Текст книги "«СВЕТ и ТЕНИ» Спасителя Отечества М. И. Кутузова. Часть 2"

Позиция русских возвышалась над местностью и была очень удобной для артиллерии. Наступающий противник оказывался у них как бы на ладони. В глубине позиции местность тоже была лесистой, что позволяло удачно расположить и замаскировать резервы. И хотя поле, открытое для наблюдения со стороны противника, не имело в центре и на левом фланге серьезных естественных препятствий, усиливающих оборону, все же, Кутузов признал, что лучшего поля ему на подходе к Москве «в сих плоских местах» уже не найти. Об этом же писал и один из главных военных авторитетов той поры более или менее беспристрастный Клаузевиц: Россия вообще «бедна позициями», поэтому «полковник Толь не был в состоянии найти лучшей позиции, чем при Бородине». Он вообще весьма своеобразно охарактеризовал Бородинскую позицию: она «являлась парадной в том смысле, в котором этот термин применяется к лошадям, которые на первый взгляд обещают больше, чем могут дать».

Принято считать, что особо много беспокойств и даже недовольств вызывал левый фланг русской позиции. «Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством» – писал царю Кутузов. Все тот же Клаузевиц, критикуя расположение левого фланга, почти параллельного движению противника и, соответственно, «не перпендикулярного пути отступления», так охарактеризовал инженерное оснащение позиции левого крыла: «ни одно из этих укреплений не могло выдержать серьезного штурма… Все же надо сказать, что укрепления внесли свою долю в сильное и мужественное сопротивление, оказанное русскими».

Будучи человеком крайне осторожным – «лучше быть слишком осторожным, нежели оплошным и обманутым» – и многоопытным, Кутузов явно постарался подстраховаться на все случаи жизни. Несмотря на все возражения Барклая, он очень сильно укрепил свой и без того очень сильный правый фланг. От Бородино до Маслово встали четыре корпуса и казаки Платова, а в самом Маслово еще и выстроены флеши с тяжелой артиллерией и отрядом под началом генерал-майора П. П. Пассека. Масловские флеши с их мощной батареей так и не примут участия в сражении, но их наличие по мнению ряда исследователей (например, Б. В. Юлина) не позволяло неприятелю обойти правый фланг русских и перерезать им отход в случае неудачи на Можайск по Ново-Смоленской дороге.

Это могло бы стать катастрофой для русской армии!

Не следует забывать, что в нескольких километрах севернее Маслово шел Гжатский торговый тракт, который через Марфин брод выходил в… тыл русских войск у Можайска. Наполеон умел мастерски перебрасывать свои войска через водные преграды с заходом в тыл врагу. А ведь такие маневры были известны Кутузову «на собственной шкуре», например, по войне 1805 г., где ему пришлось умелым маневрированием «уносить ноги» вдоль Дуная из-под Вены после капитуляции Макка под Ульмом.

Это сейчас известно, что Бонапарт пошел по двум Смоленским дорогам (Старой и Новой), а в тот момент за ним оставалось право на неожиданный маневр.

Вот исследователи (в частности, Б. В. Юлин) и не исключают, что Кутузов очень опасался, как бы мощный (24-25-тысячный!) корпус Богарнэ не был направлен именно по Гжатскому тракту. Масловские дальнобойные пушки, простреливали этот тракт, причем, речь по предположению Б. В. Юлина идет не об эффективности обстрела по конкретным единичным целям, а о допустимости и актуальности огня по площадям занятым большими массами войск, в частности по походным порядкам пехотного корпуса. Если это так, то они могли задержать врага и дать Кутузову успеть свернуть позицию и отойти назад!?

Не меньшие проблемы вызывал у Кутузова и край левого фланга «в лице» Шевардинского редута.

Он, все же, не был передовой позицией его войск, а скорее (например, по мнению Б. В. Юлина) частью единого фронта по линии Шевардино-Маслово. В то же время, согласно Л. Л. Ивченко, Шевардино, играя роль опорного пункта, могло входить в «кор де баталь» или первую линию построения пехотных корпусов на левом фланге русских, когда у него еще не было той ныне всем известной несколько иной – более оттянутой назад и загнутой – конфигурации. А главные силы 2-й армии еще не успели разместиться у д. Семеновской, подготовиться к обороне (расставить артиллерию, соорудить флеши и т.п.) и неизвестно было откажется ли Бонапарт от обходного маневра левого фланга, которого столь опасался Кутузов. («Старый северный лис» Михаил Илларионович вообще боялся любых обходов и при малейшей подобной угрозе готов был тут же сняться с позиций!)

