Текст книги "Философская оттепель и падение догматического марксизма в России. Философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова в воспоминаниях его выпускников"

Дело о «притоне» на даче Кривошеина после смерти Хрущева было дезавуировано, дачу вернули его владельцу, но Александров, увы, не дожил до этого события.

* * *

Одним из последствий разоблачения культа личности Сталина стало некоторое оживление философской жизни на факультете и, пожалуй, в еще большей мере – в Институте философии. И там, и на факультете усилились контакты с философами стран социалистического лагеря. Наиболее интересными и плодотворными, по моему убеждению, они оказались с поляками. Дисциплинированные марксисты ГДР в общем твердо держались за догмы «основоположников», не уступая, если не превосходя здесь советских коллег. Значительно отличались от них польские философы. У них не высылали немарксистских, серьезно образованных интеллектуалов старшего поколения, как это было у нас со злополучным кораблем (да и не только с ним), и молодые философы обладали значительно большими возможностями контактов с умудренными стариками. К тому же они довольно интенсивно общались и с европейскими интеллектуалами от философии и не без основания считали себя посредниками между европейской и советской философией, прозябавшей в догмах марксизма, умноженного на ленинизм.

В 1959 г. наш факультет посетила порядочная делегация философского факультета Варшавского университета. Ее возглавляла декан того факультета Янина Котарбиньска. Родившаяся в русской Польше, она великолепно владела русским языком, весьма выделяясь на фоне речи нашего Василия Сергеевича. К тому же Котарбиньска была значительным логиком и много общалась с Софьей Александровной Яновской (о ней вспомню в дальнейшем). В Польше существовала Львовско-Варшавская школа логики, далеко продвинувшая ее математическо-логическое содержание, в то время как на нашем факультете она делала только первые шаги.

В следующем 1960 г. небольшая группа с нашего факультета прибыла на философский факультет Варшавского университета. Я тоже был в ее составе. Меня, как и Богомолова, прибывшего сюда, более всего интересовали контакты с историками философии. Были встречи и коллоквиумы. Я встречался с Брониславом Бачко, специалистом по французскому Просвещению, а с Лешеком Колаковским мы провели довольно длительную беседу у него в квартире. Он тогда только что опубликовал книгу «Личность и бесконечность. Свобода и антиномии свободы в философии Спинозы». Мы говорили не только о ней, но и о политическом попрании философии в СССР, во многом и в Польше. Этого высокоталантливого человека, учившегося у нас в ВПШ, поносил как злостного ревизиониста Нарский, Иовчук и некоторые польские ортодоксы. Гомулка, генсек ЦК ПОРП, его терпел, но Герек выдворил из Польши. Осевший в Оксфорде, Колаковский в конце 1970-х гг. опубликовал огромное, в трех томах, исследование «Основные направления в марксизме», которое многие зарубежные марксологи трактовали как лучшее философское исследование этой идеологии за всю ее историю. У нас оно так и не переведено.

* * *

Страдания философии в СССР определялись жестоким догматизмом, в принципе полностью противопоставлявшим ее всем тогдашним философским учениям, трактуемым как «буржуазные». «Пролетарская» философия в России объявлялась ее «ленинским этапом». Правильнее было бы называть ленинизм новым «идеологическим этапом». Сам Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» иногда говорит о марксизме как о «научной идеологии», и множество советских философов повторяли это словосочетание. Но всё же содержание философии, ее «природу», ориентированную на огромное множество явлений и фактов духовной и телесной жизни человечества, невозможно отождествить с идеологией, содержание которой определяется главным образом, если не исключительно, социальным аспектом. Хотя в первые годы советского времени находились отдельные «смельчаки», предлагавшие выбросить философию за борт, но такие заскоки свидетельствовали лишь об их философской неграмотности.

Поскольку же и учебная, и тем более литературная жизнь российско-советской философии была пронизана ленинизмом, необходимо вспомнить некоторые идеи «вождя мирового пролетариата».

