Текст книги "К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том I. Грузин, «немец», татарин и серб!"

После кровавых войн с Наполеоном прославленный генерал Петр Иванович Багратион чуть ли не самый желанный гость во всех великосветских салонах обеих российских столиц. Начинается время его наибольших удач, как на военном поприще, так и при дворе.

Поэт Г. Р. Державин так тогда «уточнил» его фамилию: «БОГ РАТИ ОН»!

Его можно часто видеть за царским столом, где все «свои»: порой, всего-навсего – 9 персон! Редко какой генерал-лейтенант удостаивается такой чести! Ему явно покровительствует сама вдовствующая императрица Мария Федоровна.

Кроме того, он очень часто оказывается сидящим возле всесильного А. А. Аракчеева и они… находят общий язык. Выясняется, что он не только блестящий военачальник, но и ловкий царедворец, умело завязывая нужные знакомства среди «сильных мира сего»! Теперь нужные люди сами идут с ним на контакт.

Он снимает то ли весь дом, то ли его часть у бывшей фаворитки покойного императора Павла I А. П. Гагариной. Как истинный сын Кавказа он радушен и хлебосолен: у него бывает весь светский Петербург. Все хотят увидеть отечественного «Леонида», все хотят с ним дружить!

Его гостьей бывает даже очень влиятельная Мария Антоновна Нарышкина – божественно-красивая фаворитка… императора Александра I. Рассказывали, что при виде Нарышкиной все мужчины-современники просто «ахали» и потом долго ничего не… могли. Она одна могла себе позволить выйти к гостям без… украшений и быть «царицей бала»! По сути дела ее считали тайной императрицей. При этом эта несравненная красавица очень точно знала границы своего воздействия на вечного волокиту – царя Всея Руси – и очень дозировано им пользовалась, никогда не переходя за рамки ей дозволенного: недаром же она почти полтора десятилетия удерживая прожженного венценосного ловеласа «хоть и на длинном поводке, но с жестким ошейником». Ее братец князь Борис Четвертинский был давним приятелем Багратиона! Подход к царю через его «альков» был обеспечен!

Наконец, за него был брат царя Константин Павлович, с которым его связывало так называемое «братство по оружию» со времен легендарных Италийского и Швейцарского походов Суворова, когда все его участники прошли суровую проверку «на вшивость»!

После трагических неудач под Аустерлицем и Фридляндом русскому обществу, помнящему славные времена блистательных побед Александра Васильевича Суворова, нужен был новый герой!

В облике Петра Ивановича он виделся многим!

Багратион будет «в моде» достаточно долго – почти до 1809 г. – пока он не «перегнет палку» в отстаивании перед императором Александром I – человеком сколь сложным, столь и «непрозрачным» – своих полководческих приоритетов в ходе непросто складывавшейся для него войны с Турцией 1806—1812 гг. Боевой генерал «так ловко прежде скользивший по придворному паркету» все же поскользнулся и это будет иметь для него тяжелые последствия: «плешивый щеголь» перестанет ему доверять, сделав ставку на других «коней».

Впрочем, так бывает даже с лучшими из лучших, а Петр Иванович, несомненно, в царской «обойме» первоклассных генералов был одним из лучших, стоя по ранжиру сразу после Кутузова и Барклая.

Правда, его и раньше – в пору особой «моды» на героя Шенграбена – никогда не приглашали на царский военный совет (лукавый царь не видел в нем полководца-стратега), а теперь не будут и подавно.

Более того, не для кого не секрет, что уже тогда у вознесшегося наверх Петра Ивановича Багратиона не сложились отношения со многими ровесниками и сослуживцами в генеральских чинах.

Это вечная тема – во все времена недоброжелательство, зависть, ревность к чужим успехам по службе и на поле боя присутствовали в армиях и среди военачальников! Не была исключением и русская армия конца XVIII/начала XIX вв.

После аустерлицкого фиаско черная кошка пробежала между весьма строптивым и не в меру порывистым Багратионом и «старым царедворцем» Кутузовым.

