Текст книги "К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том I. Грузин, «немец», татарин и серб!"

…Кстати сказать, Наполеон потом страшно гневался на своего брата Жерома и во всем винил исключительно его одного. Отчасти, он прав, но смогли бы Жером Бонапарт со своими вестфальцами (отнюдь не лучшими солдатами во всей наполеоновской армии!) сражаться на равных с «генералом-вперед» Петром Ивановичем Багратионом…

Даву, славившийся бульдожьей хваткой, не стал «ждать корректировки прогноза погоды» от своего императора и 8 (20) июля своими силами занял Могилев. Но поскольку части уже самоустранившегося Жерома еще не поспели к нему, то «железный» маршал оказался один на один с Багратионом, который недаром слыл лучшим в русской армии мастером арьергардно-авангардных боев. И уже 9 (21) июля к Могилеву с юга подошел багратионовский авангард в лице 5 казачьих полков полковника В. А. Сысоева и, напав на 3-й конно—егерский полк Даву, взял в плен более 200 человек. Выяснилось, что Даву все же опередил Багратиона на один переход: он тоже гнал своих солдат без отдыха и ускоренным маршем и оказался в городе первым!

Получив от Сысоева известие о взятии Могилева, подивившись прыти врага, Багратион предпочел не ввязываться в решительное сражение за его обладание, а попытаться через встречный бой разведать истинные силы неприятеля, который, кстати, так же не имел данных о численности русских. И снова казаки Платова, уже получившего очередной приказ немедленно соединится с 1-й Западной армией, остались для решения более насущной проблемы – успешного соединения Багратиона с Барклаем под Смоленском.

Утром 11 (23) июля произошел очередной встречный бой (Багратион образно называл их – «усиленной рекогносцировкой») между противниками под деревнями Салтановкой и Дашковкой (11 км вниз по Днепру от Могилёва).

Со стороны Даву было порядка 20—21,5 тыс. чел. и 55—60 пушек, тогда как у противостоявшего ему 7-го пехотного корпуса Раевского (26-я и 12-я пехотные дивизии и Ахтырский гусарский полк), подкрепленного Киевским, Харьковским и Черниговским драгунскими и тремя казачьими полками, сил было несколько меньше – от 11 до 16,5 тыс. чел., но при 84 (108?) орудиях.

Преимущество у Даву было, но – для «рекогносцировочного мероприятия» не столь опасное. По результатам этой еще одной «разведки боем» Багратион собирался либо прорываться со своими главными силами на Могилев, либо переправляться через Днепр ниже города, в 60 км южнее него, у Нового Быхова.

Природные условия не позволяли противникам применять кавалерию в полной мере и в основном друг с другом сходилась «царица полей».

По приказу командующего 7-м пехотным корпусом Раевского 26-я пехотная дивизия генерал—майора И. Ф. Паскевича – очень крепкого профессионала без заметно слабых мест – пошла в обход правого фланга неприятеля. Сам он с 12-й пехотной дивизией генерала—майора П. М. Колюбакина двинулся на Даву в лоб. Раевский написал тогда Багратиону: «Неприятель остановился за речкой. Мы отошли 6 верст, у них место крепкое, я послал Паскевича их обойти, а сам, с Богом, грудью».

По началу у напористого Паскевича все складывалось удачно и его дивизия взяла д. Фатово, но Даву очень во время ввел в дело резервы (часть 108-го и 61-го линейных полков) и отбил врага, хотя перейти в наступление его пехоте, все же, не удалось.

Правда, и лобовая атака Смоленского пехотного полка с самим Раевским во главе со словами: «Солдаты! Я и мои дети откроем вам путь к славе! Вперед за царя и отечество!» на плотину возле Салтановки тоже не принесла успеха.

А кое-кто и вовсе полагает ее неудачной.

…Между прочим, сугубо по легенде, рядом с Николаем Николаевичем в этот момент шли сыновья: 16-летний юнец Александр и совсем еще мальчишка – 10-летний Николаша. Якобы в момент решительной атаки на французские батареи бесстрашный отец повел их во главе колонны Смоленского полка. Однако позднее сам Раевский отрицал, что его сыновья, в частности, младший Николай, ходили с ним в штыковую контратаку. И, тем не менее, после сражения под Салтановкой имя Раевского, готового ради Отечеств пожертвовать своими единственными сыновьями, стало известно абсолютно всей армии…

Сам Раевский был ранен картечью в грудь и в правую ногу, но его геройство не привело к победе.

Понеся большие потери (2.504 чел., тогда как противник: по русск. данным – от 3 до 5 тыс., а по франц. – лишь чуть более 1 тыс. чел.) войска Раевского остановились, так и не сбив врага с его выгодных позиций.

