Текст книги "Случайная жертва"

27

Мы сидели в гостиной, похожей на любую другую гостиную. Честно говоря, у меня возникло впечатление, что хозяева приложили немало усилий, чтобы их гостиная выглядела именно так. Мебель из «Икеи». Обеденный стол из светлого дерева. На стене – фотография Картье-Брессона в рамке и под стеклом. Белый диван и два кресла, в одном из которых устроился я. На широком подоконнике выстроились в ряд декоративные свечи. Телевизор на белой тумбе. Несколько книг, прикрывающих провода. Единственный предмет обстановки, способный вызвать интерес, – бронзовая статуэтка, изображающая обнимающуюся парочку, – выглядел немного помятым.

Я раздумывал, не встать ли мне и не развести ли их по разным углам, но Эла не потрудилась представить меня сестре.

Они сидели на диване лицом к лицу. У них были совершенно одинаковые профили. Глядя на них, я невольно вспомнил трафареты, которые художники на Монмартре вырезают для туристов из черной бумаги. Коленками они касались друг друга и говорили вполголоса, полностью исключив меня из своего диалога. Вначале все было совсем не так. Вначале были слезы, особенно после того, как Эла сказала: «Я твоя сестра». Потом они пошли в спальню – я поплелся за ними, – встали перед большим зеркалом и принялись себя разглядывать. Вдруг Рики сказала:

– Ты ведь была здесь? Правда же, была? Два дня назад. Я шла по улице, и вдруг меня как будто что-то кольнуло. Это была ты?

Эла призналась, что сидела в машине в пяти метрах от нее. Меня так и подмывало спросить Рики: «Что значит – кольнуло?» Но я принял мудрое решение не вмешиваться.

Примерно через полчаса Эла осторожно взяла Рики за руку и задрала ей рукав. Открылись те самые черно-синие отметины, которые я видел два дня назад. Рики от нее отшатнулась.

– Я упала, – повторила она вечную мантру всех женщин, которых бьют мужья.

Я достал фотографии и веером разложил их на столе:

– Давай поговорим об этом, Рики.

Она наклонила голову и долго их рассматривала. Потом повернулась ко мне. Я никак не мог понять, что за слезы стоят у нее в глазах: те же, что раньше, или это новый комплект.

– Мы разговаривали со следователем Авиви, – добавил я. – Она уверена, что в конце концов он тебя убьет.

– Он меня не убьет.

– Просто будет лупить тебя еще тридцать лет.

– Ты тот парень из супермаркета, – вдруг вспомнила она.

– Да.

– На самом деле ты не из супермаркета.

– Откуда столько пренебрежения? Однажды люди поймут, сколь многим они обязаны скромным труженикам супермаркетов.

– Я должна засмеяться?

– Эла наняла меня, чтобы я нашел тебя.

– Как это связано с Йоэлем?

– Почему ты не ушла от него?

– Это тебя не касается.

Ну вот, свершилось. Я умудрился разозлить всех членов этой семьи.

– Сколько лет это продолжается? – спросила Эла.

– Он не специально. Он просто не владеет собой.

– Так не бывает, – заявила Эла.

– Ты его не знаешь. Он рыдал, когда увидел, что со мной сделал. Стоял на коленях посреди гостиной и плакал.

Еще одна подобная глупость, и я сам ей врежу, подумал я.

– Они всегда плачут, – сказал я. – Я знаю кучу таких историй. Они плачут, дарят цветы, ведут тебя в ресторан, они влюблены и очаровательны, как в первый день вашего романа. А через неделю что-то случается, и он опять делает из тебя отбивную.

– Есть люди, которые смогли исправиться, – тихо проговорила она.

– Почему ты ему не позвонила? – спросил я.

– Когда?

Я понимал, что у меня есть всего одна попытка, и поэтому взвешивал каждое слово:

– Девяносто девять женщин из ста, только что узнавших, что у них есть сестра-близнец, первым делом воскликнули бы: «Я должна позвонить мужу!» Они бросились бы к телефону и заверещали: «Йоэль, ты не поверишь, у меня есть сестра! Приходи скорей, сам увидишь! Мы с ней похожи, как две капли воды!» Ты этого не сделала, потому что понятия не имеешь, как он отреагирует. Может, будет мил и любезен, а может, схватит швабру и так тебя отделает, что мало не покажется. И ты даже не поймешь, за что.

Она снова заплакала, но совсем другим плачем:

– Он меня убьет! – Похоже, она уже забыла, что три минуты назад утверждала обратное.

