Текст книги "К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том I. Грузин, «немец», татарин и серб!"

***

Вскоре стало понятно, что попытка французского императора быстро разгромить врага не получилась!

А ведь это мог быть самый мощный из всех ударов – у него тогда еще не началось естественное распыление сил, которое вскоре последует – из тех, что он мог нанести в течение всей кампании!

В тоже время уже тогда выяснилась одна очень неприятная, но весьма легко прогнозируемая вещь!

Оказалось, что для форсированных маршей столь огромная Великая армия не приспособлена!

В общем, еще не было серьезных боев, а война начала принимать… серьезный оборот.

И как только большая ее часть заняла Вильно, то тут же обнаружилось, что ей нужен немедленный отдых и время для подтягивания тыловых служб. Дело в том, что сначала проливные дожди расквасили дороги в липкую жижу, в ней застревали орудия. Потом установилась жара, которую здесь в глубине континента, не смягчали привычные для европейцев ветры с моря. В неподвижном воздухе стояло марево, от зноя растрескалась земля. Жара «доставала» всех: сам император «спасался» от нее, принимая своих высших офицеров в… исподнем. Ветераны утешали молодежь лишь тем, что во время Египетского похода тоже было несладко.

Бескрайние, почти безлюдные просторы, по которым шла армия, подавляюще действовали на людей, привыкших торжественно маршировать среди гражданского населения, принимавшего их либо за освободителей, либо за завоевателей. Здесь их никто не встречал, а монотонный пейзаж нарушали лишь почтовые станции, да встречавшиеся на дороге убогие лачужки или непроходимые чащи хвойных лесов. И каждый следующий шаг по этим бескрайним равнинам уводил их все дальше и дальше от собственных домов, женщин и прочих радостей жизни.

Те из участников похода на Москву, которым посчастливилось вернуться домой, потом с ужасом вспоминали не только трагическое бегство из России, но и… победоносное наступление. Они проходили через заброшенные и сожженные деревеньки; никогда еще, даже в Испании, не видели они такой сплошной выжженной пустынной земли. Те испытания, которые пришлось им выдержать на этом пути, были неожиданными для большинства солдат Великой армии.

По ходу движения десятки тысяч сапог поднимали облака мелкой раскаленной пыли, которая лезла в глаза, забивала нос. Одни солдаты пытались спастись от этой напасти, обмотав головы платками. Другие, связав несколько веток, пытались использовать их как защитный козырек.

С первых же дней наступления возникли огромные проблемы с питьевой водой. Русская армия, отступая, портила пруды и колодцы. Даже казакам, идущим в арьергарде и прикрывавшим отступление, было трудно напоить лошадей и напиться самим. Преследующим их французским кавалеристам приходилось иметь дело уже с месивом из жидкой грязи. Если люди еще как-то это выдерживали, то кони – нет.

Помимо нехватки воды их убивала жара, выжигавшая траву и овес, столь необходимые для кормежки лошадей. К тому же, жаркие, знойные дни сменялись прохладными ночами. Это было непривычно для кавалеристов, для артиллерийской прислуги, для всех, кто во французской армии имел дело с лошадьми. Бесконечное, беспрерывное движение так утомляло солдат-кавалеристов, что получив возможность для недолгого отдыха, они засыпали мертвым сном. А между тем лошади, изнуренные жарким днем, требовали дополнительного ухода холодной ночью. Началось самое непредвиденное и страшное: массовый падеж лошадей ночью. Они гибли десятками, сотнями, причем, не только боевые кони – в регулярной кавалерии, но и тягловые лошади – артиллерийские и обозные.

Недаром командир гвардейской артиллерии, генерал Сорбье, кричал: «что нужно быть безумным, чтобы пускаться в подобные мероприятия!»

Высоко котировавшаяся в Европе французская кавалерия еще не «откинула копыта», но уже «захромала на все четыре ноги», т.е. процесс уже пошел.

