Текст книги "Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге"

46. Первый хороший портрет Петра Великого

Государь Петр I знал что по недостатку хороших живописцев и медальеров его на рублях изображаем был дурно и совсем на него не походил. Он часто над тем шутил. На втором своем путешествии в Голландию и Францию, проезжая через Ниренберг, остановился он там на несколько дней, чтобы осмотреть Ниренбергские мануфактуры и посетить многих тамошних художников. Между сими художниками нашел он славного портретного живописца Купецкого, которому приказал нарисовать грудной портрет свой в профиль, и немедленно отправил оный с нарочным курьером в Петербург в Монетную Канцелярию с повелением вырезать по сему рисунку штемпели для рублей, полтинников и медалей. И так в следующем 1718 году, вышла первая Российская монета с совершенно. похожим изображением Петра. Великого, сделанным по хорошему рисунку.[56]56
  От Г. Шлаттера, советника Монетной канцелярии.


[Закрыть]

47. Петр Великий находился в опасности быть умерщвленным от одного раскольника.

Сие ужасное происшествие случилось в Петербурге в Летнем дворце. Император имел обыкновение после конференции со своими Министрами, когда они уходили, провожать их в переднюю. Некогда ввечеру, в то время, как Государь имел конференцию со своими министрами, пришел в переднюю в нижнем этаже Летнего дворца незнакомый человек с мешком, сшитым из разных лоскутков сукна, в каких обыкновенно секретари и писари носили за своими командирами бумаги, которые надлежало подавать императору. Никто из стоявших там денщиков и служителей не подозревал сего человека в злом намерении. Может быть всякий почитал его за подьячего из какой-нибудь коллегии, которому приказано было придти с бумагами, и так как он стоял несколько часов с весьма спокойным видом, то никто и не спросил у него, кто он, или что ему надобно. Но вдруг открылась ужасная дерзость и злодейское намерение сего человека. По окончании конференции, когда министры пошли домой и Государь провожал их в переднюю, сей человек, за которым никто не примечал, оборотился к стене и вынув нечто из своего мешка, обвернул его опять мешком, и как Государь пошел обратно в свою комнату, хотел и он войти за ним с такою смелостью, как бы ему то приказано было. Но поскольку никто из стоявших тут денщиков и служителей не слыхал от государя такого приказания, то один из них тотчас, став в дверях между ним и государем, удержал его и спросил, кто он и что ему надобно, он старался насильно войти за Государем, от чего произошел шум, и Государь оборотившись, спросил о причине оного. К величайшему удивлению Государь получил ответ не словами, но на самом деле: пустой мешок и с ним большой нож, в четверть аршина длиною, выпал из-под руки у дерзостного злодея; сам же он тотчас упал на пол и признал себя виноватым. Государь сам схватил его и спросил: какое имел он намерение? «Убишь тебя», – отвечал он. «За что? – спросил Государь с кротостью: разве я чем-нибудь тебя обидел?» «Нет, – отвечал злодей (который по собственному своему признанию был раскольник): ты мне ничего худого не сделал, но сделал много зла моим единоверцам и нашей вере. «Хорошо, – сказал император, – мы разыщем это; отведите его теперь под караул и не делайте ему ничего худого; а завтра сам я расспрошу его обо всем».

Вышеописанные истинные обстоятельства ужасного сего происшествия не столь были известны, как то, какую заслуженную казнь сей злодей получил, и что единоверцы его с того времени должны были для отличия от других людей носишь на спине лоскуток красного и желтого сукна.[57]57
  От фельдмаршала графа Бутурлина, который был тогда при Государе денщиком».


[Закрыть]

48. Строгое предприятие Петра Великого истребить воровство

Царь Петр Великий, заседая однажды в Сенате, услышал о разных грабительствах, случившихся за несколько дней, в великое пришел негодование и во гневе сказал сии слова: «Клянусь Богом, что я наконец прерву проклятое сие воровство». Потом, взглянув на тогдашнего генерал-прокурора Павла Ивановича Ягужинскаго, сказал ему: «Павел Иванович! Напиши сейчас от моего имени генеральный указ во все государство, что ежели кто и столько украдет, чего будет стоить петля, тот без дальнейших допросов будет повешен». Генерал-прокурор, которой уже взял в руки перо, помешкал еще по выслушании сего строгого повеления и со удивлением говорил царю: «Петр Алексеевич! Помысли о последствиях такого указа». «Пиши, – подтвердил царь, – как я тебе сказал». Ягужинский, еще не писав, со смехом повторил монарху: «Всемилостивейший государь! Разве вы хотите остаться императором без подданных. Мы все воруем, только с тем различием, что один более другого». Царь, слушавший сии слова в задумчивости, начал шуточному сему замыслу смеяться и без дальнего повеления оное оставил.[58]58
  Известно сие от министра кабинета графа Ягужинского.