Очень непростые отношения у Петра Ивановича были и с вскоре набравшим силу Барклаем-де-Толли. Эти два полководца все же превосходили «князя Петра» не только познаниями, но мерой военного дарования – они в большей степени были стратегами, чем замечательный тактик Багратион. И в противостоянии с ними претензии на первенство Петра Ивановича выглядят не столь весомыми, как например, с тайно недолюбливавшими его: претендентом на роль «первого ученика самого русского Марса» Милорадовичем или с генерал-лейтенантом Н. А. Тучковым 1-м и некоторыми др. генералами.

В 1808 г. Багратион, отправился на войну со Швецией, 21-я пехотная дивизия, которую он возглавлял с сентября 1807 г., в феврале – марте провела ряд удачных сражений и боев, заняла города Таммерсфорс, Бьерсборг и Або. После отдыха в России Багратион осенью 1808 г. вернулся в Финляндию, где приближался решающий период войны.

План Александра I предусматривал ускорить победу над шведами путем смелого движения русской армии через Ботнический залив к берегам Швеции. Считая, что поход в зимнее время, по льдам и глубокому снегу, невозможен, главнокомандующие русской армией – сначала, опростоволосившийся под Аустерлицем, командовавший тогда всей левофланговой группировкой, генерал от инфантерии, немец из Прибалтики, ставший в России графом, Федор Федорович (Фридрих Вильгельм) Буксгевден (1750 – 1811), затем еще один «немец», генерал от инфантерии Богдан Федорович фон Кнорринг (1746—1825), а за ними и другие генералы высказывались против такой операции – «ледяного перехода».

Багратион же сказал военному министру генералу от артиллерии Аракчееву, присланному руководить походом: «Прикажите – пойдем». (Севернее подобную операцию осуществлял Барклай-де-Толли.)

Командуя одной из трех колонн, он во главе 17 тыс. чел. при 20 орудиях успешно преодолел сложнейший путь (без горячей пищи, с ночевками прямо на льду) по скованному морозом Ботническому заливу из Або до Аландских островов, за 6 суток занял их, а авангардный отряд лихого кавалериста генерала-майора Я. П. Кульнева в 400 всадников достиг шведского берега в районе Стокгольма и даже захватил его пригород Гроссельгам.

Правда, этот бой обернулся для кульневских кавалеристов немалыми потерями: на своем берегу шведы оборонялись мужественно. Штурмовать шведскую столицу Стокгольм, даже Кульнев – человек былинной храбрости – со столь малыми силами, не решился. Тем более, что багратионовский корпус уже не имел тылов: значительных запасов провианта и боезарядов (особенно артиллерийских) в «ледовый поход» взять с собой было нереально.

И, тем не менее, шведы оказались «сражены безумством русских»: они поняли – для последних Балтийское море не помеха, даже зимой.

Военная история Европы знает не так уж и много подобных «ледовых марш-бросков»! За него нижние чины российской армии были награждены очень престижной медалью «За переход на шведский берег»!

Дальнейший ход русско-шведской войне 1808—1809 гг. завершился победным для России мирным договором, а Багратион 20.03. 1809 года (в одном списке с Барклаем, правда, фамилия Петра Ивановича стояла в нем по алфавиту выше) был произведён в генералы от инфантерии, т.е. становится полным генералом.

Выше уже было только генерал-фельдмаршальство!

…Кстати сказать, Багратион всегда помнил, что нужных высокопоставленных знакомых надо уметь отблагодарить. Так после окончания своего легендарного броска через замерзший Ботнический залив, он не забыл упомянуть в своем рапорте об особо отличившемся генерал-майоре А. А. Аракчееве…, младшем брате всесильного военного министра, который своей «неусыпностью и старанием», обеспечивал его корпус «знатным количеством» пороха, снарядов и патронов. Багратион всегда старался сделать Аракчееву-старшему что-нибудь приятно, присылая тому различные экзотические подарки, чаще всего какое-нибудь редкое оружие, порой для… подношения царю-батюшке! При этом всегда подписывался в письмах «… Преданный Вам Багратион». «Не промах» был Петр Иванович в «ловком скольжении по придворным паркетам». Правда, до поры до времени: даже самые сильные пловцы, порой, идут ко дну…

Еще не завершилась одна война, как Багратион, был назначен командовать Молдавской армией (с 30.7.1809 г. по 15.3.1810 г.) в русско-турецкой войне 1806—1812 годов.