В сгущающихся сумерках Даву, полагая, что скоро должны подойти основные силы Багратиона, приказал отложить сражение до следующего дня, когда он сам рассчитывал сосредоточить под Салтановкой весь свой мощный корпус.

Первое серьезное (10-ти часовое!) полевое сражение части 2-й армии Багратиона с противником не принесло ей победы.

…Кстати сказать, в том памятном для россиян сражении со стороны Багратиона было допущено несколько ошибок. Так, плохо сработала разведка и Раевский был брошен в бой в надежде, что французов – всего лишь 6 тыс. человек! К тому же, позицию Даву выбрал наилучшую из всех тех, что можно было там найти: его генерал-квартирмейстеры знали свое дело крепко и «ели горький солдатский хлеб не зря»! По сути дела она была «почти неприступная». Оказавшийся тогда в войсках Багратиона, человек Барклая, знаменитый разработчик плана «скифской войны» с Наполеоном подполковник-квартимейстер П. А. Чуйкевич, писал своему шефу: «… позиция неприятеля была прекрепкая, мы ее упустили накануне». Мало того, что русские недостаточно искусно провели рекогносцировку, так они еще и слишком поспешно пошли в атаку. И, наконец, в решающий момент Багратион не рискнул подкрепить Раевского новыми силами. Он не желал «пирровой победы»: у него была иная задача – прорваться на соединение с Барклаем…

Столь не радужные последствия «усиленной рекогносцировки» Багратиона убедили его в невозможности успешного прорыва через Могилев. Предстоял резкий маневр на юг и предельно форсированный марш-бросок (с двойной порцией водки для поддержки солдат!) чтобы все-таки оторваться от войск «железного маршала» Даву и переправиться через Днепр южнее Могилёва у Нового Быхова. В связи с этим корпусу Раевского было однозначно приказано отойти к Дашковке и «стоять на смерть» весь следующий день, сдерживая неприятеля, пока будет идти переправа.

Именно эти маневры Багратиона вынудили ожидавшего (в течение суток либо даже двух?) повторного сражения (нападения) Даву стянуть в единый кулак все свои наличные силы. Ведь ему был дан суровый приказ не допустить 2-ю Западную армию к Витебску.

Действуя согласно предписанию своего императора, наполеоновский маршал упустил время и переправа русских у Нового Быхова прошла успешно.

Более того, Даву не предпринял по доступному именно ему кратчайшему маршруту – через Красный – упреждающего марш-броска к месту возможного соединения обеих русских армий – Смоленску, «ключу к Москве», куда уже ушел со своей армией быстрым маршем Багратион.

…Кстати сказать, казаков Платова наконец-то «отпустили» на соединение с 1-й Западной армией, где его давно ждали. Правда, проделать это ему по-военному «доходчиво» приказали по… левому берегу Днепра и мимо Могилева, т.е., по-прежнему, прикрывая ретираду Багратиона. У Платова, как известно, не сложились отношения с Барклаем (тот с недоверием относился к слишком ушлому «во всех отношениях» казачьему атаману) и, будучи в приятельских отношениях с Багратионом, Матвей Иванович отнюдь не спешил покидать 2-ю Западную армию и перейти под начало человека, которого он терпеть не мог…

Тем временем Раевский, прикрыв по приказу Багратиона отход последнего у деревни Дашковка, 12 (25) июля в арьергарде 2-й армии тоже начал движение на Смоленск.

Даву узнал обо всем этом лишь спустя сутки. Наполеона весть о спасении армии Багратиона от, казалось бы, неминуемого разгрома, привела в ярость.

…Кстати, сражаясь с Раевским под Салтановкой, Даву был абсолютно уверен, что ему противостоит вся армия Багратиона и по сути дела вот-вот начнется генеральное сражение. Взбешенный Бонапарт, отчитал Даву за промах – неумение разгромить уступавшего ему численно Раевского. Единственно, что удалось наполеоновскому маршалу: не пустить Багратиона к Витебску…

13 (25) июля войска Багратиона под казачьими конными завесами (платовские удальцы постоянно совершали тревожащие противника поиски к Шклову, Копысу и Орше) через Пропойск, Чириков, Кричев, Мстиславль, Хиславичи вышли к Смоленску, где 21—22 июля (2—3 августа), наконец, соединились с частями Барклая.

Так за 35 дней 2-я Западная армия, искусно маневрируя («Куда ни сунусь, – писал Багратион близкому ему по духу начальнику штаба 1-й Западной армии А. П. Ермолову – везде неприятель»), и, совершая по ужасным дорогам (песочным и болотистым) суточные переходы по 30 – 40 км, прошла 750 км и сумела избежать ударов превосходящего противника.

