Текст книги "«СВЕТ и ТЕНИ» Спасителя Отечества М. И. Кутузова. Часть 2"

Глава 3. Назначение на… Спасение Отечества!

Александр I согласился рассмотреть на пост главнокомандующего кандидатуру столь нелюбимого им Кутузова, но зато весьма популярного в Санкт-Петербурге – как-никак выпускника Артиллерийско-инженерной школы, бывшего начальника Первого императорского шляхетско-кадетского корпуса, петербуржского экс-губернатора, а ныне, возглавившего петербургское ополчение.

…Кстати сказать, императора Александра I понять можно и нужно! Он уже давно и глубоко размышлял над тем, почему и как был… убит его отец!? Мысли были одна мрачнее другой! Тогда были свои причины! Теперь все четче и четче вырисовывались другие, несомненно, более грозные и весомые. Русские армии уже оставили позади себя огромную территорию! Враг уже на пороге Москвы! Негодование ходом войны, охватившее сначала генералитет…, затем армию…, а потом и весь православный люд, из глухого грозило вот-вот перерасти в нечто непоправимое: «Когда б нас разбили – одно дело. А то даром отдаем Россию!» Так действительно можно было превратиться в императора… камчадалов! Российский император, вроде бы как-то заявил, что не подпишет мира с врагом, даже если ему придется отступить до… Камчатки! И вот теперь бравада грозила явью…

Александр I назначает Кутузова единым Главнокомандующим. «Публика желала этого назначения, я умываю руки» – философски констатировал император в разговоре с генерал-адъютантом Е. Ф. Комаровским. Не исключено, что когда на повестке дня «обозначился» вопрос «Быть или не быть России!?» (в том числе, «подвисла» и его собственная судьба!) государь, который умел очень здорово просчитывать варианты, когда дело касалось его самого, принял «соломново решение»: выбрал того, кто сулил ему в будущем минимальные проблемы. Старый «ловчила» никогда не лез на рожон, а из всех возможных вариантов всегда выбирал самый оптимальный (прагматичный), хотя и не эффектный (негероический).

Не секрет, что выбор именно Михаила Илларионовича Кутузова был предопределен такими вескими факторами, как общественное настроение, русское происхождение, один из старейших боевых генералов, чуть ли не последний еще вменяемый «екатерининский „бабушкин“ орел» и наконец, предварительное негласное утверждение Кутузова на этот пост самим… государем! Дело в том, что по некоторым данным «многогранный и извилистый» Александр I, конечно же, загодя просчитывая все варианты развития событий в грядущую «суровую годину войны с „корсиканским выскочкой“ на своей территории» («компьютер» у него в голове был уникальный!), даже весьма не благосклонно относясь к такому же «непрозрачному», как и он сам, «Ларивонычу», уже тогда мог поставить именно на него.

Недаром отечественный исследователь истории наполеоновских войн В. М. Безотосный полагает, что царь «…не только дал согласие на это назначение, вынужденный идти на поводу у общественного мнения, выраженного дворянством (как бытует в литературе), но и заранее (с середины июля) искусно подготавливал (не все исследователи с этим согласны, в частности, Л. Л. Ивченко – прим. Я.Н.) его кандидатуру для занятия такой важной должности, когда очень многих никак не будет устраивать такой ход войны, как постоянная ретирада вглубь страны, со всеми вытекающими из этого последствиями – отнюдь „неласковыми“ для народа и помещиков. Этот выбор был предопределен предшествующими шагами царя: 15 июля – рескрипт Кутузову об организации корпуса для обороны Петербурга, помимо этого, 16 и 17 июля – решения дворянских собраний об избрании Кутузова начальником Московского и Петербургского ополчений, 29 июля – указ императора о возведении его в княжеское достоинство с титулом светлости, 31 июля – рескрипт о подчинении ему всех военных сил в Петербурге, Кронштадте и в Финляндии, 2 августа – указ о его назначении членом Государственного совета. Вся эта череда назначений и почестей свидетельствует о том, что Александр I, как тонкий и умный политик, предвидел возможность высокого положения Кутузова в будущем, когда „Отечество в опасности!“, ибо другие кандидатуры на этот „расстрельный“ (ответственность колоссальная – прим. Я.Н.) пост, по самым разным причинам, устраивали его еще меньше».

