Текст книги "«СВЕТ и ТЕНИ» Спасителя Отечества М. И. Кутузова. Часть 2"

Принято считать, что «Старая лисица Севера» учла обе возможности наполеоновского плана нападения на русскую позицию: и обход, и фронтальную атаку.

Всем известно, что на правом фланге и в центре – закрывавшем кратчайший путь на Москву по Новой Смоленской дороге – Кутузов разместил большую часть своих войск. По некоторым оценкам чуть ли не 70 (!?) тыс. чел., в том числе, 204 пушки, под общим началом Барклая-де-Толли (начштаба – А. П. Ермолов).

Некоторые историки полагают, что такая диспропорция могла объясняться особой значимостью указанной дороги в случае отступления. В тоже время кое-кто из исследователей склонен считать, что, ставя их так, Михаил Илларионович стремился заставить Наполеона атаковать в лоб на узком 3-х километровом пространстве своего более слабого левого фланга, где местность затрудняла возможность быстрого флангового маневра. И наконец, не исключалось, что в случае серьезной угрозы для этого крыла своей армии он надеялся использовать армию Барклая как резерв и перебрасывать ее в нужном направлении.

К тому же, занимая удобную, укрепленную двумя мощными батареями (в 24 и 48-орудий; данные разнятся), оборонительную позицию на высоком, обрывистом берегу реки Колочи, правофланговые 21.5-тысячные войска Милорадовича – II-й корпус Багговута (4-я пех. див. принца Евгения Вюртембергского и 17-я пех. див. Олсуфьева – всего ок. 11.500 чел.) и IV-й корпус Остермана-Толстого (11-я пех. див. генерал-майора Н. Н. Бахметьева 1-го и 23-я пех. див. генерал-майора А. Н. Бахметьева 3-го – всего ок. 10.тыс. чел.) наступать сами не могли, так как перед ними находилась сильно пересеченная местность, но, будучи плотно построенными, они окажутся под прицельным массированным огнем превосходно действовавший в ходе всего сражения французской артиллерии.

Здесь же, правее всех – в Масловской роще – оказались сосредоточены основная масса казаков Платова (14 полков вместе с элитным лейб-казачьим полком генерал-майора В. В. Орлова-Денисова – всего ок. 5.600 чел. с 12-пушечной конной батареей) и I-й кавкорпус генерал-лейтенанта Ф. П. Уварова (лейб-гвардейские драгуны, гусары с уланами, а так же линейные гусары с уланами – всего ок. 5.000 чел. с 24-пушечной конной батареей).

Их предполагалось использовать только в случае внезапного маневра мобильным конным резервом.

…Кстати сказать, руководствуясь своим любимым собственным изречением «Полководец не может считаться побежденным до тех пор, пока у него есть резервы» Михаил Илларионович Кутузов всегда старался уделять своим резервам повышенное внимание. «Резервы должны быть оберегаемы как можно долее!» – любил наставлять он свой генералитет. Другое дело, что у него под Бородино резерв вовсе не был большим, как это, порой, усиленно рекламировалось в отечественной историографии, например, таким специалистом по истории наполеоновских войн, как всем известный Е. В. Тарле. В силу ряда всем понятных обстоятельств (Сталин возвеличивал Кутузова: «Полководец был бесспорно двумя головами выше Баркаля де Толли»), Тарле позволял себе утверждать, что накануне битвы «у Кутузова оказался резерв… который был им выделен из его собственной армии, и был не меньше, если не больше, резервов Наполеона, считая даже с гвардией»!? Если это было так, то неясно (задается вопросом Л. Л. Ивченко), почему Кутузов при таком неведомо мощном резерве, потом, все же, отступил с поля боя? Справедливо полагая, что, не обладая даже простым численным превосходством в регулярных обстрелянных войсках, тягаться с Наполеоном в наступательной тактике на Бородинском поле ему не под силу, он предпочел «сесть в преднамеренно глубокую оборону». По мере надобности он собирался «перебрасывать силы в самые горячие точки сражения», не давая врагу проломить русскую оборону, там, где она могла начать трещать! При этом Кутузов открыто признавал – «Мы имеем дело с Наполеоном. А таких воинов, как он, нельзя остановить без ужасной потери!» и отдал категорично-лаконичный, крайне доходчивый в армейской среде приказ: «Стоять и Умирать!» Тем более, что на подкрепления (как уже отмечалось выше!) после битвы, где явственно ожидались ужасные потери рассчитывать не приходилось. Повторим мрачное предсказание Кутузова «Французы переломают над нами свои зубы, но жаль, что разбивши их, нам нечем будет доколачивать». Следовательно, при любом ее исходе (при благополучном результате для развития успеха тоже требовались подкрепления!) Кутузов готовился к… отступлению…

