Текст книги "Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том II"

В заводе Шишкина за все время его существования родилось 477 лошадей, происхождение 453 точно установлено, а относительно 14 есть только указание, что они завода Шишкина, но происхождение их не вполне ясно изложено. Наибольшее количество приплодов дал в этом заводе Горностай – 89 жеребят, затем Безымянка – 83 жеребенка и Молодой-Атласный – 40. Эти три жеребца были основными производителями шишкинского завода. Посмотрим, как распределялся по мастям их приплод. У Горностая из 89 жеребят 82 были серыми, семеро – других мастей, причем у двоих масть неизвестна. Эти цифры привели меня к заключению, что Горностай был сыном не вороного Молодого-Атласного, а серого Горностая 4-го, иначе он не передавал бы так стойко свою серую масть. Горностай к тому же давал в большинстве случаев светло-серых лошадей и много белых. От Шишкина Горностай поступил к Н.И. Тулинову. Хотя Коптев и писал, что Тулинов оценил свое драгоценное приобретение, но, увы, заводские книги показывают, что это было далеко не так. Горностай прожил у Тулинова в заводе до 1848 года. Он был в случке четыре сезона и дал за это время шесть жеребят. Правда, состав маток у Н.И. Тулинова был невелик, а производителей много, но все же шесть жеребят за четыре года – это нечто невообразимое!

Горностай был лучшей лошадью, вышедшей из завода В.И. Шишкина. В коннозаводской литературе шли бесконечные споры о том, кого Шишкин считал лучшим – Горностая или Кролика. Из описи видно, что Шишкин больше всех других производителей пользовался именно Горностаем, и это служит косвенным подтверждением мнения Коптева. Однако мне удалось разыскать и прямое указание на то, что Василий Иванович Горностая ставил выше, чем Кролика. В начале 1840-х годов Шишкин напечатал в «Журнале коннозаводства» объявление о том, что он привел в Воронеж своих знаменитых заводских жеребцов, чтобы покрывать кобыл других владельцев. Всем жеребцам, в том числе и Кролику, Шишкин назначил цену за случку по 100 рублей от матки, а Горностаю – 150 рублей от матки.

Н.Е. Сверчков «Горностай». Картина 1846 г.[11]11
  На картине Н.Е. Сверчкова 1846 года изображен Горностай (Горностай 4-й – Дуброва), р. 1829 г., зав. В.И. Шишкина. На картине 1842 года, возможно, один из четырех сыновей Горностая В.И. Шишкина с тем же именем: зав. Болдарева, зав. Басова, зав. Ознобишина или зав. Тулинова. См.: Витт В.О. Указ. соч. С. 418.


[Закрыть]

Н.Е. Сверчков «Горностай». Картина 1842 г.

Молодой-Атласный дал в заводе Шишкина 40 жеребят, которые по мастям распределялись так: вороных – 18, гнедых и серых – по 8, бурый – 1, караковых – 2, масть неизвестна – 3. Безымянка дал 83 жеребенка, среди которых гнедых – 42, вороных – 23, серых – 11, караковых – 5, рыжий и чалый – по 1. Выводы из этого совпадают с данными Коптева о том, что происхождение Молодого-Атласного и Безымянки показано Шишкиным верно.

Возвратимся к заводу Якунина. Скажу об Александре Васильевиче несколько слов как о коннозаводчике. Якунин был действительно страстный любитель и большой знаток лошади. Кроме того, он сам ездил на призах с успехом и был знаком с тренировкой рысака. Вел он завод в общем и целом хорошо, хотя под конец жизни и охладел к лошадям. Результатов он достиг весьма хороших, и если бы не несчастье, постигшее его завод, то он, несомненно, стал бы в первых рядах коннозаводчиков, производивших призовых лошадей. Якунин был преувеличенного мнения о качестве и значении своих лошадей. Поэтому он крайне редко продавал их и предпочитал пускать в работу. Такое преувеличенное мнение о собственных лошадях выросло на почве преклонения перед лошадьми охотниковского завода. Охотников внушил Якунину мысль, что лучше шишкинских не было лошадей в России. А половина завода Шишкина перешла к Охотникову. Якунин считал, что раз он основал свой завод на охотниковском материале, то и его лошади, прямые потомки шишкинских лошадей, также лучшие по кровям в России. Этим объясняется сравнительно небольшое распространение крови якунинских лошадей в других рысистых заводах.