По некоторым данным у Даву с Жеромом Бонапартом могло быть порядка 64 тыс. против примерно 53 тыс. у Багратиона с казаками Платова и отрядом примкнувшего нему генерала Дорохова.

Успеху Багратиона в немалой степени поспособствовали разобщенность и несогласованность действий между Жеромом Бонапартом и Даву, отсутствие у них верных сведений о его армии, исключительная неустрашимость Раевского, напористость и стойкость Паскевича, очень полезные действия казаков изворотливого М. И. Платова, хоть и приписанных к 1-й Западной армии, но «волею судеб» оказавшихся в арьергарде 2-й Западной армии и, конечно, Ее Величество… Военная Фортуна!

В письме все тому же А. П. Ермолову Петр Иванович охарактеризовал ситуацию из которой ему удалось выпутаться по-военному лаконично: «Насилу вырвался из аду. Дураки меня выпустили».

А ведь Бонапарту было очень важно разгромить именно Багратиона. Последний считался в русской армии выучеником самого Суворова и, к тому же, признанным мастером арьергардных боев (самых сложных на войне!) Следовательно, его поражение по расчетам французского императора должно было оказать серьезное воздействие на боевой дух русских солдат, не любивших отступать и жаждавших «вволю помахаться в открытом поле»!

Но не случилось: «a la guerre comme a la guerre» или, действительность оказалась совсем иной…

«Погоня за миражом» – русскими армиями – продолжилась…

Багратион с Барклаем, удачно отступая перед французским императором, «приглашали-заманивали» его в огромные российские пределы все глубже и глубже…

…Кстати сказать, стремясь хоть к какой-нибудь победе над агрессором, Багратион наряду с Барклаем выступал сторонником использования к борьбе во французских тылах партизанских отрядов (вернее, компактных диверсионных отрядов из солдат регулярной армии – в основном, кавалеристов). В частности, он посодействовал созданию мобильной армейской («партизанской») группы его адъютанта командира 1-го батальона Ахтырского гусарского полка подполковника Дениса Давыдова из его сослуживцев – гусар и казаков – для действий по ближним тылам наполеоновских войск. Правда, больше пользы было от других подобных «соединений» под началом не столь пафосных поэтов, но вояк-патриотов до мозга кости…

Не без фарта выскочив из-под наполеоновского удара, Багратион пришел к весьма опасному и ошибочному мнению, что «неприятель дрянь» и его «можно шапками закидать». Во многом это следует объяснять тем, что воспитанному в суворовском наступательном духе горячему и бескомпромиссному князю Петру Ивановичу в период отступления было морально очень тяжело.

Уже на 19 день войны он настаивал в своем письме царю на необходимости немедленного генерального сражения. А отступление от Cмоленска – «…теперь до самой Москвы мы не будем иметь ни воды (т.е. реки Днепр, как крупной водной преграды – Я.Н.), ни позиции» – и вовсе вызвало у него прилив неконтролируемого бешенства.

…Кстати сказать, у горячего Петра Ивановича Багратиона сдали нервы и он позволил себе обвинить в безостановочной отступательной тактике русской армии даже самого Александра I (!): «… Барклай говорит, что государь ему запретил давать решительные сражения, и все убегает. По-моему, видно государю угодно, чтобы вся Россия была занята неприятелем. Я же думаю, русский и природный царь должен наступательный быть, а не оборонительный». Гений авангардно-арьергардного боя сделал явную промашку: российский монарх никому и ничего не прощал – на то он царь Всея Руси! Более того, именно с этого момента резко обострились отношения между Петром Ивановичем и Михаилом Богдановичем…

Не исключается, что понуждаемый именно Багратионом Андр. И. Горчаков 2-й, с которым они были на короткой ноге еще со времен легендарных Италийского и Швейцарского походов великого дяди последнего, бросил (?) свою позицию на Московской дороге. Лишь предусмотрительные действия генерала П. А. Тучкова 3-го, без приказа занявшего позицию, оставленную Горчаковым, а также беспримерная стойкость его солдат и офицеров спасли русскую армию из почти безвыходной ситуации. По мнению проницательного и умевшего мыслить масштабно начальника штаба 1-й армии А. П. Ермолова это была очень серьезная ошибка русского командования в ходе всей Отечественной войны 1812 г.

«Стыдно носить мундир, – писал Багратион А. П. Ермолову. – …Я не понимаю ваших мудрых маневров. Мой маневр – искать и бить!» В ответ тот всячески увещевал горячего грузина: «…Принесите Ваше самолюбие в жертву погибающему Отечеству нашему, уступите другому (имеется ввиду Барклай – Я.Н.) и ожидайте, пока не назначат человека, какого требуют обстоятельства».

