Текст книги "Злые вороги грозят России! Медлить нельзя!! Время ее героев… Том 1. Герои России той поры от Абамелека до Бурхановского"

…Между тем, Леонтий Леонтьевич Беннигсен, так и не выучивший за все эти годы пребывания на русской службе русского языка, совершенно не интересовался бытом русского солдата и офицера. В ходе временного затишья между Прейсиш-Элайсским сражением и битвой под Фридляндом в русской армии царил голод, порожденный невероятным интендантским воровством. Когда ему, как главнокомандующему доложили о бедственном положении в… конском составе (лошади от бескормицы падали даже на смотрах, имея сил держаться под седоками), то он произнес по истине крылатую фразу: «Надобно уметь терпеть. И за моим столом на обед подают только три блюда!»…

После знаменитой на весь мир эйлаусской «ничьей» груз ответственности (как бы теперь не потерпеть поражения от переведенного им лично – Леонтием Леонтьевичем – из статуса всегда победоносного Бонапарта в категорию уже только непобедимого полководца!) так стал давить на осторожного и расчетливого Беннигсена, что он стал чересчур осторожен и чрезвычайно расчетлив.

В результате начались бесконечные маневры с целью занять максимально выгодные позиции. Алленштейн, Гутштадт, Гейльсберг – места, где возникшие бои (их исход можно трактовать по-разному: «о вкусах – не спорят!») могли при определенных обстоятельствах перерасти в решающее сражение, но… не случилось: то один противник, то другой предпочитали во время «включить задний ход», т.е. совершить ретирадный маневр.

Так, в частности, в последнем случае поступил Наполеон. Тогда он, несмотря на численное преимущество под Гейльсбергом так и не смог сломить стойкого сопротивления крепко окопавшихся русских, чьи умело расставленные батареи выкашивали его штурмующие батальоны. Погода в тот день стояла безветренная и артиллерийские дымы и клубы пыли, поднятые маневрировавшей конницы, так застлали поле сражения, что уже вскоре после начала боя ничего не было видно. Попробовав «на зуб», загодя отменно укрепленную русскими редутами возвышенную Гейльсбергскую позицию и поняв, что уже достаточно завалил подходы к ним трупами своих солдат, Наполеон ловко сманеврировал и, оказавшись в тылу у русских, пошел на Кенигсберг – главную базу русской армии в той войне.

…Между прочим, идти прямо по дороге за наполеоновской армией русские не могли: Бонапарт специально оставил за собой значительные силы прикрытия. Пришлось идти параллельным курсом, т.е. по другому берегу реки Алле. Наполеон вошел в памятный всем по недавнему февральскому побоищу Прейсиш-Эйлау, а корпус Ланна остановился неподалеку от Фридлянда. Корпус Мюрата и вовсе перерезал путь русским к Кенигсбергу. Последний Демон Войны (так порой его величают историки-«наполеоноведы») начал свою дьявольскую игру с генералом Беннигсеном – крепким профессионалом, но и не более того. Последнему приходилось решать ребус-дилемму!? Либо он «уносит подобру-поздорову ноги» на восток в сторону Гродно, куда могли подойти подкрепления из России и тогда Бонапарт лишался бы своего численного превосходства и стратегической инициативы, которую он забрал себе одним мимолетным движением – марш-маневром на виду русских позиций на Кенигсбергскую дорогу, которую те, засев на Гейльсбергской возвышенности, перекрыть никак не успевали. Либо он, находясь как бы на поводу у врага, идет следом за ним туда, куда хочет последний…

К такому повороту событий Беннигсен, не способный на мгновенную адекватную импровизацию, был не готов, засуетился, «заигрался» и оказался на совершенно невыгодных (позади была излучина реки и лишь один стационарный мост на случай ретирады) позициях под Фридляндом. Гений Бонапарта позволил ему наконец-то выманить врага в чистое поле, где условия мог диктовать он сам.