Как коннозаводчик Якунин был очень самостоятелен и не подпадал под чужие влияния. Можно с уверенностью сказать: все, что он создал и сделал в заводе, он создал и сделал сам, без посторонних советов и указаний. Ведя завод на юге России, он, естественно, был оторван от центра коннозаводской жизни, и это не могло не отразиться на его деятельности. Тем не менее имя А.В. Якунина было весьма популярно. Как человек и охотник он был симпатичен. Последний раз я виделся с Александром Васильевичем в 1915 году, когда осенью он приезжал в Прилепы смотреть детей Петушка.

Завод Л.А. Руссо

С Леонидом Александровичем Руссо я был хорошо знаком. Когда мой завод находился еще в Херсонской губернии, мы встречались в Одессе: Руссо постоянно останавливался в гостинице «Петербургская», где частенько проживал и я. Мы обыкновенно вместе обедали и вели бесконечные разговоры о лошадях. Ко мне, начинающему коннозаводчику, Руссо относился покровительственно и до известной степени снисходительно, но в общественной работе уже тогда ему приходилось со мной считаться. В Новороссийском обществе поощрения рысистого коннозаводства не было ограничений для метисов, и голос Руссо имел там долгое время первенствующее значение. Вскоре после моего вступления в это общество вокруг меня объединились сторонники орловского рысака и составили известную оппозицию планам Руссо. Сначала это не шло дальше регулирования программы и других более мелких вопросов, но затем, когда орловская партия окрепла, мы установили ограничения для метисов, что в сильной степени затронуло материальные интересы Руссо. Ежегодно весной и осенью он приводил свою призовую конюшню в Одессу, выигрывал все, что только мог выиграть, и осуществлял продажи своих лошадей. Приводил он из завода всю ставку, и, надо отдать ему справедливость, лошади его всегда были великолепно воспитаны и прекрасно подготовлены, а на конюшне был образцовый порядок. Долгое время Руссо был в Одессе монополистом. Наездником у него служил в то время А. Петров, который ездил на его лошадях с большим успехом. Одесский ипподром имел для Руссо очень большое значение, потому что там его лошади, помимо выигрыша, получали известность, благодаря которой многие москвичи присылали в Одессу к Руссо своих наездников с целью покупки у него лучших лошадей. Руссо в Москву свою конюшню не водил и лишь изредка, в виде исключения, посылал туда отдельных своих рысаков.

Руссо был очень влиятелен в Новороссийском обществе поощрения рысистого коннозаводства, и ему несколько раз предлагали баллотироваться в вице-президенты, однако он всегда отклонял эту честь. В обществе он состоял в должности старшего члена, что было необходимо для получения голоса в правлении. Как умный человек, Руссо правильно расчел, что в этом сравнительно скромном положении ему будет легче и удобнее проводить свои планы. Он действовал очень умело и тонко и в течение ряда лет правил обществом. Однако этому счастливому времени настал конец, как только образовалась орловская партия. После установления ограничений для метисов интересы Руссо пострадали, и этого он никогда не мог мне простить. Несколько лет шла упорная борьба, которая иногда принимала довольно острые формы. Руссо всегда говорил про меня: «Яков Иванович – это ограничения для метисов», подразумевая под этим мою неустанную борьбу за орловского рысака. Вот почему, когда я баллотировался в действительные члены Московского бегового общества, Руссо приехал в Москву и всячески стремился прокатить меня «на вороных». Старания Руссо не увенчались успехом, и я был избран. После этого наши отношения натянулись. Впрочем, это уже не имело ни для него, ни для меня никакого значения, так как наши дороги разошлись, ибо я перенес свою коннозаводскую деятельность в центр России, а Руссо остался на юге.