Генерал от инфантерии Багратион, хотя и имел старшинство в чинах перед генералом от инфантерии Барклаем-де-Толли (полными генералами они стали в один день – 20.03.1809 г. -, но в приказе его фамилия стояла выше Барклая), и в наградах тоже его превосходил (редкий ор. Св. Георгия II-го кл. и высшая награда империи – ор. Св. Андрея Первозванного), тем не менее, подчинился ему, ради сохранения единоначалия в армии. Но уже в ходе дальнейшего отступления, когда общественное мнение стало против Барклая, Багратион снова стал резко выступать против проводимого им плана военных действий.

…Кстати, всем известны трения (или даже конкуренция?) между Багратионом и его полной противоположностью, военным министром тех лет Барклаем-де-Толли, которому по службе горячий и «более звездный» Петр Иванович вынужден был подчиняться. Царь Александр I в своём доверительном письме сестре Екатерине Павловне от 30 сентября 1812 года так объяснял свое решение поставить Барклая выше кавказского героя Итальянского и Швейцарского походов, многочисленных войн с Наполеоном и турками: «Что может делать человек больше, чем следовать своему лучшему убеждению?.. Оно заставило меня назначить Барклая командующим 1-й армией на основании репутации, которую он себе составил во время прошлых войн против французов и против шведов. Это убеждение заставило меня думать, что он по своим познаниям выше Багратиона. Когда это убеждение ещё более увеличилось вследствие капитальных ошибок, которые этот последний сделал во время нынешней кампании и которые отчасти повлекли за собой наши неудачи, то я счёл его менее чем когда-либо способным командовать обеими армиями, соединившимися под Смоленском. Хотя и мало довольный тем, что мне пришлось усмотреть в действиях Барклая, я считал его менее плохим, чем тот [Багратион], в деле стратегии, о которой тот не имеет никакого понятия». Нелестный отзыв царя о Багратионе, возможно, был вызван амурными шалостями последнего с его любимой сестричкой «Катиш» или, наоборот, «Катиш» с Багратионом!? Скорее именно так: всем известно, какой решительной была сколь невероятно сексуальная, столь и амбициозная «воструха» «Катиш-Като»! Царь, говоря об отсутствии стратегического дара у Багратиона, ставит ему в вину невыполнение ранее намеченных планов по соединению армий, хотя манёвры Багратиона определялись действиями превосходящего противника. Однако из писем Багратиона известно его стремление к генеральному сражению с Наполеоном, даже на условии численного превосходства французов, из-за чего он рассорился с командующим 1-й армией Барклаем-де-Толли. Багратион не оценил необходимость стратегического отступления, благодаря которому и была одержана победа над Наполеоном. Любопытно, что хорошо знавший Багратиона еще с 1790 г., генерал-майор барон В. И. Левенштерн, человек весьма саркастический, по-своему весьма едко охарактеризовал полководческий стиль «князя Петра»: «… В его лице… Россия имела лучшего начальника авангарда…, но он не так хорош во главе армии, и, кажется, про него можно сказать, что блестящий во втором ряду помрачается в первом». Пожалуй, еще дальше идет в оценке Багратиона-стратега его «брат по оружию» прославленный генерал-артиллерист А. П. Ермолов: «…Недостаток познаний (или слабая сторона способностей) может быть замечаем только людьми, особенно приближенными к нему… Если бы Багратион имел хотя ту же степень образованности, как Барклай-де-Толли, то едва ли бы сей последний имел место в сравнении с ним…»

Петр Иванович продолжал возмущаться Барклаем: «Я никак вместе с военным министром не могу. …И вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого». Как известно, под Смоленском Багратион предлагал дать Наполеону генеральное сражение, но по требованию Барклая-де-Толли отступление продолжилось. Багратион тогда писал генерал-губернатору Москвы Ф. Ростопчину: «Без хвастовства скажу вам, что я дрался лихой славно, господина Наполеона не токмо не пустил, но ужасно откатал. Но подлец, мерзавец, трус Барклай отдал даром преславную позицию (Смоленск. – Я. Н.). Я просил министра, чтобы дал мне один корпус, тогда бы без него пошел наступать, но не дает; смекнул, что я их разобью и прежде буду фельдмаршалом».

Это несправедливое письмо характеризует Багратиона не с лучшей стороны. Промедли Барклай-де-Толли на «преславной позиции», и русская армия неизбежно оказалась бы в окружении.

Однако настроения, высказанные Багратионом, были присущи придворным и многим завсегдатаям петербургских и московских салонов в начале Отечественной войны. С его подачи за Барклаем у солдат закрепилось обидное прозвище: «Болтай да и Только».

