Текст книги "Психология терроризма и противодействие ему в современном мире"

На социетальном уровне анализа предпосылками терроризма являются те факторы, которые связаны с переходным состоянием сообщества (Moghaddam, 2004; Паин, 2002). Это низкостатусное положение группы, отсутствие надежды на ее социально-экономическое благополучие, разрушение традиционной системы ценностей, аномия. На личностном уровне они приводят к фрустрации, кризису культурной идентичности и относительной депривации.

Изолированность группы и постоянная угроза преследований усиливают сплоченность, групповое давление, конформность, влияние лидера на остальных членов группы, а также способствуют развитию феноменов «группового мышления»: групповой поляризации, размывания ответственности, недооценки последствий, сдвига к риску, туннельного видения (McCormick, 2003).

Наконец, необходимость конспирации делает непроницаемыми границы группы изнутри: тот, кто покидает группу, угрожает безопасности остальных ее членов (Inside Terrorist Organizations, 2001). Эти внутригрупповые факторы ослабляют социальное влияние, оказываемое на членов террористических групп со стороны их близких родственников и значимых других (например, друзей, старейшин и религиозных авторитетов). Этот фактор усиливается практически полной изоляцией от внешних социальных контактов, в которой находится смертник непосредственно перед совершением теракта.

Наличие «врага», социальной группы, которой можно приписать ответственность за происходящее, приводит к утверждению собственной идентичности за счет отрицания ценностей и норм чужой группы (Nail, MacDonald, Levy, 2000). Именно чужая группа, а не своя культурная общность становится отрицательно референтной для террористов. Террористы готовы нарушать нормы своей культурной группы, так как их положение вне добра и зла подкрепляется недоверием к политическим и общественным институтам, убеждением террористов в отсутствии или дискредитации легальных путей изменения политической, экономической и культурной ситуации.

Можно выделить несколько причин роста числа терактов, совершенных смертниками в 1990–2000 гг.

Во-первых, на протяжении последних 20–30 лет подобные теракты часто оказывались чрезвычайно эффективным инструментом давления на противника. Именно переход террористов к использованию смертников подтолкнул к выводу американских и французских вооруженных сил из Ливана в 1983 г., израильских войск из Ливана в 1985 г., сектора Газа и западного берега реки Иордан в 1994–1995 гг., созданию правительством Шри-Ланка независимого государства Тамил в 1990 г., а также предоставлению курдам независимости турецким правительством в конце 1990-х годов (Pape, 2003, 2005).

Во-вторых, преимуществом использования смертников является возможность нанести бо́льший урон в силу того, что исполнитель теракта не рассчитывает остаться живым и не нуждается в путях отхода. Это особенно важное «преимущество» позиции организаторов, когда мишенью является гражданское население, а целью теракта – устрашение (Pape, 2003).

В-третьих, подобные теракты оказывают значительное психологическое воздействие на общество. Публичное самоубийство призвано стать свидетельством того, что террористов невозможно запугать ответными акциями возмездия. Следовательно, гражданское население и политические противники убеждаются в том, что число терактов будет расти и единственный выход состоит в том, чтобы пойти на уступки террористам.

В-четвертых, суицидальный терроризм опирается на героический образ «мученика», поддерживаемый религиозной или секулярной идеологией (исламский «джихад» и «шахидизм», идеология народовольчества в царской России, идея героев освобождения у «Тамильских тигров»). В исламских государствах семьи погибших террористов-смертников получают материальную помощь как от террористических организаций, так и от сочувствующих лиц. Террористические группы культивируют различные обряды перехода их членов в число смертников и поддерживают героические мифы о самопожертвовании. Идеология смертничества использует культурные традиции, исторические примеры, делающие подобную гибель не только приемлемой, но и похвальной (Soibelman, 2004).

Распространено мнение о том, что смертников-мусульман привлекает сам статус святых мучеников и небесная награда погибшим за дело ислама. Однако нет объяснения тому, почему жизнь самого террориста и потенциальных жертв-мусульман утрачивает ценность. Не объясняется и то, что среди террористов-смертников становится все больше женщин. По-видимому, психологические корни суицидального терроризма лежат глубже – в поиске террористами-самоубийцами новой, более позитивной идентичности.