[Закрыть]

49. Петр Великий открывает обман в Польше

Во время войны с Королем Карлом XII, Петр Великий находился попеременно в разных местах, то при сухопутном своем войске, то при флоте. Некогда был он с частью своей армии в Польше. Там останавливался он на несколько дней в одном городке, где в церкви находился образ Богоматери, о котором говорили что он чудотворный и часто во время церковного служения проливает слезы (См. Анекд. 36).

Сей образ был резной из дерева и одет был в шитое золотом платье и с великолепным головным убором. Он поставлен был недалеко от алтаря на таком высоком месте, что самого большого роста человек едва мог достать рукою до ног его. Петр Великий, расспрашивая везде, куда он приезжал, нет ли там чего-нибудь достойного примечания, весьма скоро узнал о сем чудотворном образе. Удален будучи от предрассуждений, усомнился он в том, чтоб сей образ был в самом деле чудотворный, хотя и недоставало свидетелей утверждавших истину чуда, и хотя сам видел оное придя из любопытства в церковь во время служения. Однако ж при сем сдучае показал он только свое удивление. Но в другое время, когда не было в церкви служения, пришел он туда со своею свитою, приказал церковь запереть и принести лестницу, по которой взойдя вверх к чудотворному образу, рассматривал оный с головы до ног весьма пристально и не мог ничего приметить, кроме маленьких скважин в глазах. Двое духовных того монастыря, приведшие государя в церковь, радовались уже внутренне, что любопытство его останется тщетно и чудотворный их образ не потеряет прежней своей славы. Однако Император не привыкший довольствоваться наружным видом и желавший узнать причину сего чуда, скоро разрушил их радость. Сняв ненарочно со священной статуи большой головной убор, увидел он, что голова до самых глаз была выдолблена и покрывалась черепом, как бы выпуклою крышкою, и что она налита была водою в которой плавали живые маленькие рыбки и плаваньем своим приводили воду в движение, так что она проходила в маленькие скважинки, сделанные в глазах у образа. По открытии сего обмана, великодушный император, не говоря ни слова, покрыл голову статуи черепом, надел на нее великолепный убор, и сходя вниз, сказал только: «Удивительный образ!» Но потом растолковал он сей обман своим спутникам и после часто рассказывал о сем приключении. Бывший государственный канцлер граф Бестужев, от которого я узнал сию повесть, слышал её от самого его величества.

50. Петр Великий пользуется советами одной польской госпожи

В Варшаве жила Госпожа Старостиха N. N. Хотя уже не молодая, но весьма разумная и в обхождении приятная женщина. Происхождением была она из одного из знатнейших домов в Польше и находилась в сродстве с первыми фамилиями в сем Королевстве, и потому всегда имела участие в Государственных делах. Петр Великий обходился с нею коротко и дружески, часто проводил с нею вечера и пользовался её знанием польских фамильных и государственных дел.

Некогда разговаривал он с нею о состоянии своего войска, которое до того всегда одерживало над шведами победы. И притом рассказывал ей, что он приказал вновь набрать рекрутов и намерен во всем своем войске определить русских офицеров. Госпожа Старостиха спросила у него вызывает ли он новых иностранных офицеров для своей армии? «Нет», – отвечал Государь. «А для чего? – спросила она. «Я думаю, что они мне более уже не нужны, – сказал Государь: – Русские мои офицеры столько уже навыкли в воинском искусстве, что я могу иметь хороших солдат и офицеров из собственных моих подданных». «Ваше Величество ошибаетесь, – отвечала Старостиха, – и вам еще рано ласкаться такою надеждою. Поверьте мне, что за недостатком иностранных офицеров опять расстроится все то, до чего дошли вы столь счастливо с их помощью». Петр Великий долго спорил с нею о сем, противоречил ей с жаром и утверждал свое мнение. «Изрядно, – сказала она наконец: – вспомните только после, что Я Вашему Величеству советовала; а я наперед уверена, что вы тогда уже поздно будете жалеть о том, что не приняли моего совета и спорили со мною». Сим кончился на тот раз разговор о сем деле.