…Кстати сказать, если бы не героический бросок всей кавалерии князя Дмитрия Владимировича Голицына, успевшего в последнее мгновение ворваться в Фридлянд по уже полуразобранному ланновским патрульным разъездом мосту, то Беннигсен не смог бы перевести свои войска на противоположный французский берег. Более того, на следующий день он не ввязался бы с корпусами Ланна и Удино в игру под названием «кошки-мышки», в которой Ланн ловко сковал все силы русских в ожидании подхода основных сил Бонапарта. Как он это проделал – уже неоднократно детально разбиралось в сотнях книг посвященных наполеонике. Так или иначе, но наш «осторожный рыбак» Беннигсен сам попался в ловко расставленный ему капкан столь до поры до времени любимого Капризной Девкой по имени Фортуна Бонапарта. А ведь он (как, впрочем, и Кутузов в 1805 и 1812 гг., и Барклай в 1812 г.) поначалу явно не стремился ввязываться в генеральное сражение! И, тем не менее, ему навязали решающий бой на невыгодных для него условиях и в неудобной позиции. После «победы» под Эйлау Беннигсен явно переоценил свои возможности. Раздраженный «телодвижениями» Бонапарта под Гейльсбергом и полагая, что под Фридляндом против него стоят лишь Ланн и Удино, он решил: грешно не попытаться их разбить, благо сам Наполеон уже ушел слишком далеко…

Так-то оно так, но если Беннигсен так стремился разбить «одинокие» части Ланн и Удино, то почему он так долго выстраивал все свои войска на левом берегу р. Алле в… оборонительную позицию, не только такую неудобную для отступления, но еще и разделенную пополам глубоким оврагом с ручьем (или даже речушкой?) Мюленфлюс (Мельничный ручей) и образованным им у северной окраины города большим одноименным прудом (или, все же, озером?), что существенно осложняло взаимную поддержку русских флангов или их эффективный маневр в любом направлении!? Не следовало ли ему стремительным броском опрокинуть значительно численно уступающего ему врага, тем более, не самого Наполеона, а всего лишь его маршала– хотя и одного из самых лучших!?

Повторимся! Что как и на заснежено-морозном поле Прейсиш-Эйлау, у Леонтия Леонтьевича, возможно, все же, было какое-то мгновение, когда он мог решить исход боя с Ланном под Фридляндом в свою пользу, но для этого нужно было озарение гения.

Повторимся! Хотя бы раз в жизни, как это случилось много лет спустя со «Стариком Вперед!» – прусским генералом Блюхером (никогда не котировавшимся как супер-талант!), когда он после своей неудачи под Линьи, все же, несмотря на категоричное противостояние ему его начштаба фон Гнейзенау, решился на немедленный форсированный бросок на помощь Веллингтону под Ватерлоо! Тем самым, он пришел на поле боя очень во время и решил судьбу Бонапарта раз и навсегда! Этот факт признавал сам Наполеон!

Леонтий Лоентьевич Беннигсен был крепким профессионалом без слабых мест, но на вспышку гения, позволяющую мгновенно перевернуть ситуацию «с ног на голову», был, к сожалению, не способен.

А потом, когда на поле боя появились все главные силы французов со своим Последним Демоном Войны во главе отступать уже было поздно. Тем более, что проделать это было крайне сложно: мост и две понтонные переправы были только за левым флангом русских.

В какой-то момент, Леонтий Леонтьевич, получивший от своих офицеров наблюдавших за всеми дорогами, ведущими к Фридлянду со стороны французов о движении больших масс войск, попытался было начать ретираду (ему даже удалось перевести всю свою тяжелую артиллерию назад – на правый берег р. Алле), но Ланн своими контратаками связал боем оба русских крыла – и Багратиона, и Алексея. И. Горчакова 1-го (войска его брата Андрея были в двух переходах от места сражения). Возможность для быстрого маневра из-за вышеуказанного неудобства позиции исключалась.