Руссо принадлежал к бессарабскому дворянству, он происходил из состоятельной и довольно влиятельной семьи. Это были коренные жители губернии, которые приняли русское подданство после присоединения Бессарабии. Судя по фамилии, их предок был выходцем из Франции – впрочем, об этом я не имею точных сведений. У Руссо был брат Константин, еще более страстный лошадник, чем сам Леонид Александрович. К.А. Руссо был много старше брата и первым завел в Бессарабии завод рысистых лошадей. Призовым делом он не интересовался, но завод вел долго, производил хороших упряжных лошадей, и его лошади имели большое распространение в Бессарабии. Происхождения они были довольно посредственного – на эту сторону дела К.А. Руссо не обращал никакого внимания, а его заводские книги велись небрежно. Феодосиев, который хорошо знал семью Руссо, рассказывал мне, что Константин Александрович долгое время держал почту в своем родном уезде, то есть держал почтовых лошадей, удовлетворяя этим страсть к быстрой езде. Кишиневская почта времен Кости Руссо, как говорил Феодосиев, была на высоте. Хорошо подобранные четверки и пары были преимущественно завода самого Руссо, но ему также доставляло немалое удовольствие ездить по ярмаркам и подбирать любительских почтовых лошадей. Впоследствии кровь этих «почтовых» вошла в завод Л.А. Руссо, а как и каким образом это случилось, я расскажу в свое время.

Оба брата Руссо были большими любителями рысистых лошадей. Их отец имел в давно прошедшие времена недурной завод упряжных лошадей, так что любовь к лошадям была в этой семье наследственной. Единственный сын Л.А. Руссо, которого я встречал в Москве во время войны, тоже стал страстным лошадником и по воскресеньям пропадал на бегу.

Женился Руссо на сестре известного в свое время скакового охотника и затем владельца посредственного завода рысистых лошадей в Рязанской губернии Г.Н. Кристи. Тот был очень богат, жена его была сестрой московского губернского предводителя дворянства князя Трубецкого, поэтому Кристи всегда жили в Москве или в рязанском имении жены; в Бессарабии они также имели поместья. Г.Н. Кристи одно время был московским губернатором, и родство с ним дало положение в московском обществе Л.А. Руссо.

Леонид Александрович был довольно высокого роста, плотный, широкоплечий брюнет, с крупными чертами лица, с неизменным пенсне на носу, с биноклем в руках, поскольку был очень близорук. По типу – настоящий южанин: жгучий брюнет с бородой лопатой; по виду – скорее румын, чем француз. Он не был красив, но производил впечатление приятного и воспитанного человеком. Как большинство южан, он был довольно экспансивен, добродушен и не лишен юмора. Держал себя просто, но умел, кому нужно, дать понять, что он – Руссо. Я особенно любил его смех: смеялся он от всей души, глядя на него, нельзя было не рассмеяться самому. Это был, без сомнения, умный и хитрый человек, получивший хорошее образование.

Руссо превосходно поставил свой завод. На коннозаводское дело он смотрел не как на забаву, а как на серьезное предприятие, а потому вел дело с большим умением и знанием. Руссо был также хорошим хозяином. Он почти безвыездно жил в своем имении в пятнадцати верстах от Кишинёва, а в Кишинёве у него был свой дом, где зимой жила его семья. В Одессу он ездил только весной и осенью, во время бегового сезона, а в Москве бывал крайне редко.

