Текст книги "Случайная жертва"

13

Слегка удивляясь тому, что все еще жив, я сел в свою машину и проверил голосовую почту. Три сообщения, и все от Элы. Она позвонила раз, потом еще раз, потом снова, каждый раз спрашивая, почему я ей не перезваниваю. Этой женщине не повредило бы принять с полведра успокоительного. Я набрал ее номер.

– Что вы сейчас делаете?

– Жду вашего звонка.

– Вы хоть иногда работаете?

– Да.

– Кем?

– Вы звоните, чтобы это узнать?

– Нет.

– Тогда зачем?

Мне вдруг захотелось на море. Не купаться, не сидеть на пляже, не обращая внимания на то, что в задницу набился песок, а просто смотреть на море.

– Вы знаете ресторан «Ситара»? – спросил я.

– Это в комплексе «Си-энд-Сан»?

– Да.

– Знаю.

– Как скоро вы сможете туда добраться?

– Через час.

– Я буду вас там ждать.

– А вы сможете подождать меня у входа?

– Почему?

– Не люблю заходить в ресторан одна.

– Почему?

– Потому что у меня будет такой вид, словно мне не с кем пойти в ресторан.

Я подумал, не написать ли в штаб движения феминисток. Я заявлю им о своей полной поддержке при условии, что они признают: все женщины мира невменяемы.

– Хорошо, договорились, – сказал я и повесил трубку.

Оставалось еще немного времени, и мне очень захотелось посмотреть на море. Я взял курс на север. Проезжая мимо мэрии, я снова заметил за собой хвост. Похоже, это превращается в популярный вид спорта. Как спортивная гимнастика, только без смешных лосин и маечек. На сей раз меня преследовал синий «Рено-Меган». Скорее всего, я не обратил бы на него внимания, если бы то и дело не поглядывал в зеркало заднего вида, предполагая обнаружить за собой ребят Кляйнмана, или Авихаиля, или Кравица, или мать Элы с вязальными спицами, атомной бомбой и помадой наперевес. В машине находился только водитель, значит, прямо сейчас стрелять по мне не начнут. Я пересек мост Ха-Яркон и зарулил на просторную автобусную стоянку, примыкающую к кладбищу. В этот час она почти пустовала и показалась мне идеальным местом для выяснения личности моего нового приятеля.

Я располагал несколькими секундами форы, поэтому выбрался из машины, отступил на три шага и спрятался за одним из автобусов. Тут же появился и «Рено». «Вольво» стоял посреди парковки с включенным двигателем. «Рено» сбросил скорость до минимума, объехал его и затормозил чуть дальше. Какое-то время ничего не происходило, но затем любопытство водителя взяло верх. Он вышел и осторожно двинулся к «Вольво», давая мне возможность его рассмотреть. Лет тридцати с небольшим, рост – метр семьдесят с небольшим, вес – семьдесят килограммов с небольшим. Почти идеальный пример среднестатистического гражданина. Я подождал, пока он не сделает то, что на его месте сделал бы каждый: не подойдет к машине и не наклонится посмотреть, что там в салоне, – после чего выскочил из своего укрытия и влепил ему хук справа по печени.

Странная штука эти удары по печени. В первый момент боли не чувствуешь, но чуть погодя из тебя выходит весь воздух и ты задыхаешься. Он удивленно повернулся, открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут же свалился на землю. Я подхватил его, пока он не ударился головой об асфальт, и усадил на островке безопасности.

Вблизи он производил не такое стандартное впечатление. Круглой формы лицо выглядело изможденным: ввалившиеся глаза, выпирающие скулы. Относительно его веса я сделал поправку. Когда-то он весил явно больше восьмидесяти килограммов, но теперь одежда болталась на нем, как на палке. Короткая стрижка наводила на мысль о том, что он уснул в кресле у парикмахера, отчего на голове образовался некоторый хаос. Очень светлая кожа обгорела на солнце. Я быстро провел рукой у него по спине и убедился, что оружия нет. В его легкие снова проник воздух, и он посмотрел на меня глазами, полными боли.

