль вслух и, старательно вспоминая, как шел по краю топи, приблизился к Симе.

– Картоху-то, красавица, не так чистют…

– Я и сама уж поняла, – ответила Сима с сожалением и трудно выпрямилась на затекших ногах. – Только не получается.

– Иди помоги кому.

– Я посмотрю лучше, поучусь. Когда зимой к тебе приеду, буду сама.

Ну-ка, корни, корни перед глазами! С утра еще белка была!

– Ты что ж, и впрямь в морозы сюды навострилась? – со спасительной иронией, сразу показавшейся даже ему самому чрезмерной и грубой, спросил Коль.

– Неужто ты меня на морозе оставишь? Чай, в дому согреешь? – старательно подделываясь под его говор, сказала она.

Белки, белки, белки! Кукушки!

– Чем смогу, согрею, – сказал он рассеянно. – Чаек с травками… медок… Только ножик, красавица, повесь, где взяла. Он на дичь покрупнее картохи.

Потом они обедали. Коль опять усиленно предлагал свой медок, и на этот раз он пользовался значительно большим спросом. Под конец обеда все слегка захмелели, поминутно раздавался смех, говорили одновременно. Сима предложила Колю написать его портрет – оказалось, она одаренный художник – в обнимку с горностаем или еще с кем-нибудь. Коль сказал, что приведет медведя, все захлопали и задрыгали ногами. Потом Даума принялась изображать доисторическую сварливую жену, ворча: «Тебе уже хватит… Всю валюту пропил…» Стоило Цию начать что-нибудь рассказывать, она, смеясь, прикрывала ему рот ладошкой: «Чепуху ты порешь, мой единственный, это было не так, а этак…» Коль хохотал здоровым смехом. Он забыл, что ему сто лет.

Огонь в печи умирал, становилось темно. Цию и Даума уже примеривались целоваться. По печальному носу Макбета, нависшему над столом, ходили смутные отсветы багрово дышащих углей. «Ой, а давайте танцевать!» – вдруг вскочила Даума, и Макбет сейчас же встал и как-то деревянно подошел к Симе, и она послушно поднялась ему навстречу, но даже во мраке было заметно, что он обнял ее робко, а она его – спокойно. Вдруг опять почувствовав себя животно голым – будто он благородно пришел с демонстрацией на Красную площадь крикнуть: «Свобода и безопасность!», и прямо на брусчатке его пробрал необоримый понос – Коль сбежал на крыльцо. Это было сродни бегству от хищного гейзера: «Никакая высота не спасет!» – так и теперь все клеточки тела вопили: никакой угол не спасет! «Дед, а ты?..» – крикнула Даума, но дверь уже захлопнулась.

Сквозь сети ветвей сочился свет с негаснущего темно-жемчужного неба. Воздух был прохладным и свежим, и Коль жадно хлебал ночной таежный дух. Из скита неслись слегка усталые вскрики и топот. Плясали, видимо. Стало завидно и одиноко. Коль сунул голову в душную тьму и громко сказал: «Эй, шпана! Кончай бузить, отбой!» – «Да, уже…» – хлюпающим от смеха голосом отозвался кто-то – Коль даже не понял, кто. Из темноты на него задышали – Коль отшатнулся; отдуваясь, вышел Цию.

– Ф-фу, как хорошо… Дед, что ты с нами сделал?

– Не я это. Медок.

– Чудесный продукт!

– Больше не дам.

– Не бойся, не сопьемся. – Цию, смеясь, тронул Коля за плечо.

– Все равно. Подлое это веселье, не настоящее.

– Что же в нем подлого?

Становлюсь ортодоксальнее ортодоксов, подумал Коль.

– Какие же мы ортодоксы? – ответил Цию. – Просто хорошие робяты.

– Черт бы побрал эту вашу пси!..

– Дед, что ты! Это же такая прекрасная штука!

– Я знаю, мил друг, кака така она прекрасная.

Цию внимательно посмотрел на него. Помялся.

– Дед, мы… чувствуем себя виноватыми. Что слышим. Ты не сердись на нас, пожалуйста. Хорошо?

– С чего ты взял, что на вас? – улыбнулся Коль. – На себя.

– И на себя не надо. Когда ты вернулся сегодня из лесу, мы почувствовали…

– Черт бы вас побрал.

Цию кивнул и, вновь приоткрыв дверь, крикнул внутрь:

– Эй! Хватит париться, смертные! Дед зовет на прогулку!