Принято считать, что Шевардино за счет своей высоты над остальными соседними возвышенностями играло ключевую роль над всей плоскостью Бородинского поля.

По мнению отдельных исследователей (Б. В. Юлин), с него (как и с вышеупомянутых Масловских батарей – по Гжатском тракту) возможен был хоть и на предельной дальности, но, все же, достаточно эффективный огонь по площадям, т.е. по вражеским колоннам, идущим по Ново-Смоленской дороге.

Следовательно, выходящие по ней на Бородинское поле солдаты Наполеона для развертывания по выгодной для них линии Шевардино-Бородино вынуждены были бы либо брать Шевардино сходу, что вело к большим потерям и из-за узости атакуемого пространства никак не походило на генеральное сражение. Либо им приходилось бы сместиться севернее Новой Смоленской дороги и развертываться уже по линии Валуево-Беззубово-Логиново и, тем самым, обрекать себя на фронтальную атаку сильно укрепленных природой русских позиций через реку Колочу. Развертываться же южнее, т.е. по линии между Ново-Смоленской и Старо-Смоленской дорогами для Наполеона тоже было невыгодно.

Во-первых, нужно было бы идти через широкий Утицкий лес. Во-вторых, не удалось бы использовать весьма эффективную французскую дальнобойную артиллерию. В-третьих, фронт атаки был бы максимально сужен. В-четвертых, выстраиваться для атаки пришлось либо слишком далеко от линии фронта либо уже под огнем Шевардинского редута.

Если все это так, то этот редут во многом ограничивал возможности развертывания солдат Великой армии на Бородинском поле?

Б.В.Юлин полагает, что Кутузов очень рассчитывал вынудить Наполеона развертываться не южнее Ново-Смоленской дороги (не по Старо-Смоленской дороге), а севернее ее, т.е. по столь желанной для русских линии Валуево-Беззубово-Логиново.

…Впрочем, в отечественной историографии не исключается (в частности, биограф генерала Кутайсова А. А. Смирнов), что размещение в Шевардино даже дальнобойной батареи вряд ли позволяло бы русским простреливать Новую Смоленскую дорогу. Дело в том, что при максимальной дальности (не более 1200 м) самой крупнокалиберной отечественной артиллерии (12-фунтовок средней пропорции) – доставать до удаленной от Шевардина почти на 1700 м Новой Смоленской дороги не удавалось бы. Тем более, что наибольшая эффективность была вдвое меньше. Таковы «заметки на полях» для пытливого читателя…

Принято считать, что поскольку русский полководец не исключал возможности обходов с флангов, то уделил их укреплению столь много сил. Недаром в диспозиции на Бородинское сражение сверх осторожная «старая лисица севера» на всякий случай написала: «…На случай непредвиденного дела… несколько дорог открыто, которые сообщены будут гг. главнокомандующим (имеются ввиду Барклай и Багратион – прим. Я.Н.) и по которым армии должны будут отступать. Сей последний пункт остается единственно для сведения гг. главнокомандующих».

Только время покажет, что в предварительной расстановке сил Кутузов, отдавая должное гению Бонапарта, все же, в чем-то «перестраховался»: сказалось его полководческое кредо — «лучше быть слишком осторожным, нежели оплошным и обманутым»!? Но его можно и нужно понять: над ним висел «дамоклов меч» крайней нежелательности поражения под стенами Москвы! «Народ и партия» (чванливо-патриотичное дворянство и крайне мнительный царь) ему бы этого не простили!

Теперь уже Наполеону предстояло найти адекватный ответ на то, как поломать планы хитроумной «старой северной лисицы» навязать ему бой там, где русским выгоднее!?