– Зачем ты меня ударил? – обиженно, как ребенок, спросил он.

– А зачем ты за мной следил?

– Я Рон Альтер. – Он представился так, будто был знаменитостью.

– Это настоящее имя или псевдоним?

Моя шутка упала на асфальт и разлетелась на мелкие кусочки.

– Семья Альтер. Ты что, не помнишь? Шира и Анат?

О чем-то это мне говорило, но экран памяти оставался пустым, и картинка не загружалась.

– Они погибли, – сказал он, – во время покушения на Кляйнмана.

Теперь я наконец вспомнил. До того как Кляйнмана посадили, его трижды или четырежды пытались убить. В предпоследний раз это случилось, когда он сидел в кафе на улице Кинг Джордж и кто-то выстрелил в витрину из гранатомета. Шире Альтер было двадцать девять лет, ее дочери Анат – два года. Телохранитель прыгнул на Кляйнмана, прикрывая его своим телом, и сломал ему руку. По слухам, парень получил в подарок новенькую машину. Надо бы проверить, не серебристый ли «Тусон».

– Ты муж?

– Да.

Я сел рядом с ним на край тротуара. Мне хотелось сказать ему хоть что-то, но слов не находилось. В конце концов я просто спросил:

– Зачем ты за мной следил?

– Я следил не за тобой, а за Авихаилем. Я видел, что ты с ним разговаривал, и решил выяснить, кто ты такой.

– Давно ты за ним следишь?

– Шесть недель.

– Ты собираешься его убить?

– Нет, – удивленно произнес он. – Сначала я должен выяснить, кто убил моих жену и дочь.

– Ты спрашивал у него?

– Они никого к нему не подпускают.

– Ты говорил им, кто ты?

– Говорил. У них есть один такой, пожилой, они вроде немного похожи; так он сказал мне, что они мне сочувствуют, но не имеют к этому делу никакого отношения.

– У Кляйнмана хватает врагов, – сказал я, только чтобы не молчать.

– Авихаиль – самый опасный.

– Откуда ты знаешь?

– Я провел небольшое расследование. Начал через две недели после их гибели. Со многими разговаривал. С полицией, с журналистами. Даже в тюрьме у него был.

– У Кляйнмана?

– Он сам хотел со мной встретиться. Сказал, что сожалеет. Я и с женой его встречался.

– С Софи?

– Да. Она вчера погибла. Жалко ее. Она показалась мне приятной женщиной.

Я чуть было не сообщил ему, что он уже второй, от кого я за последний час слышу это, но прикусил язык. Тем временем он пришел в себя и поднял на меня глаза.

– Ты полицейский?

– Бывший. Я частный детектив.

– На кого ты работаешь?

– В данный момент на себя. Я был телохранителем Софи.

– Не очень-то успешным.

Он явно не имел в виду ничего обидного, и я пропустил его слова мимо ушей.

– Можно мне ознакомиться с материалами твоего расследования?

– Конечно! – воскликнул он. – Все у меня дома, на компьютере.

– Адрес?

Он продиктовал мне адрес. Мы договорились встретиться завтра утром. Он встал и протянул руку, помогая подняться мне. На одно странное мгновение мы оказались очень близко друг к другу.

– Я найду его, – сказал он, глядя мне в лицо. – Кто бы это ни был, я найду его.

– И что тогда сделаешь?

– Не знаю.

Но он знал. И я знал.

14

Несмотря на непредвиденную задержку, на встречу с Элой я приехал на пять минут раньше и, как обещал, ждал ее в вестибюле. «Си-энд-Сан» – это комплекс из неона и мрамора, построенный в Тель-Авиве прямо на пляже «Северный Утес» и дающий защитникам окружающей среды повод бегать вокруг с криками и рвать на себе остатки одежды из переработанного утиля. Внутри круглые сутки нес вахту охранник в форме, был устроен бассейн с изнывающими от скуки рыбками, располагались две художественные галереи и два ресторана, и стадами бродили накачанные силиконом красотки, которым их шикарный номер оплачивал добрый пожилой дядюшка, восхищенный их взглядами на мировую политику. Некоторые из них, ясное дело, подрабатывали и на стороне, чем объяснялось мое детальное знакомство со здешней географией. В свое время я снял тут больше фильмов, чем Клинт Иствуд в Голливуде.