И Сима вышла, будто стояла у порога и ждала, когда позовут.

Белки, белки! Медведи, куницы, лисицы… кобылицы… Девицы. Черт!

– Не на прогулку, а дрыхнуть пора! – угрюмо поправил Коль.

– Мы чуток проветримся и рухнем, – пообещала Сима. – А кстати, дед, ты ведь озеро обещал показать. Может, прямо сейчас? Светло ведь. Я такой ночи никогда в жизни не видела.

– Черта лысого, красавица, – проворчал Коль. – У тебя кровушка молодая по жилкам бегает, а мне, старику, на покой пора, погреть кости.

– Да, прости, – покаянно сказала она. – Я забыла. Очень тянет погулять, поговорить…

Вот змея… Змеи! Змеи!

– Здесь много змей? – спросила Сима.

Коль только сплюнул в сердцах и пошел к сараю. Отойдя шагов на десять, за пределы слышимости, обернулся. На крыльце стояли и дышали все четверо.

Сима была стройной, как кабарга.

– А ежели неймется, Серафима-красавица, то речка вона, рядышком! Охладись!

При воспоминании о вынужденном купании в реке всех передернуло.

– Н-нет уж, – пробормотала Даума.

– Мы вокруг дома слегка погуляем, – ласково глядя на нее сверху, предложил Цию. Но даже тут она должна была сделать вид, что могла бы и не согласиться.

– Пожалуй, – покрутила приплюснутым носом. Парень улыбнулся еще шире, и они, как король с королевой, сошли по голосистым ступеням, повернули и скрылись за углом скита. И сейчас же Сима, будто испугавшись того, что осталась вдвоем стоять рядом с Макбетом, звонко крикнула:

– А я так пойду окунусь!

И кабаржиными легкими скачками унеслась в темную массу деревьев, замершую во влажной тишине. Помелькало, удаляясь, светлое пятно майки, потом деревья захлопнулись.

– С ума сошла, – сказал Макбет дрожащим голосом. – Заблудится…

– Утром найдем, – ответил Коль из своего далека. – Зверь нынче сытый, добрый… не загрызет.

Мак стоял на крыльце, будто знал, что Коль хочет расстояния. Постоял, затем, переломившись в поясе и коленях, опустился на ступеньку крыльца. Печально проговорил:

– Тишина какая… Будто в мире и нет никого.

– На десять тыщ квадратов нас пятеро, – подтвердил Коль. – А так и впрямь один я тут. Да зверушки.

– Ты действительно Симе позировать будешь… с медведем?

– Нет, конечно.

Помолчали. Небо истекало призрачным светом.

– Чего ты киснешь? – спросил Коль.

– Видно? – Макбет воровато взглянул на Коля и сказал: – Люблю ее очень.

– А она знает? – глупо спросил Коль. Макбет только усмехнулся.

– Конечно.

– И – нет?

– Не-а.

– Зачем же поехали вместе? У тех – пара, а вы… мучительство одно.

Макбет помедлил.

– Разрешила… А мне так все равно лучше. Лучше рядом мучиться, чем вдали.

– Экий ты, братец, не мужественный. А еще южанин. Это Симке такие фортеля позволительны, у ней кровь холодная, северная…

Макбет опять помолчал. Даже не обиделся, чудак.

– Кровь у нее, как я понимаю, бурлит и пенится… Ладно, – он вдруг встал. – Пойду-ка залягу. Спокойной ночи, дед, – и, пригнув голову, чтобы не задеть притолоку, ушел в темноту скита. Слышно было, как он ворочается, умащиваясь на скрипучем полу. Потом затих, все совсем замерло.

Так. Их могли прислать. Для какого-то очередного надо мной эксперимента. В целях адаптации. Дальнейшей. Успешной. Дали годик погнить в лесу, чтобы спесь поотшибать, и – подбросили тщательно подобранную и вызубрившую роли опергруппу. Вот, мол, наша здоровая молодежь, наша смена, подрастающее поколение. Симпатичные, правда? Попробуй-ка не согласиться, старый козел! Но проблемы есть, без проблем не бывает, не ты один, хрен космический, с проблемами. Все с проблемами, и никто от них не умирает. Счастливая пара – да, это нормально. Но девушка явно не во вкусе козла – чтобы не запутать его рефлекторных движений. А вот несчастная пара. И девушка, гляньте-ка, полный персик! Сейчас как выйдет из-за дерев мокрой русалкой – брюки ведь лопнут. Если, конечно, мхом все не заросло… Ничего, подлечат, главное, чтобы наживку заглотил. И – у-тю-тю, к нам, в наш светлый мир! Ходи среди нас единственным уродом, мы посочувствуем!