Можно сказать, что скамейка запасных у Александра I была слишком маленькой, ее, по существу, практически не существовало. Недаром в письме своей крайне сметливой сестричке Катиш он писал: «…что при обстоятельствах, в которых мы находились, мне нельзя было не выбрать из трех генералов, одинаково мало подходящих в главнокомандующие, того, за кого были все».

…Между прочим, Александр I в своих письмах к сестре Екатерина Павловне и Барклаю внятно объяснил причины такого своего поступка – «это было общее желание» и «… мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению». И в тоже время, весьма примечательно, что уже после указа о назначение Кутузова российский император встретился в финском городе Або с бывшим французским маршалом Ж.-Б. Бернадоттом – ставшим в 1811 г. наследным принцем Швеции Карлом-Юханом – отменно знавшим нюансы полководческой манеры Бонапарта. Он в свое время рекомендовал российскому императору «не давать большого генерального сражения, но маневрировать, отступать, затягивать войну надолго; таков должен быть способ действий против французов». Русский царь предложил ему пост… главнокомандующего русской армией! Правда, с некоторыми нюансами: шведские войска должны были высадиться в Прибалтике и оттуда вместе с наличными там русскими войсками обрушиться в тыл «генералу Бонапарту». Но тот, проявил столь присущую ему дальновидность и вежливо отклонил царское предложение. Ему французу, отчасти, родственнику Бонапарта через свояченицу его брата Жозефа Бонапарта Дезире Клари, являвшуюся женой Бернадотта, было явно «не с руки» после «немца» Барклая-де-Толли сражаться во главе русской армии против Наполеона! В тоже время, не следует забывать, что обсуждая эту «услугу», прагматичный беарнец Бернадотт попросил передать во временное управление Швеции Финляндию, совсем недавно завоеванную у той Россией, на что уже Александр пойти не мог никак. Скажем сразу, что Бернадотт, как никто другой «умел сидеть на заборе и ждать своего часа». И он дождется его, но никак не в суровую для России годину. Правда, это уже другая история и я расскажу ее вам как-нибудь в другой раз…

Новый главнокомандующий, помимо того, что он был самым старым из всех дееспособных полных генералов российской империи, единственный имел титул светлейшего князя (повторимся: совсем недавно, но явно загодя, присвоенный ему государем). Столь высокий титул Михаила Илларионовича не только отличал его из всех генералов, но и усиливал непреложное старшинство. Этот, безусловно, весомый нюанс, а также концентрация почти неограниченной власти в одних руках внешне утихомирили генеральские страсти в армии по поводу главнокомандующего, хотя количество недовольных, у которых выбили главный козырь, все же, не уменьшилось. Теперь во главе армий стоял полководец с русской фамилией (правда, не чисто русский по происхождению), воевавший в свое время под началом «иконы №1» отечественного полководческого искусства, неистового старика Souwaroff, в частности, штурмовавший Измаил. Он был популярен среди младшего и среднего офицерства и, к тому же, пользовался поддержкой консервативных кругов дворянского общества.

В результате такого «маневра» очень «непрозрачного» императора высоко мнившему о себе генералитету оставалось лишь выражать недовольство в частных разговорах и они, действительно последовали, но, как говорится в таких случаях, «поезд уже ушел».

…Кстати, сказать, рескрипт о назначении Кутузова общим главнокомандующим действующих армий был подписан императором 8 августа…

Правда, при этом фактически Кутузов мог распоряжаться только войсками 1-й и 2-й Западных армий, а император через его голову отправлял распоряжения П. Х. Витгенштейну, А. П. Тормасову и П. В. Чичагову – командующим другими (фланговыми) армиями и корпусами. Умел «лукавый» государь оставить за собой главенство даже когда назначение выглядело ему навязанным. По рекомендации членов «ЧК» государь отстраняет Михаила Богдановича Барклая-де-Толли и от должности военного министра. Им (правда, только с 24 августа) станет князь Алексей Иванович Горчаков 1-й (или старший).