Совершенно обязательным и для учащихся, и для авторов был его «Материализм и эмпириокритицизм», опубликованный еще в 1909 г. Как известно, он был написан автором из сугубо партийных намерений и заострен против тех меньшевиков и большевиков, которые увлеклись махизмом, противопоставляя его «субъективный идеализм» диалектическому материализму Маркса и Энгельса (в принципе и Плеханова, одного из основных философских учителей Ленина), а главное – против их социально-философской доктрины. Предельно расширяя идею партийности, Ленин объявил ее стержнем всей истории философии, инициированной в античности Демокритом и Платоном. С тех пор материализм и идеализм развиваются, по Ленину, как взаимоисключающие учения. Притом первое абсолютно истинно, а второе совершенно ложно, и всякая «третья линия» между ними, каковых было множество в «буржуазной философии», по Ленину, совершенно абсурдна. Идеализм систематически объявляется «поповщиной».

Гносеологическая трактовка материализма Лениным достаточно упрощенна и даже примитивна. Она грубо сенсуалистична. Объявляя материю объективной реальностью, данной нам в ощущениях, она фактически повторяла формулу Гольбаха, одного из самых последовательных французских материалистов XVIII в., которых Ленин высоко ценил как яростных отвергателей религии. Советские философы объявляли эти мысли Ленина «теорией отражения», на предмет которой писали популярные статьи и даже книги (одним из первых написал такую Т. Павлов-Досев, первый декан философского факультета МИФЛИ). Однако сам Ильин (псевдоним Ленина), считая ощущения адекватными образами внешних вещей, по сути, повторял так называемую теорию наивного реализма и с этих позиций подверг критике, как идеалистическую, «теорию иероглифов» Плеханова, которая подчеркивала сложность чувственного восприятия вещей человеком. Ученица Плеханова Аксельрод-Ортодокс в своей рецензии на опус Ленина раскрыла его полную философскую некомпетентность. Всего рецензий на компилятивное, философски примитивное и стилистически грубое до неприличия творение большевика из дворян было шесть, самую основательную, ироничную, как и другие рецензии, под заголовком «Наука и религия» опубликовал А. Богданов. Фактически незамеченный философской общественностью и забытый опус был переиздан только в 1920 г., когда Ленина провозгласили вождем мирового пролетариата. Послесловие к нему по заданию автора написал один из его верных сподвижников В. И. Невский, назвавший свою статью «Диалектический материализм и философия мертвой реакции». Одобрение этой статьи Лениным не спасло автора от расстрела в 1937 г., как антисоветчика и контрреволюционера. Для нас же это эклектическое и достаточно запутанное произведение долго оставалось обязательной идейной пищей, не глотая которой, было сложно и даже невозможно сдавать экзамены по философии.

По-видимому, Ленин и сам осознал поверхностность своего творения. В 1914–1915 гг. в условиях мировой войны и фактической освобожденности от партийной борьбы, он, проживая в Берне и в Цюрихе и приобретя значительный досуг, решил расширить и углубить свое философское образование, читая, конспектируя и делая выписки из различных философских произведений. Немного заглянул даже в «Метафизику» Аристотеля. Наибольшее же внимание Ленин уделил «Науке логики» и «Лекциям по истории философии» Гегеля. Весь этот корпус записок, полностью опубликованный в 1933-1936 гг. и повторенный в 1947 г. огромным тиражом в 100 тыс. экз., обычно называется «Философские тетради».

Хотя они часто трактовались советскими философами как подготовительные материалы для более целостного труда, всё же они достаточно определенно выражают суть философской ментальности Ленина. Так, поражает своей сумбурностью и противоречивостью ленинский конспект «Науки логики» Гегеля. Между тем автор уверяет, что «Капитал» Маркса «нельзя вполне понять… не проштудировав “Логики” Гегеля» (см. «Философские тетради». М., 1969). Действительно, Маркс однажды признался, что в главе о стоимости своего главного произведения он иногда «кокетничал» гегелевской манерой изложения, но объявить гегелевскую «логику» ключом к смыслу всего «Капитала» – значит очень плохо понимать этот смысл. Как известно, Энгельс и Маркс пытались «перевернуть» систему Гегеля «с головы на ноги», опираясь на его же умозрительный, «диалектический метод», что принципиально невозможно, ибо эта система может стоять только «на голове». Энгельс много трудился над этой операцией, но в сущности завершил ее тем, что объявил диалектику Гегеля тотальной теорией развития, что в советской философии породило множество недоразумений и споров. Ленин тоже пытался поставить эту систему «на ноги», выкидывая при чтении «Науки логики» «боженьку», «абсолют», «чистую идею», что по сути приводит к кастрированию этой системы. Если теория отражения в «Материализме и эмпириокритицизме», разоблачая «субъективный идеализм» махистов, подчеркивает определяющую роль внешней реальности, воспроизводимой образами чувств, то теперь автор заявляет, что «сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его».

