Текст книги "Польские трупы (сборник)"

Сивый, честно говоря, был не совсем уверен, что хочет сказать седой, но с самого начала понял, в каком направлении развиваются события этого наипростейшего из налетов на хату, о каких он только слыхал. И потихоньку расслабился, а заметив, что водку стали глушить двое качков-ментов («о, стихами уже заговорил, бля…»), начал перемещаться в сторону веранды.

А седой, видать, был человек образованный: высказался и теперь уже не нуждался ни в чьих комментариях. Он спокойно подошел к связанному Стефану, спокойно прицелился в него из пистолета, который продолжал держать через платок, и не моргнув глазом, с расстояния каких-нибудь шестидесяти сантиметров выстрелил парню прямо в грудную клетку. Голова Стефана беззвучно упала на грудь, на которой появилось красное пятнышко крови, а седой невозмутимо отвернулся от трупа, давая понять, что не желает даже видеть вопросительного знака, в последний момент появившегося в глазах Стефана.

А потом, резко повернувшись, выстрелил второй раз – прямо в руку стоящего неподалеку качка. Тот, удивленный и взбешенный, закричал от боли.

– Ну да, извини, об этом мы не успели договориться, но ранение настолько легкое, что я предпочел тебя заранее не волновать. Зато алиби у нас будет в высшей степени правдоподобное.

Сивый смотрел на все это с ужасом, а седой наклонился над Стефаном, вынул из кармана трупа кошелек, небрежно открыл его и вложил внутрь какую-то мятую бумажку.

– Засекреченный номер оперативного телефона. На случай, если кто-нибудь усомнится, действительно ли он работал на нас. Ты еще не понял, Сивый? Ты был свидетелем контрольной покупки – операции, проводимой под личным контролем прокурора Гольдвассера, известного своим беспощадным отношением к коррупции, кумовству и ко всяким криминальным делишкам. Ха! Хорошо сказано! А смотри-ка, у тебя ведь было предчувствие: Стефан всегда тебе казался паскудой… Знаешь, вскоре СМИ начнут кричать, что он работал на Центральное следственное управление и уже много недель был обычной подсадной уткой в банде Старика. Впрочем, в определенном смысле это будет правда: ведь, когда я его завербовал, приходилось ему платить, а на все это нам требовалась документация. Таким образом, он зарегистрирован как активный оперативный информатор, которому нужно было периодически отстегивать по несколько, даже несколько десятков, сотен. Мне жаль, но мы вынуждены будем сообщить, что попытки перевоспитывать молодых людей – теперь я это сформулирую на вашем языке, чтоб тебе было понятнее, – ломаного хуя не стоят. А знаешь, почему? Потому что ты, отпетый бандит и правая рука известного гангстера, не только вместе со Стефаном решил кинуть своего шефа, но и, когда сориентировался, что этот подающий надежды юноша хочет перекинуться на сторону сил добра и света, из мести его прикончил, а также выстрелил в сотрудника органов при исполнении, да-а… ты, конечно, влип… но куда было деваться… в этой трудной ситуации…

В этот момент вставил слово второй качок, которому не было нужды зализывать раненую руку:

– А мы уже давно сели к тебе на хвост. И стоит добавить, ты последние несколько месяцев жаловался в городе на своего шефа: мол, он – скупердяй, не заботится о своих людях, и не мешало бы ему за это вставить…

– Хмм, а может, в сообщениях СМИ еще будет информация о том, что полиция сожалеет, что не получилось уберечь юного Стефана? Но что поделаешь, подпольный мир жесток и непредсказуем… – добавил седой.

– Только что вы с этого поимеете? Деньги наверняка казенные, и вы должны их вернуть, наркотики тоже не могут просто так исчезнуть, тем более что о них знает Старик, который не спустит даже прокурору Гольдвассеру… – проявив необычайную, если учесть его состояние, догадливость, заметил Сивый.