Более того, если верить мемуарам А. П. Ермолова, человека очень сложного по натуре и часто саркастически-ядовитого в своих воспоминаниях о «братьях по оружию/коллег по кровавому ремеслу», в том числе, с кем он при их жизни был на «ты» и «дружил-приятельствовал» (например, с атаманом Платовым), то вскоре после Смоленска между «немцем» Барклаем и грузином Багратионом произошла жестокая ссора. Это случилось в селе Гавриково 13 августа: «Ты немец!!!» – в кавказском запале бешено орал Петр Иванович – Тебе все русское нипочем!!!» – «А ты дурак! – презрительно процедил сквозь зубы невозмутимый Михаил Богданович, – хоть и считаешь себя русским». (По другой версии: «… и сам не знаешь, почему называешь себя коренным русским!»). Ермолов в это время сторожил у входа во двор, где случилась перепалка, отгоняя любопытных, услышавших дикие вопли Багратиона: «Командующие очень заняты. Совещаются между собой!» История, если все так, как поведал миру известный ёра-«рассказчик» Алексей Петрович Ермолов, действительно прескверная и в ней больше вины Петра Ивановича, явно «перегнувшего палку», ведь Барклай был к тому же и военный министр!

С той поры Багратион уже открыто писал Ф. Ростопчину, что Барклай – «…генерал не то, что плохой, но дрянной…» Обеспокоенный Ф. Растопчин, в ответ пишет Багратиону: «Неужели и после этого и со всем этим Москву осквернит француз! Он (имеется в виду Наполеон – Я.Н.) говорил, что п….. Россию и сделает из нее б…., а мне кажется, что она ц….. останется. Ваше дело сберечь».

Интересно, что очень «непрозрачный» царь, придерживаясь древнеримского принципа «Разделяй и Властвуй», лишь «подливал масла в огонь»: он пересылал отправленные ему Багратионом письма с «кляузами» на Барклая… Барклаю…

А они – «лед и пламень» – не могли ужиться друг с другом и все делили то, что не делится: «слава – самая ревнивая из страстей», тем более – военная, замешанная на море крови и смертях «бесчисла»…

…Между прочим, на самом деле по принятому тогда в армии счету, Багратион был «старее в чине» Барклая. Во-первых, Барклай находился в подчинении старшего по званию Багратиона в кампанию 1806—1807 гг. Во-вторых, Багратион, хотя и не намного, но все время опережал Барклая в получении очередных чинов: так он стал полковником 13 февраля 1798 г., а Барклай почти месяц спустя – 7 марта 1798 г.; чин генерал-майора Багратион получил 4 февраля 1799 г., а Барклай – снова месяц спустя после него, 2 марта 1799 г. Багратион стал генерал-лейтенантом 8 ноября 1805 г., а Барклай проходил в генерал-майорах еще целых два года и получил следующий чин только 9 апреля 1807 г. И хотя генералами от инфантерии они стали в один день, но именно этот «прыжок» Барклая в полные генералы настроил против него большинство генералитета, которое увидело в этом нарушение армейской традиции производства в чины по старшинству. Взлет Барклая на вершину власти – в военные министры – не мог не раздражать армейскую касту…

Багратион прекрасно понимал, что на пост главнокомандующего его кандидатура никогда не пройдет у царя.

Однажды судьба подарила ему шанс в качестве главнокомандующего выиграть войну у турок в 1809—1810 гг. Но тогда он, по ряду субъективных и объективных причин не справился с поставленной задачей, а лишь прогневал Александра I своей строптивостью в решении стратегических задач.

Теперь, государь, будучи человеком весьма злопамятным, ни при каких условиях не стал бы рассматривать его фигуру.

Петр Иванович знал это и не пошел на то, что по слухам якобы предлагали ему некоторые генералы (Беннигсен, Ермолов, Дохтуров, Платов, Васильчиков): силой отстранить Барклая от командования и возглавить обе армии, установив единоначалие.

По сути дела это был бы переворот!

Да еще в ходе отступления перед Великой Армией Наполеона – все еще грозной и стремящейся к победе!

«Отнять же команду я не могу у Барклая, ибо нет на то воли государя, а ему известно, что у нас делается» – пишет он Ф. Растопчину. «Я хотя и старее министра и по настоящей службе должен командовать, о сем просила и вся армия, но на сие нет воли государя (курсив мой – Я.Н.), и я не могу без особенного повеления на то приступить» – пишет он в другом письме.