– А если я сейчас дам тебе возможность встать и уйти?

– Куда?

– Неважно. Ты встаешь, собираешь вещи и покидаешь эту квартиру. И больше никогда его не увидишь.

– Будешь пока жить у меня, – сказала Эла. – А потом мы что-нибудь придумаем.

– Он меня найдет.

– Он даже искать тебя не будет.

– Откуда ты знаешь?

– Я об этом позабочусь.

Преимущество слабых людей заключается в том, что, решившись на что-то, они действуют без промедления. Я смотрел на них, стоящих посреди спальни над раскрытыми чемоданами, и начал наконец замечать различия. Эла сильнее и организованнее, слегка помыкает сестрой и даже заставляет ее улыбнуться, заведя спор о том, стоит ли брать босоножки на платформе или они навсегда вышли из моды. На мгновение они забыли о моем присутствии, и Эла начала стягивать футболку, чтобы проверить, действительно ли у них один размер. Я успел увидеть одну светлую грудь, но тут они очнулись и хором закричали: «Выйди сейчас же!» Двадцать минут спустя они уже садились в такси, которое я вызвал из Тель-Авива, чтобы никто из местных водителей не вспомнил, что подвозил двух красивых одинаковых девушек.

– Где он сейчас? – тихо спросил я у Рики.

Ее глаза наполнились страхом, но она ответила:

– Рядом с его конторой есть маленький ресторан, он всегда сидит там по вечерам.

Она дала мне адрес, и они уехали.

Я простоял там еще с минуту. Фотографии в моей руке стали влажными от пота. Потом вернулся к «Вольво» и покатил в сторону старой промзоны. Я миновал «Сталь Пеккера», «Сименс» и огромный комплекс фармацевтического концерна «Тева», который выглядел так, будто его каждое утро протирали долларовыми бумажками. За «Тевой» потянулись автомастерские и склады под асбестовыми крышами, один взгляд на которые способен вызвать у человека рак. Замелькали вывески: «Химикалии. Аврахами и сын», «Водопроводные краны Йоси. Обслуживаем клиентов с 1971 г.» Сам Йоси, без майки, сидел на скамеечке, видимо, с того самого 1971 года, и ел из одноразовой тарелки яичницу. Порыскав немного, я обнаружил две площадки, на которых почти впритирку стояли подержанные машины. Над одной из них красовалась вывеска «Меир и Шехтер». Я затормозил. Здесь было несколько старых «Фиатов», один «Пежо-404» в неплохом состоянии и обычный набор «Мазд» и «Субару» с ценниками на лобовых стеклах. Они производили довольно жалкое впечатление, что усилило мои подозрения. Йоэль Меир явно занимался кое-какими делишками на стороне.

Рестораном за площадкой оказалась забегаловка, в которой подавали шакшуку и четыре-пять видов сэндвичей. Перед забегаловкой выстроились в ряд несколько высоких табуретов, явно унаследованных от какого-то разорившегося бара. Сзади, на грязном забетонированном полу, под маркизой из серой ткани, стояли пять белых пластиковых столов и стульев, сошедших с того же конвейера. За тремя столами сидели посетители и не спеша закусывали. Я встал между ними и громко сказал:

– Йоэль Меир?

– Да? – раздался голос с ближайшего стола.

Я повернулся.

Следователю Авиви стоило бы объяснить мне, что она имела в виду, когда назвала Йоэля Меира «здоровым, как лось». Он весил не меньше 120 килограммов, и, даже когда он сидел, было ясно, что он сантиметров на десять выше меня, не говоря уже о том, что лет на десять моложе. В последнее время все вокруг меня моложе лет на десять. Черноволосый, коротко стриженный, с широким лицом, которое в определенных обстоятельствах вполне могло показаться симпатичным, он чем-то напоминал итальянца. Одет в черные полотняные штаны и серую футболку, туго обтягивающую внушительное пузо. Если бы он сбросил килограммов десять, превратился бы в просто здоровяка, с которым не стоит связываться. С другой стороны, если он наберет еще килограммов пять, его можно будет использовать в качестве строительной бабы для забивания свай. У него был мощный затылок, весь в наползающих одна на другую складках, и толстые, как мостовые опоры, руки, поросшие густыми волосами. Вместе с ним за столом сидели еще трое мужчин, на вид не такие амбалы, как он, но на символ солидарности с голодающей Африкой явно не тянувшие. Я подошел к ним и выложил на стол пачку фотографий. Сверху – та, с подбитым глазом. На минуту воцарилось молчание.