– А у парня башка работает! – воскликнул с воодушевлением седой. – Может, я бы даже полюбил тебя, Сивый. Знаешь, я всегда повторяю, что сперва нужно научиться есть чайной ложкой. Конечно, налогоплательщик получит свои доллары, которые мы взяли взаймы на время операции. Более того, прокуратура получит розы, которые послужили совершению преступления. Только почему-то окажется, что кто-то нехороший, какой-то грязный латиноамериканец, захотел обмануть Старевича, и не все розы были напичканы кокой. Точнее, только половина. Вторая же половина… да вот она, ты и сам видишь. – Он указал рукой на корзину, куда до этого один из качков положил цветы. – Ну а Старик должен радоваться, что у него не будет особо серьезных проблем из-за того, что его человек из его оружия подстрелил невинного сотрудника органов и убил гражданина, который хотел сотрудничать с правосудием. Я понимаю, тебе больно это слышать, но не принимай близко к сердцу. А Стефана, хоть он придурок, дерьмо и предатель, похоронят по всем правилам, красиво.

Второй качок, видимо, тоже хотел блеснуть диалогами из фильмов:

– А у тебя таких похорон не будет, ибо, когда ты, исключительно по воле случая, догадался, что это контрольная полицейская закупка и ловушка, то украл деньги, застрелил Стефана и ранил полицейского. Так что я или мой коллега, ну, скорее, я, а не коллега, поскольку у него ручка болит, в общем, допустим, так: я, именно я был вынужден тебя застрелить… Сам понимаешь, обстоятельства выше нас: охрана жизни и здоровья должностного лица при исполнении служебных обязанностей…

И с этими словами качок вытащил пистолет и направил его на Сивого.

* * *

Седой молча подошел к бару, налил всем по стакану виски, а когда все выпили, произнес:

– Не смотри на это, доченька, а то еще кошмары будут сниться.

– И правда, зрелище не из приятных, – сказала Аська безразлично и послушно отвернулась.

Один из качков, тот, который имел большую слабость к диалогам из кинофильмов, тоже проявил заботу:

– Может, закуришь, если тебе не по себе? А может, стаканчик виски?

– Дяденька, ты же знаешь, что я такого не употребляю. А то потом прыщи пойдут по коже.

– Ты моя умница. – Седой погладил дочку по голове. – Приберите тут. Уфф, какая же это грязная работа, согласитесь.

– Охуительно. Но как же иначе – прополка сорняков никогда не была приятным занятием. Ну что, Аська, все еще хочешь быть полицейским? – спросил раненный в руку мент.

– Конечно. Таким, как дядя и папа. Мне нравится.

– И хотела бы работать в уголовке? Э-э-э, это не для девочек…

– Нет, зачем же в уголовке? Я бы хотела работать в полицейских профсоюзах. Сам понимаешь, дядя: права человека и гражданина и прочее в этом духе… – Она не закончила и повернулась к отцу: – Па, у меня тут есть одна идея. Я не говорила раньше, все как-то не было случая, но, сдается мне, что на пистолете пана Старевича нет отпечатков пальцев Сивого.

– Дочурка, ты что – бредишь?

– Там только отпечатки пальцев пана Старевича. Я настаивала, чтобы Сивый не касался пистолета, и, кажется, он меня послушал. А такой вот Старевич… Это было бы круче: зачем впутывать его человека, если можно все свалить на него самого? Он ворвался к нам в дом, стрелял… Это вполне объяснимо. А нам, может, удастся впредь более серьезно и обстоятельно заняться этими эквадорскими розами. Да, пап, купи мне еще плазменное DVD на Рождество, хорошо?

– Ты мое сокровище! Знаете, она – лучшая ученица в школе, правда… А не хочешь вместо этого какое-нибудь симпатичное платьице?

– Папа, ты же знаешь, что я обожаю всякие электронные штучки.

Седой потянулся к телефону. Но внезапно, будто что-то его кольнуло, положил трубку и строго посмотрел на дочку:

– А о чем это он начал говорить? Что вроде бы ты с ним в машине… Эй, девочка моя! За эти две недели… у тебя же ничего с этим парнем не было, ну… понимаешь, о чем я…

– Папуля, ну что ты, – она посмотрела на седого своими голубыми, словно нарисованными акварелью, глазами, – мне же еще только шестнадцать лет.

– Ну да, я иногда забываю, что ты еще такая юная. Прости меня, пожалуйста. Хотя окрутила ты его, ого-го… Взрослым женщинам и то редко удается так мастерски подвести своего избранника к алтарю, как ты заманила его прямо в ловушку.

– Пап, – Аська мило улыбнулась, – я даже целовалась с ним без языка.