…Кстати, интересно, как бы Петр Иванович повел войну, окажись он во главе обеих армий на посту главнокомандующего!? Ведь он так стремился к этому! Правда, если бы это случилось уже на подступах к Москве, как это произошло с Кутузовым? Наверно, он тоже бы продолжил отступать, пока не нашел бы максимально устраивающую его позицию и дал бы генеральное сражение? Не дать его он не мог по тем же причинам, что не смог и Михаил Илларионович! Как бы оно сложилось – вот в чем «вопрос вопросов»!? Блестящий мастер арьергардно-авангардного боя, смог ли бы он выжать из этого сражения тот же «максимум» возможного, что и «старый лис севера» хитроумнейший Михаил Илларионович, премудро ограничившийся всего лишь одной, но зато стратегически беспроигрышной установкой-приказом – «Всем стоять на смерть!»!? (Вот все и стояли насмерть!!!) Не «заигрался» ли бы он «на шахматном поле» Бородина с самим «Последним Демоном Войны»!? Кто знает!? А что было бы дальше… История не знает сослагательного наклонения. Не будем фантазировать и мы. Пытливый читатель имеет полное право думать по-своему…

«Князь Петр» не был тем, кто мог бы реально устроить всех на столь ответственном посту главнокомандующего в столь грозный час.

Здесь нужен был человек не только уважаемый, но и крайне расчетливый с точки зрения избегания опрометчивых «телодвижений» – неприятелем был все еще грозный Последний Демон Войны, тягаться с которым в открытом поле было крайне рискованно.

Лучше Кутузова в тот момент просто не нашлось…

…Между прочим, отношение Багратиона, как впрочем, и ряда других видных боевых генералов (Раевского, Дохтурова, Милорадовича), к назначению главнокомандующим Кутузова было крайне негативным. Багратион еще в сент. 1811 писал военному министру, что Кутузов «имеет особенный талант драться неудачно». Вскоре после назначения последнего главнокомандующим самолюбивый сын гор и вовсе расставил все точки над «i» в своем письме Ф. В. Ростопчину: «…Хорош сей гусь, который назван и князем, и вождем! … Я, с одной стороны, обижен и огорчен. …С другой стороны, я рад: с плеч долой ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для того его и послали сюда». Даже весьма благожелательно настроенный к Багратиону Ростопчин счел, что «Багратион… вышел из всех мер приличия». Очень похожее мнение высказывали о Кутузове: и Дохтуров, которому интриги Кутузова «внушали отвращение», и Милорадович, считавший нового главнокомандующего «низким царедворцем», и весьма желчный Раевский, и уже покойный в ту пору А. А. Прозоровский, находивший в нем один недостаток «… паче в сопряжении с дворскими делами», не говоря уж о Беннигсене и прочих «петербургских генералах»…

После боя при Шевардине 24 авг. (5 сент.), затеянного не по его воле, войска Петра Ивановича были вынуждены отступить назад. Причем проделали они это опять-таки не по его команде, поскольку не он руководил ими, а сам Кутузов, правда, из безопасного дал`ёка.

До сих пор историки спорят о целесообразности этого боя.

Обычно считается, что это могло дать Кутузову выигрыш во времени для некоторого, но отнюдь не полного обустройства главных позиций для Бородинской битвы, ставшей роковой для Багратиона.

Именно на его долю выпала честь «Стоять на смерть!» на пологом левом фланге, у деревни Семеновской с построенными впереди нее тремя земляными укреплениями – «Багратионовыми флешами» (60-70-метровые насыпные треугольные брустверы со рвом), насчитывавшими (по разным данным) от 24—36 до 52 орудий. Здесь были сосредоточены 20-тысячный VIII-й пехотный корпус генерал-лейтенанта М. М. Бороздина 1-го (2-я гренадерская дивизия принца Карла Мекленбургского и потрепанные в Шевардинском бою – сводно-гренадерская дивизия Воронцова вместе с 27-й пехдивизией Неверовского) и 144 пушки. Две последние расположились на флешах. В тылу встала 2-я кирасирская дивизия И. М. Дуки. До своего ранения на Бородинском поле «отвечать» за левый фланг «под присмотром» Багратиона будет Андр. И. Горчаков 2-ой.

Не исключено, что Багратион лично провел рекогносцировку левого фланга еще до того, как это проделал сам главнокомандующий Кутузов и именно он приказал выделить по 25 солдат-землекопов от каждого полка для возведения флешей. Когда выяснилось, что их недостаточно, то ради ускорения работ пока «братья по оружию» отчаянно сражались на Шевардинском редуте, он распорядился прислать еще по 500 людей от каждой дивизии и 400 ратников из ополчения. Порядка 600 солдат из 27-й дивизии Неверовского были определены на вязку фашин из ветвей, что они нарубили в соседнем лесу.

