Текст книги "Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том III"

Широкая популярность и громкая известность Бычка

Можно смело сказать, что ни об одной лошади в России столько не говорили и так много не писали, как о шишкинском Бычке. На протяжении 75 лет Бычок был самой известной и самой популярной лошадью в России. В позднейшее время с популярностью Бычка мог конкурировать один Крепыш, имя которого также знала вся страна. Все остальные орловские рысаки, как бы ни были они знамениты, всё же были известны лишь относительно узкому кругу специалистов и охотников, тогда как Бычка и Крепыша знали самые широкие круги русского общества. В этой популярности Бычок был даже счастливее Крепыша, ибо у него, в особенности в первые десятилетия, совершенно не было врагов, тогда как Крепыша ненавидели и всячески старались дискредитировать коннозаводчики-метизаторы, которых во времена Бычка еще не было. Невольно задаешься вопросом: чем объяснить такую популярность Бычка? Ответ на этот вопрос распадается на несколько частей. Играла, конечно, немалую роль личность владельца Бычка, самого Д.П. Голохвастова, одного из виднейших представителей тогдашней Москвы. Лучи славы Голохвастова отражались и на Бычке. Кроме того, я полагаю, что широкая известность Бычка уже не в коннозаводских кругах, а среди таких лиц, которые мало или совершенно не интересовались лошадьми, также всецело шла от Голохвастова. Голохвастов был попечителем Московского учебного округа. О его пристрастии, вернее, фанатической любви к Бычку знали студенты, и из университетских стен вышла следующая эпиграмма:

 
Вместо шеллинговиастов
Иль Пегаса-старичка
Дмитрий Палыч Голохвастов
Всё выводит нам Бычка!
 

Студенты декламировали эту эпиграмму не только в университете, но и у себя по домам, эпиграмма пошла ходить по Москве, а затем по России. Питомцы университета, покидая альма-матер и разъезжаясь по городам и весям нашего обширного отечества, не скоро забывали свои университетские годы, и в провинции эпиграмма на Голохвастова тоже получила широкое распространение. Отсюда и исключительная известность Бычка, ибо каждого обывателя интересовал вопрос, что это за такой знаменитый конь, к которому питал столь нежные чувства попечитель Московского учебного округа.

Позднее известности Бычка способствовало появление ряда мемуаров, где авторы, говоря о Голохвастове, упоминали и его знаменитого Бычка. Так поступили Соловьёв, Свербеев и другие. Когда появились в печати «Былое и думы» А.И. Герцена, который был двоюродным братом Голохвастова и посвятил ему немало страниц, говорил также и о Бычке, имя этого жеребца стало известным буквально каждому образованному русскому человеку.

Голохвастову Бычок был обязан и тем, что с него написал превосходный портрет известный германский живописец Раух. Громкое имя Рауха, превосходная литография с этого портрета, в свое время весьма распространенная в России, тоже немало способствовали широкой известности Бычка. Я могу привести пример. Дед Н.Н. Шнейдера, Фёдор Данилович Шнейдер, долгое время лечил Голохвастова и был с ним в хороших отношениях. Он был очень талантливым врачом и интересным человеком. Начал он свою карьеру полковым доктором и имел знаки отличия за турецкую, крымскую и персидскую кампании. Между прочим, знал Пушкина. В Москве он более 40 лет служил врачом Первой мужской гимназии, где в больнице до самой революции висел его портрет. Этот самый Фёдор Данилович Шнейдер был домашним доктором Голохвастова. Он очень увлекался электричеством и предсказывал ему блестящее будущее. На эту тему он вел с Голохвастовым нескончаемые разговоры, которые нередко заканчивались приятельской беседой о Бычке. По словам Н.Н. Шнейдера, его дед получил литографию Бычка непосредственно от Голохвастова. Фёдор Данилович говорил своему внуку, что Голохвастов охотно раздавал эти литографии своим знакомым. Однако этим он не удовольствовался, и по его инициативе в «Журнале коннозаводства» за 1842 год (№ 3) был помещен портрет Бычка и дано описание жеребца. Это была первая печатная работа об орловском рысаке. Так как Голохвастов являлся вице-президентом Московского бегового общества, он имел в коннозаводских кругах большой вес. К нему обращались москвичи, к нему спешили на поклон провинциалы, приезжавшие в Москву, и всем Голохвастов неизменно показывал Бычка и читал лекцию об этом жеребце. Голохвастов показывал Бычка и официально на московском бегу государю императору, коронованным особам и русским великим князьям. Вот что сделал Голохвастов для славы и популярности своего знаменитого жеребца.