Впервые ему поручают целую армию и самостоятельное ведение войны: не обошлось без протекции всесильного на тот момент военного министра А. А. Аракчеева.

Ходили слухи, что ему не дали передышки не столько из-за трудностей в борьбе с турками, сколько в силу привходящих обстоятельств: после всех войн с французами Багратион, как известно, был главным героем светского Петербурга.

Дело доходит до того, что знаменитым «генералом-орлом» увлеклась 18-летняя очень властная красавица… великая княжна Екатерина Павловна!

Об этом романе, очевидно, затеянном по инициативе юной княжны, писали много и разное. Мы не будем вдаваться в его подробности, дабы не… фантазировать! Как далеко они зашли в своих отношениях, мы «оставим за кадром», а значит каждый волен строить предположения на эту тему сколько угодно.

Скажем лишь, что девушка она была смелая, решительная, эмоциональная, расчетливая, волевая, прагматичная, честолюбивая, исключительно сексуально привлекательная и… невероятно прыткая – недаром слыла в семье «вострухою»! Она всегда мечтала о… бабушкином троне и искала харизматичную «шпагу» – на этот раз в лице генерала Багратиона, которая могла бы с помощью гвардейских штыков вознести ее, как в свое время прабабку и бабку на престол российской империи.

Но брат-император Александр среди всей своей родни всегда выделял именно «Катиш» (или «Като»), всегда держал ухо востро и не допускал опасных для его особы «мезальянсов». Он во время все просчитал и по-царски решил проблему. Не в меру ретивую сестричку Александр I тут же выдал замуж, а «виновника» амурного «реприманда» срочно отправил из столицы на войну с Турцией 1806 – 1812 гг.

Добавим лишь, что после смерти Багратиона среди его личных вещей нашли помимо черепаховой табакерки с портретом Суворова, золотой табакерки с портретом его неразведенной супруги Екатерины Павловны Багратион-Скавронской, усыпанной бриллиантами благоволившей к нему до поры до времени вдовствующей императрицы Марии Федоровны табакерки с ее портретом и… «портрет великой княжны Екатерины Павловны Романовой в золотом футляре». Никаких любовных писем от «Катиш», могущих ее, к тому времени уже замужнюю даму, скомпрометировать, найдено не было: Петр Иванович, видимо, перед отъездом в Молдавскую армию их, как настоящий мужчина, предал огню.

Вот и все на эту весьма щекотливую тему амура между «Катиш» и легендой русского оружия времен наполеоновских войн!?.

Глубоко несчастный в личной жизни «князь Петр» отличился и на этой войне.

В ходе этой затяжной, изматывавшей силы обоих противников войны, он сменил на посту главнокомандующего престарелого генерал-фельдмаршала Прозоровского, вяло ведшего боевые действия и вскоре скончавшегося. Благодаря энергии и искусным действиям Багратиона дела на южном фронте у России пошли. Правда, при этом у него до предела обострились и без того непростые (еще со времен императора Павла I) отношения с Михаилом Андреевичем Милорадовичем, который уже давно, но с переменным успехом сражался на той войне с турками. Петр Иванович, рапортовал в северную столицу, что «Михаил Андреевич заигрался в любовь с некой мамзелью Филипеско в ущерб своим главным обязанностям», а тем временем ее отец глава валашского дивана проводит антироссийскую политику. Аргументы Багратиона были весомы: «Что бы я не затеял, тотчас турки знают от Филипеско». Не без помощи Аракчеева, который отлично знал еще по Гатчине все «слабости» фанфарона и ловеласа Милорадовича, Петр Иванович вскоре убрал опасного для него конкурента из армии.