…Между прочим, в расположении Семеновских флешей были как плюсы, так и минусы. С одной стороны, их так и не успели достроить: большая часть лопат и кирок оказалась в войсках Барклая! Если солдаты из дивизии М. С. Воронцова еще как-то справились со строительством средней флеши, то команды из дивизий принца Карла Мекленбургского и И. Ф. Паскевича явно «ударили лицом в грязь». И то, что они соорудили, было скорее реданами или даже люнетами. С другой – они располагались на высоте и частично прикрывались с фронта лесом и кустарником. Но в то же время именно это обстоятельство мешало обстреливать приближавшегося врага. Правда, ему по этой же причине в свою очередь приходилось выстраиваться для решительного броска на флеши прямо под огнем ее защитников! Все это вкупе и предопределит решительность и стремительность действий обеих сторон, как при атаке, так и при обороне флешей…

По традиции того времени к решающим сражениям всегда готовились как к смотру – люди переодевались в чистое белье, тщательно брились, надевали парадные мундиры, ордена, белые перчатки, султаны на кивера и т. д. Именно таким, каким он изображен на портрете – с голубой андреевской лентой, с тремя звездами орденов Андрея, Георгия и Владимира и многими орденскими крестами – видели полки Багратиона в Бородинском сражении, последнем в его боевой жизни.

Левый фланг оказался наиболее опасным крылом русских войск, на который был направлен основной удар Наполеона отборных частей наполеоновской армии.

В течение нескольких часов (примерно с 6.30 и до начала 10-го?) Наполеон огромными силами (сначала – 16 тысяч пехоты и 100 орудий, затем – 30 тысяч пехоты и 160 орудий, потом – более 45 тысяч и 250 орудий, и даже 400 орудий) будет неоднократно (подлинное число раз так и осталось предметом острых дискуссий среди историков: если раньше среди отечественных историков шла речь чуть ли не 8! атаках, то сегодня фигурирует цифра – всего лишь 3) атаковать Семеновские флеши, не раз переходившие из рук в руки.

Несмотря на серьезный численный перевес французов, 15 (затем – 18—20) тысяч русских воинов и 164 (потом – 300 или даже 396?) пушки держались стойко.

Со времени изобретения пороха это было самое страшное артиллерийское сражение: сосредоточенные у флешей друг против друга – извините за повтор – 300 (или даже 396?) русских (почти половина всех их пушек!) и 400 (или все же 382?) французских орудий (2/3 всей французской артиллерии!) вели непрерывный огонь!

Сплошной адский грохот в воздухе сопровождался сущим адом на земле!