Конечно, своей славой Бычок был обязан не только Голохвастову, но и собственным достоинствам и заслугам. Голохвастов лишь выше всякой меры превозносил своего любимца. Действительно, Бычок как призовой рысак был велик: он ни разу не проиграл и ушел с ипподрома со славою непобедимого призового рысака. Однако, сравнивая его с Крепышом, я должен заметить, что такого подавляющего преимущества в секундах, которое имел Крепыш, у Бычка никогда не было и быть не могло. Крепыш был резвее всех своих сверстников по меньшей мере на шесть секунд, тогда как Бычок имел в запасе только одну секунду. Блестящая призовая карьера Бычка немало способствовала его славе в коннозаводских кругах.

Бычок родился под счастливой звездой, и вся его жизнь была сплошным триумфом. Если и начали раздаваться голоса протеста и разочарования в Бычке, то это случилось уже после его смерти. Подобно тому как бывают счастливые люди, бывают и счастливые лошади. Бычок принадлежал к их числу. В самом деле, чем, как не счастьем, объяснить, что он молодым попал в езду к лучшему графскому наезднику Семёну Белому? Потом его купил один из величайших знатоков конского дела И.Н. Рогов. После этого его купил знаменитый Н.Е. Смесов, в цветах которого он приобрел свою первую известность. Смесов показывал его соседям, заинтересовал Бычком знаменитого коннозаводчика Ф.М. Циммермана, в имении М.Ф. Рахманова жеребца увидел и оценил П.П. Воейков. Вскоре после этого Бычка купил Голохвастов, первый коннозаводчик и охотник своего времени и вице-президент Московского бегового общества. Голохвастов, который, по свидетельству Герцена, изучал сельское хозяйство и коннозаводство в Англии, поставил Бычка во главе своего известного завода, и жеребцу была предоставлена широкая возможность прославиться как производителю. Многие ли даже самые знаменитые орловские рысаки были поставлены с первых шагов в столь исключительно благоприятные условия? Полагаю, немногие, почему и следует считать, что Бычок был счастливой лошадью.

Если мы обратимся теперь к тому, что писали в нашей коннозаводской спортивной литературе о Бычке, то увидим, что о нем и его потомках сообщали, пожалуй, больше, чем обо всех остальных орловских рысаках, вместе взятых. Одно время стон стоял от похвал Бычку и его потомкам! Нет никакой возможности приводить здесь все эти статьи, заметки и отзывы, но, дабы дать читателю возможность познакомиться с их направлением и отчасти содержанием, приведем здесь четыре отрывка:

«Мы называем появление Бычка в Москве эпохою бега, ибо от него начался период той небывалой быстроты, зрением которой мы с тех пор наслаждаемся» (Коптев В.И. Московские ведомости. 1849).

«…Ибо именно примесью английской крови в Бычке можно только объяснить устойчивость и сухость этой породы и ту массу резвых лошадей, которые беспрестанно появляются доселе в потомках» (Оболенский Д.Д. Воспоминания. М., 1888).

«Бычок выиграл Императорский приз в Лебедяни, сын его Петушок зав. Д.Д. Голохвастова выиграл Императорский приз в Москве в 1851 году. Сын Петушка Бычок зав. Голохвастова, принадлежавший Д.А. Энгельгардту, выиграл Императорский приз в Москве в 1859 году; сын Бычка знаменитый Светляк зав. Д.А. Энгельгардта (принадлежащий кн. Д.Д. Оболенскому) выиграл Императорский приз в СПб. зимою 1875 года; сын Светляка Сумрак зав. А.Н. Дубовицкого выиграл Императорский приз в СПб. зимой 1890 г.» (Прохоров И.В. Коневодство и коннозаводство. 1890. № 13).

«Сила и резвость Бычка оказались феноменальными. Лошадь попала в почет, сделала блестящую беговую карьеру, а после смерти скелет ее отдан в университет как феномен, имеющий по лишнему ребру с обеих сторон. Впрочем, помещения в музей университета скелет Бычка удостоился вследствие того, что его владелец Д.П. Голохвастов был попечителем Московского университета» (Оболенский Д.Д. Рысак и скакун. 1910. № 398).