Перевод П. Козеренко

Петр Братковский
Смэш на Майорке

– Да у тебя, сыночек, крыша съехала. Чемодан одного не слишком большого человека не может столько весить! Ты еще, черт возьми, прихвати с собой кислородный баллон, акваланг и доску для серфинга.

– Я почти ничего не беру.

– Ну конечно. В таком случае сейчас я буду это «ничего» выгружать, а ты решай, какие книжки оставить. Чтобы упростить задачу, сразу предупреждаю, что в сумме должно получиться не больше тысячи четырехсот страниц и никаких твердых переплетов.

– Ну вынь плавки и полотенце. И четыре рубашки. Или вообще все. Кроме ноутбука мне ничего не нужно. – Он собрался было надуться, но вместо этого жалобным голосом обиженного четырехлетнего ребенка заныл: – А говорила, что в отпуске мы сможем заниматься тем, что нам нравится…

– Вот именно – тем, что нам нравится, а не тем, что любит Макс. А ты уложил десять романов, но я все их уже читала. А двадцать мы не возьмем. Из чего следует, что мне нечего будет читать, а ты носу не высунешь из комнаты, просидев пол-отпуска с этим своим Уилсоном.

– Пожалуйте в газовую камеру…

– Что ты там еще бурчишь?

– Да ничего, я так, о своем, антисемитском.

– Я тебя однажды придушу.

– Не вижу смысла. Ни у кого не возникнет и тени сомнения, что это ты в конце концов не выдержала. Давай уж лучше полетим на Тенерифе или там на Майорку, и ты столкнешь меня с какой-нибудь скалы. Известно, что такой чересчур возбудимый человек куда угодно влезет, не подумав, как станет выбираться. Ты сама говорила, что вроде у меня есть бумаги с диагнозом СДВГ[3]3
  СДВГ – синдром дефицита внимания из-за гиперактивности.


[Закрыть], ну, во всяком случае, будут, если понадобится. Верно?

– Shut up[4]4
  Заткнись (англ.).


[Закрыть], мерзкий мальчишка. Иди лучше в душ, а то будешь вонять возле меня все пять часов. Боже, как я выдержу без сигарет! Да еще с этой неумолкающей шарманкой!

Ночью меня мучили кошмары. Рейс в них задерживали, в аэропорту ликвидировали последнее место для курения, меня не пустили с теннисными ракетками в самолет, зато, несмотря на трехкратную проверку, в сумочке так и не обнаружили двух перочинных ножей, и вдобавок срок действия паспорта истекал к утру. А мальчишка не закрывал рта ни на секунду. В кого он только такой, я не могла вырастить это чудовище.

Да и его ненаглядный папаша, честно говоря, тоже не мог. Хотя он научил Макса всяким глупостям: именно благодаря ему двенадцатилетний мальчишка, вместо того чтобы, как все нормальные дети, читать «Гарри Поттера» или гонять в футбол, упивается историями о серийных убийцах и выслеживающих их, потрепанных жизнью, угрюмых и вечно накачивающихся виски сыщиков. Но они хотя бы накачиваются молча. Пиксель – как за глаза называли моего мужа родственники за его особое пристрастие ко всяким электронным штучкам – никого не мог научить болтать без умолку, потому что разговоры с людьми считал занятием ненужным и лишенным смысла.

Я догадывалась, что именно из-за нежелания общаться с незнакомцами он в последнюю минуту, подумав, отказался ехать с нами активно бездельничать на Майорке. Сослался на то, что теперь-то ему уж точно нужно отправить в издательство новый роман. Правда, он говорил это раз пять за последние два года, с тех пор как решил, что больше заработает на мужских детективах а-ля Чендлер, чем на никому не нужных эссе. Но с романом дело шло не ахти как. Может, потому, что он пытался сосредоточиться, часами играя в «Змейку» на мобильнике, а когда наконец садился за компьютер, то, чтобы лучше работалось, начинал с игры «В гостях у кролика», популярной среди пятилетних детей. Я была уверена, что по возвращении с Майорки вместо чендлеровской фразы он встретит нас сообщением о новом рекорде в «Кролике», поскольку, как любит повторять Пиксель, тренировки совершенствуют мастерство.