Она явилась минута в минуту. Пока она шла ко мне, я успел хорошенько ее рассмотреть. На этот раз она надела облегающие джинсы с широким кожаным поясом и черную майку, открывающую плечи и подчеркивающую крепкую грудь. Она производила впечатление женщины, тщательно продумывающей свой наряд, но не желающей, чтобы другие догадались, как старательно она подбирала каждую деталь одежды. Ничего особенного, но в этой майке она была уверена. Только когда Эла подошла совсем близко, я заметил, как она напряжена. Она старалась держаться свободно, но ее выдавали глаза.

– Ну, и как вам? – беззаботно спросила она, останавливаясь рядом со мной возле бассейна с рыбками.

Мы облокотились о каменный бордюр и уставились на водоросли. В воде мелькнуло что-то серебристое и, ударив хвостом, исчезло.

– Что именно? – не понял я.

– Вы же меня рассматривали.

Я ничего не ответил, выпрямился и пошел в ресторан. Охранник за стойкой повернулся к нам и увидел ее. Я с интересом наблюдал за его реакцией, как в замедленной съемке. Сначала он явно собрался ей улыбнуться, но тут же напустил на лицо выражение равнодушия. Я перевел взгляд на нее: может, она подала ему знак? Но момент был упущен, и я ничего не заметил.

– Вы уже бывали здесь?

– Я здесь жила.

– Долго?

– Шесть месяцев. Два года назад.

– Одна?

– Да.

– Вы здесь жили или работали?

Через три шага я сообразил, что больше не слышу стука ее каблуков по мраморному полу. Я остановился и обернулся. Она стояла, сжав челюсти. Наконец она с трудом пробормотала:

– Работала.

Не придумав ничего умного в ответ на эту реплику, я снова повернулся и продолжил путь. Следующие несколько минут мы провели, полностью погруженные каждый в свои мысли. Метрдотель предложил нам столик на веранде, и я получил свое море, набегающее на берег белоснежными пенными волнами. Она села напротив и заказала у шустрой официантки бокал белого вина.

– Я должна вам все объяснить.

– Вы ничего не должны мне объяснять.

– Вы когда-нибудь платили за это? – спросила она.

Я уже начал догадываться, каким образом она сейчас будет оправдываться. Она заранее подготовила свой монолог и ждала удобного момента, чтобы вывалить его на меня.

– Не ваше дело, – ответил я.

Мы оба поняли, что я только что сказал да. Конечно, бывало, что я за это платил. И больше одного раза. Ты стараешься не поддаваться. Беспокойно бродишь по дому, твердишь себе, что не так уж тебе это нужно. А потом уступаешь одиночеству, или либидо, или сознанию того, насколько это просто. И набираешь номер телефона. Дружелюбный голос сообщает, что она будет у тебя через двадцать минут, хотя она всегда появляется через сорок. Наконец раздается стук в дверь. Очень тихий – они точно знают, что ты услышишь, даже если тебя шепотом окликнут со стоянки возле дома. Ты открываешь дверь. Она всегда выглядит не такой, как в твоем воображении, но это неважно, и ты разговариваешь с ней ужасно вежливо, чтобы она почувствовала: ты не такой, как все остальные засранцы.

Но я точно такой же. И сейчас я смотрел на нее по-новому. Представлял себе, как она тогда выглядела. Как раздевалась, аккуратно складывая одежду на стул рядом с кроватью, как в одних трусах садилась на кровать, как белела ее обнаженная грудь, как она доставала из сумочки мобильный и докладывала кому-то: «Да. Все в порядке. Нет, точно, все нормально». Как улыбалась бы мне, показывая, что я прошел аттестацию и не отношусь к числу психопатов-садистов, хотя вполне мог им оказаться. Я гнал от себя эти картины, но последняя застряла в моем сознании: я лежу на спине, не очень понимая, что должен дальше делать, а она откладывает телефон, кладет руку мне на бедро и с интересом смотрит, как я пробуждаюсь навстречу ей.

