Текст книги "Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России"

Поступив ко мне в завод в 1908 году, Молодец крыл у меня лишь два сезона и дал две ставки лошадей, родившихся в 1909 и 1910 годах. В 1911-м, увлекшись другими жеребцами, я дал Молодцу лишь полукровных пегих кобыл и вскоре за гроши продал его А. П. Офросимову. Говорю «за гроши», потому что вместо денег я в уплату за Молодца получил двух офросимовских кобыл – Амбицию 2-ю и Праздничную. Молодец у меня оставил сравнительно ограниченное число жеребят, но все они оказались очень резвыми, а два из них показали выдающийся класс – Низам 1.33 и Зов 2.14,6, который и стал резвейшей лошадью, родившейся у меня в заводе. Низам был не тише, а резвее Зова, но его еще трехлетком поломал Петров. Низам был очень крупным, но хрупким. Петров вообразил, что это такая же железная лошадь, как дети Недотрога, и, применив к жеребцу ту же систему езды и тренировки, погубил его.

Меценат 2.14,3 (Ментик – Краля), р. 1914 г., вор. жер.

Молодец в двух ставках дал только двух кобылок, все остальные его дети были жеребцами. Когда побежал Низам, а потом Зов, Офросимову предлагали за Молодца 20 тысяч рублей, но он вовремя не сумел взять деньги, а когда захотел сам продать лошадь, то ему уже предлагали совсем другую цену. Незадолго до революции Офросимов продал Молодца за 5 тысяч рублей в Сибирь, в завод, где в случке было всего восемь-десять кобыл и Молодца совершенно не использовали, так что он понапрасну провел там несколько лет жизни.

Дети Молодца были очень грубы и малопородны – вот причина, по которой я так быстро в нем разочаровался. Молодец приходился родным братом Ментику, который был несравненно тише его. Тем не менее Ментик оказался замечательным производителем и дал много резвых лошадей, в том числе Лилию и Мецената. Дело все в том, что Ментика рационально и правильно использовали в заводе, а Молодца – преступно плохо. Разбирая породу Молодца, я уже показал, что его мать происходила из гнезда Самки, а кобылы этого гнезда у меня в заводе имелись, и, случая их с Молодцом, теоретически можно было ожидать наилучших результатов. К сожалению, в свое время я это недостаточно учел. Кроме того, терещенковские кобылы по кровям вообще хорошо подходили к Молодцу, так как все без исключения имели кровь старого Крутого, а стало быть, в приплоде усиливалось благотворное влияние Лебедя 4-го. Низам был создан именно по этому принципу.

К 1908 году относится моя последняя покупка кобыл на Одесском ипподроме. Я купил там двух маток – Русалку и Снегурку. Русалка была дочерью кругом борисовского Вихря, давшего хороший приплод в заводе полтавского коннозаводчика Редькина. Мать Русалки Рогнеда, происходя из старинного завода Сухотина, была дочерью призовой Рьяной, от которой у Сухотина был производитель Бес, отец Боевой, одной из лучших маток его завода, приплод которой выиграл свыше 7 тысяч рублей. Стоит ли удивляться, что и Рогнеда оказалась хорошей маткой и дала Редькину классного Деспота. Русалку я, собственно, не купил, а арендовал. В следующем году она у меня прохолостела, и я, узнав, что до этого она не жеребилась и у Марченко, вернул ее. По себе Русалка была недурна, хотя имела длинную спину.

Другая кобыла, купленная тогда в Одессе, серая Снегурка 2.26,6 завода Оболонского, была внучкой кожинской Похвальной и имела сильное течение казаковской крови. По себе Снегурка была нехороша: мелка, жидка и беднокостна. Я ее купил только из-за породы, но, продержав в заводе три с лишним года, продал тамбовскому коннозаводчику Бабёнышеву.

В том же году я купил у Берлинга, наследника Н. П. Малютина, знаменитую по своему приплоду Золушку. Ей тогда было 20 лет. При Малютине продажа Золушки была бы, конечно, невозможна и эта прославленная кобыла кончила бы свои дни на пенсии в Быках. Малютин с редким сердцем относился к своим знаменитым лошадям, достигшим старости: не выбрасывал их из завода, не продавал, а давал спокойно умереть там, где они родились, прославились сами и прославили свой завод. Так как Берлинг был не Малютин, мне и удалось купить Золушку.