Бог с ним, хотя помочь мне в сборах он мог бы. Однако, вместо того чтобы предложить помощь, он заявил, что слишком взволнован нашим отъездом и идет спать, дабы не устраивать панику. И теперь, нисколечко не паникуя, спал себе, судя по всему не имея в виду отвозить нас в аэропорт («Долгие проводы, слезы без повода», – любит повторять он в таких ситуациях). А я никак не могла отойти от ночных кошмаров. Ни предвкушения отпуска, ни восторга от предчувствия приключений. Какие еще приключения? Только покой. Лежать на пляже, купаться, вечером играть в теннис с сыном – и все. Никаких мыслей, никаких впечатлений. И даже мой чересчур возбудимый сынок не помешает осуществить эти грандиозные планы.

О чудо, пока он и не собирался этого делать.

– Пора вставать, Бука.

– Да, мамочка, я уже проснулся. Тебе чем-нибудь помочь? Ты так устала во время сборов. Наверное, у тебя совсем нет сил… – тарахтел он без умолку.

– Что с тобой, детка, ты не заболел?

– …и вчерашнее пиво сделало свое дело.

– А, ну все в порядке. Заткнись. Я буду пить пиво, потому что мне это нравится. А вчера я выпила только два.

– Два… две трехлитровые бутылки?

– Сыночек, давай договоримся: ты обращаешься со мной как с любимой мамочкой, а не как с требующей постоянных нравоучений дебилкой, а я постараюсь тебя не укокошить. Идет?

* * *

Срок действия паспорта не истек, но вылет действительно задержали на час. Кафешка, где еще неделю назад можно было посмалить, оказалась подозрительно пустой. Понятно – антикурительная кампания добралась и сюда. В самолет с ракетками нас не пустили. Я чудом успела сдать их в багаж. Перочинных ножей в моей сумочке не нашлось. Почти. Только маленький фирменный брелок, забытый на дне рюкзака. Но рентген его обнаружил. А алюминиевый ноутбук светился, как большая плоская лампа. Пришлось на глазах изумленной публики перерыть рюкзак. Сын, криво ухмыляясь, стоял рядом. С шестисотстраничным Робертом Уилсоном в руках. Снова из-за меня он не смог вовремя вернуться к чтению. Курить, черт, как хочется курить.

Взлет, сон, посадка.

* * *

– Местное время тринадцать часов тридцать пять минут. Приветствуем вас в аэропорту Пальма-де-Майорка. Температура воздуха тридцать пять градусов. Благодарим вас за то, что выбрали нашу авиакомпанию, и желаем приятного отдыха.

Багаж благополучно выдержал перелет. Даже ракетки не сломались. Но мысленно я была еще в Варшаве. Мне казалось, что среди отдыхающих, высыпавших на раскаленное летное поле, я непременно увижу знакомых. И далеко не тех, с которыми мне хотелось бы провести отпуск. Двух бестолковых куриц из руководства нашей фирмы. Бывшего министра социальных дел. Известного футболиста. И одного телепродюсера: придурка, специализирующегося на низкопробных реалити-шоу.

– Пойдем. Надень кепку. На чем ты остановился?

– Комиссар Фалкон как раз обнаружил на кладбище труп той проститутки.

– А мемуары отца он уже нашел?

– Нет, а что в них?

– Страшные вещи, о которых ни ты, ни Фалкон даже не догадываетесь.

* * *

Отель был небольшой – около восьмидесяти комнат. Несколько соотечественников. Веселый толстяк уже в микроавтобусе, по дороге из аэропорта, пытался угостить новых знакомых виски «Баллантайн», рассказывая о себе, что он – «душа-человек». Теперь администратор спрашивала его, говорит ли он по-немецки или по-английски. «Ja, deutsch!» – бодро ответствовал он, а когда госпожа Маргерита изложила ему на языке братьев наших западных, как пользоваться магнитным ключом, медленно и очень четко спросил по-польски: «Зачем нужна эта карточка?» Я собралась было перевести ему, но прикусила язык, увидев насмешливую ухмылку Макса, наблюдавшего эту сцену с лестницы.

В пакете, полученном от турфирмы, оказались какие-то непонятные гаджеты. Бука сказал, что это биперы «для бестолковых полячишек, чтобы их было легко найти, если они потеряются в чужой стране». Мы засунули устройства на дно чемодана; правда, такая забота о клиентах меня приятно удивила. Интересно, во сколько мне обошлось это дерьмо – в том, что подарок оплачен из моего кошелька, я не сомневалась.