Но в тоже время получил с берегов Невы категорическое высочайшее предписание: действовать исключительно наступательно (!), с викториями в каждой полевой битве (!) и осаде крепостей.

Все очень просто: в преддверии очередной войны с Наполеоном царь стремился поскорее «закруглить» свою войну с турками и перебросить освободившиеся войска на западные границы, над которыми хоть и издалека, но уже грозно нависал Обсервационный (Эльбский) корпус маршала Даву – лучший, между прочим, в наполеоновской армии!

Приняв Молдавскую (Дунайскую) армию, в которой было лишь 20 тыс. человек, полководец, не снимая блокады Измаила, в августе 1809 г. взял Мачин, Гирсово, Кюстенджи, в сентябре разбил 12-тысячный корпус отборных турецких войск турок под Рассеватом, осадил Силистрию, взял Измаил и Браилов. 10.10.1809 г. у Татарицы он нанес поражение войску великого визиря, шедшему на помощь Силистрии, но дальше дело не пошло.

В связи с подходом все новых турецких сил и приближением зимы осада важнейшей со стратегической точки зрения сильной крепости Силистрия успеха не имела: русские войска стали топтаться на месте: не хватало сил, боеприпасов и продовольствия. К тому же, слишком много пало лошадей из-за бескормицы и кавалерия оказалась небоеспособной и это при том, что главной ударной силой турок была именно многочисленная конница. Сил у Петра Ивановича действительно было недостаточно, да и как главнокомандующий он допустил несколько промахов, не всегда был рационален и не смог в нужном месте в определенное время сосредоточить максимальные силы для нанесения концентрированного удара по противнику. Позже он сам признался: «Отдаю справедливость туркам, что мастера держаться в окопах».

После неудачи под Силистрией Багратион принял решение отвести армию за Дунай с расчетом усилить войска (в первую очередь, кавалерией – даже казакам из-за недостатка фуража не хватало лошадей) и возобновить действия весной.

Но в Петербурге остались этим не довольны.

Багратиона хоть и наградили ор. Св. Андрея Первозванного (его жаловали достаточно редко), но обвинили в нерешительности и робости и 15.3.1810 заменили на посту главнокомандующего на другого талантливого суворовского выученика, участника легендарного Швейцарского похода 1799 года генерал-лейтенанта графа Н. М. Каменского-младшего, вскоре добившегося больших успехов, но безвременно умершего в 1811 г.

…Впрочем, по другой версии, события развивались несколько иначе: недруги обвинили Багратиона в нерадивости. Кавказский темперамент нашего героя сыграл свою роковую роль: горячий сын гор вспылил, отписал наверх (а в кресле военного министра уже сидел не симпатизировавшей ему до поры до времени Аракчеев, а его антагонист Барклай) слишком резкие письма, оставил армию на Н. М. Каменского-младшего и вернулся в Санкт-Петербург…

«Запланированный» отпуск Багратиона растянулся до середины следующего года, когда 7 августа 1811 г. Петра Ивановича назначили командующим Подольской армией, переименованной 16 марта 1812 г. в ставшую знаменитой в ходе Отечественной войны 1812 годв 2-ю Западную армию (7-й и 8-й пехотные корпуса с 4-м резервным кавалерийским корпусом – всего – 49 423 чел. при 180 орудиях.; хотя мнения исследователей о ее численности весьма разнятся и, порой, ее понижают до 39 (!) тыс., а количество пушек, наоборот, повышают до 200—270). Она располагалась на открытой местности между Неманом и Бугом [от Лиды до Волковыска (Вильковишек/Вылковёшек), где был ее штаб] и защищала московское направление. Под его началом оказались такие боевые генералы как Раевский, Бороздин, Сиверс, Воронцов, Паскевич, Платов, а затем и Неверовский, который со своей 27-й пехотной дивизией еще лишь выдвигался из глубин России. Правда, сам он был в подчинении у военного министра М. Б. Барклая-де-Толли.