Через два дня потом Государь по обыкновению своему ввечеру пришел к Старостихе, которая не позабыла еще о бывшем между ними споре. Но Его Величество перестал уже о том думать, был весьма весел и спросил у нее, в каком состоянии её музыка, которой он довольно уже давно не слыхал. «Такова же, как и прежде, – отвечала Старостиха: – Ваше Величество услышите ее сегодня при столе».

Она тотчас приняла намерение воспользоваться сим случаем, чтобы представить государю справедливость своего мнения, сколь нужно ему иметь при своем войске иностранных офицеров. Призвав своего гофмейстера, приказала она, чтобы во время ужина играли только польские её музыканты, и чтобы при том не было немецкого капельмейстера и других иностранных музыкантов.

Через несколько часов сели за стол. Музыканты начали свой концерт, но столь беспорядочно и дурно, что гости привыкшие слышать в сем доме прекрасную музыку, шутили над сим концертом. Но Старостиха показывала, что того не примечает, пока Государь не начал говорить и сказал: «Что стало с вашею музыкою? Она совсем не та, какая у Вас прежде была». «Извините, ваше величество, – отвечала Старостиха: – это та же самая музыка, с тою только разницею, что в оркестре нет иностранных музыкантов, а играют одни только мои польские музыканты».

Император тотчас догадался, что сие значило, и потрепав ее во плечу, сказал: «Разумею, сударыня, вы правы». Вскоре при том Государь переменил прежнее свое намерение и учредил, чтобы всегда третья часть офицерских мест в его армии занимаема была иностранными.

51. О вышеупомянутой польской госпоже, и особой к ней доверенности Петра Великого.

Российский монарх находился несколько в критических обстоятельствах, когда Карл XII с армиею своею в Саксонии усиленною, вновь обмундированною и всем нужным снабженною, пошел через Силезию прямо в Польшу, дабы впасть в царские земли в Украине. При таком опасном случае велел царь по всему пути, по которому шведская армия должна была идти в Украину, сожечь и опустошить все деревни, села и города со всем припасом, дабы шведы ни малейшего провианта ни для людей, ни для лошадей найти не могли.

В то время, когда сие Царское повеление к величайшему разорению и несчастью поляков и украинцев производимо было в действо, Петр Великий находился в Варшаве. Госпожа Старостиха, с которою он ежедневно дружески обращался, учинила ему тотчас по получении первого известия о сем ужасном повелении важное представление о нужде и жалостной бедности, в которую он не только так много невинных бедных поляков, но и собственных своих подданных, украинцев ввергнет, да и лишит сам себя в крайнейшем недостатке всех средств, к своему и армии своей содержанию в сих стол плодоносных странах. «Так! – сказал монарх, но нет другого средства удержать неприятеля, и выиграть у него время, как только лишить его всего, чем бы он на дороге прокормиться и усилиться мог.[59]59
  От генерал-поручика Веймарна, который слышал оба сии анекдота в Варшаве от фамилии упомянутой г-жи Старостихи.


[Закрыть]

52. Попечение Петра Великого о Российских летописях

Некогда Петр Великий разговаривал о древней Российской истории, и ему рассказывали, что в Германии, во Франции и в Голландии много уже об оной напечатано. «Все это ничего не стоит, – сказал проницательный Государь; – могут ли иностранцы написать что-нибудь о древней нашей истории, когда мы сами еще ничего о ней не издали? Может быть они только вызывают нас издать что-нибудь лучшее. Я знаю, что подлинные материалы древней Российской истории рассеяны по разным местам в государстве и лежат в монастырях у монахов. Давно уж вознамерился я сохранить их от утрат и доставить искусному историку случай написать истинную древнюю Российскую историю, но по сие время всё случались в том препятствия. Вскоре потом (в 1722 году) Государь разослал в знатнейшие монастыри, особливо в Новгороде и Киеве, повеление собрать находившиеся в них летописи и прислать оные в Синод. Вследствие сего повеления собрано было множество рукописных Российских летописей, из коих некоторые доставлены были в Императорский кабинет (откуда по кончине Петра Великого достались в Библиотеку Санкт-Петербургской Академии Наук), а большая часть в Москву, в Библиотеку тамошней Синодской Типографии, где они и поныне рачительно хранятся.[60]60
  От библиотекаря Шумахера.