Одним из следствий изоляции групп террористов от внешнего культурного сообщества является отрицание «века сего», убеждение в том, что нынешний мир нелегитимен и не имеет никакой ценности, причем как общество в целом, так и живущие в этом обществе люди. Террористы убеждены, что существующий порядок обречен, что ему на смену придет совершенно другое общество, ради которого необходимы радикальные изменения и жертвы. Этот феномен аналогичен «вере в справедливость мира, т. е. в то, что без вины человек не будет наказан», обнаруженной Лернером (Lerner, 1980), но прямо ей противоположен: этот мир оценивается как несправедливый и нелегитимный (Crocker, Major, 1989; Taylor, Louis, 2004). На личностном уровне это проявляется в искажении временной перспективы: настоящее эмоционально менее значимо, чем прошлое (золотой век в истории сообщества) и значимо будущее (общественный идеал). В результате происходит обесценивание и своей собственной, и чужой жизни: цель оправдывает средства, необходимо разрушить мир во имя его спасения.

Обесценивание жизни, облегчающее совершение суицидального теракта, может быть вызвано не только радикальной идеологией, но и стремлением избавиться от негативной идентичности – от одиночества безродного человека, физически или морально потерявшего всех близких, от клейма позора, от чувства унижения за свою этническую группу.

Яркий пример стремления избавиться от негативной идентичности представляют женщины-террористки, которых обесчестили эмиссары террористических организаций, лишив возможности вернуться в общество (Bowers et al., 2004). Возможность совершить теракт преподносится им организаторами как единственная возможность спасти свою честь, перейти в статус «святой мученицы». Другая распространенная причина подобного суицида связана с потерей мужа и детей, близких родственников, утратой социальных связей, моральной поддержки. В состоянии глубокой психологической травмы и потерей регулярных контактов с окружающим миром в силу отсутствия работы и социальной поддержки личность становится уязвимой для идеологии «мученичества». Негативная идентичность потенциальных террористов-смертников может быть связана и с чувством унижения за свою этническую группу, следствием массового посттравматического синдрома.

Известно, что среди террористов-смертников значительную часть составляет молодежь, пережившая войну и выросшая в семьях беженцев (Bowers et al., 2004). Идеологи джихада с использованием террористов-смертников часто подчеркивают, что акции жертв направлены на привлечение внимания к своему униженному положению (Pape, 2005). По существу, террористы-смертники являются «психологически мертвыми», считают себя находящимися уже по ту сторону мирских понятий добра и зла (Stern, 2003).

Наконец, террористами-смертниками могут стать молодые люди из сплоченных экстремистских политических групп. В таких случаях речь идет не об избавлении от негативной идентичности, а о стремлении в подтверждении своей позитивной идентичности строителей будущего. Так, исследование 900 молодых мусульман сектора Газа, бывших подростками во время второй палестинской интифады (с 1987 по 1993 г.), показывает, что ориентация на насилие более тесно связана с гордостью за свою социальную группу и с высокой включенностью в социальную жизнь своей группы, чем с депрессией и антисоциальным поведением (Atran, 2002, 2003, 2006). В условиях высокой сплоченности и при наличии социальных норм, одобряющих совершение терактов как способов борьбы, усиливается эффект механизмов подражания (например, брату-смертнику) и конформности (следования указаниям религиозных или партийных авторитетов).

Основные усилия в этой ситуации должны быть направлены не столько на выявление потенциальных террористов-смертников, сколько на масштабные социальные программы, изменяющие отношение к терроризму в посттоталитарных и поствоенных обществах (Нестик, 2005). Низкостатусные политические группы должны получить доступ к открытому обсуждению наиболее острых социальных проблем, в том числе проблем культурных различий, последствий войны и безработицы. Вкладом психологов в долгосрочные программы противодействия терроризму может быть организация совместных культурных программ в рамках «дипломатии второго пути», расширение программ международного академического обмена, развитие ценностей культуры мира в школах и повышение кросс-культурной компетентности молодежи.