Предвидя вторжения Наполеона в пределы России, он заблаговременно представил Александру I свой план будущей войны, построенный на идее наступления. Более того, он сумел наладить шпионскую сеть за границей в герцогстве Варшавском и австрийских владениях, чтобы иметь сведения о подготовке неприятеля к вторжению.

Но император, никогда особо Багратиону не доверявший и не считавший его крупным полководцем-стратегом, отдал предпочтение плану стратегического отхода вглубь России, предложенному военным министром Барклаем-де-Толли. Удара на опережение не последовало ни осенью 1811 г., ни весной 1812 г.: не завершив войны на юге с турками, царь не мог помышлять о превентивном нападении.

…Кстати сказать, Петр Иванович был человек весьма умный и немало в жизни уже повидавший. Но, так или иначе, Багратион так и не понял, что очень «непрозрачный» по своему характеру российский император уже не желал не только видится с ним (Александр I уже перестал приглашать его на свои обеды, а это было очень высокой привилегией!), но не считал нужным лично с ним переписываться. Тем более, следовать его стратегическим советам…

Наполеон, заняв Вильно уже через пять дней после начала войны, добился столь желанного для него стратегического преимущества. Он сумел отрезать армию Барклая де Толли от армии Багратиона. Их разделяли 270 верст: при скорости передвижений войск той поры это была внушительная дистанция.

И хотя его оперативное положение стало очень выгодным, но навязать Барклаю генеральное сражение ему так и не удалось. Потомок гордых и отважных шотландцев наглядно показал, что «не лаптем щи хлебает» и не подставился.

Таким образом, первая попытка французского императора быстро разгромить врага не получилась. А ведь это мог быть самый мощный из всех ударов – у него тогда еще не началось естественное распыление сил, которое вскоре последует – из тех, что он мог нанести в течение всей кампании!

В тоже время уже тогда выяснилась одна очень неприятная, но весьма легко прогнозируемая вещь! Оказалось, что для форсированных маршей его огромная Великая армия не приспособлена! В общем, еще не было серьезных боев, а война начала принимать… серьезный оборот!

И как только большая ее часть заняла Вильно, то тут же стало понятно, что наполеоновской армии нужен немедленный отдых и время для подтягивания тыловых служб. Дело в том, что сначала проливные дожди расквасили дороги в липкую жижу, в ней застревали орудия. Потом установилась жара, которую здесь в глубине континента, не смягчали привычные для европейцев ветры с моря. В неподвижном воздухе стояло марево, от зноя растрескалась земля.

Возникшие большая нехватка продовольствия, болезни, мародерство, беспорядки в войсках, дезертирство, падение дисциплины вынудили Бонапарта-полководца притормозить движение вперед, заставив Бонапарта-администратора (императора) задержаться в Вильно на целых 18 дней (очень большой срок для него, привыкшего к динамичному ведению войны на чужой территории) ради решения всех неотложных политических, социальных, хозяйственных вопросов, и упорядочивания действий всех соединений своей столь великой по размерам армии. Все это время пришлось ожидать пока подтянутся все маршевые батальоны и отставшие бесконечные фуры из тыла с обильнейшими запасами из колоссальных магазинов.

Вынужденная задержка дорого стоила Наполеону: кое-кто из военных аналитиков той поры (в частности, барон Жомини, состоявший тогда при штабе Нея) и более поздних времен, не без оснований, полагали, что если бы не этот простой, то Бонапарт успел бы первым оказаться у Минска, отрезать Багратиона от Барклая, уничтожить его и ход всей кампании мог бы развиваться иначе.

Впрочем, история, как известно, не имеет сослагательного наклонения и случилось то, что случилось!