Золушка (Летучий – Звёздочка), р. 1888 г., завода Н. П. Малютина. Не бежала. Дала у Малютина 12 призовых рысаков, выигравших свыше 150 тысяч рублей. Лучшими ее детьми были Зайчар, Звонарь, Завидный, Звань и Зуда. Золушка – родная сестра знаменитого Зверобоя и мать победителя Императорского приза Зайчара. О породе Золушки говорить не приходится: она давно прославлена и не раз воспета. Я опишу лишь ее экстерьер. Золушка была невелика, вершка три. Имела сухую и породную голову, превосходную спину и сухие ноги. Это были положительные черты ее экстерьера, равно как и большая глубина. У нее был один крупный недостаток – безобразные передние ноги: она буквально лежала на бабках. Кобыла не была длинна, а вся была «в комке», как говорили старые охотники, или «в квадрате», как сказали бы господа ремонтеры моего времени. Масти она была красно-гнедой и не имела никаких отмет. У меня есть оригинал работы Лансере – статуэтка из воска, когда-то принадлежавшая Малютину и изображавшая родную бабку Золушки Закрасу, и я спешу заверить читателя, что Золушка ничего общего не имела со своей матерью Звёздочкой, а была корпусом и типом совершенная Закраса. Звёздочка же была по себе выдающейся кобылой и вполне в типе Удалых. Если Лансере не приукрасил Закрасу, то она была породнее Золушки и имела превосходные ноги. Я думаю, что Лансере верно передал тип и формы Закрасы, ибо порочные именно в бабках ноги, к сожалению, иногда встречались у детей Летучего и, скорее всего, Золушка наследовала их через отца. У Золушки была сильнейшая прикуска, и во времена Малютина ее никогда и никому не показывали на выводке. Я хорошо помню, что когда впервые приехал в Быки и удостоился высокой чести, которая выпадала на долю немногих, осмотреть весь завод на выводке, причем своих рысаков показывал лично хозяин, то после окончания выводки я с недоумением спросил: «А где же Золушка?» Малютин, заикаясь, как это часто с ним случалось, сказал, что он никогда ее на выводке не показывает и что из всех охотников, приезжавших до этого в Быки, я первый вспомнил о Золушке. Затем он приказал вывести кобылу и, указав на ее глубину, подчеркнул ее сходство с Закрасой.

Золушка пробыла у меня три года и дала трех жеребят, после чего я ее продал тамбовскому коннозаводчику Бабёнышеву – ей тогда минуло 23 года. Золушка жеребилась у Малютина, а потом у меня ежегодно и в этом отношении была удивительной кобылой. Она пришла из Быков жеребой от Мурзича и дала в следующем году светло-гнедую Зеницу, вполне посредственную лошадь. Надо прямо сказать, что Мурзич совершенно не подошел к малютинскому заводу и ничего путного там не дал. Следующим жеребенком Золушки был Зов, а последним ее приплодом в Прилепах была Зыбь от Пекина, на которой истощение и старость матери оставили явные следы. По моему совету знаменитый московский богач Рябушинский купил Зыбь из-за породы к себе в завод. Созданием Зова Золушка отблагодарила меня за то, что я ее всегда ценил.

Зайчар 4.42,4 (Бычок – Золушка), р. 1896 г., гн. жер. зав. Н. П. Малютина

Звонарь 2.18,7 (Маг – Золушка), р. 1908 г., зав. наследников Н. П. Малютина

Зов (Молодец – Золушка), гнедой жеребец, 2.14 (с дробью), пока резвейшая лошадь, рожденная в моем заводе. Зов был невелик ростом, никак не более трех вершков, прост и сыр. Словом, по себе он не был хорош: голова невелика и непородна; глаз маленький, скучный и запавший, что я объясняю старостью матери; спина, мускулатура и перед хороши, но в задних ногах сквозняки, а передние ноги в путовых суставах сыроваты. Характер он имел превосходный и в двухлетнем возрасте на езде был вял. Совершенно не напоминал своего отца, но имел общее с матерью и был почти того же квадратного сложения, что и она.