Можно было бы привести и другие отзывы о Бычке, но для намеченной нами цели достаточно и этих. В каждой строчке сквозит если не преклонение перед Бычком, то слепая вера в него. Коптев с именем Бычка определенно связывает целую «эпоху бега». Оболенский распространяется насчет примеси английской крови. Преклонение перед всем иностранным было всегда слабым местом русского человека. У нас в России партия англоманов была особенно сильна. Это были лица, которые признавали только английскую чистокровную лошадь. Вот почему эта обширная и влиятельная партия взяла Бычка под свое особое покровительство. Сама неясность, вернее, недостаточность данных о происхождении Бычка, благодаря англоманам, сослужила в деле популяризации Бычка большую службу.

Прохоров многократно восхвалял, превозносил Бычка. В 1880-х годах он печатал длинные списки выигравшего потомства Бычка, и стоило только лошади иметь каплю Бычковой крови, как усердный Прохоров сейчас же заносил ее в свой список. В приведенной цитате так и сквозит желание подчеркнуть, что победы в Императорских призах для лошадей линии Бычка есть как бы наследственная прерогатива, нечто вроде династического права на всероссийский престол. Пример взят Прохоровым удачно: действительно, начиная с основного Бычка пять представителей этой линии стали победителями Императорского приза. Успех, заслуживающий всяческого внимания и большой похвалы. Но как эти строки должны были вскружить голову многим из малых сих и сколько они принесли вреда! Ведь выиграть Императорский приз было заветной мечтой каждого коннозаводчика, а тут Прохоров подсказывает рецепт: возьми производителя линии Бычка в завод – и у тебя будут большие шансы вывести победителя этого почетнейшего в России приза. И берет такой коннозаводчик какого-нибудь порочного представителя Бычковой породы, ибо лучшие принадлежат Воронцовым, Голохвастовым, даже Романовым, и выбраковывает из своего завода превосходного представителя крови Полкана или Лебедя! Такой порочный или третьеклассный Бычок ничего, кроме дряни, не давал, а иногда и по миру пускал коннозаводчика.

В отрывке из статьи князя Оболенского Бычку приписывается лишняя пара ребер. Особенно хорошо это место: «по лишнему ребру с обеих сторон». Как будто может быть лишнее ребро только с одной стороны! Невольно возникает аналогия со скелетом Сметанки, хотя Оболенский, как человек такта и ума, об этом прямо не говорит. Однако это приходит в голову каждому охотнику, знакомому с историей орловской породы. Слова Оболенского не нашли подтверждения.

Вывод из всего сказанного один: популярность Бычка и его всероссийская известность слагались из ряда причин, из ряда особо благоприятных обстоятельств.

Бычок был самой популярной лошадью в России, и этой популярностью он пользовался до 1900-х годов, то есть в продолжение 70 лет. Насколько эта популярность отвечала заслугам Бычка, вопрос уже другой. Впрочем, его решить нетрудно: в значительной степени эта слава была раздутой, а известность – преувеличенной.

Первые попытки отнестись к Бычку критически. Развенчанный кумир

Во всей нашей коннозаводской литературе почти столетие не было отрицательных отзывов о Бычке и его потомстве. Я могу привести лишь четыре таких отзыва и несколько выдержек из моих ранних статей, напечатанных в различных коннозаводских журналах. Долгое время Бычки пользовались полным признанием, и лишь постепенно в сознание наиболее передовых и знающих коннозаводчиков стало проникать сомнение. Имена этих лиц заслуживают того, чтобы их здесь назвать, ибо они проявили большое знание дела и редкую объективность, они имели смелость пойти против течения и бросили вызов всем остальным. Их усилия остались незамеченными, увлечение бычковщиной продолжалось. Некоторых, как Коптева, позднее осмеяли. И лишь к 1900-м годам Бычок был развенчан окончательно.