Множество замечаний Ленина по тексту «Науки логики» свидетельствуют, что она никак не может служить ключом к «Капиталу». Тут и «пустота», и «длиннота», и «неясность», и «темнота» и просто «мистика». Правда, когда Ильич что-то уясняет, появляются восторженные похвалы, вроде «верно и глубоко», «очень умно» и т. п. Возможно, в этой связи Ленин считал себя знатоком диалектики.

Давая характеристики наиболее способным членам ЦК РКП(б) в своем известном «Завещании», Ленин назвал Н. И. Бухарина «любимцем партии», но вместе с тем указал на его слабость в диалектике и даже склонность к схоластике. Сам же критик Бухарина (который в те годы сближался с Богдановым) в небольшом фрагменте «К вопросу о диалектике» в тех же «Тетрадях» вполне догматически, как начинающий студент, приводит примеры «тождества взаимоисключающих противоположностей», почерпнутых в элементарных науках, иллюстрирующих «диалектичность» знания (+ и –, дифференциал и интеграл в математике, действие и противодействие в механике и т. п.), притом противоположности отождествляются с противоречиями и т. п.

Автор этих очерков не ставит перед собой задачи подробно рассматривать «Философские тетради» Ленина, которые всё же были конспективны и не доведены до публикации. Необходимо, однако, обратить внимание на те формулировки автора, которые одних советских философов ставили в тупик, а другие пытались их по-своему развивать не в лучшую сторону, не понимая, в чем же их подлинная суть. В первом случае Ленин утверждает, будто в «Капитале» «применена к одной и той же науке логика, диалектика и теория познания материализма (не надо трех слов, это одно и то же)». Автор «Тетрадей» запомнил сверхважные философские понятия, в сущности даже только термины, но их отождествление свидетельствует о непонимании их действительного содержания в (истории) философии. Гегель, систематизировавший категории диалектики как достоинство высшего, теоретического мышления и противопоставивший их обычной, формальной логике как низменному повседневному мышлению (усилено Энгельсом), воспринят и в «Философских тетрадях», хотя выражено это здесь достаточно смутно.

История философии свидетельствует, что дорога к точности научно-философского мышления проходила от платоновско-схоластической «диалектики» к формальной логике. Между тем споры о соотношении логики формальной и так называемой логики диалектической составили одну из определяющих проблем советской философии. «Виноват» здесь был Гегель, более чем некорректно употребивший термин «логика» в названии своего главного произведения и в раскрытии содержания этого опуса. Более адекватным у самого Гегеля, который в противовес иррационализму романтиков и Шеллинга максимально расширил содержание понятия «логика», был бы родственный ему термин «методология». Энгельс закрепил эту некорректность. Ленин его «поддержал» не только в «Философских тетрадях», но и в большой программной статье «О значении воинствующего материализма» (1922, в теоретическом журнале партии «Под знаменем марксизма»), в которой, восхваляя французский материализм XVIII в. за его воинственную критику «поповщины», вместе с тем категорически рекомендовал не только систематически изучать «диалектику Гегеля», но и организовать общество ее «материалистических друзей». В этом контексте советские философы обычно призывали различать «материалистическую диалектику» и «идеалистическую диалектику», игнорируя, что она в качестве метода мышления не должна быть ни материалистической, ни идеалистической. Другое дело те результаты, к которым мог приводить этот метод, ибо онтологический статус реальности определяется не только им. К тому же Энгельс объявил диалектику универсальной парадигмой движения и развития всего сущего.

Все названные моменты подвигнули многих советских философов к попыткам доказать превосходство «диалектической логики» над логикой формальной. На философском факультете МГУ докторские диссертации на эту тему защищали В. И. Мальцев, В. И. Черкесов, сменивший П. С. Попова в заведовании кафедрой логики в 1947 г., М. Н. Алексеев, тоже заведовавший этой кафедрой после предыдущего. Однако крупнейшие специалисты кафедры В. Ф. Асмус и П. С. Попов были специалистами по традиционной, формальной логике. Они понимали, что в западноевропейской философии уже давно к тому времени была разработана точная методика, трансформировавшая формальную логику в логику математическую, приобретавшую и техническое назначение. Но в СССР она делала только первые шаги на механико-математическом факультете.