Кутузов полагал, что в рескрипте на имя Барклая государь сообщит тому не только о назначении Кутузова, но и об отставке с поста военного министра. Однако «непрозрачный» царь медлил, по-видимому, считая нужным иметь «противовес» не любимому им Кутузову. Более того, быть или не быть Барклаю во главе 1-й армии предстояло решить самому! Принято считать, что Барклай, получивший сообщение об этом «судьбоносном» решении-назначении из Санкт-Петербурга на марше, с присущей ему шотландской стойкостью вынес это испытание, но на самом деле не все было так благостно-«радужно»: обиженный Барклай прошелся по своим «совместникам» в письмах к сместившему его императору. А 1-я армия в составе мощных корпусов генералов Багговута, Остермана-Толстого, Дохтурова и 5-го гвардейского (резервного) корпуса Лаврова осталась по-прежнему под его началом.

…Кстати сказать, ходили слухи, что назначение Кутузова пролоббировали высокопоставленные российские масоны. Михаил Илларионович, как известно, был членом сразу нескольких влиятельных масонских лож. С другой стороны, не исключается, что кандидатура Кутузова была очень «по душе» такому весьма влиятельному человеку в ближайшем окружении российского императора, как адмирал, член Российской Академии и «по совместительству» главный идеолог русского патриотизма, А. С. Шишков, составлявший для императора все приказы, рескрипты и обращения к русским людям. Впрочем, тема масонства и патриотизма в вопросе назначения Кутузова на пост главнокомандующего в Отечественной войне 1812 г. весьма скользкая и, хотя о ней сегодня пишут весьма охотно, но пока что ставить точку над «i» в этом вопросе рановато. Тем более, что именно Михаилу Илларионовичу удалось «выйти сухим» из войны с турками в 1806—1812 гг., где существенно подпортили свою полководческую репутацию такие его предшественники на посту главнокомандующего в той затяжной войне, как генерал от кавалерии И. И. Михельсон, фельдмаршал А. А. Прозоровский и генералы в расцвете сил и таланта Багратион с Н. М. Каменским 2-м! Кутузов смог военно-дипломатическим «маневром» понудить Оттоманскую Порту к столь нужному для России миру в преддверии нашествия Наполеона. Не учитывать этот фактор нельзя. Противостоять Бонапарту должен был человек «премудрый и изворотливый» – в общем «старая лисица севера», «премудрый пескарь», если хотите…

Мы не будем оценивать и сравнивать сугубо военные дарования Барклая и Кутузова. Занятие это неблаговидное и бесполезное: «о вкусах не спорят»! Скажем лишь, что мало расположенный к Кутузову прусский штабной офицер из 1-го кавкорпуса русской армии Карл фон Клаузевиц (1780—1831), очевидно, очень лаконично и доходчиво подметил причину назначения именно Кутузова: «… Он знал русских и умел с ними обращаться…» Ему вторит офицер-квартирмейстер Н. Н. Муравьев: «… Солдаты его действительно любили, ибо он умел обходиться с ними». Позднее эту «аксиому» гениально сформулировал А.С.Пушкин русское происхождение Михаила Илларионовича сделало его более подходящим человеком на роль главнокомандующего в час народных испытаний, когда все иностранцы казались подозрительными. Выражая общие чувства, великий поэт, потом написал:

Когда народной веры глас

Воззвал к святой твоей седине:

«Иди, спасай!» Ты встал и спас.

20 августа Михаилу Илларионовичу было приказано приехать на государеву дачу на Каменном острове, где император и объявил ему о своем решении. Вероятно, из разговора с государем Кутузов понял «главное»: ставка сделана на затяжной характер войны и «сбережение армии».

Глава 4. «Le vieux renard du Nord – Старый лис Севера!» или «Едет Кутузов бить французов!»

«Le vieux renard du Nord – Старый лис Севера!» – многозначительно сказал Наполеон своему начальнику штаба Бертье, узнав под Гжатском о назначении Кутузова. «Постараюсь доказать великому полководцу, что он не ошибся», – скромно промолвил Кутузов, узнав о реплике Бонапарта. Наполеон знал, что говорил: в 1805 г. он уже сполна познал полководческую манеру русского командующего. Безусловно, проиграв тогда Кутузову в стратегическом маневрировании и упустив его армию, он, все же, сумел разбить превосходившие французов союзные русско-австрийские войска, номинально (!?) находившиеся под началом все той же «старой северной лисицы!»