…Кстати, прекрасно понимая, что напором одной лишь живой силы, да еще и в условиях, когда у него нет большого общего численного превосходства, укрепленные позиции русских не взять, Наполеон, будучи по призванию и по образованию артиллеристом собирался «повалить» их искусно организованным огнем своей артиллерии. В первую очередь, примерно 180 стволами тяжелых орудий, из которых 80 (12-фунтовые пушки большой пропорции и 8», 6» и 24 фунт. гаубицы) превосходили по огневой мощи и дальности русские тяжелые орудия. Его выдающимся артиллерийским генералам (гвардейцу Сорбье и армейцу Фуше де Карею из корпуса Нея) удалось так (на пределе эффективной досягаемости!) умело выдвинуть вперед на Шевардинском холме батареи своей тяжелой, дальнобойной артиллерии [всего 102 (?) орудия на участке в одну версту!] напротив д. Семеновское и Багратионовых флешей (дистанция в 700—1000 саженей) и частично Курганной высоты (дистанция в 1200—1300 саженей), что русские понесут серьезные потери от перекрестного огня именно этих наполеоновских пушек. Максимально удаленные от русской артиллерии – более сильной в ближнем бою – они сами не подвергнутся серьезной угрозе со стороны врага. Примерно так же будут действовать и тяжелые батареи из 24-х (и даже более?) дальнобойных орудий д`Антуара (другого артиллерийского асса Великой армии) из корпуса Эжена де Богарнэ, располагавшиеся на господствующей над русскими позициями высоте сначала западнее Бородино (а затем после его захвата – восточнее) и безнаказанно «поливавшими» редут Раевского на Курганной высоте с… уже предельной, но все еще эффективной при стрельбе именно по площадям (укрепленным позициям) и большим скоплениям живой массы противника, дистанции! Большинство потерь у русских войск там так же будут от артиллерийского обстрела. Правда, эффект, все же, не будет столь же зловеще впечатляющ по причине меньшего количества и калибров используемых Богарнэ орудий. Подобная концентрация «Больших батарей» тяжелой артиллерии на высотах, на очень большой, почти предельной дистанции от чужих позиций, судя по всему, была «ноу-хау» математика (в душе) и артиллериста (по образованию) Наполеона Бонапарта, умевшего считать варианты эффективности артиллерийского огня. За счет большей дальнобойности французы еще могли доставать русских, а те из-за отсутствия у них дальнобойной полевой артиллерии больших пропорций оказывались бессильны эффективно отвечать врагу: по сути дела шла «игра в одну калитку». Не менее весома оказалась и массированная бомбардировка русских французской артиллерией меньших калибров (а их было порядка трети от всей наполеоновской артиллерии), сведенной в мобильные конные батареи. Своевременно стремительно меняя позиции, они окажут серьезнейшую поддержку атакующим массам своей пехоты и кавалерии. Подобные подходы к максимально эффективному (разно-функциональному) использованию всех преимуществ своей разнообразной (как маломаневренной тяжелой, так и более мобильной средней и малокалиберной) артиллерии наглядно говорят о том, какое значение придавал ей Наполеон – артиллерист до мозга костей. Кроме того, в том, что Бонапарт не сразу же обрушил всю собранную им в единый кулак мощную рать на левый фланг русских, просматривается еще одна зловещая задумка Последнего Демона Войны! Наращивая давление постепенно, он вынуждал противника выдвигать вперед и разворачивать для отражения все большие и большие силы. С одной стороны, это приводило к значительному возрастанию плотности обороны русских (иначе им было не сдержать французов!), но с другой – … росту потерь от непрекращающегося огня тяжелых батарей Сорбье и Фуше де Карея. Они методично и, что самое главное… безнаказанно молотили по площадям скопления русской пехоты и кавалерии, готовящихся кинуться в контратаки! Специфическая особенность французской артиллерии – рикошетный огонь – лишь усиливал русские потери. Всего французы обрушат на русские позиции до 60 тысяч снарядов (данные об этой цифре разнятся) – доселе невиданное для однодневного сражения количество раскаленного металла! Русские ответят лишь 30 тыс. выстрелов (либо даже меньше – 20 тыс.?; впрочем, пытливый читатель вправе «покопаться» в этом вопросе самостоятельно) Если посчитать количество выстрелов в минуту, то у французов оно будет ок. сотни, у а русских – опять-таки меньше. Как тут не вспомнить зловещее пророчество французского императора: «Завтра я повалю их своей артиллерией!» Именно этим «маневром» Наполеон-полководец помог Наполеону-артиллеристу ухудшить ситуацию для русских на их левом фланге, где их потери будут возрастать именно от артиллерийского огня дальнобойных батарей врага по мере стремления русских ввести в бой… резервы! Чем больше русские усиливали свои войска на флешах, тем больше повышалась эффективность вражеских дальнобойных батарей! Таковы Жуткие Гримасы «домашней заготовки» человека, так любившего, испытующе глядя на «визави» своим тяжелым взором редкоморгающих серо-стальных глаз, многозначительно понизив голос, после по-театральному длинной паузы пугать собеседников лаконичной, но емкой фразой: «Великие сражения выигрываются артиллерией!» Французы во время атак флешей, естественно, тоже несли большие потери, но русские несли колоссальные потери постоянно от непрекращающейся безнаказанной бомбардировки дальнобойных батарей врага: каждый выстрел все чаще и чаще находил свою жертву-жертвы! Но даже с учетом все возраставших потерь русских плотность их войск становилась все выше и выше! По некоторым данным на полутора километровом фронте Багратионовых флешей плотность русских войск могла равняться примерно 20 человек на метр (что-то типа сомкнутого строя македонской фаланги!): иначе (повторимся!) давление врага было не сдержать – вот и приходилось «стоять и умирать!». По сути дела для Кутузова сложилась патовая ситуация, выхода из которой быстро и своевременно найти не удавалось. Не посылать на флеши подкрепления для отражения все возраставшего напора французов он не мог, отойти в ходе завязавшейся «мясорубки» он уже то же не мог, так как и то и другое грозило катастрофой! Приходилось идти на заведомые жертвы: «Стоять и умирать!» Впрочем, он, еще планируя Бородинское сражение, сделал ставку в первую очередь на столь характерную для патриотичного русского солдата… беззаветную стойкость и только потом на все остальное!!! Более того, он предельно ёмко и доходчиво (по-военному цинично: «на войне – как на войне; там сантименты не в цене!) предсказал исход побоища: «Французы переломают над нами свои зубы, но жаль, что разбивши их, нам нечем будет их доколачивать!» Это к вопросу, а был ли он уж таким старым (!) маразматиком (!), как это, порой любят «похохмить» все кому не лень!?.