Руссо стал первым в России коннозаводчиком, который широко повел в своем заводе метизацию, то есть поставил во главе своего завода американских жеребцов, имел также американских кобыл и крыл своими производителями весь наличный состав орловских маток. Впоследствии так поступили Воронцовы, Коншины, Телегины, Коноплины и другие. Отдельные опыты орлово-американского скрещивания в России имели место и до Руссо, но они носили случайный характер. Руссо сразу поставил дело широко – выписал трех американских кобыл и двух жеребцов, и полученные им удачные результаты подвигли многих последовать его примеру. Не подлежит сомнению, что к разведению орлово-американских лошадей склонил Руссо именно Феодосиев. Феодосиев обосновался в Петербурге, часто наезжал в Москву, выписал американских жеребцов и, страстно пропагандируя это скрещивание, указывал сомневающимся на результаты деятельности завода Руссо. Действительно, эти результаты были хороши: никому не ведомый до того завод с бракованным орловским материалом стал производить резвых рысаков. «От ваших кобыл, – говорил Феодосиев знаменитым коннозаводчикам в Москве и Петербурге, – вы получите рекордистов, если Лёня Руссо от дрянных орловских кобыленок вывел резвых рысаков!» Идейным руководителем метизации был, конечно, Феодосиев. Теперь я намереваюсь дать историческую справку по вопросу о возникновении метизации в России. Это необходимо сделать, потому что в этом вопросе пока нет достаточной ясности.

Считается, что первым коннозаводчиком, который произвел опыт метизации у себя в заводе, был князь С.М. Голицын. Это произошло в 1888 году, а в 1889-м родился гнедой жеребец Амбер Ж. от Амбера С., жеребца американского происхождения, и кобылы Плетёнки. В следующем году та же кобыла от того же Амбера С. дала гнедую кобылу Бетси. 1889 год принято считать годом возникновения метизации в России. В 1904-м на страницах журнала «Коннозаводство и коневодство» появилась статья о новых рекордах рысаков, рожденных в России, и в примечаниях к этой статье было сказано: «Скрещивание с американскими лошадьми в наших рысистых заводах началось с 1892–1893 года; до этого если и производилось, то лишь в единичных случаях – например, в заводе кн. С.М. Голицына еще в 1860-х годах была американская кобыла, от которой в 1867 году родилась гн. коб. Кастелламаре, бежавшая с успехом в провинции». Однако это ошибка. Годом начала метизации в России следует считать 1888-й, что я докажу.

Кобыла Кастелламаре действительно бежала с большим успехом на провинциальных ипподромах в 1871 и 1872 годах и менее успешно в Москве. В 1873 году Кастелламаре закончила свою призовую карьеру. Она была, несомненно, одной из резвейших кобыл своего времени и не раз объезжала знаменитую Грозу (Аласина), впоследствии так прославившуюся своим приплодом в заводах князя Оболенского и Малютина. Данные рысистого календаря не дают нам решительно никаких сведений о происхождении Кастелламаре, там только сказано, что эта кобыла родилась в заводе князя С.М. Голицына в 1864 году от серого Кота и Американки. Обратившись к заводским книгам, я увидел, что по заводу князя С.М. Голицына эта кобыла значится в матках и ее происхождение изложено так: «Кастелламаре (½ рыс.). Гн. коб., р. 1867 г., от Кота (см. выше породу зав. жер. Грозного). Мать Американка от? бабка Фанинфернь от?».

Никаких других данных о происхождении кобылы Кастелламаре не имеется. Очевидно, автор статьи решил, что если мать Кастелламаре называлась Американкой, а бабка носила иностранное имя, то сама она является кобылой американского происхождения. Этому заблуждению способствовало имя кобылы. Однако все это не выдерживает даже снисходительной критики. Нет никаких серьезных оснований считать мать Кастелламаре кобылой американского происхождения. Тогда и кобылу Англичанку в заводе Ладомирского надо считать не голландской, а английской кобылой, хотя эта Англичанка была выписана из Голландии в 1823 году. Я не напрасно привел в пример завод Ладомирского, так как весьма возможно, что предки Кастелламаре родились именно в его заводе.