Какая чушь лезет в голову! Замечательные ребята свалились с небес, радоваться надо!

Станешь шпиономаном, когда у тебя в башке хозяйничает, кто хочет, а ты, этого даже не чувствуя, даже не ведая, что им видно, что нет, стоишь посреди зрячих бельмастым козлом и знай себе мемекаешь только: ме-е!.. ме-е!.. десять ме-е-ет-ров! Да там, может, целый институт пахал весь год, чтобы меня наколоть!

А зачем им, собственно, меня накалывать?

А что, собственно, имеется в виду – наколоть Коля Кречмара?

Стал бы я выдирать из его грязной норы безногого спившегося калеку и селить в своей квартире, чтобы им любоваться постоянно – и не просто выдирать, а с ухищрениями, с интригами, с пятерным обменом цепочкой, с обильным подмасливанием городских властей… Да черта лысого! А они?

О господи…

Из-за угла, держась за руки и не то молча, не то воркуя, медленно ступая по росистой траве, показались Цию и Даума. Улыбнулись Колю, сказали «Спокойной ночи» и вошли в скит. Коль тоже улыбнулся и сказал «Спокойной ночи». Задребезжали старенькие пружины дивана. Даума тихонько засмеялась, потом они явно поцеловались, опять поцеловались, старательно пытаясь соблюдать тишину, и через несколько секунд раскатистым басом гаркнула какая-то особенно подлая пружина; Даума снова засмеялась, и тогда уже действительно все затихло.

Земля плыла сквозь дымчатый хрусталь.

Где ж это красавица-то застряла, подумал Коль. Русалка выискалась! Тревога стремительно вспухала, затопляя сознание. Я тут сижу, гнусь измышляю – а она действительно заблудилась, что ли? А может – течением об камень?..

Против воли он сделал несколько шагов к реке, но в этот миг из сумрака выступила Сима и, ни слова не говоря, поманила Коля рукой. Коль задохнулся. Что такое? Пересек поляну, подошел. До скита метров тридцать. До Симы – шаг. Она сказала смущенно:

– Прости, я ждала, когда Мак уйдет, боялась, услышит. Я не хочу спать в скиту. Мак… ему тяжело, когда я так рядом. Он не спит, и я не могу.

– Чавой-та? – спросил Коль.

– Он не спит, горюет…

– Чего ж это он горюет в таку погоду?

Она озадаченно взглянула на Коля.

– Он же меня любит.

– А-а, – отозвался Коль. – И спать тебе не дает, фулиган несознательный!

– Ну что ты… Зачем ты так говоришь?

И Светка тогда кричала: «Зачем?!»

Она же слышит!!!

– Мне… его жалко, но что же делать?

Коль сдержанно предложил:

– Хочешь, в скорди ложись, на сиденье. Там, правда, тесновато, а ты девка голенастая… поместишься?

– Помещусь, – Сима улыбнулась. – А ты где?

– Как зайчик, под самой дальней сосенкой, – и внезапно вырвалось: – Чтоб тебе не стало меня жалко.

– Послушай, – заговорила она очень поспешно, – я шла и наткнулась на крест. Я знаю, так раньше хоронили. Ты кого-то здесь… потерял?

Коль помолчал.

– Кабарга у меня была, дружили очень. Красивая, как ты вот. В холода ее волки порешили.

– Расскажи.

Коль стал вспоминать. Глаза Симы влажно заблестели, она вслушивалась жадно и грустно.

– Спасибо, я поняла…

– Ну вот, – сказал Коль, – распечалил я тебя, старый дурень…

– Дед, – сказала она вдруг. – Ты ведь не дед. Ты Коль Кречмар, звездный пилот, – и она несмело коснулась кончиками пальцев его плеча. Произнесла чуть удивленно: – С кем свела судьба…

Все.

– Честное слово, я не нарочно подслушивала! – с отчаянием сказала она. – Пожалуйста, поверь! Я просто ждала, когда Мак уйдет!

Все.

Он проиграл опять. Он с самого начала знал, что проиграет, вот и проиграл. Наконец-то. Скоро снова будет покой, они уедут.