В приложении 2 приведена обобщенная характеристика психологического портрета террориста и типология ролей, которые выполняет террорист в организации.

Глава 3. Террористические организации как субъект активности: внутригрупповые процессы

[2]2
  Глава опирается на материал, представленный в совместной работе В. А. Соснина и Т. А. Нестика (2008) и подготовленный Т. А. Нестиком.


[Закрыть]

Несмотря на рост интереса к проблеме терроризма и значительное финансирование исследований по этой проблематике, процессы групповой динамики в террористических формированиях не стали предметом сколько-нибудь глубокого теоретического и эмпирического анализа. Основной причиной такого положения, разумеется, является закрытость объекта. Те немногие наблюдения, которые можно найти в научной литературе по теме терроризма, сделаны бывшими членами террористических групп (Collins, 2003; Sifaoui, 2003), сотрудниками спецслужб, работавшими под прикрытием в Афганистане (Nasiri, 2006; Inside Terrorist Organizations, 2001), а также заложниками.

Проведем социально-психологический анализ террористической группы с нескольких точек зрения: групповой динамики, лидерства, социализации и групповой идеологии.

Особенности внутригрупповой динамики в террористической организации

Ключевой характеристикой террористических групп является их замкнутость, изолированность от сообщества. Чем более эффективна террористическая группа, тем больше опасность ее уничтожения, тем выше риск утечки информации и тем больше она должна ограничивать свои контакты с окружающим миром. Закрытость группы в значительной степени определяет ее внутригрупповую динамику (Moghaddam, 2004). Отсутствие или нарушение межгрупповой коммуникации облегчает формирование этноцентризма, негативной стереотипизации и предрассудков, группового фаворитизма и межгрупповой дискриминации при интерпретации действий «своих» и «врагов».

Изолированность группы и постоянная угроза преследований усиливают сплоченность, групповое давление, влияние лидера на остальных членов группы. Групповое давление проявляется в двух направлениях: во-первых, оно подталкивает группу к совершению все более крайних, жестоких актов насилия, а во-вторых, оно делает группу все более конформной. Изоляция группы способствуют развитию феноменов «группового мышления»: групповой поляризации, размывания ответственности, недооценки последствий, сдвига к риску, туннельного видения (McCormick, 2003).

Эффект сдвига к риску был впервые обнаружен в 1962 г. Дж. Стоунером. Он предлагал участникам эксперимента сначала зафиксировать свое личное мнение по ряду вопросов, включавших рискованную альтернативу (например, должна ли футбольная команда при равном счете идти на рискованную атаку, открывая ворота в последние минуты матча; следует ли вкладывать деньги в рискованное дело, сулящее большую и быструю прибыль, и т. д.). Оказалось, что в ходе последующего совместного обсуждения 12 из 13 групп согласились на более рискованную альтернативу. Более того, после группового обсуждения индивидуальные мнения участников тоже сдвигались в направлении более рискованных вариантов решения (Stoner, 1968).

Позднее в ряде исследований было показано, что в ходе групповой дискуссии происходит усиление той позиции, которую в более мягкой, менее категоричной форме разделяли большинство участников. Чем сильнее групповая идентичность участников обсуждения, чем выше их сплоченность, тем больше вероятность поляризации и сдвига к риску (Abrams et al., 1990). Причем экстремисты, с самого начала занимающие крайнюю точку зрения по отношению к остальным участникам обсуждения, сдвигают ее еще к более крайней позиции. С точки зрения теории самокатегоризации эффект поляризации объясняется ориентацией участников дискуссии на прототипический образ своей группы: сдвиг происходит в направлении той точки зрения, которая представляется наиболее ярким маркером принадлежности к данной группе.