Мы поднялись в номер. О том, чтобы осмотреть окрестности, и речи не шло, потому что сын как раз добрался до мемуаров отца Фалкона, тех самых, в которых содержалась разгадка таинственных убийств с предшествующим отрезанием век будущим жертвам. Вытаращив глаза, он признался, что чувствует, будто в этой тихой гостиничке тоже произойдет «нечто ужасное».

– Это из другой оперы, сынок. В таких местах убивали у Агаты Кристи, а она уже не в моде. Самое страшное преступление, которое может произойти здесь, – нам не подадут вовремя ужин, что, разумеется, приведет к нашей неминуемой гибели. Других ужасов не предвидится. У меня есть неделя, чтобы отдохнуть, и я намерена на всю катушку ее использовать. И никакие трупы и прочая ерунда мне не помешают.

* * *

В бильярдной собралась наша польская группа. Семья с ребенком (толстый душа-человек был его отцом), семья с бабушкой, две молодые пары и мы.

– Я бы хотела поздравить молодоженов. Желаю приятно провести время в ваш… – госпожа Иза, гид, заглянула в записи, – ваш медовый месяц! – закончила она.

Молодые – она блондинка, он брюнет – подняли головы и посмотрели друг на друга, немного смутившись. Я взглянула на сына.

– Они вообще знакомы? – прошептал тот с недоумением. И правда. Единственное, что их объединяло – странные плоские устройства, прикрепленные к футболкам. Точно такие, какие мы получили от турфирмы. Эти двое сидели за нашим столиком во время ужина. Они не произнесли ни слова. На все попытки завязать разговор либо поддакивали, либо качали головами. Мы сдались, поскольку сами не слишком общительны. Но за завтраком опять начали наступление.

– Поздравляем. Когда вы поженились?

– Спасибо. Неделю назад, – тихим голосом ответила счастливая новобрачная.

– И у вас была свадьба со священником, фатой, настоящая свадьба с оркестром и толпой гостей?

Оба меланхолично кивнули, уставясь в свои тарелки. Девушке удалось выковырять устрицу из раковины.

– Много было гостей?

Опять кивнули.

Мне расхотелось продолжать бесплодные попытки. Нас посадили вместе, и хотя плевать мне на их свадьбу, их гостей, но я не умею сидеть за столом молча. Мальчишка начал на удивление быстро есть. Проглатывал шоколадные хлопья и улепетывал в комнату.

* * *

Мы не одни такие. У Каи, парнишки со светлыми дредами, и его красноволосой подружки Вероники аналогичные проблемы. С той только разницей, что они пытаются вести светскую беседу на своем сленге с пожилой парой. С тем же результатом. Видимо, дело не в языке. Обременение этикетом. Похоже, страхи Пикселя были не безосновательны. Хотя, если бы он был здесь, к нам не подсадили бы никаких идиотских новобрачных.

К счастью, неподалеку, в отеле «Сан Бич», мы обнаружили корт. Администратор – вежливый испанец, слегка за пятьдесят. Среднего роста, седоватый, вежливая улыбка.

«Да. Когда ты хочешь играть? Других желающих нет. Слишком жарко. Хорошо, можно в восемь. Откуда ты приехала? – Он не смог опознать мой чудовищный славянский акцент в английском. – Хм, я говорю на шести языках, но по-польски пока нет. Ну, до вечера».

Спросил номер моей комнаты. За каким чертом ему это нужно?

Быстрый ужин и час мучений на теннисном корте. У мальчишки неплохо получается. Когда-то я бегала по пять километров без колик и потери сознания. Сейчас же с ног валюсь после десятиминутной тренировки с сыном. Когда отдавала ключ, администратор Кристиан вежливо заметил: «У тебя неплохо получается, – и добавил: – Для начинающей».

Интересно, откуда он знает? Ведь от его стойки не видно корта.