Она слышала его.

– Хочешь, уедем? – ее голос дрожал.

– На чем? У вас же скорди сломался.

– Мы его сами сломали. Решили поробинзонить… Мы даже не знали, что ты здесь, Коль.

– А сказали, сломался. Меня, значит, обманывать можно?

– Да нет же! Мы еще до тебя просто сами так договорились: сломался, и все. Цию вынул интераптор, мы завязали ему глаза, он отошел и закопал вслепую, чтобы труднее было найти. Мосты сожжены, мы в дремучем лесу одни-одинешеньки… Мы не врали! Но если хочешь…

– Что ж ты словами спрашиваешь, красавица? Али я нечетко мыслю?

Она помедлила, будто прислушиваясь.

– Ты и хочешь, и не хочешь. Разве мне… нам выбирать?

– Тебе, – честно сказал он.

Она не нашлась, что ответить словами. А что она подумала – знать ему было не дано.

– Ты знаешь, как я к тебе отношусь? – спросил он.

– Да, – ответила она мгновенно.

– Как?

– Как Макбет.

Коль закашлялся смехом. Да если бы он был способен чувствовать то же, что этот мальчик!

Она слышала его.

– Я для примера сказала… Чтобы не называть словами, – и вдруг храбро разъяснила: – Я знаю, тебе нужно все… всю… прямо сразу.

Запнулась. Конечно, уже услышала, что он хочет спросить. Но ждала, когда спросит вслух – из вежливости? Из сострадания к его уродству? Из уважения? Пес их разберет…

– Из уважения… – едва слышно сказала она.

– У тебя уже было это? «Все… всю»?

– Нет.

– Хотела бы?

Она пожала голыми плечами, и он вдруг всполошился: майка, юбка коротенькая, так легко девчонка одета ночью – но она ответила сразу:

– Нет, что ты, не замерзла… Как можно хотеть этого отдельно? Полюбить хотела бы. Тогда было бы и «все-всю», и многое другое. Полюбить хотела бы… Так, чтобы с ума сойти, чтобы стлаться…

– Зачем?

– Ты разве не знаешь? – она посмотрела удивленно. – Потому что станет для чего жить. Потому что все начнет получаться. Потому что даже то, что и так получалось, станет получаться вдесятеро лучше.

– Откуда ты знаешь, раз не было?

Она опять пожала плечами.

– По другим вижу.

У него дернулись, кривясь, губы.

– Красиво говоришь. Но даже если и так – это дела молодые. В моем возрасте и положении все иначе. Надо притиснуть девушку, побарахтаться чуток… – и по делам. Чтобы излишнее возбуждение не препятствовало надлежащей колке дров.

Она вздрагивала от каждой фразы, словно он ее хлестал. Как Светка. Долго не отвечала.

– Если бы ты чувствовал, Коль, какая это боль – слышать душой не то, что слышишь ушами. Это рассогласование… кажется, душа взорвется от какого-то отчаяния. Я не могу объяснить… Пожалуйста, говори, что думаешь!

– Я не знаю, что я думаю!! – заорал Коль на весь лес и даже ладонями ударил себя по вискам. – Не знаю!!

– С той женщиной, Светкой…

– Ты и про нее знаешь?!

– Но ведь ты сам только что это вспоминал…

Он даже застонал, замотал головой от муки. И без сил опустился на мягкую хвою, засыпавшую землю. Сима сразу же села рядом с ним.

– Не садись на холодное, дурочка. Сыро.

Лучше сядь ко мне на колени, непроизвольно подумал он, но, конечно, вслух не сказал.

А она, глядя ему прямо в глаза, легко пересела к нему на колени.

Ягодицы были упругими и теплыми. И, несмотря на то, что в горле пересохло от этой невероятной, ошеломляющей близости ее «всего-всей» к его сразу напрягшемуся телу, где-то в водовороте мыслей успело мелькнуть едва ли не отцовское: да, вроде бы не замерзла… Он запрокинулся, отстраняясь; обеими руками оперся на землю позади себя. Хрипло сказал:

– Вот это зря…

– Сама не знаю… – невнятно пробормотала она, и ему показалось, что она задыхается так же, как он.

Он не знал, что делать дальше. И тут опять мелькнуло: все-таки их прислали. Но Сима закричала в ужасе:

– Нет, Коль, нет!