Другой немаловажный фактор сдвига к более радикальной позиции состоит в том, что изначально предрасположенные к определенному мнению участники выдвигают больше аргументов в его пользу, чем в пользу других альтернатив: аргументы уже «заготовлены», легко доступны, для их формулирования требуется меньше когнитивных ресурсов. Как справедливо замечает К. Санштейн, если на молитву собрались люди, большинство которых считают, что США ведут борьбу против ислама, что американские солдаты стремятся уничтожить и унизить мусульман, то они выскажут гораздо больше аргументов в подтверждение такой позиции, чем в ее опровержение (Sunstein, 2002). Кроме того, даже если у кого-либо из участников обсуждения нет еще своего отчетливого мнения по этому вопросу, он будет стремиться принять точку зрения большинства, чтобы сохранить свою принадлежность к группе.

Сдвиг к риску стимулируется и конкуренцией между самими террористическими организациями. Террористические группы часто соперничают друг с другом за деньги спонсоров, за влияние на политическую арену своего региона. Это вынуждает их идти на все более и более жестокие и рискованные операции, опережая друг друга и стремясь привлечь к себе внимание СМИ. В России примерами такого соперничества может служить конкуренция между боевыми командирами чеченских террористических бандформирований. За рубежом такое соперничество неоднократно разгоралось между Ирландской национальной освободительной армией, Ирландской республиканской армией (ИРА), а также выделившейся из нее группировкой «Настоящая ИРА»; между Народным фронтом за освобождение Палестины и Организацией освобождения Палестины, между «Светлым путем» и революционным движением «Тупак Амару» в Перу, наконец, показательный пример – непрекращающаяся конкуренция между «Хезболла» и «Хамас».

Важной характеристикой террористической группы является высокая конформность ее участников (Post, 1986). Чем релевантнее для группы объединяющий ее признак, тем более конформной она становится (Кричевский, Дубовская, 2001). В террористических группах чаще всего таким основанием является религия или идеология, значительно реже встречается однородность по этническому составу, возрасту и полу. Это означает, что предлагаемая лидерами террористических групп интерпретация священных текстов и мнений духовных авторитетов будет разделяться даже в том случае, если она внутренне противоречива и непоследовательна для новобранца или стороннего наблюдателя. Увязывая свои решения с религиозными ценностями, разделяемыми членами группы, лидер усиливает их конформное поведение и готовность подчиняться.

Необходимость конспирации делает непроницаемыми границы группы изнутри: тот, кто покидает группу, угрожает безопасности остальных ее членов (Inside Terrorist Organizations, 2001). Санкции за нарушение групповых норм, инакомыслие или неподчинение могут быть чрезвычайно жестокими. Осознание внешней угрозы заставляет членов группы искать внутренних врагов. Страх террористов быть преданными часто сознательно усиливается лидерами террористических групп с целью избавления от инакомыслящих и укрепления собственного влияния.

Так, например, в феврале 1969 г. японская полиция обнаружила в заснеженных горах поблизости от Токио 14 тел, принадлежавших членам «Красной армии». В период с декабря 1971 по февраль 1972 г. «Красная армия» жестоко расправилась, по меньшей мере, с 13 своими членами, на тот момент их число составляло треть всего личного состава. Все они были обвинены в «пораженчестве» и подвергнуты мучительной смерти, некоторые были сожжены живьем. Другая террористическая организация – «Абу Нидал», известная также как «Черный сентябрь» или «Арабский революционный совет», – на протяжении своей деятельности уничтожила значительную часть своих членов (Farrell, 1990; Seale, 1992, 2002). В Ирландской республиканской армии постоянно действует служба внутренней безопасности, защищающая организацию от агентов спецслужб (Horgan, 2005).

Обособленность террористической группы от окружающего мира обусловливает все большее и большее вовлечение в террористическую деятельность, способствует формированию чувства безысходности. Например, М. Бауман, бывший член немецкой террористической группировки «Движение 2 июня», так описывает свои переживания: «Группа становится все более замкнутой. Чем больше внешнее давление, тем больше вы держитесь друг друга, тем больше ошибок совершаете, тем больше давление внутри… Эта сумасшедшая концентрация внимания на протяжении всего дня, все это приходит к своему ужасному финалу, когда в группе уже нет чувствительности: только жесткая концентрация, подталкивание друг друга к действиям, и все это заходит все дальше и дальше, становится все хуже и хуже» (Baumann, 1979).