Интересно, что после жаркой кавалерийской «карусели» под Ошмянами 17 (29) июня между кавалерийской бригадой генерала П. К. Пажоля и Сибирским драгунским и двумя эскадронами Мариупольского гусарского полка под началом полковника К. А. Крейца, являвшихся боковым арьергардом 6-го пехотного и 3-го резервного кавалерийского корпусов под командованием Д. С. Дохтурова, Наполеон, еще не владея полной оперативной информацией, посчитал, что это вся 2-я Западная армия Багратиона пытается прорваться в Свенцяны к 1-й Западной армией Барклая.

Только после выяснения истинного положения дел, он решил использовать открывавшиеся перспективы для окончательного отсечения и разгрома 2-й Западной армии, превратившейся для него на тот момент в главную мишень. Во фланг Петру Ивановичу (т.е. – на Минск) он отправил сборное соединение маршала Даву (две дивизии 1-го армейского корпуса, Вислинский легион и 3-й корпус кавалерийского резерва – всего примерно 45 тыс. человек), а части Жерома Бонапарта (5-й, 8-й армейские корпуса и 4-й корпус кавалерийского резерва) – военачальника, правда, не первостатейного дарования – должны были наседать «на хвост» ретировавшейся 2-й Западной армии. «Охота» на Багратиона началась и вел ее матерый охотник «железный» маршал Даву, большой мастер по захлопыванию ловушек.

Казалось, что участь Багратиона предрешена, тем более, что сам Бонапарт лишь посмеивался: «Мне достанется ножка или крылышко!»

До начала военных действий командующий 2-й Западной армией русских князь Петр Иванович Багратион квартировал со своим штабом в Луцке. Поддержать его в случае войны могла только 27-я пехотная дивизия генерал—майора Д. П. Неверовского, но она еще только выдвигалась из тылов. Тогда как стоявший рядом под Гродно казачий корпус генерала от кавалерии М. И. Платова, отношения к нему не имел, будучи приписан к 1-й Западной армии Барклая.

Багратион всегда был приверженцем суворовской манеры ведения войны – атаковать врага первым – перед началом войны был готов к немедленному вторжению в герцогство Варшавское и навязыванию Бонапарту своего плана войны. Но он получил царское предписание категорически воздерживаться от наступательных действий. Ему полагалось сразу же после начала военных действий со стороны неприятеля начать отход на соединение с 1-й Западной армией, или в случае иного приказа – продолжить отступление через Минск к Борисову.

Но уже 13 (25) июня Багратион с Платовым получили новый приказ от командующего 1-й Западной армией, где в ту пору все еще находился сам государь. Платову полагалось действовать от Гродно во фланг и тыл неприятеля, а Багратиону – поддерживать первого.

Правда, спустя несколько дней – 17 (29) июня – Платову была поставлена новая задача – более конкретная: начать движение на Свенцяны для соединения с армией Барклая. Казачий атаман пошел туда, куда ему указали, а войска Багратиона в тот же день стали отходить к Минску.

Затем, уже в пути Багратиона «догнал» рескрипт самого Александра I: двигаться на соединения с войсками Барклая иным маршрутом. Повинуясь приказу своего императора (по сути дела негласного главнокомандующего), Багратион меняет согласно новому предписанию направление движения и 19 июня (1 июля) направляется из Слонима в Новогрудок. Туда же по его (Багратионову) приказу надлежало прибыть и уже бывшей на марше 27-й пехотной дивизии Неверовского.

Пройдя 150 км за 5 дней, 21 июня (3 июля) 2-я Западная армия, прибыла-таки в Новогрудок, где соединилась с пехотинцами Неверовского, но с фланга ей уже грозил Даву, у которого была заслуженная репутация вояки, с которым лучше не сталкиваться один на один – даже если у тебя весомое численное превосходство и, тем более, когда силы примерно равны.

И вот 22 июня (4 июля), когда войска Багратиона уже начали переправляться через Неман у Николаева, он получил неприятное известие от генерала И. С. Дорохова, вскоре подтвержденное мобильными казаками Платовым, что неприятель, причем, большим числом, уже перерезает дорогу его армии в Вишневе.