Вскочила. Встала над ним, прижав кулаки к щекам и опять вздрагивая всем телом.

– Зачем?..

Он тоже поднялся. Откинулся спиной на сосну. Ноги дрожали после этого мимолетного почти обладания.

Сима глубоко вздохнула, успокаиваясь понемногу. И вдруг словно заботливая мама провела рукой по его голове.

– Какая глупость…

– С ума сойдешь с вами.

– Почему ты так боишься?

– Потому что невозможно быть хуже всех. Невыносимо.

– Да что такое хуже? С той женщиной… – она вдруг осеклась и сказала через секунду: – Наверное… Так бывает.

Потому что Коль подумал: как они похожи, Светка и Сима.

– Ей я сказал, что она на кого-то там похожа. А вы действительно… не по внешности, нет… Я не вру!

– Я знаю, Коль. Я хотела сказать, – проговорила она настойчиво, – что у тебя с нею было это… как ты говоришь… притиснуть и… облегчиться. Но ты и на колени готов был встать перед нею. И защитить был готов, когда чувствовал, что ей больно, только не понимал, отчего. Неужели ты этого не помнишь? Неужели не успел заметить? Почему замечаешь только плохое?

– Наверное, потому, что хорошее как бы само собой разумеется.

– Ой, далеко не само собой!

– Ну, как бы. А плохое – стыдно, фиксируешься на нем, надо, чтобы его никто не заметил…

– Да почему? Ведь так самому тяжелее!

– Вот! – Коль даже пальцами прищелкнул. Они наконец добрались до сути, до сердцевины. – Послушай. Есть масса вещей… не только в делах любовных, просто я тебя хочу зверски, поэтому мы на них зациклились…

Она вдруг словно засветилась в предрассветной мгле.

– Ох, Коль… какое счастье, когда ты говоришь, как есть!

Он на секунду даже с мысли сбился.

– Не перебивай старших.

– Не буду, не буду. Но правда, ты запомни это…

– Есть масса вещей, которых про человека никто, кроме него самого, знать не может… не должен!

– Почему, Коль?

Он ответил не сразу. Для очевидного не находилось слов.

– Потому что, если будут знать, станут относиться хуже.

– Почему?

– Как почему? Ты что, издеваешься надо мной? Потому что такие вещи делают или думают только плохие люди!

– Но если их делают иногда все люди, значит, это неправда. Все люди не могут быть плохими. Они – люди, и все!

– Ну, нет, не так просто! Вот Всеволод. Отличный мужик! Серьезно. Можешь ему это передать при случае. А я в девятом классе с толпой, что называется, себе подобных, ходил стекла бить в русском посольстве. Думаешь, ему это приятно знать? Думаешь, простить – раз плюнуть? Да и ты… – вдруг сообразил он, и слова застряли в горле.

– Человеку ничего не надо прощать. Человека надо принимать.

– Или не принимать.

– Ну как же можно человека не принимать?

Он только крякнул, мотнув головой. Она спросила:

– А теперь пошел бы?

– Нет.

– Помешал бы другим пойти?

– Н-нет. Эти московские мудрецы тогда…

– Остался бы в стороне?

– Чего ты хочешь от меня? – заорал Коль со злобой – но больше на себя, чем на девочку. Он потерял нить разговора. То, что для него было сутью, для нее будто вообще не существовало, она не понимала, о чем речь.

– Это ты от меня хочешь! А я делаю, что ты хочешь! Помогаю тебе! Потому что ты очень хороший! – она даже ногой притопнула. – В человеке не может не быть того, что он в себе не любит! В этом можно захлебнуться, но без этого человека нет! Когда ты не любишь свое плохое – это и есть твое хорошее! Тебе со страху кажется, что все относятся к тебе так, как ты относишься к своему плохому. А на самом деле все относятся к тебе так, как ты к нему относишься!

Несколько секунд Коль честно пытался уразуметь. Потом не выдержал – захохотал. Сима растерянно провела ладонями по щекам.

– Ой, что-то я очень умное сказала…

– Да уж, красавица. Без поллитра не разберешь.

– Я хотела сказать, что…

– Все, хватит. Ну хватит. Дурь прет.