…Между прочим, позиция русских на Бородинском поле не позволяла врагу быстро обойти фланги русских. Недаром же, сам Кутузов докладывал царю: «Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине… одна из лучших, которую только на плоских местах найти можно». (Пытливый читатель извинит автора за очередной повтор кутузовского заключения о «полюсах и минусах» бородинской позиции!) Глубокий заход в тыл тоже был не возможен: для него требовалась большая растяжка сил, что само по себе было рискованно и внушительное численное превосходство, чего у Наполеона просто не было. Следовательно, оставался лишь таранный фронтальный удар…

Более четверти миллиона солдат предстояло сойтись на фронте протяженностью от 6 до 8 километров! Лобовое столкновение столь огромных людских масс на таком узком пространстве обещало быть ужасным. Тем более, что под Бородино Наполеон привел лучшие свои части под началом лучших маршалов (правда, четверка из пятерки «самых-самых» оказалась вне игры: Ланн уже погиб, а Массена, Сульт и Сюше сражались на Пиренейском п-ве) и генералов, а Кутузов категорично приказал: «Стоять насмерть!» «Мы имеем дело с Наполеоном. А таких воинов как он, нельзя остановить без ужасной потери» – говорил он среди свитских.

Отличительной чертой Бородинского сражения станет невероятное упорство противников в достижении своих целей. Солдаты Великой армии будут яростно, невзирая на потери, атаковать, а русские столь же ожесточенно и бесстрашно обороняться. Как говорят в таких случаях, «найдет коса на камень»! Это будет отчаянная борьба на равных, обрекавшая обе стороны на огромные потери: но как потом писал прусский штабной офицер из 1-го кавкорпуса русской армии Карл фон Клаузевиц (1780—1831): «… При равной храбрости войск обеих сторон в бою на очень узком пространстве следовало ожидать только того, что произошло в действительности, а именно медленного опускания чаши весов к невыгоде русских». Но в тоже время – русские-то будут сражаться на своей родной земле, а наполеоновские солдаты из разных стран Европы – в тысячах километров от их родин, и очень скоро их потери станут невосполнимыми.

Глава 7. Вечный спор о численности и качестве войск соперников

Если месторасположение судьбоносной для России Бородинской битвы ни у кого не вызывает сомнений, то по вопросу о соотношении сил участников до сих пор нет единого мнения. (И, скорее всего, никогда не будет по причине тенденциозно-патриотического взгляда обеих сторон на саму битву и ее историческое значение!) Разброс мнений очень велик и научные баталии по этому поводу не затухают и, вероятно, не прекратятся никогда.

Jedem das seine, или «каждому – свое»…

В отечественной историографии долго было принято считать, что наполеоновская армия была заметно больше. И только сегодня наиболее трезвомыслящие историки склоняются к тому, что нет смысла занижать численность русской армии и сильно повышать возможности врага. Они полагают, что численность регулярных сил противников к тому моменту могла стать примерно одинаковой: ок. 130 тыс. солдат Великой армии и ок. 120 тыс. русских.

…При этом, вместе с нестроевыми солдатами или «некомбатантами» (камергерами, шталмейстерами, чиновниками, санитарами, инженерами-географами, маркитантами и т.п.) это могло выглядеть примерно так!..

Вполне возможно, что у Наполеона набиралось до 145 тыс. человек, в том числе, 134—135 тыс. регулярных войск, но на поле боя, по мнению французских исследователей, могло присутствовать только 115 тыс. человек, остальные охраняли штаб-квартиру, тылы, были откомандированы либо находились все еще на марше. Кроме того, не следует забывать, что в походе на Москву кавалерию Мюрата постоянно преследовала убыль коней, а в бой посылались, естественно, только верховые бойцы, безлошадные превращались в пехотинцев и не использовались в сражении, оставаясь в полковом обозе.