Валентин Фердинандович сокрушался, что он уже стар, чтобы достойно овладеть этой формой логического, символического мышления, и перешел на нашу кафедру, поскольку история философии представляла основной его интерес. Вместе с тем он говорил нам, что традиционная формальная логика пронизывает историю философии и совершенно необходима тем, кто по ней специализируется. Александр Сергеевич Ахманов, ученик дореволюционного высокообразованного философа Б. П. Вышеславцева, высланного из России на пресловутом корабле в 1922 г., очень ценимый В. Ф. Асмусом («Александр Сергеевич – не ум, а граненый хрусталь»), по адресу почитателей «диалектической логики» говорил: «Гоняют категории диалектики, не зная логики элементарной. Между тем формальная логика – это логика честного человека». Но адепты «диалектической логики», неспособные к овладению логикой математической, символической, настойчиво уверяли, что она вовсе не философская, а по сути позитивистская и т. п. Но они были не в силах предотвратить ее преподавание на философском факультете. Даже когда уже после увольнения М. Н. Алексеева с места заведующего кафедрой логики была всё же образована кафедра диалектической логики во главе с академиком М. Б. Митиным, она так и не смогла начать реальную работу и самоликвидировалась.

В советских философских рассуждениях закрепилась главным образом Энгельсова трактовка диалектики как универсальной теории развития, каковой она не могла быть в противоположность тому, что обнимается термином «эволюция». Ленин, однако, осуждая этот термин в «Философских тетрадях» как недостаточный и даже ложный, закрепил трактовку диалектики Энгельсом. И она «заразила» не только руководящих эпигонов-академиков, но и стала универсальной парадигмой у множества субъективно честных профессиональных философов, толкая их на путь неопределенности ее смысла и даже ассоцианизма терминов. В 1970–1980-х гг. Институт философии, задействовав множество авторов, опубликовал восьмитомник по диалектике именно в этом смысле.

Против такого сугубо онтологического понимания «материалистической диалектики» выступили философы молодого поколения, которые толковали ее главным образом, если не исключительно, универсальным методом осмысления всех феноменов ментальности. Так, по сути, трактовал ее и А. Ф. Лосев. На философском факультете инициатором аналогичного осмысления (совершенно независимо от лосевского) выступил молодой преподаватель Эвальд Васильевич Ильенков. В 1956 г. он выступил с докладом на эту тему на ученом совете факультета. Хотя фактически в его докладе содержалась критика господствующего догматизма, но она была выполнена достаточно туманно и весьма слабо в речевом аспекте. Члены совета, в большинстве своем устойчивые догматики, и даже более молодые преподаватели не восприняли его всерьез. Тем не менее среди последних возник интерес к вопросам гносеологии. К идеям Ильенкова примкнул преподаватель нашей кафедры В. Коровиков, появились и другие любители. В бдительном парткоме МГУ забеспокоились: нет ли крамолы, олицетворяемой «гносеологами»? В парткоме философского факультета было рассмотрено «дело» Коровикова, который, получив «строгача», покинул факультет.

Ильенкову тоже пришлось перейти в Институт философии, в котором после ХХ съезда КПСС стала всё более оживать духовная и идейная жизнь. Сталин, не жаловавший умозрительной гегельянщины и пригасивший к ней интерес своим «меньшевиствующим идеализмом» и совершенно ложной трактовкой ее социального содержания, в этих условиях стал подвергаться разрушающей критике и как философ (кем он, по сути, и не был), в частности и за его антигегельянство. Произведения Гегеля стали снова издаваться, теперь в библиотеке «Философское наследие». Эвальд стал одним из активных сторонников и литературных пропагандистов этой философии («Гегельенков»). Он переключился и на защиту «диалектической логики» и получил многих сторонников не только в Москве («школа Ильенкова»).

Но названная «логика» получила и другой гносеологический аспект при переключении ее трактовки с произведений Энгельса на «Капитал» Маркса. Здесь Александр Александрович Зиновьев один из первых защитил диссертацию, трактуя в принципе исконную гносеологическую проблему «От абстрактного к конкретному». В дальнейшем, перейдя в Институт философии, он стремился освоить и математическую логику, два года заведовал кафедрой логики на философском факультете по совместительству.