…Между прочим, лучше всего охарактеризовал катастрофичность ситуации в наполеоновской коннице, блестящий кавалерийский генерал-кирсир Э. Нансути, по долгу службы знавший лошадей как свои пять пальцев: «Люди могут идти без хлеба, но лошади без овса – не в состоянии. Их не поддерживает в этом любовь к отечеству». Очень скоро ему стал вторить знаток России и ее плохо понимаемых цивилизованными европейцами «особенностей» Арман де Коленкур: «… Россия показалась нам такой неприступной страной, что термометр чувств, мнений и размышлений очень многих людей надо было искать в их желудках». Ничего не скажешь – доходчиво сказано…

Итак, конский падеж стал первой катастрофой Великой армии в России.

Она еще продолжала быстрое движение вперед, но артиллерия и обозы стали отставать. Нехватка орудий стала трагически сказываться во время боев, а из-за отставания обоза рацион питания солдат становился все более скудным. Тем более, что конский падеж сопровождался падежом среди… многих тысяч голов скота (живого мяса), который гнали интенданты Великой армии следом за ней.

Причем, начался он сразу после перехода через Неман.

Как известно, наполеоновская армия имела запас сухого провианта всего (примерно) на три недели, поскольку надеялась получить продовольствие и фураж для кавалерии у русских.

Но французы просчитались.

Так в Вильно, Брест-Литовске, Вилькомире и Великих Луках русскими были сожжены огромные продовольственные склады. Хотя из-за традиционного российского разгильдяйства и стремительного отступления какая-то часть провианта, все же, доставалась противнику. Если авангард еще как-то кормился, то остальная часть армии уже испытывала серьезный недостаток в провианте! Даже гвардия за неимением муки (зерна не осталось) стала готовить на кострах лишь скудные рационы пшеничного отвара вдобавок к еще оставшимся мясными пайкам.

В условиях угрозы голода солдаты принялись грабить местное население, в ответ оно стало уничтожать все, что могло быть полезным врагу. При остановках на ночлег в деревнях создавалось такое ужасное скопление войск, что солдаты просто не успевали восстановить свои силы. Когда мука и мясо все же оказывались под рукой, полковые пекарни и кухни не успевали их них готовить еду для такого огромного количества солдат.

Из-за голода в разношерстной наполеоновской армии началось мародерство и дезертирство. Никакие суровые приказы, последовавшие уже на 8-й (!) день после начала вторжения, вплоть до расстрелов на месте не могли не только прекратить это процесс, но даже приостановить его. Рассказывали, что из-за беспорядков в немецких частях вюртембергскую бригаду пришлось расформировать и раскассировать.

Возникшие большая нехватка продовольствия, болезни, мародерство, беспорядки в войсках, дезертирство, падение дисциплины грозили погубить огромную Великую армию в самом начале этой малопонятной для разноплеменной наполеновской армады войны.

Все эти малоприятные проблемы вынудили Бонапарта-полководца притормозить движение вперед, заставив Бонапарта-администратора (императора) задержаться в Вильно на целых 18 дней (очень большой срок для него, привыкшего к динамичному ведению войны на чужой территории) ради решения всех неотложных политических, социальных, хозяйственных вопросов, и упорядочивания действий всех соединений своей столь великой по размерам армии. Все это время пришлось ожидать пока подтянутся все маршевые батальоны и отставшие бесконечные фуры из тыла с обильнейшими запасами из колоссальных магазинов.

…Кстати, потом немногие из выживших участников Второй Польской кампании рассказывали, что уже тогда – в самом начале похода – только-только овладев Вильно, Наполеон вроде бы вдруг резко засомневался в целесообразности дальнейшего продвижения вглубь «страны чудес и непуганых медведей» в условиях начавшейся изнурительной жары. Свидетельством тому могла быть его брошенная сквозь зубы фраза кавалерийскому генералу Себастьяни: «Я не перейду Двины: хотеть идти дальше в течение этого года – равносильно идти навстречу собственной гибели!»