– Тебе кажется, – теперь она тщательно подбирала слова, пытаясь, видимо, найти математически точные определения, – что все не любят тебя так, как ты не любишь то, что считаешь в себе плохим. А на самом деле все любят тебя ровно настолько, насколько ты не любишь то, что считаешь в себе плохим. И у всех так, и ты ничем в этом смысле от нас не отличаешься. Только мы все унижены по сравнению с тобой, потому что не можем открыться тебе так, как хочется… и как надо. Ведь если не знать, что есть в человеке плохого, то никогда не узнаешь его отношения к этому плохому!

Сердцевина оказалась галиматьей. И Коль опять обессилел. Опять опустился на землю и сказал глухо, даже не глядя на Симу:

– Сядь ко мне на колени.

Ее ноги, которые он видел боковым зрением, не шевельнулись. Он поднял голову. Она стояла, жалобно остолбенев, как подстреленная на лету. Хотя подстреленные падают. А она не падала. Едва заметно, быть может, сама не отдавая себе отчета в этом движении, она покачала головой. Отрицательно. Он лег и повернулся на живот, к девочке затылком, щекой на щекотной хвое. Сказал:

– Тогда улетайте.


Когда она ушла наконец, он так и не смог уснуть. Вжимался в землю с полчаса, потом встал. Розовый прилив восхода медленно накатывал на вершины деревьев.

Пошел, как вчера. К горам. Дойти до гор. Уткнулся в Ржавую топь и запрыгал по ускользающим кочкам. Где-то в тумане страшно кричала выпь, горы исчезли в душной мгле, в которую Коль гнал себя за очищением. Он безнадежно балансировал, размахивая беззащитными руками, разбрызгивая волны грязи, кочки рвались из-под ног, он шел. Трясина сипела, выстреливая очереди смрадных пузырей, кочки пропали, и Коль, не останавливаясь ни на секунду, стал, волоча ноги в тине, шагать по липкому дну, широко колыхавшемуся под ним. Шаги становились все короче, требовали все больше усилий, болото победно орало, вокруг, вереща, вились тучи растревоженного гнуса. Я спятил, подумал он, но не остановился. Его затягивало все глубже, но он помнил, как сияли над горизонтом далекие хребты, и шел, брел, полз, углом сознания ожидая, когда же придет страх, но страх не приходил, не было жажды жизни в нем, все выгорело, остались лишь усталость, тоска, тьма и смрад, и наконец что-то лопнуло у него под ногой, трясина распахнулась, и он повис над новой бездной, так не похожей на прежнюю, звездную, где погибли все его друзья, а он лишился жизни.

Он не успел утонуть. Из рыжей дымки вынырнул скорди; утюжа зелень брюхом, аккуратно подполз к Колю, и колпак открылся. Коль молча вцепился в борт. Скорди стал подниматься, пальцы срывались, болото не отпускало. Но Колю перестало быть все равно. Скорди замер, потом приспустился. Коль закричал: «Вы с ума сошли?!» – но тут же понял, что ему дают возможность перехватиться поудобнее. Он перехватился, и скорди еще настойчивее поволок его из сосущей, жадной грязи.

Густая поверхность болота оставила грудь, сладострастно и омерзительно проползла по животу, цепляясь за ноги, оттянулась к коленям и, наконец, хлюпнув, раздалась. Он зацепился подбородком за борт.

– Помогите же… – просипел он. Никто не помог, и тогда он, вслух вспоминая матерщину, стал переваливать себя внутрь. Что-то садистски клокотало в нем: ну-ка, послушайте… Разберетесь? Нужен перевод? Он изругал Симу в пух и прах, потом изругал всех их в пух и прах, потом изругал отдельно Макбета и залез в скорди. Сник на полу, уткнувшись в цоколь сиденья. В промежутках между судорожными вздохами он продолжал ругаться, но уже не с прежним пылом, а потом его будто ударили, и он замолчал. Подышал еще и хрипло спросил:

– Да, вот такой я. А вы как думали? Не так? Так? Правильно.

В скорди никого не было.

Он обалдело озирался – единственное сиденье было пусто.

– Здесь что, никого нет? – тихонько спросил он.

В ответ не раздалось ни звука – только пищали мошки. Скорди парил в волнах зловонного тумана. Коль приподнялся и опустил колпак.

– Кто меня… – у него перехватило горло, и тогда он, вдруг испугавшись, шепотом спросил: – Здесь есть кто-нибудь?

Никого не было.

– Кто привел сюда скорди? – этот вопрос был задан уже очень громко. – Не сам же он, черт возьми, прилетел?

– Я сам прилетел, – сказал скорди.