– Это же Рики! – наконец воскликнул один из мужчин. Остальные наклонили головы и, словно загипнотизированные, уставились на снимок.

Все так же стоя над ними, я разложил по поверхности стола другие фотографии – как будто сдавал карты. В мертвенном неоновом свете, падавшем из окон забегаловки, снимки производили еще более пугающее впечатление. Синяки, кровоподтеки, ссадины… И явное желание жертвы спрятать от фотографа самые заметные повреждения.

– Он ее бьет, – сообщил я всей компании. – Она весит пятьдесят шесть килограммов. Не верите, спросите у своих жен. А он ее бьет. Вспомните, бывало такое, что вы собирались семьями, а он приходил один? И говорил, что она не смогла выбраться. Она в это время лежала в больнице.

Они перевели взгляды с меня на него. Он медленно поднялся из-за стола.

– Йоэль… – низким голосом начал было один из его дружков, но тут же замолчал.

– Ты еще не знаешь, с кем связался, – сказал мне Йоэль.

– Довик Кляйнман просил передать, что с сегодняшнего утра он больше тебя не крышует, – сообщил я. – Так что связался я только с тобой.

Я видел его в первый раз в жизни, но отлично его знал. Такие есть в каждом районе. Противный ребенок, который вырос и стал очень плохим человеком. Гопник самого гнусного пошиба, от которого все шарахаются. На это я, в общем-то, и надеялся. На то, что на протяжении последних тридцати лет каждый, кто с ним сталкивался, бежал от него без оглядки. Вряд ли он так же натренирован, как я.

Но он был натренирован хорошо.

Первый его удар меня не достал потому, что нас разделял стол, но это не ввело меня в заблуждение. Он принял классическую стойку мастера боевых единоборств: вес вынесен вперед, ноги на ширине плеч. Одной рукой он отбросил стол, и фотографии разлетелись по полу.

– Я тебя сейчас убью, – сказал он. – Сейчас я тебя убью, труп спрячу, а потом вернусь домой и разорву эту мразь на куски.

Я быстро сделал обманный выпад вправо и хуком слева саданул ему в почку. Возможно, мне только показалось, что я двигался быстро, потому что он, хоть и принял удар, сумел выдать мне прямой в голову. Я по всем правилам успел подставить твердую часть черепа, а потому единственное, что я почувствовал, это как мне прямо в мозг въехал товарный поезд. Краем глаза я заметил, что один из его приятелей поднимает с пола фотографии. Тем временем Йоэль Меир сократил между нами дистанцию. Руки он чуть развел в стороны, выискивая, куда нанести очередной удар.

Оптимальная техника боя с такими противниками, как он, заключается в том, чтобы виться вокруг него, находить бреши, снова и снова жалить его, не давать передохнуть и ждать, когда он утомится. В теории это работает отлично. Проблема была в том, что мне уже стукнуло сорок восемь и у меня имелись два сломанных и плохо сросшихся ребра и целый набор вредных привычек.

Он достаточно приблизился ко мне, и я ударил. Этот удар называется мае-гери. Ты подтягиваешь колено к груди и, помогая себе всем весом, выбрасываешь ногу вперед. Я попал ему в солнечное сплетение, и он на мгновение замер. Воспользовавшись этим, я сменил ногу и носком заехал ему прямо под коленку. Это нехороший удар. На соревнованиях по карате меня дисквалифицировали бы. Он издал хриплый звук и выбросил вперед кулак, который просвистел в воздухе, зато другой рукой ударил меня в низ живота. Я пошатнулся и начал падать, а он еще добавил ногой. Единственное, что мне удалось, это повернуться так, чтобы упасть не на ребра. Я лежал на земле, отлично понимая, что мы не на соревнованиях. Снизу я видел, как на меня, полностью перекрывая обзор, надвигается его туша. Я не стал уворачиваться, а вместо этого подкатился к нему, схватил за ноги и изо всех сил дернул. Он упал. Теперь мы оба валялись на земле. Он предпринял попытку подмять меня под себя, но я успел откатиться в сторону. В партере у меня ноль шансов. Мы оба очень медленно встали. Я засчитал себе несколько очков на воображаемом табло. Не думаю, что с тех пор как ему исполнилось восемь лет, кому-нибудь удавалось его повалить.