На обратном пути я свернула к бассейну. На краю сидела Вероника с какой-то подружкой. Они болтали ногами в воде. Приятельница Вероники, несмотря на тридцатиградусную жару, была в черных чулках и обтягивающей юбке из черного кружева. Мне стало интересно, покрасят ли чулки ей ноги. Девушки оживленно обсуждали свои улётные каникулы с завтраком, ужином, уборкой комнаты два раза в день. «Как там с твоим увлечением леваками?» – «Так же, как с твоей затеей создать артистическую коммуну на чердаке в Восточном Берлине», – отрезала незнакомка. Они сделали по глотку – каждая из своей бутылки. Обе бутылки были уже почти пусты. Я остановилась возле бара. Прекрасно их понимаю. Сама уже выбросила из багажника свои старые «мартенсы».

– Bona sera, signorina[5]5
  Добрый вечер, синьорина (итал.).


[Закрыть], – сказали мне в ухо. Я вздрогнула. Голос, как в детективных романах, которые читает Макс. И зачем испанец (испанец ли?) вдруг заговорил на ломаном итальянском?

– Buenas tardes, senor[6]6
  Добрый вечер, сеньор (исп.).


[Закрыть], – ответила я. Что здесь делает Кристиан? Он стоял почти вплотную ко мне и усмехался. Терпеть не могу, когда кто-то бесшумно подходит сзади. Тогда мое перекормленное психологическими триллерами воображение шепчет: «Ты – труп». Я убежала наверх, но ведь он знал номер нашей комнаты. Что он, черт возьми, здесь делает? Он должен работать, ублажать толстых немцев и долговязых британцев в своем отеле. Выдавать ключи от сейфов, вызывать такси.

* * *

Было душно. Вдали слышались раскаты грома. Ветер убаюкал Буку. И меня в конце концов тоже, уже в пятом часу. Я спала как обычно – с остатками дня под веками, с недремлющим воображением. Незадолго до восхода солнца я решила поплавать, пока не набежала шумная толпа. С балкона посмотрела вниз. Вода в бассейне была не такой голубой, как вчера. Я надела очки и попыталась закричать. Не смогла.

– Мама, проснись. Ты опять стонешь во сне.

– Сынок, она была там. Та девушка в черных чулках. Была. Распятая, как Иисус, только на лесенке. И кровь. Всюду кровь. Боже, что за кошмар. Неужели я не заслужила хотя бы спокойных снов? – стонала я.

Бука, еще сонный, потягивался у перил, ограждавших наш балкон.

– Ну, блин! – выкрикнул он.

– Черт возьми, не смей ругаться! – возмутилась я, уже окончательно проснувшись и приготовившись заняться воспитанием сына.

– Погоди, мама, пожалуйста, подойди сюда, – твердил он тихо.

* * *

Побледнев, он смотрел вниз. Я подумала, что его сейчас вырвет. А девушка из моего сна на самом деле была там. Распятая на лесенке бассейна. Привязанная веревками. Голова свешивалась над розовой гладью воды. Черные чулки в нескольких местах были разодраны, веревка почти отрезала одну ступню.

Бука повернулся ко мне.

– Это же понарошку. Да, мама? Этого не может быть… Так бывает только в наших детективах. Это все неправда? – спрашивал он со странным спокойствием.

Мы одного роста, но он еще такой кроха. Такой маленький мальчик не должен видеть подобных вещей. Ему ведь всего двенадцать. В пижамах, босиком, мы помчались вниз. Не подумав о ключе. Дверь за нами захлопнулась. В администрации никого не было. Я стала кричать, путая языки.

– Is nobody hier?! Murder![7]7
  Есть кто-нибудь (англ.) здесь (нем.)?! Убийство! (англ.)


[Закрыть] – Я дергала запертую стеклянную дверь, ведущую к бассейну.

Она в самом деле там была: в обрамлении дверной рамы напоминала героиню какой-нибудь кошмарной картины (Босха, Иисус, распятый на арфе?). Солнце сверкало на ее мокрых черных волосах.

– Hola! Quе pasa?[8]8
  Привет! В чем дело? (исп.)


[Закрыть] – по коридору, профессионально улыбаясь, шла заспанная Маргерита, администратор.

– В чем дело? Там девушка мертвая, а эта идиотка спрашивает, в чем дело! Сarabinieros![9]9
  Карабинеры! (ит.)


[Закрыть] Kriminal polizei![10]10
  Полиция! (нем.)


[Закрыть] – кричала я все тише.

Макс стоял перед стеклом, как загипнотизированный.