Тогда как у Кутузова могло быть 135—160 тыс. человек, в том числе, от 103 до 115 тыс. регулярных войск (среди которых было 15—16 тыс. новобранцев-рекрутов), а также – 6—11 тыс. казаков и 10—30 тыс. наспех обученных и плохо вооруженных смоленских и московских ополченцев, которые в основном использовались для принятия раненных и присмотра за ними. В тоже время, некоторые современные отечественные исследователи предполагают, что без ополчения, но с казаками у Кутузова могло насчитываться до 125.500 чел. при 624 пушках. Эта цифра складывается из наличия у Барклая 84.400 человек с 438 пушками, а у Багратиона – ок. 41.100 чел. при 186 орудиях. Впрочем, споры продолжаются и «на свет» «всплывают» все новые и новые факты, «методики» подсчета и прочие «веские и весомые» аргументы…

В общем, существенного численного превосходства не было ни у кого (правда, консенсус среди историков по этому вопросу весьма затруднителен!), но артиллерист по образованию Бонапарт сможет, все же, с самого начала добиться превосходства именно в распределении и корректировке орудийного огня, хотя в самом конце Кутузов – артиллерист по первой специальности – судя по всему, наглядно пригрозил выкинуть на поле боя своего артиллерийского «джокера» и «все участники побоища отползли в стороны – зализывать раны».

Интересно, что по сведениям разведки Великой армии, представленным Наполеону перед Бородино, численность двух русских армий, в целом, оценивалась в 110 тыс. бойцов. Отчасти, это не соответствовало действительности: она была несколько больше. Скажем сразу, что после Смоленска войсковая разведка Наполеона уже находилась в кризисном состоянии и не могла снабжать своего императора проверенной информацией о противнике. Конница авангарда Мюрата иногда находилась в движении с 3 часов утра до 10 вечера, т.е. почти по 20 часов в сутки! Приходилось легкую кавалерию подкреплять… тяжелой, в частности, кирасирскими полками, так как та уже не выдерживала нагрузок и дороги «были покрыты конскими трупами».

…Кстати, как свидетельствует близкий к французскому императору А. Коленкур, «…Любою ценою он (Наполеон) хотел добыть пленных: это было единственным средством получить какие—либо сведения о русской армии, так как их нельзя было получить через шпионов, сразу переставших приносить нам какую—либо пользу, как только мы очутились в России… Наши переходы были слишком большими и быстрыми; а наша слишком истомленная кавалерия не могла выслать разведочные отряды и даже фланговые патрули. Таким образом, император чаще всего не знал, что происходит в двух лье от него. Но какую бы цену ни придавали захвату пленных, захватить их не удавалось. Сторожевое охранение у казаков было лучше, чем у нас; их лошади, пользовавшиеся лучшим уходом, чем наши, оказывались более выносливыми при атаке, казаки нападали только при удобном случае и никогда не ввязывались в бой»…

Принято считать, что в профессиональной подготовке русская армия [ок. 82,5 тыс. пехоты, 20—27 тыс. (данные разнятся) кавалерии, ок. 10,5 тыс. артиллеристов], все же, уступала Великой армии Наполеона [ок. 103 тыс. пехоты и 28—31тыс. (сведения разнятся) конницы], особенно в кавалерии. Тем более, что чуть ли не одна треть русской кавалерии приходилась на иррегулярную конницу: казаков – профессиональных военных, но непригодных для атак в плотно сомкнутом строю на пехотные каре в открытом поле. Зато в артиллерии превосходство было у русских: от 624 до 640 пушек против 578—587 (данные в обоих случаях разнятся), к тому же, согласно некоторым источникам не менее трети пушек Наполеона были 4-фунтовками, которые считались малокалиберными. В результате, общий вес суммарного залпа всей русской артиллерии был на четверть больше, чем могли обеспечить все орудия Бонапарта. (Русские артиллеристы предпочитали дальнобойности – вес залпа и мобильность.) Но было у французов и некое преимущество: 80 самых тяжелых пушек Наполеона (12-фунтовые орудия и 8-фунтовые гаубицы) превосходили сильнейшие орудия русских по огневой мощности и дальности – до 2500—2800 м. И хотя это преимущество очень трудно было реализовать в силу малой мобильности столь мощных орудий и тем более, в условиях непростого рельефа местности бородинского поля и малого процента попаданий на больших дистанциях, но именно высокое искусство Наполеона-артиллериста, все же, превратит его на поле боя в весомый фактор.

Не секрет, что изначально (т.е. по своей военной специальности) Наполеон Бонапарт был… выдающимся артиллеристом! Его познания в этой области неизмеримо превосходили знания многих его современников-артиллеристов: недаром ведь Наполеон был одним из любимых учеников начальника Оксоннского училища барона Жан-Пьера Дютейля (дю Тейля или дю Тейя?) де Бомона-старшего (15.VII.1722—22.II.1794) – потомственного артиллериста, чьим наставником был сам легендарный реформатор французской артиллерии Жан Батист Вакетт де Грибоваль (1715—1789).