В двухлетнем возрасте Зова купил Синегубкин для П. П. Бакулина. Жеребец трех лет был, кажется, не резвее 1.38. Имея большую конюшню первоклассных рысаков, Синегубкин выбросил Зова, и тот год бродил по рукам, потом попал к барышнику Грибанову и на рысаке замечательно поехал скромный наездник Кисляков, бывший ранее кучером. У Зова были феноменальные полуверсты, он начал ездить без проигрыша, а когда пришел в 2.14, то показал во время бега такой класс, что Э. Ф. Ратомский, как он сам мне об этом говорил, давал за него 30 тысяч рублей и считал, что может приехать на нем около 2.10. После революции печальной памяти Шевиот-Полочанский, управлявший первое время животноводством, послал Зова куда-то в глушь Тверской или Костромской губернии, на случной крестьянский пункт, где жеребец трагически погиб – его во время голода либо съели, либо загнали. О гибели Зова приходится пожалеть, ибо это была, несомненно, первоклассная орловская лошадь.

Посетив Лотарёво осенью сразу после Быков, так как я хотел сравнить эти два завода, я купил у князя Вяземского кобылу Тайну, а у его родственника и соседа Г. Н. Вельяминова – кобылу Аталанту. Когда я приехал в Лотарёво, то никого из Вяземских там не было и завод мне показывал управляющий имением Кобешов. После долгих переговоров мне удалось купить белую кобылу Тайну. Хотя заводская деятельность Тайны в Лотарёве и не была блестящей, я решил ее купить как дочь Бережливого. Тайна была крупна, костиста и породна, но хуже других детей этого жеребца. У меня в заводе Тайна пробыла четыре года и дала трех жеребят, после чего я ее продал Лодыженскому.

Из Лотарёвского завода Тайна пришла ко мне жеребой от Зенита, и это было очень интересно, так как в будущем приплоде должно было повториться имя Потешного. Родившийся у меня от этой случки жеребенок получил имя Тиран. Он был очень крупен и хорош по себе, но, как многие дети Зенита, в молодом возрасте высок на ногах и развивался медленно. Его купил у меня брат Владимир и отправил в Одессу на призовую конюшню. Тиран оказался необыкновенно резов и осенью двух лет был 1.40, а четверти делал без шести! Об этом жеребенке заговорила вся спортивная Одесса, от него ждали чудес резвости. Однако когда наступило время бежать, Тиран был конченой лошадью и ничего показать уже не мог. Дети Зенита были довольно хрупким материалом, и работать их следовало очень осторожно. Петров применил к Тирану ту же работу, которую он применял к железным детям Недотрога, а ранее к метисам Руссо, и навсегда погубил лошадь.

Тиран показывает, насколько удачно было скрещивание Зенит – Тайна, то есть повторение имени Потешного, а также какую роль в рысистом коннозаводстве играет подбор кровей вообще. Ни до ни после Тирана Тайна по резвости не дала ничего близкого к классу этого своего сына.

Когда я осматривал Лотарёвский завод, мне больше всех понравилась одна из полусестер Зенита, дочь Паши, белая кобыла Альма. Я упрашивал Кобешова продать ее мне. Тогда Альма еще не прославилась как матка, но была в числе кобыл, которые не продавались, и купить ее мне не удалось. В виде особой любезности Кобешов сообщил мне, что родную сестру Альмы Аталанту Вяземский уступил Вельяминову, а затем хотел выкупить ее обратно как замечательную матку. «Купите кобылу, мешать вам не буду, и получите настоящую лотарёвскую матку», – говорил мне Кобешов. Он сам съездил со мной к Вельяминовым, и мы купили Аталанту не то за 500, не то за 700 рублей. Я не знал, как и благодарить Кобешова, и был в восторге от своей покупки.