На следующий день – 23 июня (5 июля) – неприятности лишь усугубились: возникла угроза и от войск Жерома Бонапарта, ранее совсем не активничавшего.

По всему получалось, что основные тракты – Вильно-Сморгонь-Молодечно-Минск, а также Вильно-Ошмян-Вишнев-Воложин-Раков-Минск – уже перекрыты и предстоит идти в обход, делать большой крюк.

Соваться головой во французскую петлю, матерый профессионал Багратион не стал.

Уходя от двойного удара, Багратион меняет маршрут своего отступления. В тот же день – 23 июня (5 июля) – его армия начинает отход назад через Делятичи, Негиевичи и Кореличи.

Прикрыть свою поспешную ретираду он просит, уже находившегося не в «шаговой доступности», но еще не успевшего уйти далеко, всегда дружественного к нему Платова, хотя тот тогда и не был у него в подчинении. Матвей Иванович со своими казачками соединился с отступающим Багратионом, чем очень сильно облегчил судьбу его 2-й Западной армии, став ее «глазами и ушами»!

Чехарда с высочайшими приказами продолжается и 25 июня (7 июля) Багратион получает очередной царский рескрипт!

Ему надлежит идти на соединение с 1-й Западной армией через Минск, но уже через день – 26 июня (8 июля) – город был занят войсками Даву и Багратион оказался-таки отрезанным от главных сил.

Даву как всегда успел продемонстрировать свою расторопность и неуступчивость.

Дело в том, что когда отдельно стоявший корпус генерала Д. С. Дохтурова прорывался на соединение с Барклаем, то его арьергард под началом лихого полковника-рубаки К. А. Крейца схлестнулся с конной бригадой французского генерала-удальца генерала П. К. Пажоля. Сшибка оказалась столь яростной, что французы приняли Крейца за авангард пробивающейся армии Багратиона и подбросили Пажолю подкрепления. А когда этим же маршрутом попытался стремительно проскочить к Барклаю со своими летучими донцами еще и атаман Платов, то его уже встретили во все оружии и не пропустили.

При таком раскладе, Петр Иванович, узнав, что Даву его уже опередил, все же, решил продолжить свое движение на соединение с Барклаем. Правда, проделать его уже по-другому: на Бобруйск, а оттуда на Могилев. При этом, ему следовало всячески избегать согласно царской воле любых «решительных столкновений с сильнейшим неприятелем». Не теряя времени, еще 25 июня (7 июля), т.е. сразу же после ознакомления с волей государя, Багратион с основными силами двинулся в путь.

…Безостановочным маршем по яростной жаре постоянно меняя направление – то сыпучими песками, то болотами, то узкими путаными проселками войска Багратиона упрямо выдиралась из стальных клещей неприятеля. Изнуренные полковые и артиллерийские лошади не могли двигаться дальше. Буквально валилась с ног пехота. В полках недосчитывались отставших. Санитарные фуры были переполнены больными. Но остановиться хотя бы на сутки для передышки было невозможно – грозило окружение. Поэтому Багратион требовал идти еще быстрее. Вдоль колонн скакали на взмыленных лошадях адъютанты с его строгим приказом: не задерживаться, ускорить движение. Багратион, лично, проезжая вдоль растянувшихся колонн, торопил: «Быстрее, ребята… Быстрее…»…

Уже на следующий день он был в Несвиже.

Здесь его, стоптавшие ноги, а кое-кто и обувку (за десять дней солдаты отмахали аж 240 верст!), войска получили трое суток на приведение себя в порядок («покурить-оправиться»).

Пока «царица полей» (пехота) приходила в себя, казаки Платова в боях у местечка Мир «дали прикурить» кавалерийскому авангарду Жерома под началом дивизионного генерала, маркиза, графа империи Мари-Виктор-Никола Латур-Мобура де Фэ (1768—1850), нанеся ему 27 – 28 июня (9 – 10 июля) чувствительный урон, хотя и не без помощи регулярных сил.