Не исключено, что в тот момент Бонапарт вроде бы мог вернуться к идее осуществить поход в Россию в течение двух-трех лет: сначала в 1812 году овладеть Литвой, устроить свой тыл и только в 1813 г. совершить бросок дальше на восток (на Москву?), а затем в 1814 г – пойти на Петербург либо – наоборот!?

В тоже время праздное времяпрепровождение такой огромной массы войск могло бы очень неблагоприятно сказаться на их боеспособности и было бы весьма трудно прогнозировать каково бы могло быть их состояние следующей весной.

Тем более, что стоять на месте и ничего не предпринимать могло бы показаться русскому самодержцу признаком слабости французского императора, а объявить о «досрочной» победе «по очкам» и попытаться вернуться домой, как того уже тогда в самом начале похода желала немалая часть его маршалата-генералитета и вовсе выглядело бы моветоном.

Впрочем, это всего лишь «размышления вслух» и пытливый читатель вправе сделать свои собственные предположения…

***

Не вступая в серьезные столкновения с противником, наполеоновская армия слабела и таяла: из 448 тысяч солдат, перешедших Неман, до Витебска дошли лишь 255 тысяч!

Только 115 тысяч войск Наполеону пришлось оставить для защиты тылов и дорог.

Наибольшие опасения вызывали насильно загнанные в армию иностранцы, многие их которых относились к французскому императору откровенно враждебно и вовсе не стремились рисковать своей жизнью за чуждые им имперские интересы Бонапарта. Из иностранных частей армии Наполеона началось дезертирство. Пример подали баварцы: более 6 тысяч человек ушли в леса, покинув ряды «Великой армии».

Не просто приходилось и молодым новобранцам, которых было немало – чуть ли не половина! Пало 9 тысяч лошадей! Даже гвардия, не принимавшая участия в боях, уменьшилась на треть! Известен случай, когда рядовой Молодой гвардии, три дня умирал на обочине дороги, и никто ничем не мог ему помочь!

Огромное численное превосходство французской армии над русской постепенно исчезало.

Перешедшие позднее Неман 199 тысяч солдат Великой армии пришлось направить в разные стороны огромной российской империи против других русских армий.

Силы распылялись, таяли, а враг ускользал, как вода в решете.

Стало ясно, что Вторая Польская кампания не сможет закончиться за 20—24 дня, как планировалось Наполеоном…

Если раньше Наполеон всегда был на коне, лично управляя своими дивизиями и корпусами вплоть до решительного сражения, то теперь он все чаще находился сзади двигающихся колонн, без особого результата пытаясь оттуда влиять на ход наступления лишь своими распоряжениями.

С самого начала русской кампании среди маршалов и генералитета Наполеона не было уверенности в победе. Его маршалы устали от войны. Они хотели спокойно наслаждаться нажитым богатством, а Наполеон гнал их на поле боя, на смерть. Мюрат постоянно брюзжал; обычно энергичный, Эжен де Богарнэ, впал в мрачное уныние. Многие армейские генералы открыто проклинали своего императора. Среди них уже давно ходила мрачная шутка (в каждой шутке есть доли истины!) одного уже погибшего генерала: «Наш император остановится, только завоевав Китай, но кто из нас доживет до этого дня?!»

Только молоденькие офицеры, жаждущие приключений, были полны оптимизма. Они надеялись на богатую добычу, на повышение в чинах, на успех у славившихся своей красотой русских женщин.

Никто из них не задумывался о том, что лишь немногие из них вернутся в Париж…

Наполеон понимал, что дальнейшее продвижение армии в глубь страны опасно.

В Витебске, где ему не удалось навязать Барклаю генеральное сражение – противник в последний момент ловко ускользнул, он сгоряча воскликнул: «Мы не повторим безумия Карла XII!…» Теперь он ни на минуту не забывал об устрашающем примере несчастливого шведского короля.