Аталанта была необыкновенно хороша по себе, кровна, породна, дельна и вместе с тем блестка. Она была совершенно белой масти, вершков четырех росту, с красивыми, умными глазами, очень низкая на ноге, с превосходным верхом, и притом длинная. О ее сухости и правильности нечего и говорить. В ней была какая-то особая, ей одной присущая красота, так что нельзя было глаз оторвать. Это была настоящая кобыла, из тех, что запоминаются на всю жизнь. Аталанта имела рекорд, как дочь Паши и Ариадны она была одной из лучших лотарёвских кобыл и драгоценным приобретением для любого первоклассного завода. У Вяземского в свое время она получила заводское назначение, дала двух жеребят, раз скинула, раз прохолостела и была уступлена Вельяминову. В этом упряжном заводе она пробыла несколько лет безо всякой пользы для дела, и в 1908 году ее купил я. За три года (1910–1912) она дала трех жеребят, в 1913-м прохолостела и была продана Н. В. Телегину.

Аталанта (Паша – Ариадна), зав. Л. Д. Вяземского

Серый жеребец Арлекин (Молодец – Аталанта) был, вероятно, резвейшей лошадью, которая когда-либо родилась в моем заводе. Двух лет зимой он ехал необыкновенно, тогда-то его увидел и прикинул Н. Н. Шнейдер, который приезжал на несколько дней в Прилепы посмотреть лошадей. Шнейдер был в восторге от жеребца и пророчил ему блестящую карьеру. Я думаю, что Арлекин был резвейшим среди всех детей Молодца. К несчастью, он простудился, заболел воспалением легких и после этого захрипел.

Дочь Аталанты и Боярина вороная Ахинея была очень хороша. То же следует сказать и про Армаду – дочь Аталанты и Громадного. Армада вывихнула бабку и потому не бежала.

В 1913 году Аталанта прохолостела от Лоэнгрина, и это совпало с приездом в завод Телегина. Он увидел Аталанту, положительно с ума сошел от кобылы и стал ее торговать. Я, конечно, не продавал. В единоборстве прошел весь обед, а вечером мы опять пошли на конюшню. Телегин зашел в денник Аталанты и долго ею любовался. Кобыла спокойно стояла, жевала сено и была вполне здорова. Выходя из денника, Телегин бросил на Аталанту еще один, жадный, взгляд, который я уловил. Взгляд этот ясно говорил: «Черт бы вас побрал! Не уступите кобылу – не будет вам счастья с ней!» Лицо Телегина при этом все сморщилось и сделалось злым. Еще раз с завистью посмотрев на кобылу, он вышел из денника, а я подумал: «Обязательно, подлец, сглазит кобылу!» – и мороз меня пробрал от какого-то скверного предчувствия. Мы вернулись домой и мирно сели за ужин. Телегин под конец развеселился, видимо забыл о кобыле, и закурил. В это время вошел Ситников и сообщил, что с Аталантой беда, что более часа с нею бьются, а она валяется по деннику, уши похолодели, и он боится рокового исхода. «Возьми три тысячи за кобылу, – сказал Телегин, – покупаю на риск!» Я согласился, и Телегин вместе с Ситниковым отправился в конюшню, где отходили кобылу и наутро она была совсем здорова. Я был так расстроен продажей Аталанты, что не пошел к ней и больше ее никогда не видел. Через несколько дней за кобылой приехали из Злыни и увели к Телегину.

Не помню точно, где, как и при каких обстоятельствах я купил у донского коннозаводчика Грекова двух весьма интересных кобыл – Багровую и Громкую. Возможно, кобылы эти были куплены в Петербурге, так как, часто бывая у Богданова, я иногда встречал там лейб-атаманца Грекова, который и познакомил меня со своим братом-коннозаводчиком.

Багровая (Бычок – Бедуинка), светло-серая кобыла, р. 1892 г., Дубровского завода. Бежала и дала известного Ханского. Багровая имела замечательное происхождение: она дочь Бедуинки, одной из лучших кобыл, родившихся в заводе С. Д. Коробьина. Бедуинка была дочерью Бедуина-Парижанина и призовой Грозы завода А. А. Болдарева, а стало быть, принадлежала к замечательному семейству кобылы Чародейки, прославившей болдаревский завод и оставившей такой глубокий, до сего времени имеющий реальное значение след в орловской рысистой породе. Карузо особенно любил Бедуинку и ее потомство, а потому с присущим ему талантом не раз воспел в своих многочисленных статьях и монографиях потомство этой кобылы и всех ее знаменитых предков.