…Кстати, перед отъездом в армию один из молодых родственников Кутузова Ф. П. Толстой наивно спросил: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить самого Наполеона?» – «Разбить? Нет! А обмануть надеюсь!…» В другой версии эта идея Кутузова излагается несколько иначе. В последний вечер перед отъездом в армию Кутузов сидел в доме своего троюродного брата Логина Ивановича Голенищева-Кутузов, но был очень весел, и когда пошли провожать его в переднюю, последние слова, сказанные им жене Логина Ивановича, Надежде Ивановне, смеючись <…> были: «Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона». Если это так, то вполне возможно, что уже тогда Кутузов определился в своих намерениях: обойтись без генеральных сражений – решив исход войны при помощи столь любимого им искусного маневрирование. Тем более, что уже после оставления Москвы и грандиозного пожара в ней, он опять-таки пообещал не победить Наполеон в сражении, а «проломать» ему голову…

В день отъезда старый полководец приехал на молебен в Казанский собор Санкт-Петербурга. Весь молебен он прослушал, стоя на коленях, заливаясь слезами. И все бывшие в соборе – тоже рыдали… на коленях! Выходя, Кутузов обратился ко всем со словами: «Молитесь обо мне, меня посылают на великое дело».

…Между прочим, как тут не вспомнить «пророчества» знаменитого медика Массо, лечившего Кутузова после второго тяжелого ранения в голову в 1788 г.: «Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам медицинской науки». Так или иначе, но Провидение вывело его на историческую авансцену в тот самый момент, когда «верхи не могли, а низы не хотели»…

Народ, сопровождавший карету, величал его «спасителем России»: «Отец наш! Останови лютого ворога, низложи змия!» Государь выделил Михаилу Илларионовичу «подъемные деньги» на сумму в 10 тыс. рублей, дорожную карету и коляску. «Спаситель России» покинул Санкт-Петербург, чтобы уже никогда в него не возвратиться. Направляясь в войска, он приказывает генералу Милорадовичу, ответственному за резервы, «относиться мне в Смоленск, куда я сейчас отправляюсь»…

Для Наполеона смена хоть и обрусевшего, но все же иностранца Барклая-де-Толли на Кутузова была сигналом, что русские решились наконец на генеральное сражение. Эта новость, которую он получил от пленного казака, доставила ему нескрываемое удовлетворение: «Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление!» – оживленно говорил он, радостно потирая руки, своей свите. «Кутузов даст генеральное сражение, чтобы успокоить дворянство, и через две недели император Александр окажется без столицы и без армии!» – говорил самодовольно французский император, так далеко зашедший вглубь России. «Мне нужна грандиозная победа, битва перед Москвой – добавлял он – взятие мною Москвы должно потрясти мир!»

Казалось, его ставка на победу в генеральном сражении вот-вот оправдается…

…Между прочим, Бонапарт в генеральном сражении рассчитывал разгромить русских какой угодно ценой, чтобы не гоняться за ними, если им взбредет в голову, оставить Москву без боя и уйти куда-нибудь – в сторону Владимира, Рязани или еще глубже в необъятные просторы российской империи. Только разгром главных сил русских позволял бы ему диктовать Александру свои условия мира. Москва без уничтожения русской армии ему была не нужна. Тем более, что обстановка в его армии становилась все более и более тревожной: министр-интендант Дарю все чаще и чаще докладывал, что даже во французских частях среди солдат идут разговоры, суть которых сводится к одному – «Зачем защищать границы Франции… под Москвой!?» А что такое непопулярная война, Наполеон, как политик, а не только как полководец, должен был понимать…

…А среди русских солдат уже радостно зашелестело:

 
«Барклая-де-Толли
Не будет уж боле.
Приехал Кутузов
Бить французов!»
 

Облегченно вздохнули младшие офицеры. Все ожидали, что врага остановят и не допустят к Москве, до которой было уже рукой подать.