[Закрыть]

53. Отменная забота Петра Великого о дубовом лесе

Петр Великий, имея великую склонность к мореплаванию и кораблестроению, соединял с нею отменное рачение о дубовом лесе, тем паче, что натура скупо наделила оным те места, в которых сей великий основатель Российского мореплавания и отец Российских флотов завел корабельные верфи. Как скоро завел он первое селение при Неве, то принял к себ немецких форштмейстеров, которые должны были осматривать леса во всей Ингерманландии и Новгородской губернии в замечать в них дубовые деревья. Хотя и не нашли они там целых дубовых лесов, какие находились в отдаленных Южных провинциях, как то в Украине, по рекам Дону и Волге, особенно в Казанской губернии; однако же по местам довольно было молодых и старых дубов. Для сохранения сих деревьев, Государь издал особливое повеление, в котором под опасением жестокого наказания запретил даже помещикам в своих дачах рубить дубы без ведома Адмиралтейской Коллегии и без наставления от форштмейстера.

Дабы подать народу пример отменного уважения своего к дубовому лесу, приказал он обвести перилами два старые дуба найденные в Кронштадте, поставить там круглый стол и сделать места для сидения. Летом приезжая туда, часто сиживал там он с Кронштадтскими командирами и корабельными мастерами. Иногда смотря на сии дерева, говаривал он: «Ах, если бы нам найти здесь и в окружности хотя бы столько дубовых деревьев, сколько здесь листьев и желудей. Напротив Кронштадтского острова, или напротив Петергофа при Финском заливе, где Государь нашел особую небольшую дубовую рощицу, приказал он достроить увеселительный домик и назвал его Дубкис. Он публично благодарил корабельных масшеров и морских офицеров, которые желая угодить ему, садили в садах своих в Петербурге дубы, и увидев их в первый раз, целовал их в лоб. Сам он выбрал по Петергофской дороге место на 200 шагов в длину и на 50 в ширину, и засадил оное дубами, которые по свойству тамошнего климата росли хорошо, хотя и медлительно. Петр Великий приказал огородить сие место забором и прибил там рукописный указ, чтобы никто не осмеливался обрывать сии молодые дерева, или иначе как-нибудь их портить под опасением строгого наказания. Через несколько лет, когда уже молодые дубы были вышиною в человеческий рост, он, проезжая мимо по обыкновению своему остановился, чтобы посмотреть, каково они растут, и к великой досаде увидел на земле несколько ветвей и пучков, связанных из листьев. Государю тем более было сие огорчительно, что вред любимым его деревьям причинен был не от ветра или бури, но кем-нибудь нарочно, из шалости или по злобе. Как скоро возвратился он в город, то призвав к себе генерал-полицмейстера, приказал ему немедленно поставить караульных близ рощи, которые должны были подстерегать, не придет ли кто-нибудь еще портить деревья. Через несколько дней захвачена была шайка пьяных, по большей части господских людей, которые проходя мимо, перелезли через забор, наломали несколько ветвей, и делая из дубовых листьев пучки, привязывали себе на шляпы.

Они сперва отведены были в полицию, а потом публично на площади высечены. За день до того оповещено было с барабанным боем по всему городу, чтобы изо всех домов кто-нибудь явился смотреть, как сии преступники были наказываемы.