П. Грузинский. «Чародейка» (Непобедимый 2-й – Уборная), р. 1842 г., зав. А. А. Болдарева

Багровая была довольно неприятной серой масти, какой-то грязной и с примесью красного. До глубокой старости она сохранила эту масть и не побелела. Росту в ней было не более трех вершков. Кобыла была глубокая, утробистая и дельная; очень длинна, но при этом имела превосходную спину. Замечательны были ее ноги, образцово поставленные и костистые. Голова у Багровой была велика, глаз неважный. Уши поставлены плохо, ибо чересчур наклонены вперед. В остальном это была превосходная кобыла, настоящая матка-жеребятница. В Дубровском заводе она дала прекрасных детей, и лучшим ее сыном был Ханский, классный сын Хвалёного. У меня в заводе Багровая пробыла четыре года. Год была холоста, затем дала двух жеребцов, причем сын Молодца и Багровой Богдыхан выиграл. В 1912 году ее приплод пал, и я продал кобылу в Симбирскую губернию Барянову.

Громкая (Удалой – Гроза 2-я), белая в гречке кобыла, р. 1889 г., завода Н. П. Малютина. Родная сестра Громады и мать Горностая, получившего первую премию на Всероссийской конской выставке 1910 года. Это единственная дочь Удалого, которая когда-либо была у меня в заводе. Я ее купил заглазно, по породе. Ко мне она пришла в ужасном виде и настолько истощенной, что не только мечтать о ней как о заводской матке было нечего, но я опасался, что она скоро падет. Громкая прожила у меня с год и пала в 1909-м. Если я упоминаю здесь об этой кобыле, то лишь потому, что она была дочерью Удалого и родной сестрой знаменитой Громады, а потому интересно сообщить, что она собой представляла. Как и Громада, она была белой масти и вся усеяна мелкой гречкой. Насколько Громада была широка, дельна и капитальна, настолько Громкая была легка, приподнята на ногах, но при этом породна и правильна. Кобыл такого типа Малютин не любил и не признавал, а потому не удивительно, что он ее продал. Громкая ничего не имела общего ни с Удалым, ни с его потомством. Я считаю, что она вышла в Гранита и являла собой его ухудшенный вариант. Я уже упомянул, что она дала Горностая, который был хорош по себе и не высок на ногах, а, скорее, наоборот. Принимая во внимание замечательное происхождение Громкой, следует пожалеть, что она всю жизнь проболталась на Дону, в призовом заводе эта кобыла дала бы детей, достойных своей высокой породы.

Ужимка 2.32 (Громадный – Ухватка), р. 1905 г., зав. И. Г. Афанасьева

В 1908 году я ездил по рысистым заводам Тамбовской губернии, причем после Лотарёва посетил завод Д. Н. Вельяминова, затем герцога Лейхтенбергского и наконец прибыл к И. Г. Афанасьеву, где купил трех кобыл. Из них Люлька (Усердный – Лезгинка) числилась среди продажных кобыл, и хотя она была недурна по себе, но оказалась заурядной маткой. Афанасьев поступил правильно, что ее выбраковал, а я сделал ошибку, что купил. Кроме Люльки я купил трехлетнюю Ужимку (Громадный – Ухватка), которая мне очень понравилась по себе. Тогда она была серой в яблоках, с белой гривой и хвостом, весьма эффектной и блесткой, вполне в типе дочерей Летучего, а не Громадного. Я ее купил для призовой конюшни брата. Она бегала до 1911 года, а затем пришла ко мне в завод. Поступив в матки, Ужимка очень раздалась и стала выставочно хороша. Она дала много жеребят, среди которых сын Мага Уезд имел класс. Дети ее были хороши по себе, и замечательно то, что за все время своей заводской деятельности Ужимка не дала ни одной кобылки, только жеребчиков. Ужимка пала в Прилепах после революции. У Афанасьева я купил и третью кобылу – Комету, которая была полусестрой Кокетки, матери великого Крепыша. Афанасьев очень ценил Комету, она была в числе непродажных кобыл, и только после долгих уговоров за большую сумму он уступил ее мне.