В первый день боев два польских полка улан из бригады генерала К. Турно потеряли убитыми и ранеными 300 чел., а в плен попало 248 чел.! Платов, если верить его рапорту Багратиону, потерял не более 25 человек убитыми и ранеными. Справедливости ради скажем, что в том бою у казаков было подавляющее численное превосходство: 3.500 человек против 1.300 у поляков и при этом последние рубились отчаянно.

Такая же печальная участь ожидала на следующий день – 28 июня – и кавалерийскую дивизию поляков А. Рожнецкого. На этот раз казакам помогли гусары с драгунами из отряда генерала Иллариона Васильевич Васильчикова 1-го (1775/1776 – 1847). Подлинные потери сторон не известны: Платов в своем рапорте был очень «туманен» – «урон невелик по сему ретивому делу». Вроде бы поляки лишились еще 600 всадников, в том числе, 250 пленными. Но казаков опять было больше: 6.500 человек с 12 орудиями против 3.600 с 3 пушками!

28 июня (10 июля) 2-я Западная армия уже снова шла форсированным маршем на Бобруйск и 1 (13) июля вошла в Слуцк.

Тем временем после вступления в Минск силы Даву разделились на две неравноценные части.

21 тыс. штыков и сабель под началом самого Даву направилась на Бобруйск, чтобы вместе с Жеромом взять армию Багратиона в клещи. 9 тыс. солдат генерала Э. Груши надлежало первыми войти в Борисов и перерезать возможный путь отступления Багратиона. Не дожидаясь подхода французов 30 июня (12 июля) немногочисленный гарнизон Борисова (не более 400 человек), разрушив, спалив и уничтожив все, что только можно (вплоть до моста через р. Березину) покинул город и ушел на Могилев.

1 (13) июля авангард Даву занял Игумен, а передовые отряды его кавалерии уже достигли Свислочи, что в 40 км от Бобруйска, куда так рвался Багратион. Такой неприятный «пасьянс» вынудил Багратиона ускорить свою ретираду до предела. Для убыстрения движения, большая часть обоза 2-й Западной армии была отправлена через Петраков в Мозырь под защиту войск генерала Ф. Ф. Эртеля.

Для прикрытия обозников Багратион вновь выставил против конного авангард Жерома казачий заслон Платова у местечка Романова. И снова донцы не подкачали: правда, опять при поддержке регулярных войск.

Это были первые серьезные успехи русских в Отечественной войне 1812 года: они обеспечили отход армии Багратиона из приготовленного ей капкана.

…Кстати сказать, казаки Платова сыграли в ходе ретирады Багратиона очень важную роль. Помимо боевой силы, легкая казачья конница превосходно выполняла разведывательные функции и всегда держала князя Петра в курсе всех неприятельских передвижений. У Багратиона, находившегося в цейтноте, всегда была самая точная информация при принятии единственно верного решения. Именно это помогало ему избегать ударов превосходящих сил противника…

Пока арьергард, согласно принятому в таких случаях в армиях всех времен и народов приказу «Всем лечь – врага не пропустить!», действительно ложился костьми, 2-я Западная армия после труднейшего марша 5 – 6 (17 – 18) июля пришла-таки в Бобруйск раньше неприятеля.

Тут 7 (19) июля ее командующему был вручен очередной царский рескрипт-«молния»: прикрыть Смоленск! Следуя приказу, в тот же день армия снова двинулась к новой цели – на Могилев, через Старый Быхов.

Одной из причин успешного отходного маневра Багратиона, чьи солдаты, выбиваясь из последних сил, рвались к Могилеву, была труднообъяснимая нерасторопность Жерома Бонапарта. Младший брат императора вовсе не спешил «наседать на хвост» неприятелю. Наполеон, недовольный пассивностью «своего» вестфальского короля, 2 (14) июля подчинил его маршалу Даву, после чего младшенький, как им и полагается по возрасту и статусу (общих любимцев в семье) разобиделся и самочинно сложив с себя командование, покинул армию ради более интересных занятий, в частности, чувственных.