– Похоже на ужасную картину, чудовищную инсталляцию. Он хотел, чтобы мы именно отсюда увидели. Мы испортили его задумку, посмотрев сначала с балкона, – говорил он спокойно.

– Боже мой, сынок, все произошло на самом деле, это не твой проклятый детектив. Мы находимся в этом кошмаре, он нам не снится. Хотя я уже видела все это раньше, потому и кричала во сне, – тараторила я.

* * *

Маргерита единственная не потеряла самообладания. Дверь не открыла. Вызвала полицию. Обычные мусора, ничем не отличающиеся от своих привисленских собратьев. Женщину из патруля вырвало на кафель, и она начала всхлипывать. Ее коллега впал в ступор. Так продолжалось добрых минут пять – чтобы они нашли в себе силы вызвать подкрепление, потребовалось несколько грубых ругательств Маргериты. Неумолимо приближалось время завтрака. Вот-вот проголодавшиеся постояльцы выйдут из своих номеров, и о поисках улик можно будет забыть.

– Маргерита, разбуди официанта и бармена. Пусть охраняют два других входа в бассейн. Окна от любопытных глаз мы, к сожалению, закрыть не можем. – Бука неожиданно взял инициативу в свои руки.

Я посмотрела на него с удивлением.

– Малыш, иди в комнату, пожалуйста. Тебе не стоит здесь находиться, – простонала.

– Ему не нужна эта девушка. Не в ней дело, это подстава, мама, – деловито сказал Макс.

– Боже, как ты не понимаешь, тут произошла трагедия, это тебе не очередная глава из Уилсона. Марш в номер и запри дверь. Я скоро приду, – повторила я, подталкивая мальчишку к лестнице.

На площадке появился Каи. Вид у него был помятый.

– Эй, вы не видели Веронику? Fuck, слишком много вина, «Швепса», рома и слишком мало сна, – стонал он.

– Ее нет в комнате? Вы поссорились? В последний раз я видела ее у бассейна примерно в двадцать два часа. Она неплохо проводила время, – сообщила я.

– Даже слишком неплохо. Всегда так, стоит им с Хайди встретиться. Этот ее идеологический бред сивой кобылы, эта ее майоркская революция: проводит здесь восемь месяцев в году. Бунтует против социального неравенства, сидючи на вилле своего папочки. А мы должны вкалывать в берлинском баре, чтобы заработать на учебу и на недельную поездку сюда. И где же равенство? – Каи точно прорвало. – Куда их черти понесли? Не люблю я, когда она так исчезает.

Только теперь он посмотрел в сторону бассейна. Замер.

– О нет, Хайди, не дури. Все, ты меня уже напугала, хватит прикалываться. Вероника! Это не смешно! Немедленно иди сюда. Что происходит? Почему она там висит? Вероника!

– Заткнись. Ее здесь нет, зато есть ее подружка. И сейчас еще будет настоящая полиция, потому что этих двух лохов мы с трудом привели в чувство, – заявил Макс, и не подумавший вернуться в номер.

* * *

В отеле появился испанский инспектор с такой родной фамилией Кравец, Хорхе Кравец. Маргерита жестом указала ему на вход в бассейн.

– Теперь начнутся скучнейшие допросы, сбор улик. А ведь не имеет никакого значения, взял преступник веревку от спасательного круга или украл ее в порту. Это лишь орудие. Не в нем дело, и даже не в девушке. Важно место преступления. Я еще не совсем понимаю, что именно происходит, но точно знаю: главное тут – место. Лучше займитесь наконец поисками Вероники. Прости, Каи, но, скорее всего, ты уже не увидишь ее живой. Я бы стал искать ее тело там, где сухо и жарко. Может, на открытом пространстве. Вероятно, преступник использовал какой-то банальный шифр. Что-то связанное с природной стихией. – Мальчишка увлекался все больше.

Каи смотрел на него со страхом, не в силах понять: этот ребенок, уверенно говорящий на корявом немецком, так страшно шутит, или же он – настоящее чудовище. Когда Каи снова взглянул сквозь стекло, двое полицейских отвязывали Хайди от лестницы. Следов поблизости не было. По крайней мере, тех, что можно увидеть невооруженным глазом. Ночная буря тщательно прибралась вокруг.