– Я тебя убью, – прохрипел он.

– Ты это уже говорил, а я пока жив.

Для человека, у которого все тело горит, как костер на празднике Лаг ба-Омер, это была довольно длинная фраза. У тебя в распоряжении одна минута, сказал я себе. Если не уложишь его за минуту, тебе конец. Он сделал еще шаг в мою сторону, и я снова ударил его под коленку. Он издал низкое рычание и приемом из карате попытался добраться до моей шеи, но, не имея прочной опоры на ногу, промахнулся. В такие минуты мозг работает очень странно. Вот и я вдруг вспомнил Софи. Я должен был ее охранять и не уберег. Йоэль отступил на шаг назад и, уверенный, что я не двинусь с места, уставился на свое поврежденное колено. Я обманул его ожидания и быстро к нему подскочил. Первый удар пришелся ему в челюсть, и он дернул головой. Второй рукой я вмазал ему в кадык. Ты можешь всю жизнь ходить в качалку, но кадык – это один из тех органов, которые нельзя натренировать. Если в него прилетает, тут же возникает ощущение, что из тебя насосом откачали весь воздух. Теперь мы стояли почти вплотную друг к другу, и я слышал его запах – дурманящий запах пота, боли и бешенства, знакомый мне по долгим часам на ринге, когда я еще верил, что однажды стану чемпионом мира в полутяжелом весе.

Он осел, задыхаясь, но я не собирался оставлять его в покое. Мне было мало одержать над ним победу, я хотел причинить ему максимальный ущерб. Он согнулся, и я еще раз зарядил ему по ноге, сзади, вложив в удар всю мощь массы своего тела – девяносто три с половиной килограмма при последнем взвешивании – и обрушив его на мягкие ткани с тыльной стороны колена. Раздался отвратительный хруст, который сказал мне, что Меир будет хромать до конца своих дней. Голос разума твердил мне, что этого достаточно. Но я не прислушался к голосу разума. Йоэль откатился в сторону, скрюченный, посиневший от недостатка кислорода, двумя руками обхватив поврежденное колено. А мне все было мало. Наверняка у чувства, владевшего мной, в психологии есть сложное название, но для меня это была чистая пьянящая ярость. Я подождал, пока он согнется под нужным углом, и двумя ногами прыгнул ему на другое колено. Я попал именно туда, куда рассчитывал, но, по-видимому, перестарался, потому что к треску, сопровождающему перелом, добавилась картинка: белая кость, проткнувшая черную ткань брюк и колом торчащая посреди кровавого пятна. Он заорал. Долгим и полным муки воплем. Воплем человека, который точно знает, что отныне перейти через дорогу он сможет только с помощью ходунков.

Лишь после этого я от него отошел. Он еще целую бесконечную минуту кричал, прежде чем крик сумел сложиться в слова.

– Хватайте его! – крикнул он своим приятелям, стоявшим у меня за спиной. – Чего ждете?

Я повернулся к ним. Сумку с «глоком» я отбросил в сторону в первую же минуту схватки, и теперь она валялась у дверей забегаловки. Рядом замер перепуганный официант, судя по всему забывший, что сжимает в руках огромную деревянную вилку для шакшуки.

Самый высокий из приятелей Йоэля все еще держал в руках подобранные с земли фотографии.

– Я знаю ее с семи лет, – сказал он. – С тех пор, как приехал в Израиль. Она чудная девочка.

Возразить мне было нечего, и я промолчал. Он подошел к Йоэлю, посмотрел на него сверху вниз и плюнул. Плевок попал на землю, но так близко к голове Йоэля, что я не поручился бы, что он промазал намеренно.

Подняв глаза, он уставился на что-то у меня за спиной. Я обернулся и увидел Сергея Первого и Сергея Второго. Они вели себя как посторонние наблюдатели, правда, у одного из наблюдателей, а именно Сергея Первого, с плеча свисал автомат фирмы «Хеклер и Кох». Сергей Второй дружески мне кивнул:

– Есть проблемы?

Я взял свою сумку, достал «глок», вернулся к Йоэлю, стал рядом с ним на колени и ткнул стволом пистолета ему между глаз.

– Твоя «крыша» не просто исчезла, – сказал я громко, чтобы все слышали. – Она перешла к ней. Если попробуешь ее искать, я вернусь, и дракой ты не отделаешься. Ты меня понял?

Он меня понял.

28

– Как вы меня нашли?