Вот имена лиц, которые выступили против Бычка: В.И. Коптев, А.И. Паншин, С.Г. Карузо и Я.И. Бутович. Первым по времени появился неблагоприятный отзыв о Бычке Коптева: «…он, обладая первоклассными производителями в своем заводе, показавшими даже резвейшие секунды, чем Бычок, как Похвальный и Могучий, питал самую нежную любовь к Бычку, против которого вообще было велико предубеждение между охотниками, которые и теперь существуют» (Коннозаводство и охота. 1859). Из слов Коптева явствует, что в конце 1840-х и в 1850-х годах против Бычка были многие охотники и коннозаводчики. Это естественно, ибо Бычок у Голохвастова дал множество приплода, но лишь один его сын Петушок стал первоклассным рысаком. Кроме того, требовательных охотников того времени не мог удовлетворить ни в какой мере экстерьер потомков Бычка. Однако у лошадей этой семьи было все же очень много сторонников и поклонников, начиная с самого Д.П. Голохвастова. Интересно, что Коптев лишь в 1859 году решился напечатать неблагоприятный отзыв о Бычке, через 10 лет после смерти Голохвастова. И сделал это очень осторожно: обозначил, что это мнение охотников, а сам воздержался от оценки, ибо тогда был жив Д.Д. Голохвастов, с которым Коптев был в дружеских отношениях. В том, что Коптев сам к тому времени охладел к Бычкам, у меня нет сомнения; иначе он не стал бы помещать отзыв, который приведен выше. Вот интересный факт, который оспаривать невозможно. В своих воспоминаниях князь Д.Д. Оболенский написал: «…я уже говорил о том, как на меня накинулся В.И. Коптев, когда я заметил, что не худо бы кровь Бычка ввести в Хреновое…»

Оболенский был ярым сторонником Бычка и вместе со Стаховичем иронически называл Коптева дилетантом в коннозаводском деле. Это глубоко несправедливый и чрезвычайно пристрастный взгляд, и я не могу здесь по его поводу не высказать своего возмущения. Боюсь, что, делая такую оценку коннозаводской деятельности Коптева, оба знаменитых охотника попросту завидовали европейской известности и всероссийской славе Коптева, первого русского писателя по вопросам коннозаводства и ипполога.

Нельзя не помянуть добрым словом В.И. Коптева, ибо мы теперь точно знаем, что именно он не пустил породу Бычка в Хреновской завод. Поступив так, Коптев доказал, что и в коннозаводском деле он был далеко не дилетант, а стоял намного выше других современных ему коннозаводчиков. Бычки в Хреновом создали бы несколько резвых лошадей, быть может, дали бы одну-две классных, но при этом «провалили» бы спины в этом заводе и ухудшили бы тип хреновского рысака. Если хреновские лошади спокон веку имели превосходные спины, этим они всецело обязаны тому, что в Хреновском заводе до конца 1880-х годов не было и капли крови Бычка. Впоследствии, будучи введенной туда, она имела там только подчиненное значение, никакого распространения ей не давали и постепенно с ней почти расстались. Кровь Бычка в Хреновую была введена графом Воронцовым-Дашковым уже после смерти Коптева. Воронцов-Дашков усиленно вводил эту кровь в Хреновской завод, но она там все же никакого распространения не получила. Кровь Бычка в Хреновской завод была введена только воронцовскими жеребцами – Потоком (после 1882 г.), Зажогом (после 1885 г.), Ментиком (после 1887 г.), Червонцем (после 1890 г.), Рассветом (после 1891 г.) и Дядей (после 1893 г.). При главноуправляющем великом князе Дмитрии Константиновиче кое-что, но очень осторожно, было допущено в Хреновое, а со времен генерала Здановича по моему настоянию удалено из Хренового. Впрочем, и В.И. Звегинцов, и Н.М. Коноплин принадлежали к числу тех просвещенных и глубоко знающих охотников, которых и убеждать пришлось недолго: высоко ставя формы хреновской лошади, они беспощадно браковали всё, что уклонялось от них. Поэтому Бычки и другие подобные им лошади были выбракованы. Что же касается возможности оставить в Хреновом матку с «проваленной» спиной, будь она хоть распробычковой породы, это и в голову никому из них прийти не могло. Так строго смотрели тогда на экстерьер заводской лошади в Хреновом!