В раздумье простоял французский император в Витебске две недели.

Именно здесь он получил два очень неприятных известия: в Стамбуле был ратифицирован русско-турецкий договор, а русский царь призвал всех своих подданных подняться на народную войну с агрессором. Турция окончательно «вышла из игры», а партизанская война грозила непредвиденными последствиями при продвижении вглубь необъятной российской империи.

Маршалы вовсю убеждали своего императора не двигаться далее, аргументируя это тем, что силы наполеоновской армии все время уменьшаются за счет войск оставляемых в качестве гарнизонов и для охраны тыловых дорог.

Тем не менее, военный опыт подсказывал Бонапарту, что бездействие – это верная гибель!

Необходимо навязать русским сражение!

И, написав домой императрице Марии-Луизе – «Все идет хорошо!» – хотя вряд ли был до конца в этом уверен, все же вышел из Витебска и пошел дальше на восток.

Хотя он понимал и другое!

Русские солдаты сражались ничуть не хуже, чем при Аустерлице, Прейсиш-Эйлау и Фридлянде. А русские генералы Барклай-де-Толли, Багратион, Ермолов, Раевский, Неверовский, Дохтуров, Остреман-Толстой, Коновницын, Платов, братья Тучковы и др. проводили трудные операции так, как не стыдно было бы их проводить любому из его лучших маршалов.

Им – лучшим Сынам Отечества – людям с очень разными судьбами и порой крайне неоднозначными характерами, но Бесспорным Героям России, грудью вставшим в «Грозу 1812 года» на защиту своей родины и посвящена эта книга, увидевшая свет в год 212-й годовщины Отечественной войны 1812 года.

N.B. И последнее!

Москва сгорела, но потом – Варшава, Берлин и Париж стали Нашими! Поскольку сегодня «сексуально-раскрепощенно-разнузданная» Европа все «мельтешит» и мельтешит [особо в лице «раздухарившегося» клинического ЛГБТешника* (ЛГБТ – экстремистская организация, запрещенная в РФ!!!), а по совместительству еще и… президента гонористо-гоношистых французов (и афро-французиков всех «мастей и калибров»), пафосно рядящегося в потертую шинель бывалого «генералабонапарта» (в одно слово и с маленькой буквы)!] перед еще пока не вставшим на могучие задние лапы грозным Русским Мишкой, который никогда не спрашивал, не спрашивает и не будет это делать – КАК ЕМУ ЖИТЬ – то явно надо повторить подвиг наших предков!

Не так ли!?.

На войне – как на войне: там сантименты не в цене…

«Сказал А – говори и Б»…

* ЛГБТ – экстремистская организация, запрещенная в РФ.

«Бог рати он» у Бонапарта был бы маршалом!

«БОГ РАТИ ОН»

Гаврила Державин

Одна из главных легенд за всю историю русской армии, генерал от инфантерии (9.3.1809), князь Пётр Иванович Багратион [груз. პეტრე ივანეს ძე ბაგრატიონი; 1764—69 (?) – 12 (24) сентября 1812 с. Симы, Юрьев-Польского уезда, Владимирской губ.] был потомком грузинского царского дома Багратиони (Багратидов), правившего Грузией или ее частями с IX по начало XIX века.

По одному из очень давних преданий в числе его предков могли быть знаменитые властители средневековой Грузии – цари Давид Строитель, Георгий III и царица Тамара. Его дед, царевич Александр (Исаак-бек) Иессевич, один из многочисленных сыновей картлинского царевича Иессея (Евсея), брата царя Вахтанга VI, выехал в Россию в декабре 1758 г. из-за разногласий с правящей грузинской семьёй и был определен императрицей Елизаветой Петровной в Астрахань, или, скорее всего, в Кизлярскую крепость (Северный Кавказ). Там в ту пору располагался армянский и грузинский конный эскадрон, в котором ему дали чин подполковника.