* * *

Инспектор Кравец внимательно выслушал мои показания: до четырех утра возле бассейна ничего не происходило, иначе я бы услышала. Да, это я обнаружила тело. Точнее – мой сын. Нет, меня не разбудил шум. Разве что собственный сдавленный крик. Знаю, в это трудно поверить, но мне снилось, будто я нашла в бассейне труп. Да, тот самый. Случалось со мной такое прежде? Что именно – находила ли я трупы? Да, тысячу раз, но только во сне. Откуда мне знать, почему мой сын смотрит на все это с таким спокойствием? Сама не перестаю удивляться. Вы рехнулись? С какими еще преступлениями он мог иметь дело раньше? Я похожа на серийного убийцу, который путешествует с маленьким мальчиком и по дороге перерезает глотки своим жертвам? Разумеется, он много читает. Да, детективные романы, для взрослых. А что ему читать? «Bravo Girl»? «Popcorn»? Со сказками Андерсена он разделался в двухлетнем возрасте, выходит, период страшилок проскочил довольно рано, верно? Теперь начался период детективов и психологических триллеров. Да, я могла бы ему запретить. И вы тоже. Запретить ему может каждый, но это не означает, что он послушается. Я уже давно сдалась. Он сам занимается своим образованием. Иногда получается лучше, иногда хуже, но в целом неплохо для двенадцатилетнего мальчика. Он – исключительно умный ребенок. Иногда мне даже кажется, что это он меня воспитывает. Конечно, вас это не касается. Я только объясняю, почему вам не следует пренебрегать его показаниями.

* * *

– Мама, я забыл раньше спросить: что здесь делал тот тип из «Сан Бич»?

– Понятия не имею. Я слегка испугалась. Ты же знаешь, не в моих привычках завязывать знакомства на отдыхе. Странный он. В нем есть что-то такое… такое…

– Подозрительное? Это мог быть он. Психопат. Сумасшедший администратор, выбирающий жертв из списка желающих поиграть в теннис. Всем, кто играет ниже среднего, перерезает горло скальпелем, – проворчал Бука.

– В таком случае, твоей маме пора попрощаться с жизнью. Ты к этому клонишь? Надо было учить меня играть в теннис, а не разбивать в пух и прах, дрянной мальчишка. Все это не смешно. Я напишу отцу, что мы возвращаемся. Один реальный труп и еще один предполагаемый для двух суток отпуска – перебор.

– Не выйдет: следующий самолет будет только в воскресенье. Напиши ему обычную эсэмэску: солнце печет, Бука – сама воспитанность, чмоки. Зачем его волновать? У него ведь полно работы. Ты же знаешь, что он предпочел бы поехать с нами, а не торчать в пыльной Варшаве и играть в «кроликов».

– Сходи в магазин за водой. Хорошо, возьми колу и донатсы.

Я быстро включила Интернет. Мне вовсе не хотелось мешать сочинению мужских детективов, но ведь мы сами оказались в гуще криминальных событий, и я считала, что муж должен об этом знать, пусть даже наша история стилистически не сочетается с его романом. Кроме того, я боялась, что денег на обратные билеты не хватит. Поменять свои без доплаты, скорее всего, не удастся. Опять такое чувство, что здесь кто-то есть. Похоже, я начинаю сходить с ума. Повсюду мне мерещатся чьи-то взгляды. Злые глаза, следящие за каждым моим движением. Я закрылась в ванной. С ноутбуком на коленях.

* * *

Письмо от Пикселя уже пришло. Я читала его, как зашифрованное послание с другой планеты, и не только потому, что в Варшаве было пятнадцать градусов и лил дождь. Половина откровений моего мужа сводилась к уже почти, почти решенным проблемам с недостаточно эффектной первой фразой романа. Хм… Человек, читавший Камю, должен бы знать, что всерьез гнать такую пургу – пошло. Вторая половина письма состояла из злопыхательств на тему «потребительского рая для среднего класса», в который попали мы с Максом. И еще какой-то ироничный вздор о новом телешоу, снимающемся на одном из этих теплых островов. Якобы сюда привозят пары «мужчина – женщина» и велят им делать странные вещи, и всё это снимают. На рекламу этого идиотического шоу тратят огромные деньги, потому что от его успеха зависит судьба какого-то канала.