В ночь перед битвой Платов отрядил из своих сил 5 сотен из отборного Атаманского полка под началом С. Ф. Балабина вправо от занимаемой им позиции – для наблюдения «за неприятельским движением, дабы он не мог зайти за фланг нашей армии». Связь с ним должна была осуществлять казачья бригада М. Г. Власова. С оставшимися семью полками Матвей Иванович выдвинулся на указанную позицию, готовый «тревожить и поражать противника».

Господствующую над полем «Курганную высоту», превращенную саперами в 18-пушечный люнет (незакрытый сзади 130-метровый люнет со рвом шириной 10 м и высотой 3 м, и с 2,5 метровым валом), заняли VI-й пехкорпус Дохтурова (7-я и 24-я пехдивизии – Капцевича и Лихачева – всего ок. 8.500 чел.) из 1-й армии Барклая и 7-й пехкорпус Раевского (12-я и 26-я пехдивизии – больного генерал-майора П. М. Колюбакина сменил генерал-адъютант, генерал-майор граф И. В. Васильчиков 1-й и И. Ф. Паскевича – всего ок. 14 тыс. чел.) из 2-й армии Багратиона. Предположительно (?) в редуте встали пехотинцы Паскевича. С фронта – на 100—120 метров вперед – его защищали 5—6 рядов «волчьих ям». Им предстояло стать преградой для вражеской конницы. Еще 100 пушек рассредоточились вокруг кургана.

Сзади выстроился 3-тысячный IV-й кавалерийский корпус Сиверса и 2-я кирасирская див. Дуки под общим началом Д. М. Голицына. Согласно утверждениям К. Ф. Толя («Описание битвы…», или «Описание сражения…» – это два разных документа) позади них – между Татариново и Старо-Смоленской дорогой – в Псарево стоял главный артиллерийский резерв из 296-306-324 (?) орудий, с чем не все сегодня согласны.

В центре войсками 1-й армии (но не 7-м пехкорпусом Раевского из 2-й армии) надлежало распоряжался Дохтурову.

Позади правого фланга и центра – справа налево – встали II-й (ок. 2.500 чел.) и III-й (ок. 2.500 чел.) кавкорпуса под общим началом генерал-адъютанта и генерал-майора, барона Ф. К. Корфа, сменившего заболевшего генерал-майора, графа П.П. фон дер Палена 3-го. Всего – ок. 5 тыс. всадников.

Левый фланг – на относительно пологой местности – с Семеновскими реданами, или флешами (60-70-метровые в длину насыпные треугольные брустверы со рвом), насчитывавшими (по разным данным) от 24—36 до 52 (?) орудий, обороняла 2-я армия Багратиона, начштаба которой был граф де Сен-При, французский эмигрант на русской службе. Здесь были сосредоточены 20-тысячный VIII-й пехотный корпус генерал-лейтенанта М. М. Бороздина 1-го (2-я гренадерская дивизия принца Карла Мекленбургского и потрепанные в Шевардинском бою – сводно-гренадерская дивизия Воронцова вместе со стоявшей за ней во 2-й линии 27-й пехдивизией Неверовского) и 144 (?) пушки. Принято считать, что «воронцовцы» и «неверовцы» расположились на флешах. В тылу встала 2-я кирасирская дивизия И. М. Дуки.

До своего ранения на Бородинском поле «отвечать» за левый фланг «под присмотром» Багратиона будет Андр. И. Горчаков 2-ой.