Князь Голицын в 1860-х купил в полном составе завод М.И. Бутовича во главе с производителем – призовым жеребцом серым Котом (Горюн – Крутая) завода И.Н. Дубовицкого. Крутая впоследствии дала в заводе Ершова знаменитого старого Крутого. Таким образом, не подлежит никакому сомнению, что отец Кастелламаре был орловский рысистый жеребец Кот, а его происхождение точно установлено и подтверждено данными четвертого тома «Заводской книги русских рысаков». Порода матери Кастелламаре, кобылы Американки, изложена в описи завода князя Голицына неудовлетворительно. Можно сказать только, что Американка была не орловская кобыла, а полукровная, каких немало было в то время в России. Скорее всего, она родилась у М.И. Бутовича и поступила к князю Голицыну вместе с Котом и другими матками этого завода. В заводе Бутовича, помимо кобыл очень высокого орловского происхождения, имелось немало полукровных. Одна из дочерей Кота, родившаяся у М.И. Бутовича, называлась Швейцаркой 1-й. Ее, стало быть, надо считать швейцарского происхождения, как Американку – американского! В заводе Бутовича была очень сильна кровь лошадей завода Ладомирского. Желая установить происхождение Фанинфернь, я искал ее среди кровных и среди рысистых лошадей Ладомирского, но отыскать ее мне так и не удалось. Все же я предполагаю, что Фанинфернь могла происходить либо от лошадей Ладомирского, либо от верховых лошадей самого М.И. Бутовича. Ему в свое время принадлежали знаменитые тройки, и пристяжками в них ходили арабские жеребцы и кобылы завода князя Сангушко (об этом имеются данные в нашей спортивной литературе). Мать Американки вполне могла происходить и от одной из этих арабских пристяжных кобыл М.И. Бутовича. Однако все это только гипотезы.

В сочинениях Коптева я разыскал следующие данные о Кастелламаре: «…прекрасная и резвая кобыла Кастелламаре кн. С.М. Голицына, рожденная в собственном его заводе, купленном в полном его составе у известного охотника и знатока Михаила Ивановича Бутовича в числе 20 голов за 6000 рублей, взяла четырехлетний приз Гл. упр. Кастелламаре, дочь Кота, сына знаменитого Горюна и Крутой, взяла всего три приза».

Коптев не только знал о существовании кобылы Кастелламаре, но и видел ее. Он всегда внимательно следил за историей орловской породы, и если он не обмолвился ни единым словом об американском происхождении матери Кастелламаре, стало быть, таковое и не имело места. Совершенно невозможно предположить, чтобы Коптев этого не знал. Всегда, говоря о той или другой лошади, он упоминал о ее происхождении, и если в ней были посторонние примеси, то писал об этом с сожалением. Так было в отношении шереметевских и гагаринских рысаков, так было и в отношении рысаков со вторичной примесью голландской крови. Если бы мать Кастелламаре была кобылой американского происхождения, Коптев не преминул бы это отметить.

Остается установить с документальной точностью, когда был произведен первый опыт скрещивания орловского рысака с американским. Это произошло в 1888 году. В официальной части «Журнала коннозаводства» за 1890 год (№ 6) имеется следующее сообщение: «Из доставленных в Главное управление сведений видно, что принадлежащая коннозаводчику кн. С.М. Голицыну в. к. Плетёнка, род. 1880 в заводе А. Стаховича Рязанской губ., от Ворона зав. Павлова и Богатой Хреновского завода, 22 апреля 1889 г. была случена с американским жеребцом Амбером (Amber), а 21 марта сего года приплодила в Дубровицком имении Московской губ. гнедую кобылку, во лбу большая звездочка». Это первое официальное сообщение об орлово-американском метисе. Здесь речь идет о гнедой кобыле Бетси, которая была уже вторым приплодом Плетёнки и Амбера, тогда как первым приплодом стал родившийся в 1889 году гнедой жеребец Амбер Ж.

Бросается в глаза, что впервые было сообщено в печати не о первом метисе, родившемся в заводе кн. С.М. Голицына, то есть не о жеребце Амбере Ж., а о его родной сестре, которая была на год моложе. Это произошло, по-видимому, из-за того, что дополнительные сведения по заводу князя Голицына были представлены в Главное управление в год рождения кобылы Бетси. Этому придали такое значение, что опубликовали сообщение в официальной печати. Через два года была представлена более подробная опись завода князя Голицына, и выяснилось, что Плетёнка имела в 1889 году приплод от того же американского жеребца. Плетёнка посылалась Голицыным на случку в Италию или же, что вероятнее, была куплена там и два года кряду случалась с Амбером С., а потом была приведена в Россию. Это вполне возможно, так как князь Голицын почти постоянно жил за границей, бывал в Италии и принимал участие в спортивной жизни этой страны. В 1880-х он печатал даже корреспонденции из Италии, в которых сообщалось, что в те годы там было много орловских лошадей и их очень ценили.