Со временем туда перебрался и его сын Иван Багратион (11.11.1730—1795), который в отличие от отца царевичем уже не был. Несмотря на утверждения многих авторов, он никогда не был полковником российской армии, русского языка не знал, и умер в чине секунд-майора, пожалованном ему по прибытии из Грузии только для назначения пенсии.

Долгое время считалось, что матерью Петра Ивановича Багратиона была дочь грузинского царя Ираклия II (1720—1798). Сегодня многие пытливые исследователи ставят это утверждение под большое сомнение. Доподлинно неясно, кем она могла быть: из какого именно «грузинского княжеского рода»?

…Кстати сказать, принято считать, что Пётр Багратион родился в 1765 году. Однако, по последним исследованиям дело может обстоять несколько иначе. Не исключено, что он мог появиться на свет много позже – в 1769 г. Сегодня по ряду веских причин приходится предполагать, что дата его рождения, скорее всего, располагается в промежутке между 1764 – 1769 гг. Ничего более конкретного, устраивающего большинство биографов Петра Ивановича Багратиона, пока сказать нельзя. Точно также как и о том, где он родился: либо еще в Грузии, либо уже в Кизляре…

У отца Петра Ивановича было три брата и две сестры.

Один из его братьев – князь Кирилл Александрович – сумел сделать успешную карьеру, сначала военного, а потом и гражданского чиновника. Уже в 1797 г. он стал генерал-майором, а вскоре и тайным советником, сенатором и надолго пережил своего прославленного племянника, умерев в 1828 г. Петр Иванович всегда поддерживал теплые, родственные связи со своим дядей Кириллом, к тому же они оба были весьма близки к генерал-губернатору Москвы Ф. В. Растопчину – весьма влиятельному в государственно-административной машине человеку. Какое-то время один из сыновей Кирилла – Алексей – служил у Петра Ивановича в бытность того командующим 2-й Западной Армией.

Младший брат Петра Ивановича – князь Роман (Реваз) Иванович Багратион (1778—1834) – тоже пошел по военной стезе, дослужившись до генерал-лейтенанта (1829) русской армии. Он умер гораздо позже своего знаменитого старшего брата – в 1834 г.

Сын Р. И. Багратиона – Петр Романович Багратион – стал не только генерал-лейтенантом русской армии, но и инженером и учёным-металлургом и даже открыл новый минерал, названный в его честь «багратионидом».

Еще один брат – Александр Иванович Багратион (1771—1820) – тоже служил в русской армии и воевал на Кавказе под началом известного военачальника из семейства братьев Тучковых – С. А. Тучкова. В отставку он вышел майором и стал начальником г. Ставрополя.

В общем, в семье Багратионов военное дело уважали.

Известно, что детские годы Пётр Багратион провёл в родительском доме в Кизляре, проучившись год в местной школе для обер– и унтер-офицерских детей. Так или иначе, но образование его было весьма позднее и несовершенное. Обстановка, в которой он провел детские годы мало способствовала получению достойного школьного образования.

Собственно говоря, Багратион никогда не скрывал, что он по сути дела… «неуч».

Такого же мнения о нем были современники. Хорошо знакомый с Петром Ивановичем Алексей Петрович Ермолов позднее писал, что «… совершенно без состояния, князь Багратион не имел средств получить воспитание. Одаренный от природы счастливыми способностями, остался он без образования и определился на военную службу». Багратион и сам писал: «Со млеком материнским влил я в себя дух к воинственным подвигам».