…Кстати сказать, не надо путать Жан-Пьера с его младшим братом Жаном (-Филиппом или -Жозефом?) Дютейлем де Бомоном (7.VII.1738—25.IV.1820) – генералом, и, подобно Грибовалю, известным теоретиком артиллерии, автором популярных в ту пору трактатов по военному делу, в частности, «Об использовании новой артиллерии в маневренной войне» (1778/88? г.). Дютейль-младший первым стал призывать к превращению артиллерии из привычного в прошлом придатка к пехоте в отдельный род войск, способный самостоятельно вести наступательные действия во взаимодействии с пехотой. В частности, он рекомендовал вести артиллерийский огонь, в первую очередь, не по батареям противника, а по его живой силе, переключаясь на вражескую артиллерию только за неимением других целей или же, если ее пушки наносят слишком большой урон французским войскам…

Дютейль-старший одним из первых почувствовал великое будущее этого невзрачного юноши. Его поддержка и отеческая опека очень помогли Бонапарту максимально глубоко изучить военное искусство в целом и артиллерийское дело, в том числе. Именно тогда юный Наполеон сочиняет свой первый небольшой военный трактат, естественно, посвященный столь любимой им баллистике – «О метании бомб». Старик давал читать своему любимцу необходимые ему книги и всегда находил время обсудить их. Очень скоро Бонапарт стал большим знатоком творческого наследия великих полководцев прошлого: от персидского царя Кира Великого до прусского короля Фридриха II Великого. При этом он позднее говорил, что из их ошибок и недостатков он извлек для себя не меньше, чем из их успехов. Благодарный Наполеон никогда не забывал своего наставника и в своем завещании назначил его сыну или внуку (?) сумму в 100 тыс. франков.

…Между прочим, рассказывали, что спустя годы пути-дороги ученика и учителя – Наполеона и Дютейля-старшего – еще раз пересеклись. По некоторым данным это случилось при осаде Тулона в 1793 г., где Наполеон командовал артиллерией французской революционной армии, а его старого учителя в артиллерийском ремесле (как, между прочим, и Дютейля-младшего?) туда закинула в качестве генерального инспектора революционной армии, действовавшей в Альпах, нелегкая судьба гонимого революцией аристократа. Вроде бы на этот раз учитель (или, все же, его младший брат?) весьма помог своему любимому ученику дельными практическими советами и своевременными поставками снарядов? Но часы Дютейля уже были сочтены! Революционные комиссары – бывший актер Жан-Мари Коло д’Эбруа (1749—1796) и будущий знаменитый наполеоновский министр полиции Жозеф Фуше (1759—1820) – ретиво выполняя революционные разнарядки по уничтожению старорежимных военспецов, отправили на гильотину в феврале 1794 г. и Дютейля-старшего. Напрасно старик показывал им присланные ему Наполеоном письма с благодарностями за разумные советы, распоряжения и энергию при организации артиллерии под Тулоном! В списке приговоренных к казни напротив фамилии Дютейль уже был поставлен крестик, перечеркнувший его жизненный путь на 72 году жизни! (Его младшему брату повезло больше: несмотря на весьма почтенный возраст благодаря своим незаурядным знаниям он еще послужит Наполеону Бонапарту в 1800-е годы в качестве генерального инспектора артиллерии Великой армии и умрет своей смертью на девятом десятке лет.) Если Коло д’Эрбуа вскоре сгинет в ссылке в жарко-влажной Гвиане, то судьба Фуше гораздо интереснее. Спустя годы, всегда осторожный Фуше, не зная о дружбе старого королевского генерала и молоденького корсиканского офицерика, как-то проболтался могущественному императору Наполеону и об этом замечательном «подвиге» из своего «славного революционного прошлого». «Дютейль был добрым человеком и… – здесь Бонапарт сделал театрально-длинную паузу – и моим любимым учителем!» – добавил он. В мгновенно наступившей тишине французский император бросил такой взгляд своих редко моргающих серо-стальных глаз на министра полиции, что тот мгновенно побелел как мел и покрылся мокрой испариной… Продолжения этой истории не последовало: Фуше, как блестящий профессионал своего дела, был нужен своему патрону, а дела тот всегда ставил выше всего остального…