В ситуации межгруппового конфликта, одной из крайних форм которого является терроризм, группы с более жесткой регламентацией поведения действуют более агрессивно, чем группы, в которых отступления от правил считаются допустимыми. Регламентированность повседневной деятельности группы тем выше, чем больше формальных и неформальных правил определяют жизнь группы и чем серьезнее санкции за их незначительное нарушение. Таким образом, демонстративная жестокость лидеров по отношению к членам террористической группы, нарушившим ее внутренние правила, является одним из условий поддержания конформности и готовности группы к крайним, бесчеловечным формам борьбы с внешним врагом.

Вслед за Г. Триандисом (Триандис, 2007) можно предположить, что вероятность выбора группой крайних, силовых форм борьбы и эскалации межгруппового конфликта тем выше:

– чем более группа ориентирована на коллективизм, чем более она инструментальна;

– чем более высоким показателем дистанции власти она характеризуется;

– чем более в ней поощряется ориентация на достижения и социальная активность;

– чем более диффузно ее социальное восприятие;

– чем более жесткими являются ее внутригрупповые нормы.

Террористические группы соответствуют всем этим признакам. Закрытость террористических групп, феномены конформного поведения и групповой поляризации ослабляют социальное влияние, оказываемое на членов террористических групп со стороны их близких родственников и «значимых других» (например, друзей, старейшин и религиозных авторитетов). Группа живет своей жизнью и по своим правилам, даже если находится в непосредственной близости от гражданского населения, членов своих семей (так, например, базы «Хамас» часто используют для своего прикрытия густонаселенные кварталы мирных жителей, так как их национально-сепаратистская идеология близка и понятна большинству представителей местного этнического сообщества).

Значимой проблемой социальной психологии терроризма является сетевая структура террористических сообществ, члены которых часто знают лишь одного связного или имеют контакты друг с другом через Интернет (Gunaratna, 2002; Sageman, 2004, 2006; Krebs, 2002; Raab, Milward, 2003). Первая группа исламских фундаменталистов, объявившая джихад против США, действовала под прикрытием Центра беженцев аль-Кифа в Бруклине и носила сетевой характер (Ragavan et al., 2003). Результаты исследований других социальных сетей (сети обмена опытом и знаниями, интернет-сообщества) позволяют предположить, что даже при отсутствии личного контакта между участниками группы они сохраняют групповую идентичность (Bouas, Arrow, 1996). При изменении состава участников такой группы или при выпадении одного из ее членов сеть не теряет своей эффективности, если в ней сохраняются ключевые роли: «коннектора», «сетевого брокера» и «пограничника» (Cross, Prusak, 2002).

Интернет-технологии позволяют создавать виртуальные террористические сообщества и «базы знаний» (см. приложение 3). Например, палестинская террористическая группировка «Бригады Изеддина аль-Кассема» (военное крыло организации «Хамас») на своем сайте поместила раздел под названием «Военная академия», где можно было обнаружить рекомендации по изготовлению бомб замедленного действия, «поясов смертников», а также технологии изготовления ракет малого радиуса действия. При этом раздел предназначался «для внутреннего пользования», вход в него охранялся системой паролей.

Иллюстрацией возможностей онлайновой самоорганизации является флэш-моб – мгновенное публичное шоу, участники которого могут не знать друг друга, однако действуют на основе заранее предложенного кем-то в Интернете сценария. В контексте молодежных контркультур подобные действия носят экспрессивный характер. Однако не вызывает сомнения, что сам принцип подготовки к совместным действиям через гостевую книгу, форум или блог может быть использован и в инструментальных, прагматических целях: как дезинформация, прикрытие реального теракта и т. д. (Соснин, 2015).