Интересен также факт рождения первых метисов не в тульском имении князя Голицына, а в знаменитых Дубровицах под Москвой, усадьбе рода Голицыных. Происхождение Плетёнки было дважды показано неудовлетворительно, но затем разъяснено. Первый ее сын, он же первый в России орлово-американский метис Амбер Ж., оказался недурным производителем и впоследствии дал у Голицына резвого Атамана 2.15,7. В 1890 году в России родился также всего лишь один метис – кобыла Бетси, родная сестра Амбера Ж.

В 1890 году Н.М. Коноплин купил в Вене американскую кобылу Леди-Смуглер. Я считаю, что Коноплин совершил эту покупку под влиянием головокружительных ипподромных успехов Полли, которая появилась в Москве в 1889 году и блестяще бежала. Полли осталась в России и поступила в завод графа Воронцова-Дашкова. В 1891 году в заводе Коноплина родилась первая кругом американская рысистая лошадь – сын Леди-Смуглер и Мейс-Гамблетониана. В 1893-м в заводе Коноплина родился первый метис – кобыла от Кремня и Леди-Смуглер. В том же году Коноплин купил американскую кобылу Нелли Р., а Феодосиев для Кристи – американского жеребца Винтерсета.

Начало коннозаводской деятельности Руссо как первого коннозаводчика-метизатора относится также к 1893 году. В 1894-м Руссо купил американских жеребцов Юнондио и Демпсея и заарендовал Винтерсета. Затем из Америки была выписана Феодосиевым на деньги Руссо, Кристи и других бессарабских помещиков партия американских рысаков. В том же году в заводе Руссо родились дети американских жеребцов Винтерсета и Юнондио. А в 1895-м прибыла вторая крупная партия американских рысаков, выписанных Феодосиевым.

Начиная с 1897–1898 годов успехи лошадей, рожденных в заводе Руссо, обращают на себя всеобщее внимание. Идет чуть ли не поголовное увлечение метизацией: русские коннозаводчики, которые разводят призовых рысаков, выписывают американских жеребцов и кобыл, лучшие заводы того времени (графа Воронцова-Дашкова, Телегина, Шереметевых) переходят на метизацию. Это движение все расширяется, а через десять-пятнадцать лет достигает своей кульминационной точки. Вскоре после этого в рысистом коннозаводстве страны устанавливается известное равновесие, и орловский рысак с появлением Крепыша, Палача, Барина-Молодого, группы детей Корешка и Леска вновь завоевывает утраченное положение и возвращает себе былую славу. Оба направления жестоко конкурируют друг с другом. Так продолжается до самой революции.