Огромная роль в становлении преподавания, а затем и исследований в области символической логики принадлежит Софье Александровне Яновской. Она была того же поколения, что и П. С. Попов и В. Ф. Асмус, но, в отличие от них, имела математическое образование. Работая в МГУ с 1925 г., она уже в 1936 г. читала здесь курс математической логики. Добрейшая женщина, она обладала большим мастерством лектора и высоким педагогическим талантом, всегда учитывавшим запросы и способности своих слушателей. Свой курс на философском факультете она начала читать с 1955/1956 учебного года. Ее слушателями были не только те, кто уже окончил факультет, но и некоторые его преподаватели (П. С. Попов, В. И. Черкесов, Е. К. Войшвилло и др.). Из ее школы вышли серьезные и увлеченные специалисты по математической логике, преподававшие на философском факультете, работавшие в Институте философии и в некоторых других местах. Назову здесь тех, кто внес наибольший вклад в деятельность факультетской кафедры логики.

Весьма продуктивную роль сыграл на этой кафедре Евгений Казимирович Войшвилло. Математик по образованию, окончивший Казанский университет еще до войны, после нее он учился в аспирантуре кафедры логики и психологии Академии общественных наук, где и защитил кандидатскую диссертацию. В 1949 г. он стал одним из ведущих преподавателей, а затем и профессором кафедры логики. Его докторская диссертация «Понятие как форма мышления», увенчанная премией им. М. В. Ломоносова, раскрывала философское содержание математической логики. Евгений Казимирович отличался предельной научной и человеческой честностью, в частности, «разоблачая» на партийных собраниях любое начальство, если оно недостойно вело себя как руководство.

Среди логиков, вышедших из школы С. А. Яновской, но учившихся на философском факультете, выдающимся специалистом в различных аспектах символической логики и эпистемологии был Владимир Александрович Смирнов, один из тех специалистов, которые подняли эту трудную область знания на международный уровень. Николай Иванович Стяжкин, работавший на философском факультете как совместитель, был весьма компетентным историком общей и символической логики, в частности логики средневековых западноевропейских схоластиков. Дмитрий Павлович Горский, заведуя различными секторами в Институте философии более четверти века, был профессором и кафедры логики. Среди многих работ Д. П. (и не только по математической логике) особое место занимают два учебника для средней школы, в которых впервые в отечественной педагогике привлечены идеи и методы математической науки.

В 1968 г. состоялись перевыборы декана философского факультета, на которых Василия Сергеевича Молодцова, проработавшего в этой должности пятнадцать лет, заменил Михаил Федотович Овсянников, который к тому времени уже несколько лет как организовал кафедру эстетики и руководил ей. Ее появление стало весьма положительным фактом духовной жизни факультета, усиливавшим его связь с театральной и литературной жизнью, деятели которых сами стремились к такому сотрудничеству. Правда, предмет преподавания назывался «марксистско-ленинской эстетикой», предписывающей ориентироваться и на «социалистический реализм», но умудренные специалисты научились соблюдать форму, оставляя в тени надуманное содержание.

Еще более трудным стало преподавание «марксистско-ленинской этики», предмет которой с его категорическим утверждением классовой природы этических категорий звучал как «деревянное железо». Тем более что несколько лет этика обреталась на кафедре эстетики, где по первому предмету не было сколько-нибудь удовлетворительных специалистов. Ситуация радикально изменилась, когда самостоятельную кафедру «марксистско-ленинской» этики возглавил в 1980 г. профессор Сергей Федорович Анисимов, хорошо образованный и вдумчивый ученый, участник Великой Отечественной войны. Насыщая этот благородный предмет историко-философским и жизненным содержанием, он поднял его на должный уровень преподавания и осмысления, что значительно повысило его авторитет среди студентов и аспирантов. Идейная насыщенность этого предмета значительно снизилась с приходом в 1986 г. нового заведующего Александра Ивановича Титаренко, который во многом растворял его в марксистско-ленинских идеологизмах.

С конца 60-х и в последующие годы ХХ в. оживление философской жизни на факультете во многом определялось появлением новых кафедр в условиях нарастающей эрозии марксистско-ленинской идеологии, но этот процесс достиг своего максимума лишь в 1990-е гг. В частности, появилась самостоятельная кафедра исторического материализма наряду с кафедрой диалектического материализма. Ее заведующим стал упоминавшийся выше партийный и философский политик Дмитрий Иванович Чесноков, перешедший на философский факультет. Хороший лектор, человек открытый и симпатичный, он был, можно сказать, противоположностью М. Т. Иовчуку.