54. О терпимости различных вер в России

Проницательное око Петра Великого в Амстердаме между прочим усмотрело, что там почти со всего света чужестранцы, содержащие различные между собою исповедания, обитают. Но для каждой веры позволено иметь свою церковь или такой молитвенной дом, где бы можно было беспрепятственно отправлять богослужение. Многих из них посещал сей монарх по единому любопытству, чтобы чрез то подробнее узнать их обстоятельства; но что было ему всего приятнее, то миролюбие, которое строго наблюдали учением, правами и законом различные, но весьма отдаленные от междоусобных распрь, живущие в одном городе разноверцы. Он, о том разговаривая с некоторым членом правительства, узнал от него, что Амстердам есть место, открытое для торговли всем народам земного шара, и при том каждому позволяется свободное отправление своей веры, покамест он не вмешивается в государственную веру и других не потревожит. Ибо правительству все равно, чему верует иностранный житель или каким образом отправляет свое богослужение, только бы он не поступал против государственных законов. Монарх сказал на то, что он почитает сие правило и мнение правительства не мало способствующим к торговле, к населению Амстердама всеми народами и, следственно, к великому прибытку правительства. Петр Великий, похвалив сие распоряжение, сказал при том, что он таким же образом намерен поступать с новозаведенным своим городом Петербургом. Сие он после и произвел в действо, позволив не только всем христианам построить там церкви на отведенных им местах и отправлять явное богослужение, но и попустив еще их избрать между собою собственный церковный совет и, по законам и обыкновениям своих церквей, решить между собою все супружественныя и церковные дела, могущие случиться у их прихожан, не будучи зависимыми от Правительствующаго синода или другого какого суда.[61]61
  Только еще под государствованием блаженной памяти императрицы Анны Иоанновны и в силу её учреждений, были по особенному случаю препоручены церковные дела иностранных христианских вер Юстиц-коллегии лифляндских дел и поставлена над ними верховная Консистория: сему был поводом некоторый супружеский случай, когда одна часть недовольна была определением церковного совета и отнеслась апелляциею к Юстиц-коллегии, для подтверждения своего права.


[Закрыть]

Но при всем таковом терпении, старался сей мудрый монарх всякими способами прекращать и истреблять все распри и расколы господствующей в его государстве греческой веры, раскольников, или, как они сами себя именуют, староверцев, утверждавшихся с величайшею упорностью на некоторых адияфорах[62]62
  Адиа́фора (греч. ἀδιάφορος – «безразличное») – термин, обозначающий поступки человека, которые представляются как нравственно безразличные.


[Закрыть], старался он изобличить в их заблуждениях дружелюбными поступками и увещаниями в Святейшем синоде и преклонять к истинной православной грекороссийской вере обещанием отличных своих милостей. Но тихия сии средства никакого в них не произвели успеха. Однако сей отец своего отечества не хотел допустить, чтоб упорных и в заблуждениях своих изобличенных подданных силою и наказанием привести в послушание и понудить к восприятию правоверия.

Он оставил их в маловажном их суеверии, но только с тем условием, чтоб все принадлежащие к сей секте, для различия от правоверных греко-российских законосоюзников, носили отличный знак, а именно: продолговатое четвероугольное пятно из красного и желтого сукна на спине. Поскольку сей особенный наряд отличал раскольников от правоверных и некоторым образом делал их смешными и презрительными, то думал монарх, что они сего устыдятся и скорее согласятся к восприятию всеобщей греческой церкви.

Но сия благоразумная монаршая выдумка не имела желанного успеха. Раскольники носили свое желтое пятно и остались в прежнем мнении.

Когда же, спустя несколько времени, Петр Великий увидел на бирже в Петербурге между российскими и иностранными купцами несколько раскольников в вышеупомянутом наряде, упражняющихся в отдавании своих товаров, юхты, конопли и прочих российских товаров, пожал он плечами и спросил некоторых из обстоящих, что сии из раскольников купцы, честные ли, добрые и прилежные ли люди, на которых бы можно было в торговле положиться? «Их таковыми почесть можно», – ответствововал ему один из таможенных служителей. «Изрядно, – сказал Петр, – когда они в самом деле суть таковы, то по мне, пожалуй, пускай веруют, чему хотят, и носят свое пятно; ежели посредством рассудка и привешенных лоскутков не мог я их отвратить от их суеверия, то и огонь уже никакого в них успеха не возымеет. А чтоб сделаться им за их глупость мучениками, то не заслужат они сей чести, да и государство не должно претерпеть вреда».[63]63
  Известно сие от Германа Мейера, знаменитого московского купца.


[Закрыть]