Хотя в своих мемуарах я избегаю говорить о современности, однако для Хреновского завода сделаю исключение и выражу сожаление, что туда так безграмотно напустили Бычков, да еще поставили во главе завода Эльборуса. Будучи породы Бычка со стороны матери, этот великий сын Зенита, к сожалению, в приплодах отражает не Полканов, а породу матери и дает такие спины, что в прежние времена всё его потомство было бы с позором изгнано из Хренового. Допущение породы Бычка в Хреновое есть величайшая ошибка, сделанная Пуксингом! Впрочем, этому удивляться не приходится, ибо Пуксинг о генеалогии орловского рысака, его истории и прочем имеет весьма туманное представление. Напомню читателю, что свои первые шаги на коннозаводском поприще в смысле подбора материала он делал по моим указаниям, позднее был всецело под влиянием С.Г. Карузо, а после его смерти пользовался советами и указаниями хотя и молодого, но глубоко знающего генеалога В.О. Витта. В Чесменском заводе результаты получились неплохие. Ныне «нянькой» Пуксинга в Хреновом состоит молодой Щёкин, но, увы, в делах генеалогии он смыслит еще меньше своего принципала…

Возвращаясь к Бычку, я должен указать, что замечательная заводская деятельность Петушка в конце 1850-х годов заставила смолкнуть всех врагов этой породы, а с 1860-х и до середины 1890-х было время наибольшего увлечения Бычками. Все коннозаводчики наперебой спешили пустить в свои заводы кровь Бычка, никто не решался возвысить голос против. Именно в эти годы, вследствие одностороннего увлечения бычковщиной, нанесен был громадный и трудно поправимый вред орловской породе рысистых лошадей, главным образом в смысле ухудшения типа и форм. Это небывалое, не имеющее прецедента в истории породы увлечение одной линией продолжалось ровно 33 года, прежде чем нашелся коннозаводчик, который смог приостановить это увлечение и ясно и открыто сказал всей коннозаводской России, что она заблуждается, что Бычки принесли немалый вред породе в целом. Этим человеком был Паншин, известный тульский коннозаводчик, в заводе которого родилось несколько весьма резвых лошадей. Он состоял еще и вице-президентом бегового общества в Киеве, где поставил образцово дело и разыграл первое рысистое Дерби в России. Паншин был очень талантлив и хорошо владел пером. Он много писал в коннозаводских журналах того времени и чаще всего подписывал свои статьи либо инициалами А.Н., либо же псевдонимом Аркадий Пустынник. Его перу принадлежат строки, появившиеся в 1893 году на страницах журнала «Коннозаводство и коневодство»: «…я немножко не понял, почему вы упоминаете о породе Бычка Голохвастова, которого, действительно, я далеко не так высоко ставлю, как, вероятно, вы. Основания к этому те, что эта порода не есть наилучшая и наиконстантная. Если бы вы взяли процентное отношение бегущих лошадей этой породы ко всей их массе, наполняющей наши рысистые заводы, то результат вышел бы далеко не важным: я это делал и убедился в этом. Я уже не говорю о том, что в резвейших наших рысаках, таких как Ночка 2-я, Лель, Вьюн, Кракус, Полкан, Наветчик, Витязь и Накат, кровь знаменитого голохвастовского Бычка отсутствует. Между тем я знаю положительно, что большинство наших коннозаводчиков помешаны на этой породе и нередко бегают в Москве по купеческим дворам, разыскивая эту знаменитую породу. Достаточно, чтобы в аттестате упоминалось о Бычке в каком бы то ни было колене, как эта лошадь, какая бы она ни была дрянь, попадает на конный завод производителем или производительницей».

Всё в этом отрывке из статьи Паншина замечательно. Прежде всего ясность и категоричность, с которыми автором поставлен и разрешен вопрос о Бычке. Затем указание, что в лучших призовых рысаках и рекордистах того времени нет и капли крови Бычка. Это должно было произвести впечатление на многих и стать большим ударом для сторонников линии Бычка. Паншин это верно подметил, но, к сожалению, не сделал выводов. А они напрашивались сами собою и были сделаны мною позднее. Они заключались в том, что Бычки дают большой процент бегущих лошадей, но отнюдь не высокого класса; резвые классные лошади редки, а рекордисты составляют исключение; очень сильных лошадей много, чем и объясняется успех Бычков в Императорских призах. Интересно также указание Паншина на то, что многие коннозаводчики брали в заводы лошадей только потому, что они линии Бычка, несмотря на то что по себе эти лошади сплошь и рядом никуда не годились. В этом основная причина провала многих заводов с их знаменитыми Бычками.