Коль отпрянул и стукнулся затылком о колпак.

– Ты?

– Ага.

Коль медленно осознавал.

– Ты что же, сам по себе?

– Ну, не слишком. Ребята послали меня присмотреть, как бы чего не вышло.

– А что они сейчас?

– Не знаю. Вроде, уходить собрались.

– Не знаешь… Стоп, так ты не телепат?

– Нет, конечно, я же механический.

– Ага, – Коль с трудом взгромоздился на сиденье. – Значит, уходить. Куда?

– К своему скорди.

– Ф-фух, – облегченно вздохнул Коль, – слава богу. Тогда давай домой.

– Самое страшное, – проговорил скорди, трогаясь с места и полого поднимаясь, – что ты действительно выглядишь обрадованным.

– Это потому, что я действительно обрадован… И все об этом. Зачем тебе пульт, раз ты по первому слову летишь?

– Чтоб ты правил, когда хочешь. Но я же спецскорди, лесниковый. Ежели бы тебя где травмировало, я б сам соображал, что делать, куда везти, оказывал бы первую помощь…

– Знаешь, меня так и подмывает заглянуть под сиденье, не спрятался ли там кто.

– Ты только что оттуда вылез. Впрочем, для приятности можешь. Надо всегда делать, что хочешь. Для счастья необходимо и достаточно: а – делать, и бэ – что хочешь. Ну, и цэ – чтобы получалось.

Скорди болтал и летел не шустро – может, давал ребятам время уйти подальше. Он едва не касался деревьев.

– А если хочешь того, чего не хотят другие?

– Так не бывает.

– Может, это в ваше время так не бывает…

– Ты теперь тоже живешь в нашем времени.

Коль качнул головой.

– Я в нем только пребываю.

– Плакса чертов, – сказал скорди. Больше они не разговаривали до самого скита, но когда скорди мягко опустился на поляну между сараем и крыльцом, откинул колпак, и Коль шагнул наружу, то сзади раздалось: – Выметайся, о зловонный. Смердящий твой покров мне опротивел, и тянет пальцы в рот совать для облегчения рвоты.

Коль обернулся.

– Чей это сонет? – спросил он, едва удерживаясь от нервного смеха.

– Мой, – скорди был крайне горд.

– Ты знаешь про пальцы?

– Книжки читаю художественные. Не в пример некоторым.

– Да ты, братец, корифей, как я погляжу, – пробормотал Коль и, на ходу стаскивая истекающую грязной водой одежду, вошел в скит. Все было прибрано аккуратнейшим образом. Все было так, как до.

Сидела у меня на коленях. Каких-то четыре часа назад. Нежная, упругая, женственная, совершенно близкая. Ведь мог бы…

Он вытащил штык. Повертел, наслаждаясь блеском лезвия. Кто-ты вымыл его после картошки. Наверное, Сима. Штык был тверд и сух. Штык был уверен в собственной правоте. Он не колебался бы ни секунды. Расчекрыжить себе глотку – и все дела.

– Прикрылся бы, охальник, – ханжески протянул скорди.

– Иди-ка сюда.

Скорди осторожно подполз.

– Не вздумай пырнуть меня своим рубилищем.

– Еще чего. Я на тебя влезу.

Он взобрался на колпак и стал вырезать над дверью, прямо по бревну: «Пансионъ для холостяковъ. Любое существо женского полу, переступившее сей порогъ, будет немедленно подвергнуто расстрелянию без суда и протчих сантиментовъ». Он резал долго, прилежно. Лес звенел. Легко сыпались на крыльцо деревянные крупинки. Потом подметать надо, предвкушающе думал Коль, еще дело, полчасика уйдет… А там – обед… а там, глядишь, и на боковую…

– Слушай, звездный герой, – сказал скорди снизу. – Сколько тебе надо женщин?

– Ну, пары десятков хватит на первое время, – пробормотал Коль.

– А штаны от истощения не свалятся?

– Дур-рак ты и хам, – ответил Коль, спрыгивая с колпака на крыльцо.

Вырезал. Подмел. Еще только к полудню шло.

Обед… Лень было возиться. Уселся за пустым, чисто прибранным столом, бестолково поводил по углам глазами.

– Не выспался я нынче…

– Поплачь по этому поводу.

Коль хотел заорать на него, но не было сил. Не было ярости, этой спасительницы униженных и оскорбленных – усталость, только усталость.

– Экий ты бездушный, – тихо сказал он.