…Между прочим, в расположении Семеновских флешей были как плюсы, так и минусы! Земляные работы затруднялись множеством камней. Сделать правильные профили укреплениям не получалось. К тому же, большая часть лопат и кирок оказалась в войсках Барклая! Если солдаты из дивизии М. С. Воронцова еще как-то справились со строительством средней флеши, то команды из дивизий принца Карла Мекленбургского и И. Ф. Паскевича явно «ударили лицом в грязь». Не хватало и фашин для укрепления скатов флешей: они получились покатыми. Итак, с одной стороны, их так и не успели достроить! С другой – они располагались на высоте и частично прикрывались с фронта лесом и кустарником. Но, в то же время, именно это обстоятельство мешало обстреливать приближавшегося врага. Правда, ему по этой же причине, в свою очередь, приходилось выстраиваться для решительного броска на флеши прямо под огнем ее защитников! Все это вкупе и предопределит решительность и стремительность действий обеих сторон, как при атаке, так и при обороне флешей…

Именно флешам принято приписывать решающее значение в обороне русского левого фланга. На самом деле, они усиливали оборону этого участка позиции и, что самое важное – служили для связи с войсками Тучкова 1-го на Старой Смоленской дороге.

Долгое время исследователи полагали, что на самом левом краю поля, под Утицким курганом, Кутузов якобы приготовил «маленький сюрприз»!?

Скрытно, в кустарнике, он поставил III-й корпус генерал-лейтенанта Н. А. Тучкова 1-го (в то время в русской армии служили четыре из пяти братьев Тучковых) (1-я гренад. див. Строганова и 3-я пех. див. Коновницына из 1-й армии Барклая – всего ок. 7 тыс. чел.) и 11.677 ратников Московского ополчения генерал-лейтенанта, графа И. И. Маркова (Моркова, или наоборот) – всего по разным данным от 15 до 20 тыс. человек. Они должны были не только прикрывать Старо-Смоленскую дорогу, но и в нужный момент, после того как неприятель введет здесь в сражение свои последние резервы, нанести ему удар во фланг и в тыл!

Тактический замысел Кутузова не был воплощен…

Принято считать, что его испортил и.о. начальника Главного штаба русской армии генерал Л. Л. Беннигсен, проявивший невиданное самоуправство. Без ведома Кутузова, под предлогом необходимости занять господствующую высоту (Утицкий курган), он рассекретил засаду. Леонтий Леоньевич вывел на курган войска Тучкова и, тем самым, подставил их под фронтальный удар корпуса Понятовского.

…Кстати, в отечественной литературе, из-за давно сложившегося негативного отношения к весьма неоднозначной фигуре ганноверско-брауншвейгского «кондотьера» Беннигсена – очень крепкого профессионала, но интригана, утверждалось, что Леонтий Леонтьевич (Леон Леонтич, как он сам себя величал) вроде бы не доложил Кутузову об изменении в расстановке русских войск. И долгое время в самовольном изменении Кутузовской диспозиции обвиняли… генерала Н. А. Тучкова, благо спросить с него уже было нельзя – тяжело раненный в сражении он вскоре после Бородина скончается. Более того, именно на Тучкове лежало подозрение, что «он-де не умел держаться». (И это говорили о человеке, чей правый фланг в ожесточенной битве при Прейсиш-Эйлау за все время боя не только не отступил ни на шаг, но регулярно контратаковал врага, тем самым, снимая давление со своего левого фланга и, таким образом, отчасти, выравнивая общую ситуацию!) Кутузов не ведая, что его распоряжение было отменено Беннигсеном, усомнился в храбрости генерала. Русский главнокомандующий узнал всю горькую правду от очевидцев кровавых событий на Утицком кургане лишь за пару месяцев до своей смерти – в начале 1813 г. Но только спустя долгие годы (почти через век!) для российской общественности документально открылась истинная картина происшедшей трагедии: невиновность геройски погибшего Николая Алексеевича Тучкова! Так бывает: «на войне – как на войне…

Как результат рассекреченные войска Тучкова подверглись мощнейшему артобстрелу и понесли серьезные потери.

Долго еще потом, пущенные по ложному следу, отечественные историки считали, что именно «ганноверский барон Беннигсен – один из убийц отца Александра I императора Павла I – ставший в России по царской милости графом, ненавидевший Кутузова и всю войну пытавшийся делать ему гадости, „большие и мелкие“», в преддверии Бородинской мясорубки лишил русскую армию одного из ее немногих козырей: Тучковской засады! И это при том, что уже в ходе сражения выяснилось: корпус Тучкова, особенно после отзыва Багратионом из него 3-й дивизии Коновницына на срочную защиту Семеновских флешей, был слишком слаб для серьезного удара во фланг наступавшей неприятельской группировки, а для кавалерийских обходов правого фланга врага у русских здесь не хватило кавалерии. Трех тысяч иррегулярной конницы (казаков Карпова) для этого было мало.