Комета (Машистый – Краля), зав. И. Г. Афанасьева

Комета (Машистый – Краля), белая в гречке кобыла, р. 1890 г., завода И. Г. Афанасьева. Комета в свое время показала недурную резвость 5.22,3 и была одной из самых приятных по типу кобыл у этого коннозаводчика. Мне она так понравилась, что я решил купить ее, несмотря на возраст. Комета была дочерью Машистого, сына знаменитого ершовского Сорванца, который дал столько превосходных лошадей в заводе Афанасьева. Машистый был во всех отношениях хуже отца и, хотя дал недурных лошадей, оказался неподходящим производителем для этого знаменитого завода. Мать Кометы Краля совмещала в себе крови Кролика, голохвастовского Могучего, хреновского Быстролёта и роговского Поспешного. Все эти имена заслуживают величайшего внимания, и не удивительно, что именно на долю Крали выпала исключительная честь стать родной бабкой Крепыша!

У Афанасьева Комета дала несколько превосходных лошадей, в том числе серую призовую Картинку, которая была так хороша, что Малютин добивался купить ее для своего завода. Афанасьев ее не продавал, и тогда ему был предложен Громадный с известной доплатой. Не будь у Афанасьева Картинки, никогда бы ему не видать Громадного, а всем нам, стало быть, Крепыша! Достойно внимания, что только Картинке, дочери Кометы, Афанасьев был обязан тем, что приобрел Громадного, а Кокетке, сестре Кометы, он был обязан Крепышом.

Комета была необыкновенно хороша по себе, а в смысле типа – одна из лучших рысистых кобыл, мною когда-либо виденных. Таких кобыл весьма трудно описывать. Слова тут бессильны, и я с большой неохотой, сознавая, что потерплю неудачу, приступаю к описанию Кометы.

Рост Кометы не превышал трех с половиной вершков. Голова была немаленькая и с типичным профилем, который постепенно сходил на нет, закругляясь так, что несколько напоминал бараний, но эта характерная особенность проявлялась очень мягко. Шея была превосходная, спина тоже. Кобыла была очень глубока и утробна; ноги сухи и правильно поставлены. Пропорциональна Комета была удивительно, все в ней гармонично сливалось в одно целое. Челка ниспадала до ноздрей, грива была почти по колено, а хвост густой, богатырский. На ногах были тонкие шелковистые фризы, резко выраженные, и это было очень красиво. Такие кобылы, как Комета, в старину встречались почему-то только в Воронежской и Тамбовской губерниях, и только там я их и видел.

У меня Комета прожила пять лет, и все это время она украшала собой табун и привлекала общее внимание приезжающих. В брюхе она принесла мне от Громадного гнедого жеребца, которого я назвал Кемаль-Паша. Он был премирован, а затем попал на придворную конюшню, где считался в первом десятке среди лучших рысаков. Желая усилить через Ветёлочку кровь Полкана 3-го, я послал Комету к рекордисту Мужичку и получил хорошего жеребенка, который, к сожалению, пал под матерью. Два года кряду, 1911-й и 1912-й, она была холоста, а в 1913-м дала серую кобылу Кантату от Смельчака. Кантата оказалась очень строптива и больше скакала, чем бежала рысью. Случив Комету со Смельчаком, я сделал неудачный подбор, так как в приплоде встретились имена двух знаменитых ершовских жеребцов, Сорванца и Резвого, и лишь позднее от Афанасьева я узнал, что оба жеребца были весьма скверного характера, крайне строптивы и тяжелы по езде. Когда Комете минуло 23 года, я отправил ее на аукцион в Дубровский завод. Там ее купил молодой коннозаводчик С. С. Корсаков.

А. Н. Терещенко в 1908 году известил меня, что он решил окончательно ликвидировать завод. Так как цена, по которой будут распроданы кобылы, была ему совершенно безразлична, он предлагал мне выбрать тех, которые мне подойдут, и самому назначить за них цену. Я поехал в Шпитки, но А. Н. Терещенко там уже не застал: он со всей семьей уехал за границу.