Незадолго до начала Бородинского сражения генерал А. де Коленкур напомнил Наполеону историческую фразу столь почитаемого им Фридриха II Великого. Как известно, после того как при Цорндорфе 36 эскадронов его лихих черных гусар Зейдлица, разбившись о штыки русской пехоты, превратились в ошметки окровавленного мяса (людского и конского), якобы Фридрих II, в порыве отчаяния бросил своей ошарашенной от увиденного свите, ставшую затем легендарной фразу: «Русского солдата мало убить – его надо еще и повалить!» Наполеон мрачно парировал: «Ну вот, завтра я и повалю их своей артиллерией!» Забегая вперед надо признать, что как это не прискорбно, но он знал, что говорил! В процентном отношении наибольшие потери русские понесут в битве при Бородино не от вражеской пехоты или кавалерии, а именно от артиллерии, выпустившей невиданное доселе для однодневного полевого сражения количество снарядов – более 60 тыс. против всего лишь 30 (или даже 20?) тыс. у русских. Полководческий гений Бонапарта позволит ему создавать во всех пунктах, где он предпримет атаки, превосходство в пушках.

…Впрочем, некоторые исследователи, в частности, Д. Г. Целорунго по данным учета ранений на основе формулярных списков полагает, что, все же, причиной большей части потерь русской армии стал ружейный огонь неприятеля – 70—80 процентов…

С «легкой руки» К. Ф. Толя (из его «Описания сражения…» и «Описания битвы…») долгое время считалось, что у Кутузова из-за гибели в начале сражения его начальника артиллерии генерал-майора Александра Ивановича Кутайсова якобы не все орудия артрезерва в Псарево (данные заметно разнятся: от 296 до 306—324?) окажутся в деле. Более того, по некоторым данным (А. И. Верховский и др.) они якобы и вовсе не были использованы. Впрочем, еще полвека назад (в 1962 г.) этот миф о «забытом» (чуть ли не половина всего артиллерийского парка?) артрезерве был аргументировано опровергнут А. П. Ларионовым: к концу битвы в Псарево не останется ни одной пушки.

…Кстати сказать, столь могучий резерв предписывался принятыми незадолго до войны кутайсовскими «Общими правилами для артиллерии в полевом сражении», призванными обеспечить по мере надобности наращивание эффективного огня, когда подлинные намерения противника станут окончательно ясны. Кроме того, «эти правила» замечательно вписывались в кутузовскую аксиому «Полководец не может считаться побежденным до тех пор, пока у него есть резерв». Более того, не исключено, что именно на этом принципе сохранения резервов до конца битвы Кутузов и строил всю свою «концепцию» битвы с Бонапартом, в том числе, и в вопросе об артрезерве (о котором потом столько спорили). Как показала заключительная фаза битвы «старая лисица севера» не прогадала – она вообще очень редко прогадывала, когда просчитывала варианты…

Исполняющим обязанности погибшего Кутайсова станет в ходе битвы первоклассный артиллерист, генерал-майор В. Г. Костенецкий, за отличие в том сражении награжденный ор. Св. Георгия III—го кл. Принято считать, что полноценно заменить Кутайсова в ходе такого напряженного и драматичного сражения, где артиллерия будет играть колоссальную роль, оказалось трудно, в частности, во время распоряжаться о переброске бездействующих орудий на атакованные участки русских позиций!? Поэтому в ходе сражения французская артиллерия и выпустит в полтора-два раза больше снарядов, чем русская. Отсюда и потери русских окажутся больше чем наполеоновских, хотя солдаты Великой армии будут атакующей стороной (а значит несущей большие потери!), а русские обороняющейся, которая обычно теряла меньше.

Итак, у Наполеона было некое общее превосходство. Его пехота была несколько лучше по качеству. Регулярной наполеоновской кавалерии (особенно тяжелой – прим. 11000 против прим. 5500 – у русских) тоже было больше, а при фронтальных атаках это должно было сказаться. И лишь в артиллерии он на первый взгляд несколько проигрывал, но как выяснится, все же, выиграет!