– Закончил? – Ее голос звучал сухо и резко.

– Что?

– Фантазировать обо мне.

– А чего ты хотела? – честно признался я. – Чтобы я вообще никак не реагировал?

– Поэтому я и спросила, приходилось ли тебе за это платить.

– Какое это имеет значение?

Ее страх исчез – или она от него отмахнулась. Она подалась вперед, грубо вторгаясь на мою территорию.

– Спрашивай, – предложила она. – Спрашивай, что хочешь, и покончим с этим.

Мне следовало бы сказать: «Забудь», но я, пренебрегая мелькнувшим на ее лице разочарованием, задал вопрос, который на моем месте задал бы каждый из трех миллиардов мужчин:

– Как это началось?

– Мне нужны были деньги.

– Всем нужны деньги.

– Ты хочешь услышать всю историю? С психологической подоплекой? Мой отец умер, моя мать – чудовище. Я была зла на весь мир. Потом устала злиться. И положила мозги на полку.

Мне следовало бы взять ее за руку. Сказать, что я все понимаю. Но я этого не сделал.

– Первый раз, – требовательно сказал я. – Когда ты в первый раз зашла в комнату с мужчиной, которого никогда раньше не видела, и разделась. Почему ты от него не сбежала?

– Я не обязана тебе отвечать.

– Ты сама завела этот разговор.

– Я хотела, чтобы ты знал, вот и все. Теперь ты знаешь, а я больше не хочу об этом говорить.

Между нами повисла настоящая вражда – такая осязаемая, что даже воздух вокруг вдруг сделался вязким. Она причислила меня к стану врагов – мужчин, или матерей, или еще кого-нибудь.

– Ты продолжаешь этим заниматься?

– Нет.

– Почему?

– Когда-то было проведено исследование, – ответила она. – Более девяноста процентов женщин, занимающихся проституцией, подвергались в детстве сексуальному насилию. Что ты думаешь о мужчинах, которые это делают?

– Что им надо яйца оторвать.

– Но тебя не волнует, что ты пользуешься результатами этого насилия?

– Зачем ты это делаешь?

– Что?

– Пытаешься внушить мне, что я должен отвечать за всех.

– Знаешь, сколько раз меня спрашивали, что такая девушка, как я, делает в этой профессии? В конце концов я задала себе тот же вопрос.

– И прекратила этим заниматься?

– Это как наркотик. Ты отключаешься, ни о чем не думаешь, а потом получаешь деньги. Знаешь, почему девочки-эскортницы в конце концов остаются без гроша? Потому что для них это все понарошку. Это не взаправду, а раз так, почему бы не профукать все деньги на глупости?

– А когда у тебя закончатся деньги, ты опять разозлишься?

– Нет.

– Сейчас ты злишься.

В ее взгляде снова что-то изменилось. Он стал циничным и равнодушным.

– Джош, спасибо, что решил мою проблему. Ты мне больше не нравишься.

– По крайней мере, теперь я точно знаю, зачем тебе так срочно понадобилось разыскать сестру.

– При чем тут моя сестра?

– Ты успела разругаться со всеми, с кем только можно, и тебе не с кем и словом перемолвиться.

– Я же сказала, ты мне больше не нравишься.

Только тут ее осенило:

– Ты ее нашел?

– Нет.

– Тогда зачем ты это сказал?

– Я не нашел ее, но знаю, что она существует.

Она уставилась на меня. У нее по щекам потекли слезы. Она их не утирала.

– Прости, – сказала она, встала и направилась в дамскую комнату.

Я перевел взгляд на море, но его вид перестал действовать на меня успокаивающе. Над нами с шумом пролетели два военных вертолета, держа курс на юг, в сторону Газы. Она вернулась. Лицо чистое, умытое, черные волосы забраны в хвостик. Она села и даже попыталась улыбнуться, но попытка вышла жалкой.