Дело в том, что еще левее, для предотвращения возможного глубокого обхода Понятовским Багратиона слева, за Большим Утицким лесом с его засеками, завалами, «боевыми полянами и просеками» из поваленных деревьев, были поставлены 8 полков казаков ветерана русской армии генерал-майора А. А. Карпова.

Принято считать, что общеармейский резерв Кутузова состоял из элитного V-го пехотного корпуса (5 гвардейских полков, которыми командовал, сменивший покинувшего в Дорогобуже армию и отправившегося в Санкт-Петербург по приказу Барклая-де-Толли цесаревича Константина Павловича, генерал-лейтенант Н. И. Лавров, лейб-гвардии Егерский полк полковника Бистрома 1-го стоял отдельно у села Бородино и сводная гренадерская дивизия полковника князя Г. М. Кантакузина) и регулярной кавалерии (1-я кирасирская дивизия, сменившего заболевшего генерал-майора Н. И. Депрерадовича генерал-майора Н. М. Бороздина 2-го – кавалергарды, конные гвардейцы и кирасиры). Всего – ок. 17 тыс. человек, стоявших между центром и левым флангом.

В первую очередь, именно гвардии придется «Стоять и Умирать!», латая дыры и бреши в русской обороне. В рапорте 30 августа Аракчееву Лавров с горечью и достоинством докладывал: «… Сей день стоил ей убитыми и ранеными за 3000 человек…» Поскольку участие гвардии в сражениях считалось делом исключительным, умолчать об ее подвигах было невозможно. Сам факт того, что она, как и линейные войска, «ложилась костьми», (в частности, за Семеновское, где «литовцы» понесли огромные потери) был чрезвычайно показателен и он многое говорил об ожесточенности битвы, а также об отсутствии других профессиональных резервов, кроме гвардейских полков. Недостаточные (выражаясь современным сленгом) «респект и уважуха» к отличиям гвардейцев мог возбудить неудовольствие у самой влиятельной части армии, а значит, и в высших слоях обеих столиц, и, конечно, это стало бы известно самому императору Александру I. Последний, всегда помня об участи своего убиенного недовольными гвардейцами батюшки, гвардию держал под совершенно особым «контролем». «Премудрый пескарь» «Ларивоныч» предпочел уже 28 августа в приказе №12 по армии выразить свое «особое одобрение» гвардейцам за Бородинское сражение!

…Впрочем, во всех войнах России с Наполеоном, ей выпадала эта незавидная доля, но почетная участь: героически спасать честь и престиж русского оружия – Аустерлиц, (лишь под Эйлау ее не было!), Фридлянд, Бородино, Лейпциг…

И наконец, последнее – на тему «планов» и «расстановок»: по некоторым данным Барклай координировал действия правого фланга, Багратион – левого, а Беннигсену поручалось следить за событиями в центре русской позиции.

Глава 10. «Ошибки» «старого маразматика» Кутузова: взгляд со стороны и «изнутри» или, даже «подушка полководца не должна знать его мыслей»

Начнем с того, что критикуя М. И. Кутузова, историки по сути дела критикуют… его «правую руку», ученика и любимца Карла Толя. С ним немало связано в подготовке сражения и еще больше в его последующем толковании Толем в литературе под прикрытием имени уже покойного на тот момент, Спасителя Отечества, фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. «Неточности», в том числе, в хронометраже событий и «перепутанность моментов», заведомо введенные в оборот «шаловливым» Карлушей, повели многие поколения историков по ложному следу, проложенному их предшественниками-очевидцами и участниками Бородинской битвы.

После окончания Шевардинского сражения русские войска оказались развернуты в форме буквы «Г».

При этом 1-я армия Барклая из-за рельефа избранной позиции оказалась повернутой к противнику не фронтом, а флангом. Это объяснялось тем, что, с одной стороны, Шевардинский редут был сдан, а с другой – стремившийся контролировать ведущие к Москве Старую и Новую Смоленские дороги, Кутузов серьезно опасался возможности обходного движения противника справа и разместил на этом направлении значительную часть корпусов 1-й армии. В целом растянутый боевой порядок русской армии, предполагавший эшелонированную оборону, был весьма глубок (3—4, порой – до 5 км), и, казалось, обеспечивал его устойчивость и позволял маневрировать на поле боя.