Ситников мне пояснил, что единственной причиной ликвидации Шпитковского завода стала боязнь Терещенко, что его сын пристрастится к лошадям. Действительно, единственный сын Александра Николыча начал проявлять интерес к лошади и все чаще убегать на конюшню. Это так испугало отца, что он решил ликвидировать завод. Я купил тогда у них четырех кобыл: Жемчужину (Паша – Тень), Нирвану (Маркиз – Награда), Норму (Поспешный – Награда) и Палладу (Вакх – Правда).

Нирвана 1.44; 2.29,4 (Маркиз – Награда), р. 1900 г., рыже. – бур. коб. зав. Я. И. Бутовича

Нирвана оказалась во всех отношениях замечательной кобылой, и о ней я буду говорить подробно. Норма была не особенно хороша по себе. Продержав ее два года и получив двух жеребят, я продал ее Ртищеву. Жемчужина, дочь знаменитой Тени, была лучше Светланы: крупнее, дельнее и больше напоминала мать. Однако у нее была безобразная спина. У меня Жемчужина два года прохолостела, после чего я продал ее саратовскому коннозаводчику Бундикову. Паллада была недурна по себе и очень интересна по происхождению. Ее отец Вакх был сыном Бережливого, а ее мать Правда имела течения Полкановой крови и в прямой женской линии происходила от болдаревской Колбы, дочери Горностая. Получив от Паллады одного жеребенка – призовую Прагу, я продал кобылу Деконскому жеребой от Молодца. В его заводе она в следующем году принесла кобылку, которая показала класс. У Деконского Паллада дала превосходных жеребят и оказалась очень хорошей заводской маткой. Я продал Палладу, потому что по себе она была много хуже моих остальных кобыл. Это оказалось ошибкой: от Паллады можно было вывести классных лошадей, в особенности от Молодца, очень хорошо подходившего к терещенковским маткам.

Нирвана (Маркиз – Награда), рыже-бурая кобыла, р. 1900 г. Рекорды 1.44 и 2.29,4. Выиграла Большой трехлетний приз в Киеве. Я уже говорил о происхождении ее матери Награды, а потому скажу сейчас только об отце.

Маркиз родился в 1892 году в заводе Ф. А. Терещенко и был рыжей масти. По словам Ситникова, одно время он являлся любимой одиночкой А. Н. Терещенко и долго ходил у него в городе. Уже немолодым Маркиз был прислан в Шпитки, где крыл на хуторах рабочих кобыл. У Терещенко это было введено в систему, и рабочие кобылы имели три четверти, а иногда и семь восьмых рысистой крови. Маркиз понравился Ситникову, и тот покрыл с ним Награду. От этой случки и родилась Нирвана. Сам Маркиз был сыном Усердного, жеребца серой масти, завода И. Н. Терещенко. По заводским книгам мать Усердного была неизвестна, и в родословной Нирваны образовался пробел, с которым я, конечно, не мог смириться и поручил Ситникову просмотреть заводские книги И. Н. Терещенко. Ситников без труда нашел, что Усердный родился в 1881 году от Забавной (бежала) завода Н. Сенявиной. Таким образом, он оказался лошадью замечательной породы, так как Забавная – мать Маруси и бабка известной Мечты. Усердный был серой масти. Отцом Усердного был известный рекордист Друг (5.28), родившийся в 1869 году в заводе князя Н. А. Орлова. Друг во всех отношениях был замечательной лошадью. Он оказал большое влияние на заводы всех братьев Терещенко и до выявления класса Бережливого был у них первым производителем. Его использовали все три брата-коннозаводчика: и сам Ф. А. Терещенко, и С. А. Терещенко, и Н. А. Терещенко. Кровь Друга текла в лошадях всех трех заводов. Друга продали стариком И. Г. Харитоненко, в заводе которого он пал. По свидетельству Н. Д. Лодыгина, Друг был не только классной лошадью, но и одной из самых красивых. Лодыгин несколько раз упоминал о Друге в хронике своего журнала и всегда исключительно хорошо отзывался о нем. Дочь Друга Скромная, рожденная в заводе С. А. Терещенко, дала в заводе Н. А. Щёкина рекордиста Обера 2.15,3 и 4.43,1. Сын Друга Поспешный был хорошим производителем и дал Нырка 2.21. Две дочери Друга, родившиеся уже в заводе И. Г. Харитоненко, дали: Альма – Степенного 5.11,3, а Птичка – Баталию, мать высококлассного Будимира.