Так или иначе, но Бонапарт переиграл Беннигсена, в затеянные последним «кошки-мышки», «на счет раз-два»!

После того, как обрушившуюся на Багратиона пехоту Нея вместе с кавалерией Латур-Мобура, вроде бы удалось остановить с помощью огня тяжелых русских батарей, стоявших на правом берегу Алле и стрелявших по плотно построенным французским колоннам через реку, Беннигсену могло показаться, что он успеет-таки «унести ноги» на другой берег, хотя бы отчасти.

Если наполеоновская пехота («царица полей») встала – значит, пришел черед «заговорить» во весь свой басовитый голос «Бога Войны»!

Тем более, что роковая ошибка Беннигсена погубила русские войска: им не только теснившимся в излучине реки Алле, но и зажатым между нею и рассекавшим их позиции надвое ручьем Мюлленфлюсом и, к тому же, сгрудившимся в городе некуда было деться от жестокого огня французской артиллерии. Они стали прекрасной мишенью для безупречно действовавших в тот день вражеских канониров, отступая и сбиваясь все плотнее и плотнее на все уменьшавшемся участке местности.

Недаром ведь Бонапарт был артиллерист Милостью Божьей (по образованию и по призванию): знал он, как скорректировать батарейный огонь, чтобы «Повалить врага!» Не зря с годами он так полюбил, многозначительно понизив голос, пугать собеседников лаконичной, но емкой фразой: «Великие сражения выигрываются … (здесь он делал по театральному, длинную пауза!) артиллерией!»

Так вот – после Фридлянда, а потом и Ваграма, эта придуманная им и успешно «обкатанная» на полях сражений «аксиома» стала для него нормой!

…Чудеса отваги показали канониры наполеоновского сверстника бригадира Александра-Антуана Юро де Сенармона (1769—1810) – начальника корпусной артиллерии генерала Виктора. Его тридцать шесть (или даже 40?; данные разнятся) орудий (две 15-ти пушечные батареи; еще 6 орудий он по началу придержал в резерве) на рысях вынеслись с флангов пехотной дивизии Дюпона, оставшейся позади, на передовую позицию. Там они моментально снялись с передков, синхронно изрыгнули огонь и для сгрудившихся масс солдат Багратиона наступил… сущий Ад!

Начав с 400-метровой дистанции они быстро подавили противостоявшие им русские орудия. После этого успеха Сенармон моментально принимает решение: не теряя темпа самостоятельно… наступать (!) на ошеломленного врага. Под завесами порохового дыма, его сорвиголовы вручную стремительно, скачками передвигают свои пушки к оставшимся без артиллерийского прикрытия русскими шеренгам. Давая залп за залпом, они сократили дистанцию прямого огня еще метров на 200…

Сам Бонапарт обратил внимание на рискованную позицию сенармоновцев: стремительная контратака багратионовцев могла обернуться для смельчаков-пушкарей катастрофой. Император-артиллерист лучше других видит, чем может закончиться лихость Сенармона и высылает к нему своего адъютанта с предостережением о критичности дистанции огня. В ответ получает лаконично-твердое: «Передайте императору! На поле боя, я отвечаю за свою батарею!!»

Когда вскоре французские пушки оказываются уже в 135 м от истекающего кровью противника, поливая его картечью в упор, Бонапарт лишь восхищенно машет рукой в белой перчатке: «Не будим мешать этим сорвиголовам, играть со смертью в догонялки! Вы же знаете артиллеристов – они все немного чокнутые!» – и с пониманием (как никак – свои для него артиллериста «братья по оружию» -«чумазые от пороховой гари черти по орудиям») крутит пальцем у виска!