Долгое время считалось, что, именно такая кутузовская диспозиция позволяла энергично и упорно защищаться весьма ограниченными силами, при этом вовремя подтягивая незадействованные в бою части и резервы, для нанесения врагу максимальных потерь на направлении его главного удара и, тем самым, ослабить его ударный кулак. В общем, следовало «привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям». Затем, истощив противника, нанести ему контрудар. На случай неудачи имелись удобные дороги для дальнейшего отступления.

…Между прочим, уже после Бородинской битвы «старого маразматика» (так презрительно, порой, отзываются о нем его критики из категории хулителей) Кутузова много осуждали за то, как он расположил войска и гвардейский резерв. Во-первых, его обвиняют в том, что он слишком много сил (почти всю 1-ю Западную армию М. Б. Барклая) поставил на своем правом фланге. И это при том, что тот был весьма серьезно прикрыт самой природой – защищавшая его река обладала здесь очень крутыми берегами, а сама местность была преимущественно болотистой. Мог ли в данном случае русский полководец в какой-то мере оказаться (согласно Б. В. Юлину) заложником своего первоначального плана вынудить Наполеона (навязать ему?) фронтально атаковать укрепленные русские позиции с линии Валуево-Беззубово-Логиново? Почему, когда выяснилось, что главный удар, скорее всего, последует по левому крылу русских позиций, Кутузов, по-прежнему, держал справа слишком большие силы? Для парирования все еще возможного, по его мнению глубокого обходного маневра вокруг правого фланга по Гжатскому тракту? Или, по еще каким-то одному ему ведомым, а историками не разгаданными, причинам? Этот «пазл» от «Старого лиса Севера» пока не складывается. Во-вторых, уже было известно, что Наполеон подходит к Бородинскому полю по почтовым трактам со стороны левого крыла русской обороны и, скорее всего, отсюда же будет наносить главный удар. Поскольку здесь местность, все же, не исключала попытки неприятеля совершить глубокий обход русской позиции, то было бы мудрее поставить общий резерв из пехоты, кавалерии и артиллерии именно слева, чтобы быстрее вводить его в дело? В-третьих, к сожалению, резервы (гвардия и отчасти, сыгравшие их роль 2-й с 4-м корпуса Багговута и Остермана), которые Кутузов надеялся использовать, когда замысел Наполеона станет для него более ясным, оказались выстроены за левым крылом русской обороны в пределах досягаемости дальнобойной тяжелой артиллерии противника и в силу ряда причин слишком плотно, а потому все четыре линии вплоть до резервов понесли большие потери. В-четвертых, Семеновские флеши, хотя и выглядели внешне весьма внушительно, на самом деле строились впопыхах и плохо укрывали своих защитников. И, наконец, в-пятых, в своей диспозиции Кутузов категорично указал, что «резервы должны быть оберегаемы сколь можно далее. Ибо тот генерал, который сохранит еще резерв, не побежден». Вот и пришлось генералам обходиться («выкручиваться») теми силами, что были, т.е. «стоять насмерть!» Впрочем, все эти претензии к Кутузову были высказаны задним числом, а, как известно, «после драки кулаками не машут»! Тем более такой, как Бородинская битва – одной из самых ожесточенных и в тоже время неопределенных по результату («ничейной»? впрочем, «о вкусах не спорят») во всей истории кровопролитных наполеоновских войн. Выиграть ее у Бонапарта, русская армия «по определению» не могла: недаром ее участник, (в который уже раз повторимся!) опытный генерал Паскевич – крепкий профессионал без заметно слабых мест – откровенно говорил, что «в открытом поле Наполеону противостоять трудно»! Вот и «премудрый пескарь» «Ларивоныч», готовясь к ничейному результату с Бонапартом, ни в коей мере об этом не забывал и, страхуясь – перестраховывался и в принципе получил то, на что рассчитывал…

И последнее, по поводу «ошибочности», спорности (есть и другие, весьма неласковые «эпитеты») преднамеренного сосредоточения Кутузовым большей части сил на лучше защищенном природой правом фланге.