– Она родилась на десять минут позже тебя, – сказал я. – Родители назвали ее Наоми, но приемная семья, скорее всего, сменила ей имя.

– Ты уверен?

– Да. У меня есть запись из соответствующего отдела министерства внутренних дел.

– Где она сейчас?

– Я сократил список до одиннадцати женщин, родившихся в один день с тобой. Полагаю, она – одна из них.

– Что ты собираешься делать?

– Обзвоню всех.

– Что ты им скажешь?

– «Добрый день, мадам! С вами говорят из больничной кассы “Клалит”. Мы просим вас ответить на несколько вопросов. Это не займет много времени. Назовите, пожалуйста, ваш рост и вес. Спасибо. Когда вы в последний раз проходили маммографию? В какой стране родились ваши родители?»

– Это сработает?

– Это сократит список, по крайней мере наполовину.

– А потом?

– Ножками, ножками. Я навещу их одну за другой, пока не найду ее.

– А как ты ее узнаешь?

– Она похожа на тебя как две капли воды.

Она на мгновение повернулась к морю, а потом снова посмотрела на меня:

– Кто такая Софи?

– Что?

– Полицейский, который приходил к тебе в больницу, сказал, что Софи убита.

– Это жена одного человека. Я ее охранял, но ее убили.

– Кто?

– Не знаю.

– Но ты его найдешь?

– Теперь моя очередь?

– Для чего?

– Заявить, что я не хочу об этом говорить.

Это немного разрядило атмосферу между нами. До того, чтобы стать лучшими друзьями, оставалось еще далеко, но враждебности стало поменьше.

– Ты ее любил?

– Нет.

– Но между вами что-то было?

– Да.

– Значит, ты найдешь того, кто это сделал.

Это был не вопрос, а утверждение, поэтому я не счел нужным утруждать себя ответом. У меня зазвонил телефон. Незнакомый голос поинтересовался, я ли на проводе. Неделю назад я был уверен в этом значительно больше, чем сейчас, но все же ответил: «Да».

– Говорит заместитель начальника тюрьмы «Римоним» Шабтай. – Он говорил официальным тоном и очень медленно, словно предполагал, что его будут записывать. – Мне сообщили, что вы хотите посетить завтра вашего родственника?

– Да, конечно, – ответил я. Еще бы, меня душили воспоминания, ведь мы росли в одном дворе.

– Хорошо, – сухо добавил он, – в восемь тридцать утра. У вас будет пятнадцать минут.

Иными словами, мне ясно дали понять, что увлекаться не стоит.

Я поблагодарил его и положил трубку. Она смотрела на меня, по-прежнему ожидая ответа.

– Мне надо идти.

– Когда ты начнешь ее искать?

– Когда появится свободное время.

– Ты меня наказываешь?

– За что?

– Не знаю.

Я подозвал официанта и попросил счет. Он странно посмотрел на меня:

– Вы же ничего не заказывали.

Я опустил глаза к столу: на нем стояли только два стакана воды.

– Иди, – устало произнесла она. – А я еще немного посижу.

Я хотел проститься с ней какой-нибудь эффектной фразой, но на ум ничего не шло.

– Она все еще в опасности? – спросил я перед тем, как попрощаться.

– Кто?

– Твоя сестра.

– Больше, чем обычно, – ответила она. – Ты даже себе не представляешь.

Я ушел и оставил ее всматривающейся во что-то, чего мне не разглядеть.

15

Домой я добрался к одиннадцати вечера с твердым намерением немедленно лечь спать, потому что завтра утром рано вставать. Эта установка подействовала на меня как смесь амфетамина и зеленого схуга[5]5
  Схуг – острый йеменский соус на основе перца и чеснока.


[Закрыть]. Я включил компьютер и минут двадцать играл в «Конец света».

Правила несложные. На тебя несутся чудища-мутанты, ты в них стреляешь из помпового ружья, и они взрываются. Я читал статью какого-то психолога, который утверждал, что подобные игры удовлетворяют нашу тягу к реальному физическому насилию. Добраться бы до этого психолога, я бы ему башку оторвал.

Без четверти двенадцать зазвонил телефон. Кравиц. Я догадался, что это он, еще до того, как снял трубку.

– Я тебя разбудил? – спросил он.

– Да, – ответил я. – В последнее время у меня такой режим: в половине девятого выпиваю стакан горячего молока с печеньем, а в девять ложусь баиньки.

Ни один из нас не засмеялся.

– Сына Кляйнмана пытались убить.

– Когда?

– Два часа назад. Он вышел от друзей, и его чуть не сбили машиной.

– Он видел кто?

– Он его не запомнил. Был слишком занят – торопился отскочить в сторону.

– Какая машина?

– Маленький белый пикап. Это все, что у нас есть.

– Подозреваемые?

– Ищем Авихаиля.

– Вряд ли это он. Ближе к вечеру он сидел в кафе «Джо» на улице Хашмонаим, а потом поехал на Сончино.

– Откуда ты знаешь?

– Я был с ним.

– Зачем?

– Хотел узнать его мнение, почему мне не везет с женщинами.

Он молчал. В понимании Кравица то, что он мне позвонил, было извинением. В моем понимании – нет.

– Который из сыновей? – спросил я.

– В смысле?

– У Кляйнмана два сына. Это был старший или младший?

– Младший, кажется. Ты все еще хочешь встретиться с Кляйнманом?

Значит, Чик не выдал им моего плана посетить тюрьму. Почему-то от этой мысли на душе стало тепло и немного грустно.

– У меня встреча рано утром, – сказал я. – Я иду спать.

– Ну иди, – ответил он, но не отключился, явно ожидая, что под конец я отпущу шуточку или хотя бы просто попрощаюсь. Я молча положил трубку.

В семь утра, после двух чашек черного кофе, свежевыбритый и благоухающий, как родной брат Ральфа Лорена, я уже вырулил на старую трассу Хайфа – Тель-Авив и покатил на юг. Машин на дороге было на удивление мало. Я напевал себе под нос и слушал по радио новости. В Сдероте два человека погибли от кустарной палестинской ракеты.

Минут через двадцать показались охранные вышки. Вскоре я уже загонял машину на стоянку. Тюрьма «Римоним» соседствует с двумя другими – «Ха-Шарон» и «Адарим», но заметно от них отличается. Она совсем новая, отделанная тесаным иерусалимским камнем. Стеклянные двери с медной окантовкой придают зданию солидный вид, делая его похожим на городскую библиотеку. За день до того, как вступила в силу сделка по обмену пленными с «Хезболлой», Управление тюрем перевело сюда Мустафу Дирани и имама Убейда, чтобы репортеры мировых СМИ засняли их выходящими из этих сверкающих дверей. Правда, потом они жаловались, что основную часть заключения провели в ужасающих условиях, но каждому известно, что одна картинка стоит тысячи самых красноречивых рассказов.

Уже с порога мне на плечи, как новая шелковая рубашка, легла прохлада кондиционера. Я направился к широкой деревянной стойке, но меня перехватил высоченный мужчина, до того стоявший в стороне.

– Я заместитель начальника Шабтай, – тихо сказал он.

Мы обменялись рукопожатием. Глядя ему в глаза, я был вынужден слегка запрокинуть голову, и у меня заныла шея. Я не привык смотреть на людей под таким углом. Мой рост – метр восемьдесят один, то есть статистически никак не ниже среднего, но он возвышался надо мной как минимум сантиметров на двадцать пять. Движением, характерным для очень высоких людей, он чуть наклонил голову вперед, что вызвало в памяти образ страуса, тем более что, несмотря на едва наметившийся животик, он был худощавым.

– Вы Ширман? – тихо спросил он.

Про себя я отметил, что он ждал меня, хотя я приехал на четверть часа раньше.

– Пойдемте, – сказал он. – У нас мало времени.

Пока мы шагали по пропахшим хлоркой длинным коридорам, он поинтересовался, что у меня с глазом. Дотронувшись до лица, я обнаружил, что опухоль все еще не спала.