…Между прочим, среди генералитета русской армии не было единства по поводу кутузовского назначения. Все очень просто! Как говаривал, нечаянно пригретый славой победителя самого Бонапарта сэр Артур Уэлсли, более известный широкой публике как герцог Веллингтон: «На вершине военного олимпа нет места для двоих!». А в российском командовании по меткому выражению спецкомиссара Великобритании в России полковника Р. Т. Вильсона «Борьба за начальство есть неискоренимая причина раздора». В русской армии было много полных генералов, которые в большой степени были соперниками Кутузова, а по лаконичному изречению известного ёры А. П. Ермолова – «совместниками». Как пишет биограф Кутузова Л. Л. Ивченко «каждый из них имел вескую причину и «значущий» шанс самому возглавить соединенные армии. Нельзя забывать, что за спиной у каждого военачальника были свои приверженцы при дворе, следовательно, назначение Кутузова происходило в обстановке гораздо более сложной и вместе с тем более определенной, нежели подчинение абстрактному велению «народного гласа.» Немало видных боевых генералов (Багратион, Дохтуров, Милорадович, Раевский и др.) весьма скептически оценивали это назначение, а некоторые и вовсе откровенно недолюбливали его. Так горячий и воинственный Багратион посчитал себя обойденным и высказался по поводу его назначения главнокомандующим крайне негативно. Петр Иванович еще в сент. 1811 писал военному министру, что тот (Кутузов) «имеет особенный талант драться неудачно». Вскоре после назначения последнего главнокомандующим самолюбивый сын гор и вовсе расставил все точки над «i» в своем письме московскому генерал-губернатору Федору Васильевичу Ростопчину: «…Хорош сей гусь, который назван и князем, и вождем! … Я, с одной стороны, обижен и огорчен. …С другой стороны, я рад: с плеч долой ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для того его и послали сюда». Даже весьма благожелательно настроенный к Багратиону Ростопчин – человек неуравновешенный (недаром покойная императрица Екатерина II звала его «бешеным Федькой») – счел, что «Багратион… вышел из всех мер приличия». Очень похожее мнение высказывали о Кутузове и Дохтуров, которому интриги Кутузова «внушали отвращение», и Милорадович, считавший нового главнокомандующего «низким царедворцем». А весьма желчный Раевский, написал жене: «Переменив Барклая, который был не великий полководец, мы и тут потеряли». В свое время уже покойный в ту пору А. А. Прозоровский, находил в нем один недостаток «… паче в сопряжении с дворскими делами», не говоря уж о мнении о Кутузове Беннигсена или Ермолова, который постарался оказаться «над схваткой», но при этом держать все под контролем. В общем, желающих оттеснить Кутузова с поста главнокомандующего, если он вдруг проявит слабину («акела промахнется»), было немало. Или, повторимся, как писал своему патрону лорду Кэткарту в Лондон сэр Роберт Вильсон: «Борьба за начальство есть неискоренимая причина раздора». Но, как полагает В. М. Безотосный, «единой и хорошо организованной антикутузовской «партии» в армии не было, так как каждый из недовольных им лиц имел свои резоны и преследовал собственные цели. Кроме того, большинство относилось к возможным коллегам по оппозиции не менее негативно, чем к верховному вождю русских армий. В общем, какая—либо база для возникновения сплоченной коалиции полностью отсутствовала». С прибытием Кутузова к войскам расклад сил в армейских верхах изменился кардинально. По свидетельству Ж. де Местра, владевшего как сегодня выражаются «инсайдерской информацией», новый главнокомандующий перед отъездом из Петербурга изъявлял желание определить на место начальника штаба маркиза Паулуччи – фигуру всем известную, адекватную и более или менее подходящую для столь «многогранной» должности, и даже договорился с ним об этом. Но в последний момент Михаил Илларионович («включил» свое царедворское мышление?), все же, предпочел выполнить решение Чрезвычайного комитета об употреблении «цареубийцы» Л. Л. Беннигсена («по собственному усмотрению») и отдал эту ключевую должность «победителю непобедимого», до того лишь состоявшему при Особе Его Величества без определенных обязанностей. Рескрипт о