– Ты что-то путаешь, я механический!

– Черта лысого механический… У нас вот на «Востоке» были механические… симпатичные такие, с лампочками, кнопочками, слова лишнего не скажут…

– Яко кабарги, только без лапок.

– Что же мне делать теперь? Я с тобой жить не смогу, прикончу, – вяло причитал Коль, а сам все чувствовал и чувствовал ласковую, округлую, почти преданную тяжесть у себя на коленях.

– Кишка тонка, – отозвался скорди из-за окошка.

– Интераптор опять выну…

– Ну и что? Постою-постою… ты помрешь, придут ко мне и вставят.

– Ты до той поры устареешь, тебя на слом сдадут, – сказал Коль злорадно, – на переплавку.

– Не-а, меня в музей поставят, – возразил скорди. – Это, мол, самолетающий механизм, который выволок из болота Коля Кречмара, пережитка тяжелого прошлого, когда тот, воспылавши низменною страстию к девице Серафиме – а будь на ее месте какая другая, воспылал бы ровно так же – аки сатир колченогий бросался на нее неоднократно, но, достойный отпор получивши, задумал утопиться, и болото предпочел и реке, и озеру, ибо вода в них зело чиста, не для Кречмара, коий трясине зловонной да смрадной сродни. Во.

– Трепло, – сказал Коль.

Мягко округленный прозрачный нос сунулся в открытое окошко – Коль погрозил ему кулаком.

– Подумаешь, цаца, – проворчал скорди обиженно. – Уж и пошутить нельзя.

– Можно. Шутить при желании надо всем можно.

– У меня не бывает желаний, – похвастался скорди.

– А я вот, понимаешь, не достиг…

– А по-моему, как раз достиг. После такой прогулки любой с желаниями лопать бы возжелал. Или решил объявить голодовку?

Прав стервец, подумал Коль. Но не хотелось шевелиться. Как будто хотелось спать, но это лишь казалось, о сне и речи быть не могло. Слезы стояли у глаз, но наружу не выплескивались – наверное, там возник какой-то тромб. Он запирал все. Злобу. Любовь. Доброту. Ненависть. Сострадание. Восхищение. Презрение. Зазорно выпускать их наружу, недостойно. Стыдно. Не стыдно одно равнодушие. Одна ирония не зазорна.

Но равнодушны только мертвецы, и потому в душе горит такое…

А что теперь? Неужели иначе?

Человек открыт, и не может он утаить ни ненависти, ни любви своей. И всегда знает это, и все знают, и это нормально…

– Надо обедать, – сказал Коль решительно.


…Потянулись унылые дни. Насилуя себя, неспоро готовил еду. Тупо съедал. Перебрасывался парой слов со скорди – тот больше дерзил да шутковал, чем отвечал по существу. И погода сговорилась с душой – задождило, затуманило, мелкая водяная пыль сеялась на блеклые леса. В скиту было промозгло, а во дворе и того пуще. Коль и носа не совал наружу – затопивши печь, лежал на протертом диванчике да бормотал из прочитанного когда-то: «Что ж, камин затоплю, буду пить, хорошо бы собаку купить…» Совсем забросил бритье-мытье, лежал, как зверь лесной, каким и был. Скорди первое время пытался растормошить его – хоть как, хоть перебранку затеявши; Коль не отвечал, пролеживал бока.

А там и осень подлетела, все постепенно разгоралось золотом, будто солнце проглядывало из-за туч, будто скит окружили драгоценной стеной, кое-где пробив ее зелеными брешами елей. Над поляной, над умирающим лесом, поминутно ныряя в дым облаков, трепещущими медленными клиньями летели птицы, тоскливо кричали, надрывая слезными голосами пустую душу.

Спал плохо, потому что не уставал днем. А спать тянуло: если вдруг удавалось задремать, лезли в глаза сны, сладкие до одури, и просыпаться ни к чему; да просыпаешься все же… Скорди советовал плюнуть на дождь и пойти по лесу побродить… Да что проку? Осточертели красоты лесные, опостылело ручное зверье… И белки приходить перестали; не встречал, ни привечал – отвыкли.

Был один с поганым кибером-ругателем. Тот все жужжал из-за окошка, грозил пролежнями, лихорадкой, смертью от сердечной недостаточности – Коль полеживал себе, ясно чувствуя, как с каждым днем труднее вставать. Ну и пусть.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации