Текст книги "Случайная жертва"

18

Шагая по улице, мы с Сергеем Первым молчали. Мимо нас шли люди, занятые своими делами, но мы их не замечали. От осознания того, что мы были на волосок от смерти, судорогой сводило затылок и сжимало диафрагму. Кожа у меня была холодная и липкая, как у старухи, злоупотребившей тональным кремом. Хорошо бы принять душ, а лучше два. Пакет болтался у меня в руке, иногда задевая за ногу. Сергей косился на него, но вопросов не задавал. Учитывая, что зарплату ему платил Кляйнман, я допускал, что и правда ему нравлюсь.

Синий «Рено-Меган» стоял на улице Ха-Арбаа напротив бразильского мясного ресторана «Папагайо». В машине, упрямо сжав губы, сидел Альтер, не удостаивая прислонившегося к дверце Сергея Второго даже взглядом. Я вопросительно приподнял брови. Сергей Второй протянул мне полуавтоматический FN калибра девять миллиметров.

– У него был пистолет, – отрапортовал он. – Я был вынуждать его забрать.

– Вынужден, – поправил я. – Вынужден, а не вынуждать забрать.

Не дождавшись ответа на свою реплику, я обошел машину и сел на пассажирское сиденье. Альтер продолжал упорно смотреть вперед, никак не реагируя на мое появление.

– Ты хотел его убить? – минуты через две спросил я.

Он повернулся ко мне. Он выглядел полупомешанным: зрачки расширены, глаза блестят от сдерживаемых слез.

– Это все из-за тебя! – сказал он. – После того как ты ушел из моего дома, я стал думать: а что сделал бы ты, если бы у тебя убили жену и дочь.

Я ничего не ответил. Он снова уставился в лобовое стекло. Я понял, что он опять спустился в свой личный ад, оборудованный такими орудиями пыток, какие и не снились авторам самых страшных ужастиков.

– Тебе до него не добраться, – сказал я, не без любопытства слушая звук собственного голоса.

– Какая разница? – пожал он плечами. – Я все равно не могу это сделать.

– Рано или поздно сможешь, – ответил я. – Ты будешь снова и снова прокручивать это у себя в голове, пока в один прекрасный день это не покажется таким же простым, как поход в магазин за продуктами.

– И что тогда?

– Тогда его телохранители прикончат тебя за пять минут до того, как ты успеешь к нему подойти.

Он промолчал. Пожалуй, и мне на сегодня хватит многомудрых поучений, подумал я. Достав из пистолета обойму, я сунул ее себе в карман и вернул оружие Альтеру. Он окинул его удивленным взглядом, открыл бардачок и бросил туда. Потом, словно вспомнив о чем-то, достал из бардачка большой конверт.

– Ты просил обо всем написать, – сказал он.

Я, не откладывая, принялся за чтение. Он проделал прекрасную работу. Документальные свидетельства, перекрестная проверка информации, показания пострадавших. В тексте упоминались Кравиц и Барракуда. Он рассказывал о том, как полиция упорно отказывалась прислушиваться к его доводам. Это был готовый материал – хоть сейчас отсылай в субботнее приложение, – способный за пять минут, как только первый выпуск газеты появится в киосках, уничтожить карьеры двух десятков человек.

Я убрал конверт в пакет со своими сокровищами, не прощаясь, вылез из «Рено» и сообщил обоим Сергеям, что в ближайшие пару дней они мне не понадобятся. Мы обменялись номерами телефонов.

– Если не позвонишь, – сказал Сергей Второй, – я буду скучать.

Я обещал позвонить и прочел на их лицах недоверие. Наверняка они подумали: «Он всем своим девушкам так говорит».

Пока я ехал домой, погода начала портиться. С моря с жалобными стонами налетел юго-западный ветер – точь-в-точь старик, заснувший с отвисшей челюстью на веранде, – заставлявший водоворотами кружиться палую листву. В садике возле дома я увидел Элу. Она стояла у ограды и смотрела на Гирша – пожилого соседа, который жил этажом выше меня. Он расхаживал посреди анютиных глазок с садовыми ножницами в руках: седые волосы зачесаны назад, на животе – подтяжки с желтыми смайликами. Всего шесть месяцев назад их было двое. На протяжении тридцати лет они каждый день ровно в пять вечера садились у себя в маленькой гостиной пить чай с печеньем. Примерно раз в неделю я присоединялся к ним и как последний идиот допытывался, кто из них кому «прочищает трубы». В ответ они вежливо улыбались и рассказывали о новой выставке, которую недавно посетили, или фильме, который только что посмотрели в «Синематеке».

– Шалом, Джош.

– Привет!

– Тебя ждет юная леди.

– Я заметил.

Мне показалось, или он глядел на меня с осуждением?

– Не хотите зайти выпить чаю?

Только тут я сообразил, что, с тех пор как скончался его друг, я ни разу его не навестил.

– Конечно, – сказал я. – С удовольствием!

Эла удивилась, но послушно последовала за нами на второй этаж. Квартира выглядела в точности как прежде, если не считать пыльной пустоты, оставленной вещами, которые отсюда недавно убрали вопреки их воле, не обращая внимания на их мольбы и крики. Гирш повел Элу на кухню.

– Нет, барышня, – донесся до меня его радостно возбужденный голос, – салфетки надо складывать двумя одинаковыми треугольниками. Теперь достаньте, пожалуйста, из ящика шесть ложечек и шесть вилок. Вот эти, маленькие, с серебряными лавровыми листочками. Так… Теперь попробуем вас проверить: если салфетки лиловые, какого цвета должна быть скатерть?

Я не слышал, что она ответила, но скатерть они принесли бирюзовую, а тарелки – украшенные по краям голубыми рисунками из английской сельской жизни. Эла с подчеркнутой торжественностью постелила скатерть. На губах у нее замерли отзвуки смеха, прекрасно заменившие помаду.

Через пять минут мы сели пить чай. Передо мной поставили тарелку с куском шоколадного торта; пока никто не увидел, он подмигнул мне и показал язык. Гирш успел задать Эле тысячу вопросов и быстро выяснил, что знаком с ее матерью. Когда-то они вместе ходили в клуб бриджа на площади Рабина, который давным-давно закрылся.

– Милая барышня! – вдруг возгласил он. – Вы, наверное, захотите влепить мне пощечину, но должен сказать, что ваша мать – совершенно несносная женщина.

Эла засмеялась и уверила его, что не имеет ни малейшего намерения заниматься рукоприкладством.

– Она никогда никого не бьет, – произнес я из глубин засосавшей меня черной дыры. – Она предпочитает другие способы коммуникации.

Они оба уставились на меня, но я чувствовал, что все ниже проваливаюсь в пучину мрака.

– Можешь ему рассказать, – зло добавил я, – он еще и не такое слышал.

Гирш, проворно перехватил инициативу и тут же спросил, как мы познакомились.

– Я наняла его, чтобы он помог мне разыскать сестру. – Она говорила очень быстро, плотно утрамбовывая слова, чтобы не дать мне вставить ни звука. – Я не верила, что она существует, думала, что схожу с ума, но Джош ее найдет, он уже доказал, что она – не моя выдумка.

– Он ее хоть из-под земли достанет, дорогуша, – сказал Гирш, беря ее за руку. – Джош любого достанет. В этом ему нет равных.

Ну все, решил я, с меня довольно. Встал, поблагодарил за чай и, не дожидаясь Элы, пошел к двери. Она догнала меня на лестнице.

– Какая муха тебя укусила? – Она сдерживалась, чтобы не закричать.

– Не люблю, когда клиенты караулят меня у дверей. Это я выслеживаю людей, а не они меня.

– Я нигде не могла тебя найти! – все же выкрикнула она. – Весь день искала. Зачем тебе телефон, если ты никогда не берешь трубку?

– Я же говорил: будет что рассказать – позвоню.

– Ты чуть не выложил ему все!

– Что – все?

– Чем я занималась.

– Ему все равно.

Мы стояли и молчали. Она нащупала рукой трещинку в деревянных лестничных перилах и неосознанно водила по ней туда-сюда пальцем, пока у нее из-под ногтя не показалась капелька крови, за ней еще одна, и еще. Она этого не замечала, хотя кровь уже растекалась по ладони.

– Где ты был? – спросила она.

– Работал.

– По делу моей сестры?

– Нет.

– Ты больше над ним не работаешь?

– Работаю в свободное время.

– Это из-за того, что я тебе рассказала?

– При чем здесь это?

– Ты на меня злишься.

– Я на всех злюсь. Просто в данный момент подвернулась именно ты.

На мой взгляд, шутка получилась удачной, но публика в лице Элы осталась к ней равнодушна.

– Ты сказал, у тебя есть одиннадцать имен.

– Я сократил список до трех.

– Всего за один день?

– В восемь я еду в Метулу, проверю одно из них.

Она закрыла глаза. Лицо бледное, с правильными чертами и очень красивое.

– Я еду с тобой, – наконец сказала она.

– Нет, не едешь.

– Почему?

– Потому что это работа, а не игрушки. Я не беру с собой на работу клиентов.

– У тебя слишком много правил.

– Это не твое дело.

Она сделала шаг вперед, и я поспешно уступил ей дорогу. Гордо выпрямив спину, она прошествовала мимо меня и, не оглядываясь, прошла к выходу.

19

Следующие пятьдесят минут я занимался трудотерапией. В одних трусах сидел на кухне, жевал диетические хлебцы и лепил на кассеты новые наклейки: «Отпуск в Греции 91», «Дело о разводе 98» и так далее. Покончив с этим, я освободил одну полку над телевизором и поставил кассеты на самое видное место. Затем напихал в желтый пакет других кассет, которые валялись у меня по всему дому, залез на стул, разобрал натяжной потолок над кондиционером и сунул пакет туда. Время близилось к вечеру, и я быстренько принял душ, надел чистую рубашку и ровно в восемь вышел из дома. И нисколько не удивился, обнаружив ее возле подъезда.

– Тебе со мной нельзя, – сказал я, но без прежней убедительности в голосе.

– Именно поэтому ты сказал, что поедешь в восемь?

Вместо ответа я направился к своей машине.

Она зашла с другой стороны и бросила холщовую сумку на заднее сиденье, где уже лежали: цифровая фотокамера, старая телескопическая тренога, две папки с документами, две пустые бутылки из-под минеральной воды, пара оберток от энергетических батончиков и упаковка заплесневевших хлебцев – стандартный набор частного детектива, которому надо избавиться от семи килограммов веса. Я молча ждал, пока она сядет в машину. Она изящно скрестила ноги, откинулась назад, покосилась на меня и только потом позволила себе улыбнуться. Семья Ширман выезжает на прогулку. Мама с папой на переднем сиденье. Смотрите, дети: вон коровка.

В полном молчании мы выехали из Тель-Авива, прокладывая себе путь в негустом потоке машин. «Вольво» выдал свой обычный набор ахов и охов, но, кажется, на этот раз решил вести себя хорошо. Я без проблем выбрался на трассу номер 6 и поддал газу. Чем дальше от города, тем быстрее менялся вечер: темнота, изредка оживляемая неоновыми огнями, окутывала нас, и в ней рядом со мной чуть белело женское лицо.

– Мы поздно приедем, – негромко сказала она.

Я объяснил, что вся суть как раз в том, чтобы нагрянуть неожиданно.

Снова она заговорила, когда мы выбрались на ведущее в Афулу шоссе, известное как «линейка».

– Я уже второй день об этом думаю, – тихо, будто разговаривая сама с собой, сказала она.

Я не стал спрашивать, о чем. Держа обе руки на руле, я следил за дорогой.

– Не знаю, что со мной, – продолжила она. – В памяти все смешалось: отели, клиенты… То мгновение, когда стоишь перед чужой дверью и собираешься нажать кнопку звонка. Делаешь глубокий вдох, приглаживаешь волосы – как будто смотришься в зеркало. Того, что происходит потом, просто не существует. Люди, которые пережили клиническую смерть и вернулись, описывают, как они взмыли над собственным телом. Они видели себя на больничной койке, видели мечущихся врачей, но не слышали ни единого звука. Вот и со мной то же самое. В моей жизни – целых шесть месяцев немого кино. Я уверена, что другие говорили со мной, а я им отвечала, но не могу вспомнить ни слова.

– Как это началось? – спросил я, чтобы напомнить о своем присутствии.

На этот раз она не рассердилась:

– У меня была подруга, мы вместе учились в университете. Она так оплачивала учебу. Как-то раз мы выкурили по косячку, и она мне все рассказала. Сказала, что занимается этим три-четыре раза в неделю, через какое-то агентство, а один клиент даже свозил ее в Прагу на уик-энд. Она вообще была смешная. Рассказывала, как она лежит и думает о чем-нибудь своем, пока эти на ней скачут. Передразнивала звуки, которые они издают. А я все расспрашивала ее, и в конце концов мне стало казаться, что это абсолютно нормально. Понимаешь?

Я молчал. Да она и не ждала ответа:

– В первый раз мы сделали это вместе. Было два часа ночи, мы обе были малость под кайфом, и тут ей позвонили. И вдруг она говорит: «Хочешь поехать со мной?» Она не то чтобы пыталась втянуть меня во все это, нет, скорее со мной заигрывала. Я не лесбиянка, но с девочками такое иногда случается. У тебя есть подруга, вы давно знакомы, и тебе интересно рассмотреть ее тело или узнать, как она стонет: так же, как ты, или по-другому. Я поехала с ней. Там был мужчина. Это меня удивило. Он выглядел, как обычный мужчина. Не знаю, чего я ожидала. Может, увидеть семнадцатилетнего пацана или похотливого старца? А он оказался обычным мужчиной лет сорока пяти, который немного смущался и очень старался быть с нами милым. Она посмотрела на меня – типа это такая шутка, понятная только нам… Когда она разделась, я сделала то же самое.

У меня защипало в глазах. Странное ощущение – как будто веки жгло изнутри, хотя там не могло быть никакого источника жара. Мы подъехали к Рош-Пине, свернули на окружную, миновали полицейский участок и два ресторанчика, куда во времена резервистской службы в Ливане мы, помнится, заскакивали с ребятами поесть шакшуки. Она откинулась на подголовник и закрыла глаза. По ее лицу скользил свет дорожных фонарей.

Еще пятнадцать минут – и мы уже в Метуле. Мы пробирались между домиками под красными крышами, в окружении фиолетовых бугенвиллей, нависавших по обе стороны дороги. Я дважды сбился с пути, но в конце концов мы нашли нужный дом. На калитке была прибита табличка из желтого металла с рисунком, явно сделанным детской рукой: семья стоит, держась за руки, и только один ребенок сам по себе, как будто не желает иметь с остальными ничего общего.

Я вылез из машины и подошел к калитке. У меня за спиной хлопнула дверца, но звука шагов я не услышал. Я повернулся. Она стояла, прислонившись к корпусу «Вольво», бессильно свесив руки, и вглядывалась в темноту, в которой чуть светилась выложенная белой галькой дорожка к дому.

– Это она? – даже не прошептала, а едва выдохнула она.

– Хочешь, я один пойду?

– Дай мне минуту.

Я дал ей минуту. Минута затянулась, но в конце концов она оторвалась от «Вольво» и двинулась ко мне. Мы зашли во двор, и я позвонил в дверь. Нам открыла высокая женщина с волосами, крашенными в цвет каштанового меда, золотисто-карими глазами и смуглой кожей, на которую моментально ложится и с которой долго не сходит загар. На ней было белое платье из тонкой индийской ткани и спортивные туфли на босу ногу. В руке она держала высокий бокал с белым вином. Единственным украшением ей служил черный шнурок с маленькой ракушкой, спускавшейся к груди. Ни папаши, ни трех детей с картинки поблизости не просматривалось.

– Прошу прощения за поздний час, – сказал я. – Я ищу Нааму Кристаль.

– Это я.

– Вы родились двенадцатого мая семьдесят первого года?

Она беззаботно улыбнулась. Похоже, жители Метулы привыкли к тому, что им на ночь глядя стучат в дверь и задают странные вопросы.

– Да. Откуда вы знаете?

Я достал портмоне и показал ей ламинированное удостоверение, которое обходится мне в 57 шекелей в год и доказывает, что я частный детектив, номер лицензии GK77765A.

Я понятия не имею, что означает этот номер. Может, меня однажды усыпили и вытатуировали его мне на заднице, как штрих-код. Тем временем в золотистых глазах промелькнуло нечто похожее на усталость.

– А вы кто? – спросила она, глядя мне за спину.

– Это мой клиент, – ответил я.

Мои слова не произвели на нее никакого впечатления.

– Милая, – с горечью проговорила она. – Я знаю, что вы меня не послушаете, но, клянусь вам, он не стоит вашего внимания. А теперь возвращайтесь к нему и скажите, что были у меня в половине одиннадцатого и никого постороннего не застали. Спокойной ночи.

Прежде чем она успела закрыть дверь, я сунул в проем ногу.

– Госпожа Кристаль, – сказал я. – Мне не известно, что за проблемы у вас с мужем, и я с ним не знаком. Мы приехали сюда из Тель-Авива задать вам один вопрос.

– Да? – Она распахнула дверь. – Какой вопрос?

– У вас есть фотографии, сделанные в день вашего рождения?

Сорок минут спустя мы сидели на веранде ресторана маленького и дорогого отеля «Дома у Нили», расположенного в самой высокой точке Рош-Пины. Меня привела сюда Эла, без всяких комментариев продиктовав адрес.

Я не интересовался, откуда ей известно об этом месте и с кем она сюда приезжала. Долина раскинулась под нами покрывалом черного шелка, чуть южнее поблескивало сквозь туман озеро Кинерет. Она пила красное вино, а мне тихий официант в кожаных брюках принес двойной эспрессо. Кухня уже закрывается, сообщил он, и я попросил его принести нам пару ломтиков хлеба.

– Ты в порядке?

– Да. Она была милым младенцем.

Златоглазка действительно была милым младенцем. Камера запечатлела ее на руках у родителей в коридоре больницы «Ха-Эмек»; на снимке ее четырехлетняя сестра смотрит на нее взглядом, полным нехороших замыслов.

– Я поняла, что это не она, в ту секунду, когда открылась дверь, – сказала Эла. – Она выглядит слишком довольной.

Я не ответил, потому что прибыла моя хлебная корзинка. Садист в кожаных штанах притащил мне полбуханки теплого домашнего хлеба. Согласно двум из трех книг о диетах, которые я выучил наизусть, хлеб есть можно. В каждом ломтике 70 килокалорий, в диетическом – 38. Я свернул два кусочка в мягкую теплую трубочку и сунул в рот. Это немного приглушило чувство голода, но именно что немного.

– Мы можем остаться здесь на ночь? – спросила она.

– Вместе?

– Я не собираюсь тебя насиловать.

– Когда тебе надо вернуться в Тель-Авив?

– В полдень я встречаюсь с матерью в кафе «Штерн».

– Оно еще существует?

– Да.

– Ты ее боишься?

– Да.

У меня зазвонил мобильный. Поскольку уже перевалило за полночь, я решил ответить, краем глаза следя за Элой, которая встала, подошла к официанту, и они вместе направились к стойке регистрации.

– Ширман?

– Слушаю.

– Это Авнер.

– Кто?

– Авнер Авихаиль, дядя Нохи. Твой телефон на прослушке?

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

– А кому я нужен?

Он не подхватил мой шутливый тон:

– Нохи пытались убить.

– Кто?

– Старший сын Кляйнмана. Мы нашли его. Он прятался за мусорными баками.

– С оружием?

– Пистолет и две гранаты.

Я насторожился. Тот, кто убил Софи, прятался с гранатой за мусорными баками. Убийцы любят возвращаться к удачным схемам.

– Где он сейчас?

– У меня дома.

– Что?

– Мы заперли его в подвале. Нохи хочет, чтобы ты приехал и забрал его.

– Зачем?

– Он думает, что Кляйнман ничего не знал. Пацан действовал по собственной инициативе.

– Вы уверены?

– Так думает Нохи.

Значит, сам он считает иначе.