Наличие внешней угрозы, а также малочисленность террористических групп, их статус меньшинства по отношению к культурным сообществам, от имени которых они действуют, усиливает когнитивную определенность и эмоциональную значимость их групповой идентичности. Теракты превращаются в инструмент «влияния меньшинства»: чтобы повлиять на мнение большинства, представители меньшинства должны единодушно, громко и многократно настаивать на своей позиции. Статус «меньшинства, говорящего от имени большинства» подталкивает террористические группы к постоянным «несимметричным ответам» на воображаемую или реальную угрозу, которые рассчитаны на широкий общественный резонанс.

Феномен лидерства в террористической организации

Лидеров террористических организаций можно назвать идеологическими и этнорелигиозными «предпринимателями», искусственно усиливающими эффекты группового мышления и поляризации в группах. Они не терпят возражений внутри своего отряда или лагеря, постоянно поддерживают сильную позитивную групповую идентичность «борцов за правое дело», «мучеников», «героев». Те, кто находится за пределами групповых границ, рассматриваются ими как источник угрозы. Демонический образ внешнего врага постоянно поддерживается, а переживания фрустрации и гнева искусственно усиливаются, так как именно в этом кроется залог влияния террористического лидера на его последователей.

Известно, что действия террористических групп часто идут вразрез с их собственными интересами: «Террористические формирования постоянно ищут оправдание своего существования. Террористическая группа должна совершать террористические действия. Поэтому акты насилия часто совершаются не по тщательному расчету, а для поддержания положительной самооценки террористической группы и подтверждения легитимности ее существования. Таким образом, террористы часто совершают действия, объективно неэффективные и даже прямо противоречащие их заявленным целям» (Terrorism Research Center, 2001, р. 21).

Постоянное осуществление террористических актов необходимо не только для поступления денег на финансирование террористических групп и на счета их лидеров. По-видимому, акты насилия, осуществляемые террористическими лидерами внутри и вне террористических лагерей, поддерживают групповую идентичность и позволяют лидеру самому быть ее «прототипом» для членов группы. Авторитарность и беспощадность к врагам могут специально подчеркиваться лидером, даже в ситуациях, когда в проявлении этих качеств нет никакой необходимости.

Следует учитывать влияние этнорелигиозных ролевых моделей и ценностей, характерных для культур, представителями которых являются члены той или иной террористической группы. Особенно важное значение культурный фактор может иметь на территории традиционно исламских государств. С точки зрения имплицитной теории лидерства, эффективность лидера в значительной степени зависит от того, в какой мере используемые им стили руководства и восприятие его личности подчиненными совпадают с культурным прототипом лидера, т. е. с имплицитной теорией лидерства, разделяемой представителями данной социальной или этнической группы (Lord, Maher, 1991; House, Wright, Aditya, 1997). Например, в маскулинной культуре (Ближний Восток, Юго-Восточная Азия, Латинская Америка) чувствительность руководителя в отношении переживаний и мнений подчиненных может быть воспринята как признак слабости, тогда как в фемининной культуре (Северная Европа) такая чувствительность может считаться отличительной чертой эффективного лидера.

В культурах с высокой дистанцией власти, к которым относятся, в частности, Ливан, Афганистан, Пакистан, Ирак, Турция, Индия, Кения, Сомали, авторитарный стиль руководства будет восприниматься как более эффективный, в культурах же с низкой дистанцией власти (Северная Ирландия) сфера эффективности этого стиля будет у́же (Триандис, 2007).

В истории терроризма представлено два типа организаций, различающихся по степени централизации и внутренней регламентированности. Прообразом одного из них является российская террористическая организация «Народная воля», другой восходит к организациям анархистов «Безначалие» и «Черное знамя» (McCormick, 2003).

Первый тип можно назвать «рациональным»: деятельность группы тщательно планируется, теракты направлены на заранее определенные цели, есть заказчик, ключевые показатели эффективности и т. д. К таким организациям относятся Ирландская республиканская армия, «Аль-Каида», «Хамас», «Тамильские тигры» и др. Будучи инструментом политической борьбы, такая террористическая организация четко, по-армейски организована боевой и пропагандистской силой. Лидер в таких организациях опирается, прежде всего, на вознаграждающее, принуждающее и легитимное влияние.