Вокруг стояла непроглядная темень. С неба лили потоки черного дождя, стекая к обочинам шоссе и щедро орошая кучи щебня, лежащие по краям. Ожесточение во мне понемногу утихало, превращаясь в легкую дрожь: так обычный звук переходит в инфразвук, который, как говорят, могут слышать только некоторые животные. Я посмотрел на маленькие часы под радиоприемником. «11:35», сообщили мне светящиеся цифры. Мы с Сергеем Первым ехали в моей машине, он за рулем. За нами следовал Сергей Второй на серебристом «Тусоне». Обычно я предпочитаю вести машину сам, но сейчас у меня одновременно болело слишком много частей тела.

– Мы нашли не тебя, – сказал он. – Мы нашли его. Кляйнман сказал, ты пойдешь к нему. Вот мы и приехали.

Его руки держали руль уверенно, и я впервые обратил внимание, что на пальце у него обручальное кольцо. Как много людей, с которыми ты встречаешься, ничего о них не зная. Которых видишь только с одной стороны. Они работают с тобой, или наполняют тебе бак бензином, или учат тебя, или обращаются к тебе за профессиональной услугой, или улыбаются тебе по утрам, когда ты заказываешь в кафе круассан и газету, но ты ничего о них не знаешь. Об их жизни, об их ссорах, об их сексуальных пристрастиях. Или о том, как каждый вечер, приходя домой, они до потери сознания избивают своих жен.

Я закрыл глаза. У меня под веками плясал, меняя краски, цветной калейдоскоп.

– Из-за чего ссора? – спросил Сергей, но я предпочел оставаться в отключенном состоянии, а он не настаивал. В следующий раз мы заговорили на въезде в Тель-Авив. Он спросил, куда ехать. Я дал ему адрес Элы, и через пятнадцать минут мы затормозили возле ее дома.

– Это примерно на полчаса, – сказал я. – Ждите меня в доме Кляйнмана.

Я поднялся на ее этаж и постучал в дверь. Внутри раздались звуки торопливых шагов, и женский голос спросил: «Кто там?» Через секунду дверь открылась. Они стояли на пороге. При виде меня обе сделали одно и то же: одну руку подняли ко рту, а второй коснулись моего плеча. Мы простояли так несколько секунд. Если бы не боязнь сломать еще одно ребро, я бы рассмеялся.

– Что случилось? – спросила Эла, а может, Рики.

Ни та, ни другая не удосужились пригласить меня войти, и я пригласил себя сам. Маленькая гостиная казалась просторной благодаря огромному, в полстены, зеркалу в раме под старину. Справа – два желтоватых дивана, поставленных под углом, перед ними – белая телевизионная тумба, на ней – стереосистема и несколько книг. Телевизора нет. Я знал, где он. Честно говоря, я мог бы написать целую книгу под названием «Почему одинокие люди рано или поздно переносят телевизор в спальню».

В другом конце комнаты я заметил двойную стеклянную дверь, ведущую на балкон, центр которого занимал низенький металлический столик в окружении трех деревянных стульев с сине-зеленой обивкой. Я вышел на балкон и сел на один из них. Они последовали за мной.

– Он тебя избил? – спросила Рики, садясь рядом.

Эла протянула руку через стол и стерла что-то у меня со щеки. Оказалось, запекшуюся кровь. По-видимому, я проехался лицом по бетону, когда он меня повалил.

– Ты сказал ему, где я? – с паникой в голосе спросила Рики. – Он знает, где я?

– Нет.

Я не хотел показывать, что обиделся, но я немножко обиделся.

– Что у вас произошло? – очень тихо спросила Эла.

– Он больше никого не ударит.

– Ты его убил?

Это снова Рики. Я больше их не путал.

– Я сломал ему оба колена, – сказал я, вдруг чувствуя невероятную усталость. – Он больше никогда не сможет ходить без посторонней помощи.

Они обе молчали. Эла продолжала не отрываясь глядеть на меня. Рики обеими руками зажала рот. Сквозь пальцы у нее вырвался неясный звук, и она быстро убежала в другую комнату. Я посмотрел на улицу. Обзор закрывали два эвкалиптовых дерева, качавшие большими темными ветвями.

– Она вернется к нему, – сказал я Эле. – Скажет, что теперь она ему нужна, и вернется.

– Я попробую с ней поговорить.

– Поговори.

– Я не думала.

– Что она окажется такой?

– Что тебе придется с ним драться.