И поймавшие боевой кураж, сенармоновские артиллеристы продолжают безнаказанно изрыгать смерть с монотонной регулярностью – три выстрела в минуту! Наконец вспотевшие французы подтащили на руках свои дымящиеся и раскаленные от пальбы орудия еще ближе: оставим на совести «предположения-утверждения» некоторых особо «героически настроенных» авторов о сокращении дистанции чуть ли не до 60 шагов (!), а ограничимся предельно допустимой позицией между 135 и 90 метрами. Тем более, что и с такого убойного расстояния промахнуться картечью уже не возможно.

Их страшные залпы почти в упор косили медленно попятившегося врага слово траву: целые роты в течение секунд превращались в горы кровавого «фарша». Зажатые в перешейке между рекой и оврагом ручья Мюленфлюс плотные солдатские массы оказались легкой добычей артиллеристов Сенармона, ни один их заряд не пропадал даром и всегда находил свои жертвы. Чудеса стойкости под ураганным огнем сенармоновцев (за короткий промежуток времени – чуть ли не за 20 с лишним минут (?) – их 36—40 орудий сделали 2516 выстрелов, причем, только 362—368 из них были ядрами; остальные – картечью; впрочем, есть и другие данные на эту смертоносную тему) обернулись для русской пехоты скоропалительной потерей 4 тыс. солдат! (Честно говоря, в такой результат верится с большим трудом, но с другой стороны – «на войне – как на войне»!? )

Брошенные на помощь ей казаки, попытались было уничтожить эти две вырвавшиеся далеко за линию фронта дьявольски мобильные смертоносные батареи французов, но лишь разделили судьбу своих соратников, когда очередным картечным залпом в упор были скошены все до одного.

Столь же бесполезны оказались и отчаянные контратаки на сенармоновские пушки грозных русских гвардейских полков (измайловцев, павловцев, лейб-егерей, конно-гвардейцев?), приведшие лишь к бессмысленным потерям. Так, если, конечно, верить источникам, то, в частности, в 3-м батальоне лейб-гвардии Измайловского полка численностью в 520 человек вышло из боя лишь… 120!?.

Таким образом, все обошлось и без поддержки Нея пехотной дивизией генерала Дюпона из I-го корпуса генерала Виктора, уже было начавшей по приказу своего императора (или даже самостоятельно!?) спешно выдвигаться на боевые позиции.

Сорвав аплодисменты восхищения у своих «братьев по оружию», своим неожиданным, но исключительно умелым экспромтом сенармоновские – черные от пороха и окровавленные – «орудийные черти» внесли-таки перелом в ход сражения. Они не только пробили кровавые просеки в обороне Багратиона, но и дали возможность оправиться после первой неудачной атаки войскам Нея, а затем при поддержке пехотой все того же Дюпона снова кинуться вперед…

…Между прочим, принято считать, что Фридлянд стал своего рода водоразделом в способе развертывания и использования на поле боя артиллерии. Удалой бригадир Сенармона, потерявший в том бою 11 солдат убитыми, 45 раненными и 53 лошади, «нештатным» перемещением своих пушек (нестандартным маневром огнем!), руководствуясь доктриной артиллерийского генерала Фуа «конной артиллерии придвигаться поближе и стрелять почаще!», впервые в истории войн применил тактическую новинку. По сути дела он организовал артиллерийское наступление, т.е. на деле показал, что независимо от других родов войск в умелых руках артиллерия может быть исключительно эффективной отдельной наступательной боевой силой. В конечном итоге творческая инициатива Сенармона решила судьбу сражения в пользу его великого сверстника и «коллеги по специальности» или, вернее сказать… «чёрта по… орудиям». По сути дела под Фридляндом пехота фактически поменялась местами с артиллерией, поддерживая ее наступательный порыв. С тех поры, французская артиллерия перестала играть роль исключительно поддерживающего рода войск. Она превратилась не только в равноправного партнера пехоты и кавалерии, но и наглядно показала всем как благодаря смелому маневру надо самостоятельно захватывать и удерживать позиции на поле боя. Участник Фридляндского сражения со стороны русских, самый «звездный» из трех генералов Сиверсов, служивших в ту пору в российской армии Карл Карлович (Карл Густав) Сиверс 1-й, знавший толк в артиллерийском ремесле благо был выпускником Арт. и инжен. шляхетного кадетского корпуса в СПб., отдавал потом должное артиллерийскому новаторству Сенармона. Кроме того, не укрылось от его внимания предпочтение французских артиллеристов вести не контрбатарейный огонь, а массированную стрельбу по скоплениям вражеской пехоты, причем, с максимально короткой дистанции. Более того, он отмечал, как эффективно французы используют свои гаубичные батареи, скрытно устанавливая их в низинах, откуда они могли безнаказанно бить по русским, сами оставаясь неуязвимыми…