Статья Паншина была первой, где открыто и определенно было выражено мнение против Бычков. Но статья появилось спустя полвека после смерти Бычка. Потребовалось полстолетия, чтобы понять истину, в которой теперь не сомневается ни один генеалог и исследователь породы. Нечего и говорить, что статья Паншина не встретила сочувствия и была принята как ересь. На него посыпался град насмешек, но более умные и дальновидные «бычкисты», по уши со своими заводами погрязшие в Бычках, благоразумно молчали и явно хотели замять неприятный спор. После статьи Паншина все продолжалось по-старому, шла та же погоня за Бычками. Паншин через два года в одной из своих статей (Коннозаводство и коневодство. 1895. № 93) опять коснулся того же вопроса. Он писал: «…всё норовите купить непременно породы Бычка. А сколько Бычков этих самых наблюдали вы и как мало между ними резвых! По большей части гнедые донские лошадки. Я знаю одного коннозаводчика, который купил в производители весьма плохого жеребца породы Бычка только потому, что отметины у него были те же самые, что и у Бычка».

Статьи Паншина встретили у некоторых сочувствие и заставили многих призадуматься. Могу сказать, что именно в то время я усиленно начал изучать орловского рысака и, прочитав обе статьи Паншина, стал составлять свои и проверять прохоровские списки, а вскоре после этого вполне примкнул к мнению, смело высказанному Паншиным. По мере углубления в этот вопрос я выработал те основы самостоятельного суждения о Бычках, которые отразились в моих многочисленных статьях. Моя литературная деятельность была непродолжительна, после 1907 года я всецело ушел в практическую работу и редко брался за перо. Тем не менее я несколько раз печатно успел высказать свой взгляд на Бычков.

С.Г. Карузо под влиянием Ф.Н. Измайлова первоначально высоко ценил Бычка. Сам Измайлов, ученик и последователь Энгельгардта, благоговел перед Бычками, и в Дубровке все было построено на Бычках. Эти свои взгляды Измайлов стремился привить двум «любимым ученикам», как называл он Карузо и меня. Вскоре я буду описывать Дубровский завод и коснусь попутно светлой личности Ф.Н. Измайлова. Тогда я расскажу, какое влияние на формирование моих коннозаводских взглядов имел Измайлов и сколь многим я обязан своему учителю. Однако в вопросе о Бычках я остался верен себе и в противовес «энгельгардтовской комбинации» выдвинул свою теорию Полканов. Измайлов добродушно надо мною трунил, говорил, что без Бычков я не отведу ничего резвого, что Полканы – это Полканы (подразумевалось, что их и сравнивать с Бычками нельзя). Много воды утекло с тех пор: отошел в иной мир сам творец «энгельгардтовской комбинации», грандиозные события пронеслись над Россией: мы пережили войну, революцию, опять войну, на этот раз Гражданскую, успели разрушить почти до основания саму Россию… А рекорд орловского рысака все еще стоит за потомком Полкана!

Настал период, когда и Карузо в своих работах перестал упоминать имя Бычка. Это означало, что он вполне и окончательно разочаровался в линии этого жеребца и сосредоточил как генеалог все свое внимание на чистейших линиях в орловском коннозаводстве. К этому времени относятся его частые споры со мной о Бычке, главным образом о том, что необходимо развенчать Бычка. Карузо считал, что его гражданский долг сделать это, что он «не смеет сойти в могилу, не выполнив его». «Надо развенчать этого подлеца Бычка!» – страстно твердил Карузо, быстро шагая по моему кабинету во время таких споров. Затем он добавлял, что Бычок «провалил» спины орловской породе, понизил чистопородность и ухудшил тип. Все это было верно, развенчать Бычка было необходимо, но сделать это должен был не Карузо. Он был не только учеником Измайлова, но всей своей карьерой, благосостоянием и положением был обязан ему. Выступить против Бычков означало не только выступить против Измайлова и Дубровки, вскормившей, так сказать, Карузо, но и глубоко огорчить Измайлова и… задеть великого князя. Я находил это неудобным, просто невозможным и убеждал Карузо этого не делать. Пока я имел влияние на него, он ограничивался тем, что в своих работах умалчивал о Бычках. Измайлов это заметил и как-то мне пожаловался: «Серёжа ничего не пишет о Бычках!» Я дипломатично ответил, что это хорошо, что будет плохо, если он о них теперь напишет. Измайлов рассмеялся и сказал мне, что он ничего не понял в моих словах, и мы начали говорить о другом. Когда в силу известных обстоятельств мои отношения с Карузо натянулись и я перестал иметь на него влияние, он напечатал-таки заметку о Бычках. Это было в 1907 году.