– Вот такие мы. Это как сафари в Африке. Нам кажется жестоким, что лев съедает милую антилопу, но это не жестокость. Он просто подчиняется своей природе.

– Я лев или антилопа?

– Ты фотограф из «Нэшнл Джеографик».

– Странно, – улыбнулась она. – Она похожа на меня и в то же время совсем не похожа.

– В основном не похожа.

– Я позвонила матери.

– Что ты ей сказала?

– Пока ничего. Она должна сюда приехать.

Это послужило мне сигналом. Пока я вставал, получил тысячу телеграмм протеста от каждой клеточки тела, но мне удалось не растянуться на полу и не разреветься. Из гостиной вела дверь в спальню, и со своего места я видел широкую кровать, покрытую лоскутным одеялом. Рики лежала на животе, прикрыв голову руками, как солдат во время бомбежки. Эла подошла к ней, подняла и увела за собой. Я услышал шум воды, и тут же раздался звонок в дверь.

– Открой! – крикнула мне Эла.

За порогом стояла госпожа Норман. На этот раз она оделась в темно-коричневые брюки со светлыми лампасами по бокам и такой же пиджак. В остальном она выглядела точь-в-точь как при нашей прошлой встрече, включая шлем из лака для волос и слишком яркую губную помаду.

– Опять вы, – пробурчала она.

Я все еще размышлял, что ей ответить, когда в комнату вошли обе сестры. Она смотрела на них поверх моего плеча, и ее лицо покрывалось сетью глубоких трещин.

Я аккуратно обошел ее и покинул квартиру.

Квартал Маоз-Авив от квартала Тель-Барух отделяет меньше километра, и «Вольво» преодолел это расстояние в мгновение ока. Я припарковался возле дома Кляйнмана прямо за «Тусоном». Сергей Первый открыл дверь еще до того, как я успел подняться на крыльцо. Значит, кое-что из того, чему я пытался их обучить, они все-таки усвоили.

– Они тебя ждать, – сказал он.

– Они ждут, – поправил я его. – Не «ждать», а «ждут». Когда наконец ты выучишь этот чертов язык?

– Я учить сейчас. У тебя, – заметил он, продолжая держать дверь.

Я окинул его подозрительным взглядом, но его широкое лицо, как обычно, не выражало ничего, не давая возможности выяснить, не издевается ли он надо мной.

В доме меня ждали Сергей Первый, сыновья Кляйнмана и какой-то чернявый паренек, который старался особо не высовываться. На русского он не был похож, и я решил, что он из старой банды Кляйнмана. Когда я вошел, все повернулись ко мне, и старший сын, Рам, сказал:

– Тебя что, грузовик переехал?

На столе перед ними из ведерка со льдом торчала заиндевевшая бутылка кристалловской «Столичной», но хоть марихуана исчезла. Я сел напротив, на тот самый белый диван, на котором неделю назад сидела Софи, положив на мягкие широкие подушки ногу с браслетом на лодыжке.

– Вы нашли вечеринку?

Они переглянулись, и младший ответил:

– Завтра есть вечеринка в «Доме».

«Дом» – это большой ночной клуб на юге Тель-Авива, неподалеку от старого автовокзала. Громадное сооружение из стекла и серого мрамора в окружении цветных прожекторов.

– В котором часу?

– Начало в десять.

– После моего ухода позвоните по мобильному кому-нибудь из своих приятелей. Попросите перезвонить на домашний и пригласить вас. Договоритесь на одиннадцать часов вечера. Скажете, что у вас там свой человек, и он проведет вас через черный ход.

– А самим не идти?

– Ты хочешь пропустить вечеринку? Вы подойдете к черному ходу ровно в половине одиннадцатого.

– Почему в половине?

– Я хочу, чтобы, когда он приедет, вы уже были там.

– Зачем?

– Ни зачем. Будете стоять у дверей и ждать. Сергеи будут с вами.

– А если он что-нибудь устроит?

– Не устроит. Я тоже там буду.

Чернявый паренек встал и подошел ко мне. С близкого расстояния стало видно, что никакой он не паренек. Ему было лет пятьдесят, хотя двигался он очень легко.

– Зачем такие сложности? – сказал он. – Назови нам имя, и покончим с этим.

Я ничего ему не ответил. Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга.

– Если ты ошибаешься… – начал он и не договорил.

Да и зачем?

Я по частям, как телескопическая антенна с заржавевшими сочленениями, поднял себя с дивана, но сумел покинуть дом с относительным достоинством.