Л.А. Руссо наследовал хороших упряжных лошадей от своего отца. Несколько позднее он купил у своего брата К.А. Руссо рысистый материал, правда невысокого разбора, и стал вести небольшой рысистый завод. В 1891 или 1892 году после двадцатилетнего отсутствия на родину, в Бессарабию, вернулся некто Феодосиев. Он покинул родину сравнительно молодым человеком, а вернулся домой европейски образованным мужчиной, светским, полным желания жить и творить. Он много видел на своем веку, много знал, еще больше пережил и научился прекрасно владеть собой. У него была вкрадчивая манера говорить, он умел очень тонко и красиво льстить, ухаживать и делать приятное дамам. В обществе это был незаменимый человек, и неудивительно, что в Кишинёве он стал львом сезона. О нем все говорили, и даже таинственная история его исчезновения и столь неожиданного возвращения действовала на воображение многих. В Америке Феодосиев пристрастился к лошадям, хорошо изучил это дело, лично был знаком со многими коннозаводчиками, приятельствовал с секретарем Ассоциации рысистых коннозаводчиков Северо-Американских Соединённых Штатов и превосходно знал беговое дело. Феодосиев был единственным знатоком породы американского рысака в России, и я в этом несколько раз убедился лично. Зная американского рысака так, как он его знал, Феодосиев ни одной минуты не сомневался в том, что результат скрещивания этого рысака с орловским в первых поколениях будет блестящим, а потому и решил пропагандировать это скрещивание. За дело он принялся умело, хитро и чрезвычайно настойчиво. Все сулило ему быстрый и верный успех. Благодаря рысакам он мог войти в личные отношения с богатейшими людьми России, а это сулило многое. Нечего и говорить, что из Америки, кроме знаний, смелости и предприимчивости, Феодосиев не привез ничего. Ареной его действий сперва стал Кишинёв, губернский город Бессарабии. Феодосиев начал вышучивать рысаков и почтовых кляч тамошних помещиков, сумел повлиять на их самолюбие, рассказывал им про Америку, заинтересовал тамошним рысаком и мало-помалу стал внушать им мысль о необходимости покупки американских производителей, суля в будущем горы золота. Это подействовало на воображение пылких южан, и кое-кто из них начал подумывать о выписке американских рысаков. Феодосиев предложил свои услуги, что было так естественно и понятно. На деньги Руссо, Кристи, Рышкана и некоторых других коннозаводчиков были выписаны американские жеребцы и несколько кобыл, причем Феодосиев стал пайщиком всех этих лошадей, хотя из Кишинёва не перевел в Америку ни копейки. Очень быстро Феодосиев составил себе недурной капиталец. В этом сказались его коммерческий ум и умение работать по-американски. Впрочем, сам Феодосиев не считал себя американцем, а всегда с гордостью намекал, что его мать была урожденная княжна Кантакузина, а стало быть, он древнего и даже царского рода. «Оттуда ваша чисто греческая хитрость», – говорил я в таких случаях Феодосиеву, но он на это только мило улыбался. Через полтора года Феодосиеву стало тесно кишиневское поприще, и он, продав некоторые свои паи в американских жеребцах, купил других в полную собственность и с ними появился в Москве. Тут началась его деятельность по пропаганде американского рысака во всероссийском масштабе, и к нему пришла громкая известность первого знатока американского рысака в России и прозвище «пан от метизации». Для орлово-американского скрещивания Феодосиев сделал очень много. Здесь я коснусь лишь роли Феодосиева как создателя завода Руссо.

Я уже говорил, что Феодосиев выписал из Америки ряд американских жеребцов и кобыл. Кроме того, он пригласил в Россию Ф. Кейтона, а позднее Ч. Пейджа, Ж. Дэвиссона и Ф. Стара.

В то время в заводе Руссо было двенадцать-пятнадцать кобыл, более чем скромных по происхождению и еще более скромных по личным достоинствам. Этот состав молодой Руссо должен был показать Феодосиеву и получить от него указания, как вести дело в дальнейшем, чтобы стать знаменитым коннозаводчиком. Феодосиев внимательно осмотрел состав завода Руссо и после сортировки, как он сам мне об этом рассказывал, оставил только пять кобыл. Из них две были бракованные кобылы телегинского завода, две – завода К.А. Руссо и одна – завода Моровина-Шадро. Все остальные были переведены в разряд рабочих лошадей, и тогда же было решено выписать американского жеребца и несколько американских кобыл и повести завод в орлово-американском направлении.