Не секрет, что Барклай предлагал главнокомандующему несколько иную расстановку сил на Бородинском поле. «Князю Кутузову было предложено под вечер при наступлении темноты переместить армию так, чтобы правый фланг 1-й армии (Барклаевской – Я.Н.) сместился влево до высоты Горки (Новая Смоленская дорога), а левый примыкал к деревне Семеновское. Тогда как вся 2-я армия (Багратионовская – Я.Н.) сдвинулась бы на Старую Смоленскую дорогу. Сие движение не переменило бы боевого порядка, каждый генерал имел бы при себе собранные свои войска; резервы наши, не начиная дела, могли быть сбережены до последнего времени, не будучи рассеяны, и может быть, решили бы сражение. Князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля. Для прикрытия же нашего правого фланга, защищаемого уже местоположением, достаточно было бы построенных укреплений, 8-ми или 10-ти батальонов пехоты, 1-го кавалерийского корпуса и казачьих полков 1-й армии. Князь одобривал, по-видимому, сию мысль, но она не была приведена в действие».

По крайней мере, так описал потом свою задумку о «предупреждении неприятеля» генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли.

По некоторым данным и и.о. начальника Главного штаба Беннигсен, и Багратион, видя, «что левый его фланг подвергается величайшей опасности», а «войска, находившиеся на правом фланге или даже в центре, слишком удалены от левого фланга и не смогут подойти своевременно, чтобы поддержать его» тоже предлагали Кутузову несколько отодвинуть 2-ю Западную армию назад.

…Кстати сказать, не надо забывать, что и Барклай, и Беннигсен (Багратиона уже не было в живых) писали об этих своих предупреждениях уже в своих сочинениях – так называемых «Оправдательных письмах» («Примечание» и «Замечания»), и, соответственно, так называемых «Письмах о войне 1812 года» – задним числом, когда исход Бородинского сражения и последующие события уже давно были известны и можно было безошибочно утверждать, что «это передвижение», безусловно, гарантировало бы «верный успех». Не секрет, что «мемуары» всегда пишутся с определенной целью: представить «себя любимого» в самом выгодном случае именно потомкам, а не своим современникам, которые могли сами что-то видеть, что-то знать нежелательное для «мемуаристов»! Так было, так есть и так будет: такова людская психология. Интересно и другое: если Беннигсен полагал, что эта ошибка, допущенная в расстановке войск Кутузовым, необратимо повлияла на ход битвы, поставив русские войска на грань поражения и вызвала неизбежность отступления, то Барклай, очень решительно и самоотверженно проведший всю битву, считал, что положение дел в целом было исправлено в ходе всего сражения его удачными распоряжениями. В общем, на военном Олимпе – нет места для двоих или, полководческая слава никогда не делится пополам, ибо она куплена морем крови (своей и чужой) и смертями «бес числа» (с обеих сторон)…

Более того, родственник Кутузова по супружеской линии, командующий корпусом генерал от инфантерии, граф Александр Николаевич Остерман-Толстой, с мнением которого считалась такая самодостаточная фигура среди русского генералитета той поры как генерал-майор А. П. Ермолов, наслушавшись доводов других генералов по поводу явного сосредоточения Наполеоном своих сил напротив левого фланга русских, тоже решился уточнить у «дядюшки», а не делаем ли мы ошибки, оставляя свои силы преимущественно справа. И тут «старая лисица севера» так зыркнула своим единственным глазом (к этому времени раненый глаз Кутузова уже почти закрылся и видел он им очень плохо) на «племянничка» -полного генерала, что тот тут же почувствовал себя юным безусым 14-летним прапорщиком: «Вот и Буонапартия, вероятно, полагает, не делаем ли мы тут ошибки?»

…Между прочим, согласно очевидцу событий К. Клаузевицу, если бы Кутузов согласился бы на немедленную реализацию предложений Барклая и Беннигсена о сокращении линии фронта, то и без того высокая плотность боевых порядков русских войск на левом фланге еще больше усугубила бы тесноту среди войск, размещенных по его выражению «в затылок друг другу». Он писал: «… русская армия дралась в тот день в беспримерном по глубине и тесноте построении. Столь же тесно, а, следовательно, так же глубоко построилась и французская армия.» Отсюда, по его мнению, идут и огромные потери с обеих сторон и невозможность окончательного прорыва фронта русских, а лишь его оттеснение на «1500 – 2000 шагов». «Стоять и Умирать!»???