Второй тип террористической группы можно назвать «экспрессивным»: преимущественно это организации анархического толка, идеология которых предполагает спонтанные действия, рассматриваемые как архетипическая форма протеста личности против социальной несправедливости и выражающие героические ценности (Carter, 1978). Примерами таких организаций могут быть «Организация 17 ноября», «Народные силы 25 апреля» (FP-25), «Бригады возмездия за геноцид армянского народа», группа Баадер-Майнхоф и др. Эффективность действия здесь приносится в жертву зрелищности, яркому проявлению партийного, гражданского, национально-патриотического или религиозного чувства. В таких группах, как правило, нет длительно соблюдаемых традиций, нет постоянного спонсора и четких критериев оценки эффективности терактов. Ту роль, которую в других организациях выполняет дисциплина, здесь играет общее эмоциональное состояние группы, совместные переживания. Следовательно, в таких группах лидер должен опираться, прежде всего, на свое референтное влияние. Здесь умение управлять эмоциональным состоянием группы, контролируя собственные эмоции. С точки зрения теории эмоционального лидерства управление коллективными эмоциями является главной задачей лидера. Успешность ее решения зависит от степени, в которой у лидера развиты способности понимания собственных эмоций, эмоциональной саморегуляции, способность мотивировать себя и других, эмпатия и навыки общения (Goleman, 1998). Вместе с тем принуждение как форма влияния лидера на своих сторонников в таких группах может использоваться более широко, чем в группах «рациональных»: здесь оно служит инструментом формирования определенной социально-психологической атмосферы в группе (например, японская «Красная армия» неоднократно прибегала к показательным казням своих членов за пораженческие настроения).

Имеющиеся данные о жизни в террористических лагерях позволяют предположить, что умение целенаправленно использовать эмоциональное заражение является одной из ключевых характеристик лидера во всех террористических организациях как экспрессивного, так и рационалистического типа (Inside Terrorist Organizations, 2001).

Первоначально эмоциональное заражение как влияние настроения и эмоций одних людей на эмоциональное состояние других рассматривалось в основном как характеристика массовидных явлений, патологическое проявление феномена толпы (Соснин, 2015), но позднее этот механизм стал исследоваться и в межличностных отношениях. В частности, Э. Хэтфилд, Дж. Качиппо и Р. Рэпсон назвали «примитивным эмоциональным заражением» автоматическое подражание и неосознаваемую синхронизацию с другим человеком по выражению лица, голосу, жестам, позе и движениям, которые сближают эмоциональное состояние обоих (Hatfield et al., 1994). Д. Макинтош, Д. Дракмен и Р. Зайонц определяют этот феномен как «социально обусловленный аффект» (McIntosh, Druckman, Zajonc, 1994), который основывается на трех процессах: собственно заражении, взаимном обусловливании поведения и мимикрии. Наконец, некоторые исследователи считают эмоциональное заражение результатом «втягивания», т. е. синхронизации поведения: в ходе межличностного общения микродвижения коммуникантов постепенно согласуются друг с другом по ритму и фазе цикла. Согласно этой модели, совместные переживания формируются как реакция коммуникантов на слаженность, скоординированность их взаимодействия, а не как результат переноса эмоций от одного человека к другому (Kelly, 2003). Наиболее подвержены механизму эмоционального заражения индивиды, высоко оценивающие взаимозависимость между собой и окружающими и с развитой способностью к идентификации чувств других людей по их мимике. По-видимому, хорошими «передатчиками» эмоциональных состояний в террористической группе являются те, кто обладает хорошо развитыми навыками невербального общения, кто способен чувствовать или выражать сильные эмоции и кто относительно нечувствителен к тем членам группы, которые испытывают чувства, несовместимые с их собственными (Hatfield et al., 1994).