Мать Маркиза Темза была дочерью старого Крутого и Державы завода графа К. К. Толя. О Темзе я уже говорил, касаясь Амазонки, которая была ее дочерью.

Теперь бросим взгляд на родословную Нирваны в целом. У Нирваны весьма близко трижды повторено имя вороного Крутого. Я уже писал, что такое усиление этого имени отражалось отрицательно на призовой карьере лошади, но Нирвана составляла исключение. И все же заводская карьера Нирваны была куда более блестящей, чем ее призовая деятельность, так что выдвинутое мною положение и в этом случае не поколеблено. Весьма важным моментом в родословной Нирваны является то, что ее мать Награда происходила от случки отца с дочерью (Награда от Крутого и Людмилы, дочери того же Крутого), но в данном случае это не принесло отрицательных результатов. Во всей истории рысистого коннозаводства последнего времени я помню лишь один подобный случай: нероновская Закраса, как и Награда, была замечательной заводской маткой. При общем взгляде на родословную Нирваны привлекают внимание имена Друга, Забавной и Державы – лошадей, имевших определенную, притом весьма положительную, индивидуальность. И Друг, и Забавная были по породе и по индивидуальным качествам замечательными лошадьми, а происхождение Державы таково, что лучшего и выдумать нельзя. Даже самая пылкая фантазия генеалога не могла бы создать родословную лучше и интереснее, чем та, какой была наделена кобыла Держава! Я думаю, что тем, кто изучал генеалогию какой-либо породы, тем, кто знаком с иконографией изучаемого предмета, нередко при чтении родословной какой-либо лошади, экстерьер которой они хорошо помнят, приходилось с разочарованием восклицать: мол, эта лошадь не имеет ничего общего со своими предками! И наоборот, бывало, что, взяв генеалогическую таблицу и хорошо зная формы лошади, люди сейчас же замечали, как эта лошадь похожа на своего деда или бабку или вообще на определенный тип лошадей. Родословная Нирваны принадлежит к числу последних, то есть имеется тесная связь между типом и формами самой кобылы и определенным именем в ее родословной. Нирвана через Державу взяла сухость, тип, красоту и какое-то особое построение от знаменитой Волны, дочери Лебедя 4-го. Это сходство разительно и столь велико, что ему даже не мешает масть – Нирвана рыжая, тогда как Волна была белой. Конечно, Нирвана выше на ногах, не так кровна, не так великолепна – словом, не так удивительна, как прославленная дочь Лебедя 4-го. Но это все же Волна! Она в ней чувствуется, она в ней хотя и своеобразно, но все же отражается. Когда я впервые увидел Нирвану, я сейчас же задал себе вопрос, где я видел эти ноги, это строение, эту кость, на вид крепкую, как слоновья, с такими ясно отбитыми сухожилиями, что они казались натянутыми струнами. Память мне подсказала: это нога Волны.

Н. Сверчков. «Лихая» (она же Волна) (Лебедь 4-й – Дива), р. 1842 г.

В Нирване было не менее четырех вершков росту. Она была исключительно суха, породна и аристократична. Сложена Нирвана была превосходно и не имела никаких недостатков. Особенно хороши были голова и шея, тонкая, лентистая, идеальная для кобылы. Нирвана очень широко стояла передними ногами, и у нее была крайне характерная отметина – на лбу по направлению к левому глазу белое пятно в виде полумесяца, которое отделялось от лысины темной шерстью. Грива и хвост Нирваны были тонкого, шелковистого волоса, жидкие, как у восточной лошади. Движения превосходны, равно как и характер. Кобыла была резва, в свое время выиграла трехлетний приз в Киеве, а четырех лет была 2.29,4, и это не предельная ее резвость. Бежала она только в Киеве.