Очень трудно и долго проходила в конце 1960–1970-х гг. борьба факультета за открытие кафедры социологии. Министерство высшего образования, и прежде всего заместитель министра Н. И. Мохов, доказывали, что раз на факультете теперь имеется самостоятельная кафедра исторического материализма, особая теоретическая кафедра социологии излишня. Лишь когда эти споры были перенесены на страницы печати (прежде всего в «Литературную газету»), министерство дало добро на организацию кафедры методики конкретных социальных исследований (1968). Так был сделан небольшой шаг к будущему социологическому факультету.

Заведовать этой кафедрой стала компетентная и мудрая Галина Михайловна Андреева. Она стремилась расширить деятельность кафедры до общесоциологических масштабов, однако не нашла на факультете должного понимания и поддержки. Но ее поддержали ректор университета Иван Георгиевич Петровский и декан факультета психологии Алексей Николаевич Леонтьев. Перейдя на этот факультет, Галина Михайловна образовала здесь кафедру социальной психологии, которой руководила много лет. Она была и членом Академии образования и скончалась в мае 2014 г.

Я проработал в Институте философии более двадцати лет. Учредил здесь новое издание, назвав его «Памятники философской мысли», как бы параллельное «Философскому наследию». Во главе редколлегии был поставлен академик Бонифатий Михайлович Кедров, ушедший с постов директора Института философии и Института истории естествознания. Совершенно правильно понимая свою роль, он позвонил в издательство «Наука», категорически заверив их, что реальным руководителем издания являюсь я, предоставив мне как бы карт-бланш. Я образовал небольшую дельную редакцию, и мы издали ряд ценных изданий, в частности, два тома главных сочинений Шопенгауэра, не издававшихся с дореволюционных лет, и др. Но к тому времени вовсю бушевала перестройка, я перестал совместительствовать в Институте философии, передав «Памятники философской мысли» академику Т. И. Ойзерману и профессору А. Л. Субботину (реальный заместитель), а сам полностью сосредоточился на философском факультете.

Здесь произошли значительные изменения. Умерли профессора «среднего» возраста, на плечах которых десятилетиями держалась педагогическая и научная работа: Юрий Константинович Мельвиль, заведовавший кафедрой почти четверть века, Анюр Мусеевич Каримский, Игорь Сергеевич Нарский (правда, перешедший в АОН за два года до смерти), Михаил Петрович Новиков, заведовавший кафедрой научного атеизма, тесно сотрудничавший с нашей. Все они скончались в 1993 г.

Положительным изменением в кафедральной структуре факультета следует считать ликвидацию кафедры истории марксистско-ленинской философии. Целое десятилетие после М. Т. Иовчука и Г. С. Васецкого ею руководил профессор Анатолий Данилович Косичев, который одновременно с успехом исполнял должность декана философского факультета. Из профессоров этой кафедры выделялся своей партийной принципиальностью Сурен Тигранович Калтахчян, принадлежавший к нашему поколению. Он основательно исследовал воззрения выдающегося большевика С. Т. Шаумяна, расстрелянного англичанами в 1918 г., и был убежден, что, если бы не это печальное событие, именно Шаумян, а не Сталин возглавил бы партию после смерти Ленина и Страна Советов не пережила бы столько трагических и печальных событий.

Программа КПСС, принятая на XXII съезде, поставила как первостепенную задачу строительства «нового человека» многостороннее развитие всех его способностей (что, в сущности, предвидел и Маркс в своем бессмертном «Капитале»). Закономерно, что в таком историческом контексте появилась новая синтетическая дисциплина «культурология». На философском факультете ее необходимость была совершенно настоятельна, ибо здесь преподавалась только усеченная западная история, отсутствовала всеобщая литература, фактически не было древних языков. В результате больших хлопот на уровне деканата, ректората с привлечением нескольких выдающихся специалистов удалось создать оригинальную кафедру истории и теории мировой культуры.

В XXI в. философский факультет обновился новыми кафедрами: методологии естественных и гуманитарных наук; онтологии и теории познания (эпистемологии), отчасти представлявшей трансформацию бывшего диалектического материализма (систематическая философия); кафедрой социальной философии (отчасти трансформация кафедры исторического материализма). К 250-летию МГУ имени М. В. Ломоносова философский факультет, подобно многим другим факультетам университета, опубликовал несколько классических университетских учебников. Теперь, в начале XXI в., философский факультет стал одним из ведущих гуманитарных учебных заведений России.