– А почему ты хочешь, чтобы я его забрал?

– Ты же сказал, что можешь остановить эту войну. Вот и посмотрим.

– И что мне с ним делать?

– Это твои проблемы.

В этом была своя кривая логика. Они не хотели сдавать его полиции, но и убивать не хотели. Проще было сбагрить его кому-нибудь третьему.

– Когда мне приехать?

– А ты где?

– На севере. Буду в Тель-Авиве утром.

– Значит, поспит на полу. Надеюсь, не простудится.

Он продиктовал мне адрес и повесил трубку. Вернулась Эла. В руке она держала нечто, напоминающее веточку оливкового дерева, на конце которой болтался ключ. Я пошел за ней. Середину номера со стенами из светлого бруса занимала двуспальная кровать, напротив – большой телевизор, над ним – видеоплеер и репродукция Модильяни, принадлежащая кисти мастера, и рядом не стоявшего с Модильяни. В конце комнаты – душ, туалет и еще одна дверь. Я открыл ее. За ней располагался маленький дворик с джакузи под пластиковым навесом. Пока я раздумывал, как им пользоваться, она проскользнула мимо меня, и вскоре до меня донесся шум льющейся воды.

Я взял в душе два больших полотенца и последовал за ней. Она успела раздеться, оставшись в трусах и лифчике темно-бордового цвета. Увидев меня, она расстегнула лифчик, запустила большие пальцы под резинку трусов и стянула их, а потом ступила в бурлящую воду, устроилась в уголке и откинула голову назад. Я тоже быстро разделся, залез в джакузи и сел в противоположном углу. Она никак не отреагировала на мое присутствие и даже не открыла глаза. Я воспользовался этим, чтобы получше ее разглядеть. Мужчины вообще любят подглядывать.

Обнаженной она выглядела сногсшибательно. Груди – два белоснежных холма идеальной формы, живот гладкий, без шрамов и татуировок, никакого пирсинга. Коленка, выступающая над водой поблизости от моего бедра, образовывала блестящий круглый островок. Я рыскал взглядом, пытаясь сквозь пузырьки воздуха пробиться к темному пятну у нее между ног. Меня охватило возбуждение, и, чтобы отвлечься, я поднял глаза. Над пластиковым навесом раскинулось практическое пособие к уроку астрономии, мерцая всеми огнями Млечного Пути. Я замер, стараясь ни о чем не думать. Вряд ли у меня возникнет желание рассказывать эту историю в компании приятелей: «Она сидела передо мной голая, с раздвинутыми ногами, но я предпочел смотреть на звезды».

Когда я опустил голову, то выяснилось, что она разглядывает меня в упор.

– Ты крупный парень.

– Это называется толстый.

– Ничего подобного. У тебя широкие плечи. Так что ты не толстый, а именно крупный.

– Тебя учили так говорить?

– Как – так?

– Так, чтобы мужчина рядом с тобой чувствовал себя лучше.

Она резко встала, яростно обдав брызгами все вокруг, схватила полотенце и исчезла в комнате. Я остался сидеть, где сидел, наедине со своим внутренним черным котом. Он терся об меня, и мне хотелось схватить его за шкирку и утопить.

Через десять минут я вернулся в комнату и нашарил в темноте свою сумку, в которой лежало все, без чего нельзя выходить на работу: свежая футболка, пара чистых трусов, бутылка минеральной воды и пистолет с запасной обоймой. Я надел трусы и по пути к кровати споткнулся о ее влажное полотенце. Забравшись под одеяло, я почувствовал рядом с собой ее обнаженное тело.

– Ты знаешь, что ты ненормальный, – сказала она из темноты.

Я не ответил. Она чуть подалась ко мне и положила руку мне на бедро. У меня в мозгу бесконечной чередой проплывали образы пожилых мужчин с пигментными пятнами на коже, с дряхлыми обвислыми животами. Таких постоянно видишь в душевой бассейна – члены у них болтаются, как белые сосиски, под редкими лобковыми волосами. Я отодвинулся и повернулся к ней спиной. Через двадцать минут ее дыхание стало ровным. А я еще долго не мог уснуть.