Вот что писал в этой заметке Карузо:

«Даже из моих предыдущих статей видно, что я никогда не был поклонником линии гнедого Бычка, рожденного у В.И. Шишкина в 1824 году от Молодого-Атласного и Домашней. Между тем огромное большинство наших коннозаводчиков считают линию Бычка лучшею не только из числа шишкинских, но даже из всех вообще орловских линий. Хотя кровь Бычка, особенно в настоящее время, встречается у массы призовых рысаков, тем не менее обстоятельство это ничего особенного не доказывает, а произошло оно главным образом случайно, благодаря чрезмерному увлечению Бычком наших коннозаводчиков. А началось это увлечение с легенды о том, что мать Бычка была скакового происхождения! Действительно, начиная с завода Д.П. Голохвастова, у которого долгое время состоял Бычок производителем, и кончая нашими днями, эта линия находилась и находится в особо благоприятных условиях, к несчастью для русского рысистого коннозаводства, которому она принесла большой вред. Недаром В.И. Шишкин не оставил Бычка производителем, а выбраковал его из своего завода. Конечно, те лица, которые прочтут лишь настоящую заметку мою, скажут, что слова мои о Бычке слишком голословны. На это я должен возразить, что мнение мое о Бычке никак нельзя назвать голословным, потому что оно основано на фактах, и, смею думать, даже безусловно неопровержимых. Я самым тщательным образом в продолжение многих лет старался изучить всесторонне линию Бычка, а так как обстоятельства особенно помогли мне в этом, то мне удалось собрать на эту тему много материала, с которым я надеюсь через некоторое время познакомить лиц, интересующихся данным вопросом, а пока лишь считаю своим долгом предостеречь наших коннозаводчиков против увлечения линией Бычка и прошу смотреть на эту заметку лишь… как на предисловие к обширному и серьезному труду».

Эта заметка Карузо, хотя и справедливая по существу, появилась не вовремя. Тогда на великого князя Дмитрия Константиновича шли нападки, Измайлова травили метизаторы, Шубинский вкупе со Здановичем шли войной на орловского рысака. И вот раздался голос Карузо с его критикой Бычка, что было понято как раскол в лагере орловцев. Измайлов был глубоко огорчен и не скрывал этого. Великий князь, этот рыцарь по своим убеждениям и поступкам, не подал и виду, что ему это неприятно, и ни в чем не изменил своего отношения к Карузо.

Хотя Карузо в своей заметке и не привел никаких фактических данных против Бычков, но авторитет этого писателя был настолько велик, что многие коннозаводчики и охотники обратили, конечно, внимание на его выступление и призадумались над деятельностью Бычка и его многочисленных потомков.

Как это часто бывает в жизни, вслед за теоретическими рассуждениями появились и факты. Еще Паншин указывал на целый ряд знаменитых рысаков, чьи родословные были свободны от Бычковой крови. Позднее появился Питомец, который также не имел крови Бычка. Вслед за этим появление таких рысаков, как Палач, Барин-Молодой, Зенит и другие, вполне убедило наших коннозаводчиков, что предельная резвость орловского рысака таится отнюдь не в линии Бычка, а совсем в других линиях. Страницы спортивных журналов вновь запестрели именами забытых Кроликов, Соболей, Добродеев, Полканов и Лебедей, то есть тех старых корифеев породы, имена которых не только будут вечно жить в памяти генеалогов, но и станут дороги всем, кто занимается разведением рысистых лошадей в России.

Так мало-помалу усилиями небольшой группы лиц и появлением на ипподромах ряда выдающихся лошадей и рекордистов другой крови Бычок, этот почти столетний кумир русских коннозаводчиков, был развенчан. К нему и его потомкам установилось более объективное, более спокойное отношение, и от этого дело должно было только выиграть.