– С лестницы упал, – сообщил я тоном человека, пострадавшего от домашнего насилия, и он в ответ печально кивнул.

Мы подошли к тяжелым металлическим дверям, на которых висела табличка «Крыло 11». Я знал, что это место изоляции Особо Важных Персон, где содержатся проворовавшиеся политики, знаменитые убийцы и главы крупных криминальных группировок. Сами догадайтесь, кто из них котируется ниже всех. За маленьким окошком сидел охранник, окинувший нас строгим взглядом. Шабтай наклонился к окошку, и дверь распахнулась.

– Где мы с ним увидимся? – спросил я.

– В прогулочном дворике.

Мы ступили в короткий коридор. Здесь располагалось всего шесть камер, номера от 11 до 16. Я попытался представить себе, как это происходит. Тебя запихивают внутрь, и дверь за тобой захлопывается. Ты оглядываешься. Камера 3,1 на 2,6 метра, унитаз и душ из нержавеющей стали, двухярусная кровать из литого бетона, напротив – телевизор. Телефона нет. Верхняя койка пустует. На стенах ни одной фотографии. Ты один. Ты проводишь здесь 23 с половиной часа в сутки. Здесь даже мышей нет, а единственная птица, которую ты видишь, это кусок вареной курицы по пятницам.

В конце коридора располагался выход в прогулочный дворик. Двориком это место назвал некто с очень богатым воображением. Такая же бетонная камера, только побольше, с крышей из бронированного стекла, укрепленного металлическими прутьями. Шабтай выпустил меня наружу, а сам остался в коридоре. Я быстро окинул площадку здоровым глазом и обнаружил четыре камеры наблюдения. Кляйнман неподвижно стоял в слепой зоне. Я двинулся к нему.

Ростом он был ниже, чем я думал, крепкого сложения, с короткими руками и массивными плечами. На большинстве газетных фотографий я видел его с аккуратной прической, но сейчас волосы у него были пострижены так коротко, что просвечивала кожа. Лицо, бледное от недостатка солнечных лучей, осунулось, но в карих глазах читался вызов. Я встал напротив него, и некоторое время мы изучали друг друга взглядами.

– Ты немного похож на меня, – неожиданно хмыкнув, сказал он. И, видя мое недоумение, добавил: – Если бы она нашла себе молодого накачанного блондина, было бы гораздо обиднее.

Он оттолкнулся от стены и зашагал по дворику. Я молча следовал за ним.

– В тюрьме начинаешь думать о разных вещах, – заговорил он. – Хотя я пытаюсь этого не делать. Много читаю, иногда смотрю кино. Но вдруг ловлю себя на том, что уже два часа сижу и составляю фоторобот гада, который спал с моей женой. Ты слыхал, что есть специальные программы для составления фоторобота? Теперь в полиции нет художников. Все делают при помощи компьютерной графики.

Разумеется, я не мог заранее знать, какой оборот примет наша беседа, но что именно такой – даже не предполагал.

– Извини, что пришлось тебя побить, – на ходу бросил он. – У меня не было выхода.

– У тебя не было выхода, – как идиот, повторил я за ним.

– Мой бизнес разваливается, – объяснил он. – Когда я на воле, мне почти ничего и делать-то не надо. В девяноста процентах случаев одно мое имя действует устрашающе. Сейчас мне намного труднее сохранять свою репутацию.

– Тебе это не мешает?

– Что?

– Что я с ней спал.

– Вначале, – чуть подумав, ответил он, – это сводило меня с ума. Потом я прикинул, как поступил бы сам, если бы моя жена пять месяцев сидела в тюрьме. Недели через две точно пошел бы налево.

– Ты прямо феминист, – сухо заметил я.

– Но-но, поосторожней, – вскинулся он.

– Можешь называть это психическим отклонением, но я не люблю, когда меня бьют.

– Я ведь мог тебя убить. Мои люди настаивали на этом.

– Меня не так легко убить.

– Кого угодно легко убить, – не согласился он. – «Рожденным суждено умереть»[6]6
  Мишна, Авот, 4:22.