Вполне возможно, что переместив войска согласно предложениям Барклая, Беннигсена и Багратиона, Кутузов вынужден был бы отстаивать эту позицию до последнего солдата, потому что в случае прорыва фронта армия Багратиона не выбралась бы из леса, весьма частого и заболоченного, не потеряв своей артиллерии. «Старый лис севера» не пошел на это и уже ночью Милорадович показал Остерману последний приказ Кутузова: «Если неприятель главными силами будет иметь движение на левый наш фланг, где армия князя Багратиона, и атакует, то 2-й и 4-й корпуса идут к левому флангу, составив резерв оной».

И все же, кое-какие силы (гвардейская пехотная бригада Храповицкого – Литовский, Измайловский и Финляндский полки с двумя ротами гвардейской артиллерии) были сдвинуты влево – за позиции 2-й армии.

Думается, нет смысла обсуждать «что бы было, если бы…»!?

Дело в том, что Последний Демон Войны, наверняка нашел бы как адекватно ответить на «упреждающие» русские перестановки-перемещения. Например, он мог нанести таранно-рассекающий удар по центру русской позиции – по деревне Бородино, где он, как известно, успешно действовал в начале сражения и лишь затем перенес акцент на левый фланг. Генерал от инфантерии Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов принял то решение по диспозиции, которое нам всем известно со школьной скамьи и сделал главное: дал предельно простой и категорический приказ «Стоять и Умирать!»

Вот русская армия «Стояла и Умирала»…

Кутузовский штаб размещался в деревне Татариново, а сам русский главнокомандующий во время сражения располагался на Новой Смоленской дороге, правее батареи Раевского – в Горках (там он и ночевал перед битвой), как покажет развитие событий далековато от эпицентра сражения. Его венценосный визави руководил боем с возвышенности перед Шевардинским редутом, что позволяло хорошо видеть почти все поле битвы, кроме двух самых отдаленных участков. Для того чтобы обозреть всю диспозицию, ему было нужно подниматься на один из соседних холмов. Что он и проделает дважды во время сражения. Если бы он перемещался между флангами по столь пересеченной местности, то адъютанты со срочными донесениями не видели бы его и не знали бы, где его искать. Бонапарт и так был всего лишь в полутора километрах от Курганной высоты с батареей Раевского, а до «Багратионовых флешей» и вовсе – в километре. В общем, Наполеон был весьма близко от линии огня, что было в его привычках: как можно быстрее получать сведения с поля боя. Ближе к концу сражения, когда линия фронта отодвинется, французский император передвинется еще больше вперед.

Резюмируя все вышеизложенное, скажем, что в сведениях о подготовке русского командования к Бородинской битве немало противоречий («белых пятен» и «черных дыр») по причине сложных взаимоотношений в высшем генералитете (многие ждали, что «старая северная лисица» опростоволосится, а «свято место пусто не бывает»!? ), по-разному, определявшего конечную цель сражения. Выбор русскими позиции и расположение войск на ней говорят в пользу того, что Кутузов собирался дать сугубо оборонительное сражение, причем, особая роль отводилась Новой Смоленской дороге. Чрезмерное усиление именно правого фланга, прикрывавшего как раз этот путь в тыл, следует объяснять не только значимостью этой коммуникации, но и стремлением русского главнокомандующего отвлечь внимание врага от своего более слабого левого фланга. Очень может быть, что то, что очень многим (?) в ту пору казалось «ляпом старого маразматика» – показное сосредоточение огромных сил справа – понудило Бонапарта ослабить образцовый корпус Даву, переведя две его дивизии налево к своему экс-пасынку для контроля за ситуацией в направлении Новой Смоленской дороги. Обычно при оценке возможностей обороны левого фланга русских львиную долю внимания принято уделять «Багратионовым флешам», тогда как сами участники бородинского побоища много говорят о деревне Семеновское с ее сильной артиллерией, причем, «Батарея Раевского» считалась ими не как «ключ» центральной позиции, а как одно из укреплений обороны д. Семеновской. Кроме того, если историки «давят» на открытость левого крыла с фронта, то русское командование тогда больше волновала угроза обхода с этого фланга.