Принято считать, что зимой 1782 г. Пётр Иванович Багратион по рекомендации своей очень дальней родственницы княгини Анны Александровны Голицыной (супруги побочного сына вице-канцлера А. М. Голицына – А. А. Делицына) был зачислен рядовым (сержантом) в Астраханский пехотный полк, расквартированный в окрестностях Кизляра. Действительно, Анна Александровна по происхождению и родственным связям (после смерти первого мужа она вышла замуж за другого представителя рода Голицыных – Бориса Андреевича Голицына, сына Андрея Михайловича, брата вице-канцлера) принадлежала к самой верхушке имперской аристократии. Она могла быть знакома со светлейшим князем Г. Потемкиным и не исключено, что действительно помогла юному Петру начать делать первые шаги по служебной лестнице, где дальше он должен был уже сам карабкаться наверх. Г. Потемкин мог отрекомендовать юнца генералу П. С. Потемкину, командовавшему войсками на Кавказе и в подчинении которого Петр Иванович и начал свой боевой путь к европейской славе.

К сожалению, в начальной стадии военной биографии Петра Ивановича Багратиона до сих пор очень много неясного!

Слишком много путаницы «в преданиях юности туманной»!

Исследователи никак не могут прийти «единому знаменателю» когда же он, собственно говоря, начал по-настоящему воевать!?

Довольно долго было принято считать, что первый боевой опыт юный Багратион мог приобрести между 1783—1784 гг. в военных экспедициях на территорию Чечни.

«Из тумана» армейских рапортов (обычно писали так, чтобы не слишком разгневать вышестоящее начальство «приключившимся конфузом»! ) той поры, как правило, выделяют весьма запутанный эпизод с неудачной вылазкой российского отряда под командованием полковника Николая Юрьевича Пьери (? – 1785), направленного по приказу двоюродного брата Григория Потемкина П. С. Потемкина, против восставших чеченцев Шейха Мансура в мае 1785. Отряд был окружен в горах (при селении Алды?) и чуть ли не полностью вырезан вплоть до командира, адъютант Пьери, унтер-офицер Багратион, якобы был захвачен в плен под селением Алды, но затем выкуплен царским правительством. По другим данным, в том жарком деле Петр Иванович был ранен, оставлен на поле сражения как убитый, но подобран чеченцами, спасен ими и из признательности к отцу Багратиона, оказавшего им когда-то какую-то услугу или, как пишут в некоторых источниках «из уважения к его отцу», был доставлен в русский лагерь без выкупа.

В тоже время, кое-кто из историков не исключает, что до 1788 г. Петр Иванович на самом деле толком еще ни разу не воевал. Поскольку он спокойно служил в запасном полубатальоне Кавказского мушкетерского полка, квартировавшего в г. Кизляре.

Более или менее понятная «картина боевого пути» Петра Ивановича начинается только со времен Русско-турецкой войны 1787—92 гг., или, как тогда говорили – cо 2-й екатерининской войны с турками.

По некоторым данным (более или менее достоверным) 01.09. 1787 года ему было присвоено звание прапорщика Астраханского полка, чьи остатки были преобразованы в Кавказский мушкетёрский. 17 декабря 1788 во время штурма Очакова Багратион, уже будучи подпоручиком (ноябрь 1788 г.), ворвался в крепость якобы «одним из первых», за что из подпоручиков, минуя поручика (!), был сразу же произведен в капитаны в мае 1790 г. Более того, его награждают золотым крестом на Георгиевской ленте, что приравнивалось к ордену.

Если верить армейским (полковым) формулярам:

– с 30 июля 1791 г. он уже секунд-майор и служит в Киевском конно-егерском;

– с 26 ноября 1793 г. теперь уже премьер-майор Багратион перешел в Переяславский конно-егерский полк;

– с 4 мая 1794 г. его определяют в Софийский (городок, расположенный под Царским Селом) карабинерный полк командиром эскадрона.

В этом назначении все очень просто: полком командовал второй муж его благодетельницы княгини А. А. Голицыной – князь Борис Андреевич Голицын! (Ее первого мужа – полковника А. А. Делицына смертельно ранили при штурме Очакова.) Не прошло и года, как 15 октября 1794 г. Петр Иванович получает подполковника.

Это знаменательное событие случилось уже под началом «русского Марса»!