Годом переформирования завода Руссо следует считать 1893-й. Вскоре американские лошади прибыли. Таким образом, в заводе оказалось три американские кобылы, пять орловских и американские производители Юнондио, Винтерсет и Демпсей. Винтерсет пробыл в заводе недолго, его выкупил затем Феодосиев, Юнондио дал порядочное количество приплода, а Демпсей стал основным производителем завода, с которым Руссо не расставался в течение всей жизни этого жеребца. Первые приплоды от Юнондио и Винтерсета были получены в 1894 году, а от Демпсея – в 1895-м. Впрочем, в тот год он дал одного лишь жеребенка – кобылу Дадую, которая впоследствии была продана Маличу. С 1896 года Демпсей стал главным производителем завода. Сначала Руссо подготовил Демпсея к бегам, и этот жеребец с хорошим успехом выступал в Одессе, где показал резвость 2.20 и 4.59 (на три версты). Демпсей бегал в Одессе в 1897–1899 годах и одновременно крыл маток у своего коннозаводчика. Юнондио оказался посредственной лошадью по резвости, ибо показал в Одессе секунды 5.20 и смог выиграть только 160 рублей. Руссо в нем быстро разочаровался и вскоре расстался с ним, но все же отвел от него порядочно жеребят, и его кровь была довольно сильна в матках этого завода. Позднее Руссо продал Юнондио в Румынию. Среди маток лучшей была кобыла Винтергрин, родная сестра Винтерсета. Ее рекорд в Америке на милю был 2.24.1, а в Одессе резвее 2.25 она прийти не могла. Две другие кобылы также были нерезвы. В заводе Женеван и Винтергрин не дали ничего классного, а Сахара дала одну лошадь хорошего класса. Руссо очень широко воспользовался кровью этих трех американских кобыл и дал заводское назначение целому ряду их дочерей, которые происходили от хороших орловских жеребцов или американского Демпсея. Они оказались очень полезными матками, дали ряд призовых лошадей, но успехи их детей и внуков дальше Одесского ипподрома не пошли.

Руссо в своем заводе стремился создать гнездо маток из основного заводского материала, и ему это вполне удалось. В конце концов у него образовался превосходный состав завода, но на это ушло двадцать лет жизни и немало денег. Образованию этого гнезда немало помогли прекрасное воспитание и тренировка молодых лошадей. Можно смело сказать, что если бы Руссо взял в состав завода хороших орловских лошадей и воспитывал их так, как воспитывал метисов, то несомненно, он получил бы еще более блестящие результаты. К этому основному ядру своих заводских маток Руссо добавлял кобыл очень немного и с большою осторожностью. Наиболее удачными его покупками стали жеребец завода князя Вяземского Ливень, матка Армида того же завода, Беспорядочная Дубровского завода, несколько кобыл завода К.А. Руссо, из которых лучшей оказалась Верная, Фрина, давшая резвую Флорю, классная Альдина завода Суручана, Злоба завода князя Вяземского, дочь Злючки – матери Зенита, сахаровская Волга, дочь Пегаса, и другие. Среди всех этих кобыл лучшими по заводской деятельности оказались Армида, Беспорядочная, Верная и Фрина. Удивительно, что классная Альдина, одна из лучших орловских кобыл своего времени, в заводе Руссо не дала ничего выдающегося и даже хорошего. И напротив, от кобыл К.А. Руссо, которых Феодосиев саркастически называл «почтовыми рысаками», получились не только резвые, но и хорошие лошади. Сам Руссо не ожидал такого результата. Когда же он привел первого сына Демпсея от одной из этих кобыл на бега в Одессу, его ждал большой удар: жеребенок не был допущен к состязаниям, как не имеющий установленной степени орловской кровности. По существовавшим в то время правилам, метисом считался такой рысак, одна сторона родословной которого была американской, а другая – орловской. Причем орловская сторона приравнивалась к улучшающей единице, так что в жеребенке должно было быть не менее ³¹/₃₂ или ⁶³/₆₄ орловской кровности. Этому условию не отвечали кобылы завода К.А. Руссо. Руссо сейчас же телеграфировал в Главное управление, прося допустить его лошадь к бегам, но в этом ему было отказано. Оставалось одно – попытаться разъяснить происхождение кобыл К.А. Руссо. Это было нелегко, так как кобылы происходили либо от отцов, матери которых были неизвестны, либо их бабки происходили от таких же жеребцов. В том, что это были орловские лошади, сомнения не было, но они вышли из мелких заводов, описи которых не были никогда напечатаны. Тогда Л.А. Руссо воспользовался советом своего друга Феодосиева, и совет этот помог. В имение Л.А. Руссо приехал Прохоров и «разъяснил» происхождение кобыл завода К.А. Руссо. Прохоров настолько интересная личность, что я скажу о нем несколько слов.