назначении Беннигсена был подписан царем 8 августа. Кутузов же встретил его по дороге в армию в Торжке и уговорил занять это место. Беннигсен следующим образом описал свою реакцию и возникшие сомнения: «Честолюбие и особое самолюбие, которое не может и не должно никогда покидать военного человека, внушало мне нежелание служить под начальством другого генерала после того, как я был уже главнокомандующим армиею, действовавшею против Наполеона…» Кутузов же сослался на «желание Государя» и Леон Леонтич, не менее многоопытный в царедворских делах, чем «премудрый пескарь» «Ларивоныч», все правильно понял и дал согласие. Скорее всего, эта идея принадлежала самому императору, он особенно не жаловал обоих военачальников, не доверял каждому из них, но, учитывая их личные качества, предпочитал держать вместе для взаимоконтроля, в частности, убийцу его отца, чтобы был «под рукой», в случае острой необходимости. (Недаром же, рескрипт о назначении Беннигсена – повторимся – был подписан Александром I в тот же день, что и назначение Кутузова главнокомандующим, т.е. 8 августа!) Тем более, что сам Беннигсен был отнюдь не против «подменить» старика Кутузова если у того начнутся «нелады» со здоровьем. Как писал Клаузевиц, в армии сильно удивились этому назначению, поскольку прекрасно знали каковы эти два старых «ратоборца на поприще интриг». Для Барклая появление в армии Беннигсена, которого он совсем недавно удалил из нее, стало неприятной неожиданностью, тем более, что теперь он стал для него как бы непосредственным начальником и всегда благоволил к антагонисту Барклая – Багратиону, особенно во время их конфликта в ходе ретирады русских армий. Нахождение под одной крышей двух таких маститых генералов, как Кутузов и Беннигсен, ранее уже имевших дело с Бонапартом в качестве главнокомандующих (правда, с разным результатом: разгром под Аустерлицем у Кутузова и «ничья» при Эйлау с разгромом под Фридляндом у Беннигсена), претендовавших на лавры полководцев и придерживавшихся совершенно противоположных методов ведения войны, очень скоро, как показали дальнейшие события, превратили их из приятелей с 40 летним стажем в непримиримых конкурентов и противников и этим все сказано. Именно их взаимоотношения определили развертывание последующей борьбы в генеральской среде и, между прочим, их собственные судьбы тоже. В общем, просчитался старый «ловчила» в отношении Беннигсена, недооценив его притязаний. Более того, при Беннигсене оказался и, хорошо его знавший по службе (и «не только»! ), начальник штаба 1-й армии А. П. Ермолов, фигура среди артиллеристов сколь культовая, столь и с «черной душой» (по меткой характеристике искушенного психолога Александра I) и поступавшего «с обманцем» (по выражению давно приятельствовавшего с ним Великого князя Константина Павловича). А такая характеристика от венценосных особ о многом говорит, тем более, что император очень тонко «просчитывал/считывал» потаенные мысли и замыслы всех военных, начиная, с уровня генерал-майора и выше. Хорошо знавший Ермолова, Барклай писал царю: «Начальник Главного моего штаба А. П. Ермолов, человек с достоинствами, но лживый и интриган…». Кроме того, при Беннигсене состоял английский эмиссар в России сэр Роберт Вильсон. Оба эти «ока государева» считались «злыми гениями» Михаила Илларионовича, всячески контролировавшими любые его «телодвижения». Во всем этом сказалась столь характерная для российского императора «непрозрачность» характера: уклончивый «старый северный лис» оказался «под колпаком» у не доверявшего ему (да и вообще очень мало кому!) царя. Примечательно, что хотя Беннигсен и считался начальником штаба (или, все же, лишь и.о. начштаба?), но большой ловчила «Ларивоныч» с самого начала постарался ограничить его влияние через своих доверенных лиц. Первоначально он для этого использовал своего зятя – князя Н. Д. Кудашева, назначенного дежурным генералом, и свое доверенное лицо – полковника П. С. Кайсарова. Близость к светлейшему князю и влияние на него этих двух «гибких и шустрых» молодых полковников вызвали явное неудовольствие со стороны все еще не угомонившегося генералитета, где «царедворского ловчилу» не особенно-то и жаловали, считая, что в нем, все же, больше «дворского», чем армейского. Наш «премудрый пескарь» все быстро понял и произвел нужные ему и весьма успешные замены: Кудашев с Кайсаровым «как бы» отошли на второй план, а на первые роли вышли давно известные в армии генерал П. П. Коновницын и полковник К. Ф. Толь – безусловно, толковые вояки и видные армейские функционеры – оказавшиеся в новой «разблюдовке» более профессиональными и эффективными. Последний – Карлуша Толь – бывший ученик Михаила Илларионовича по Инженерно-артиллерийскому шляхетскому корпусу, генерал-квартирмейстер 1-й армии, по воле Кутузова стал выполнять ту же должность в Главном штабе обеих армий, хотя формально на ней числился генерал-квартирмейстер 2-й армии генерал-лейтенант (!) М. С. Вистицкий. Толь считался офицером очень образованным и способным, но с чрезмерным самомнением, на что ему, порой, публично указывал Багратион, грозя разжаловать в солдаты. Именно они сумели за короткий срок замкнуть на себе все реальные нити управления армейской жизнью и «обесточить» Беннигсена. Столь же, малоэффективным окажется и перевод российским императором в Главную армию к Кутузову и командующего 3-й Обсервационной армией А. П. Тормасова. После соединения с частями Дунайской армии адмирала П. В. Чичагова тот был переведен в главную квартиру. В личном разговоре с А. П. Тормасовым Александр I потом попытался было объяснить причины назначения П. В. Чичагова командующим и над войсками 3—й, и над Дунайской армиями: «Я думал, что он, как личный враг Наполеона, будет действовать с полной энергией; я ошибся». (Чичагов в силу ряду объективных и субъективных причин не справился с поставленной ему очень трудной задачей на Березине во время ретирады Бонапарта из Москвы.) Ответ обиженного Тормасова был по-военному лаконичен и доходчив: «Государь, и я никогда другом Наполеона не был». За короткий срок своего пребывания при Кутузове он фактически не успел себя проявить: «премудрый пескарь Ларивоныч» и его смог «нейтрализовать». Вскоре на первые роли среди российского генералитета выдвинулся, приведший пополнение перед Бородинским сражением, М. Милорадович – один из старейших полных генералов и к тому же, с заслуженной боевой репутацией (в том числе, легендарные Итальянский и Швейцарский походы «русского Марса», трагическая кампания 1805 г.), хотя и несколько однобокой. Несмотря то, что и он, подобно, своим «братьям по оружию» (или, «коллегам по ремеслу»? ) Раевскому и Дохтурову, изредка допускал едкие замечания по поводу «телодвижений» старого «ловчилы», но в основном был к нему лоялен и стал занимать важнейшую и ключевую должность в войсках, особо прославившись уже после Бородинского побоища, а затем и в ходе Заграничного похода русской армии в 1813—1814 гг. В целом, при оценке складывавшейся новой ситуации оказался прав, не любивший и хорошо знавший в этом отношении Кутузова Багратион: «Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги» или, как образно выразился все тот же Клаузевиц в том смысле, что хитрый старик был полезнее для дела, чем честный Барклай. Вот такие вот были расклады в армейском руководстве накануне Бородинского сражения…

Уже в пути к армии из пакета встречного курьера Кутузов узнал о падении Смоленска. Рассказывали, что реакция его была философской: «„Ключ от Москвы“ взят…»

…Кстати сказать, не исключено, что сдача Смоленска во многом «развязала руки» Михаилу Илларионовичу! Если верить информации, то еще до отъезда из Северной столицы Кутузов, будучи в гостях у своих родственников, «заверил» всех, что «если застанет наши войска еще в Смоленске (курсив мой – Я.Н.), то не впустит Наполеона в пределы России», т.е. далее Смоленска!? Позднее Кутузов снова повторил эту, оставляющую ему пространство для маневра, «формулу», но в несколько иной тональности: «неприятель не иначе вступит в Москву как по его мертвому трупу», но при условии, что он «застанет наши войска еще в Смоленске (курсив мой – Я.Н.)». Вполне возможно, что Александр I знал об «этом условии», иначе он мог бы сместить Михаила Илларионовича после сдачи Москвы? Правда, надо ли ему это было!? В общем, знал прозорливо-изворотливый «Ларивоныч» где и когда «подстелить соломки»…