…Кстати сказать, обращает на себя внимание тот факт, что Петр Иванович весьма быстро рос в офицерских чинах. Объяснение следует искать в том, что он немало прослужил в адъютантах и ординарцах у таких влиятельных лиц, как у генерал-фельдмаршалы князь Г. А. Потемкин и граф И. П. Салтыков. Высокие покровители продвигали его наверх, тут же зачисляя на открывавшиеся вакансии в разных полках. Без чей-либо протекции, поддержки на государственной службе во все времена выдвинуться было очень сложно. В тоже время личная храбрость и умение повести за собой в атаку сникали ему настоящую славу среди рядового состава. По всему получается, что Багратион оправдал протекции своих покровителей, став одним из наиболее выдающихся полководцев в славной истории российской армии…

С Голицыным ему посчастливилось постигать «Науку побеждать» в ходе подавления вооруженного бунта поляков Тадеуша Костюшко в 1794 г. Восстание охватило всю Польшу. По началу правительство Екатерины II недооценило всех масштабов случившегося и на первых порах русские понесли заметные потери. «Гром не грянет – мужик не перекреститься!» – только получив ряд чувствительных ударов от патриотически-настроенных поляков (в войне участвовали не только военные и дворянство, но и крестьянство) в Петербурге решили направить в Польшу серьезные силы и талантливых «генералов-усмирителей». Кандидатура №1 была одна – победоносный Александр Васильевич Суворов! Хотя формально войсками командовал его давний соперник по полководческой славе Н. А. Репнин, но на самом деле «русский Марс» действовал, невзирая на чины и прочие регалии. Александр Васильевич, как всегда был невероятно стремителен и энергичен: солдаты потели, генералы кряхтели, повстанцы рассыпали в разные стороны.

Багратион воевал в авангарде корпуса Дерфельдена под началом брата всесильного фаворита стареющей Екатерины-«Мессалины» – Платоши-«Красное Солнышко» Зубова, генерал-майора Валериана Зубова – человека, безусловно, храброго, но на этом его военные дарования и заканчивались.

До начала решающих боев Багратиону довелось участвовать в нескольких заметных стычках – под Брестом, Седлицами, Дерячином, Сокольне и Броке, где он власть намахался саблей, рубя направо и налево, и даже был отмечен в победных циркулярах, составленных графом Зубовым. За дело под Броком, где его начальника так ранило в ногу, что армейским «коновалам» пришлось ее оттяпать чуть ли не по колено, отличившегося Петра Ивановича произвели в подполковники.

Непосредственно в штурме Праги – укрепленного предместья Варшавы, кавалерист Багратион не участвовал. Он оказался под началом замечательного кавалерийского военачальника генерал-майора Ивана Георгиевича Шевича (1754—1813), спустя годы убитого пулей наповал в знаменитой Лейпцигской битве в 1813 г. Тогда в составе полков Шевича Петр Иванович со своим эскадроном прикрывал артиллерию осадного корпуса. Скорее всего, ему пришлось рубиться с вражеской кавалерией у стен Праги.

И это все, что можно сказать о «подвигах» Петра Ивановича Багратиона в ходе скоротечной Польской кампании А. В. Суворова, подавившего польский бунт за 42 дня, хотя он и обещал проделать это еще быстрее – за… 40 дней! «Русский Марс» становится генерал-фельдмашалом, а подполковник Багратион получает ор. Св. Владимира 4-й ст. и возвращается со своим Софийским карабинерным полком на родину.