[Закрыть]. – И в ответ на мой изумленный взгляд пояснил: – Это из Талмуда. Я теперь часто его читаю.

Я не стал рассказывать ему, что кто-то пытался убить и его сына. Он сам все узнает. Мы сделали полный круг по двору, когда он снова заговорил:

– Почему ты ушел из полиции?

Удивительно, но складывалось впечатление, что это ему действительно интересно.

– Я не ушел. Меня ушли.

– Почему?

– Ударил на допросе подозреваемого.

– Кто это был?

– Торговец наркотиками.

– Ты живешь один?

– Это собеседование перед наймом на работу?

– За эту неделю ты первый, с кем я могу поговорить. Просто ответь мне.

– Да.

– Что – да?

– Я живу один.

– Почему?

– Понятия не имею. Несколько раз мне казалось, что все серьезно, но потом я сбегал. Или они пугались.

– Она была моей второй женой, – сказал он. – Ты это знал?

– Да.

– В первый раз я женился потому, что так было надо. На девчонке из своего района. Мне было двадцать четыре, ей – двадцать три. Ты убеждаешь себя, что это любовь, но это всего лишь сделка. Мы были женаты девятнадцать лет.

– Немалый срок.

– Одно мгновение. Просто оно тянулось девятнадцать лет. А потом я встретил Софи. – Он умолк на полуслове. Мужчины редко говорят о любви. Нам просто нечего сказать на эту тему. Наконец он спросил: – Ты любил ее?

– Нет.

– Тогда почему?..

Мне бы послать его на три известные буквы, но я не смог. Он заслуживал другого.

– Ей было одиноко. Мне было одиноко. Нас тянуло друг к другу.

Он обдумал мои слова и решил, что я говорю правду.

– Я хочу, чтобы ты его нашел.

– Кого?

Он повернулся ко мне. Его взгляд медленно сфокусировался на мне, и я в первый раз ощутил исходящую от этого невысокого, человека силу – ту силу, которая заставляла его приспешников убивать ради него.

– Я не убивал Софи, – сказал он. – Просто не смог бы.

– Я шесть лет проработал в отделе убийств, – возразил я. – В девяноста процентах дел убийцей оказывается близкий человек.

Но он уже думал о чем-то другом.

– Сейчас все уверены, что ее убил я, – произнес он. – Единственный, кто знает, что это не так, это настоящий убийца.

– У тебя есть идеи?

– Все говорят, что это Авихаиль, – сказал он. – Но мне это кажется странным. Не его стиль.

– Я встречался с ним. Он говорит, что не делал этого.

– Ты ему веришь?

– Еще не решил.

– Может, кто-то из его людей? Такое иногда случается. Кому-то захотелось выслужиться перед боссом. Так сказать, в превентивном порядке.

– А если я его найду?

Он снова уставился на меня:

– Это тебя уже не касается.

– Я назову тебе имя, а утром увижу его на первых полосах газет.

– Я заплачу, – сказал он. – Плата за охрану будет по-прежнему поступать на твой счет.

Настала моя очередь задуматься.

– Допустим, я его найду, – наконец сказал я. – Но, возможно, не захочу называть его имя.

– Ты будешь делать, что тебе сказано.

Фантастический человек. Стоит во дворе самой строго охраняемой в стране тюрьмы, одетый в коричневую арестантскую робу, и пытается мне угрожать.

– Хорошего дня, – сказал я, направляясь к выходу.

Он двинулся за мной.

– Есть такой анекдот, – чуть ли не мечтательно произнес он. – «Что желают человеку на его стодвадцатилетие[7]7
  Согласно еврейской традиции, максимальная продолжительность жизни человека составляет 120 лет.


[Закрыть]? – Хорошего тебе дня».

Я дважды постучал в дверь, и он схватил меня за рукав.

Дверь распахнулась. За ней с мрачным видом стоял высокий тюремщик. Я повернулся к Кляйнману, который смотрел на меня выжидающе. Это напомнило мне сцену из какого-то фильма. Эпизод без слов, только музыка фоном. Я кивнул. Сделка заключена.