…Кстати сказать, очень может быть, что все многочисленные, кочевавшие до недавнего времени из биографии в биографию, сочные рассказы, что именно при штурме Праги замечательный русский полководец Петр Иванович Багратион был впервые замечен непобедимым «русским Марсом», и за недюжинную смелость и ратную смекалку, именно тогда заслужил его большое уважение и симпатию, именно тогда был приближен к нему, именно тогда ему было предсказано большое будущее и более того, именно тогда Александр Васильевич ласково стал называть его «князь Петр» – все это красивая виньетка без которой порой не обходится ни одна биография выдающегося и, тем более, великого исторического персонажа. Просто-напросто у нас нет никаких документальных свидетельств, что «уже тогда между ними возникла своеобразная дружба – дружба учителя (генерал-фельдмаршала!) с учеником (всего лишь подполковником!)». Скорее всего, они просто познакомились, и многоопытный полководец мог приглядеться к «горячему грузину», но настоящее сближение между ними, вероятно, все же началось уже лишь в ходе легендарного Италийского похода неистового старика Suvaroff. Так что – всему свое время…

В июле 1795 г. Петр Иванович командует 1-м батальоном Лифляндского егерского корпуса.

С 29.11. 1796 года он – командир 7-го егерского батальона (а с 17.05 1797 – одноименного полка, вскоре ставшего 6-м).

13.02.1798 г. его производят в полковники. Инспектировавший полк Багратиона, въедливый А. А. Аракчеев в 1798 нашел его «в превосходном состоянии».

…Сутуловатый и костляво-жилистый, со свирепым взглядом, большими мясистыми ушами и таким же нависающим над большим ртом носом, жестокий и скорый на расправу, генерал от артиллерии (1807), граф Алексей Андреевич Аракчеев (1769—1834) был очень влиятельным государственным деятелем в военном ведомстве России времен правления двух таких противоположных российских императоров, как Павел I и его сын Александр I. Его не очень жаловали «братья по оружию» и, тем более, за солдафонство и грубость не любили в светском обществе, считая «бульдогом, какой не смел никогда ластиться к господину, но всегда готовый напасть и загрызть тех, кои бы восприпятствовались его воле». Не случайно за его сиюминутную готовность решительно пресечь любую попытку неповиновения государю, он был удостоен императором девиза «Без лести предан» (переделанного в свете в «Бес лести предан»). С 1796 г. он – комендант Санкт-Петербурга, а в 1797—1799 гг. – генерал-квартирмейстер всей армии, в 1799 г. и с 1803 г. – инспектор артиллерии, принял деятельное участие в ее реорганизации, в 1808—1810 гг. – военный министр, с 1810 г. – председатель Департамента военных дел Государственного Совета. Будучи очень способным администратором, с отменной памятью, исключительной работоспособностью, исполнительностью и «собачьей преданностью» к особе монарха, за все время правления Александра I, Аракчеев пользовался его исключительным доверием, будучи единственным докладчиком по большинству ведомств. Со смертью своего повелителя и вплоть до своей кончины Алексей Андреевич Аракчеев жил преимущественно в личном имении…

Бывая в Петербурге, Багратион сошелся с «золотой молодежью» и наделал долгов, но, как вспоминал потом профессионал высшей категории, но человек очень ершистый и, порой, излишне желчный А. П. Ермолов, «настоящая война, отделяя его от приятелей, предоставив собственным средствам, препроводила его в Италию под знамена Суворова».

В Итальянском и Швейцарском походах А. В. Суворова, ставший генерал-майором 4.2. 1799 г. и командиром одного из элитных егерских полков, «Князь Петр» был самым младшим из генералов.

Но судьбе было угодно, чтобы он стал незаменим «для русского Марса». Во время Италийского похода, а также перехода через Альпы Суворов всегда поручал Багратиону наиболее ответственные и тяжелые поручения – «генерал по образу и подобию Суворова», – говорили о нем.

…Кстати сказать, именно с той поры Петр Иванович Багратион стал остро соперничать в воинской славе с другим суворовским «любимчиком» – Михаилом Андреевичем Милорадовичем». Оба геройских генерала, порой, очень едко посмеивались над недостатками друг друга, но уважали друг друга за подлинно былинную ратную доблесть, тактично пронеся это чувство вплоть до самой гибели Петра Ивановича на Бородинском поле…