В тот самый момент, когда Ней снова сковал боем сдавленные и изрядно обескровленные в болотистой излучине реки Алле левофланговые войска генерала Багратиона, «генерал Бонапарт» стремительно сделал «ход конем»: в пекло была брошена вся резервная тяжелая кавалерия Груши и д`Эспаня!

…Итак, повалив русских слева стремительными «скачками» вперед своей невероятно мобильной артиллерии, французский император собрался еще их и раздавить, затоптав подкованными копытами своей тяжеловооруженной конницы! «Кесарю-„Цезарю“ – кесарево-„цезарево“», не так ли!?.

Это было потрясающее зрелище!

Кирасиры и драгуны сверкающими потоками вливались на поле битвы. Солнечные блики играли на их касках, стальных нагрудниках и палашах, и по всем окрестностям гулким эхом отдавался грохот подков их тяжелых коней и несмолкаемый клич «Да здравствует император!»

…Напрасно Багратион (он очень редко обнажал в бою шпагу!), Дохтуров, Багговут, Ермолов, Раевский со шпагами в руках, рискуя жизнью, пытались остановить своих солдат! Все было напрасно! Впервые за годы суворовской славы русские воины «показали свои спины врагу» – побежали! Все стремились побыстрее проскочить через уже горящие узкие улочки города к мостам!!!

Ней перешел ручей Мюленфлюс и около 20.30 вечера с боем наконец вошел справа в горящий Фридланд. При этом снова особо отличились гусары неутомимого Лассаля!

Спасительные для багратионовцев понтонные мосты, «уже были зажжены по ошибочному приказанию» (по свидетельству А. П. Ермолова) – не успели запалить только один мост!

Началось столпотворение…

А затем – давка…

Каждый спасался, кто – как мог: пытался проскочить через Алле по уже горевшим мостам, переправиться вплавь либо с помощью всадников…

…Между прочим, к этому моменту Беннигсен уже окончательно потерял нити управления своими войсками. Никто не помнил, где он был в конце сражения: ясно, что не на передовой. Рассказывали, что вроде бы у него случились… очередные почечные колики? Впрочем, не будем юродствовать: он действительно страдал этой хронической болезнью… Но это так – информация к размышлению…

На правом фланге русской обороны ситуация была не менее ужасна!

Ведь за спиной у войск Алексея Горчакова не было никаких мостов. Именно поэтому Наполеон и обрушил главный удар на левый фланг Багратиона: сбив его и захватив город, он отрезал превосходящими силами Ланна и Мортье правый фланг от переправы. Когда французская артиллерия перенесла огонь из—за ручья Мюленфлюс на тылы русского центра и начала срабатывать дьявольская задумка Последнего Демона Войны (принцип «закрывающейся двери»! ), то уже и Алекс. И. Горчаков 1-й (повторимся: войска его младшего брата Горчакова Андр. И. были в отдалении от места битвы!) сполна почувствовал всю катастрофичность ситуации и, наконец, приказал своим войскам отступать, правда, когда уже шел бой за обладание городом. Он даже отправил две дивизии в пылающий Фридлянд, но отбить его ему не удалось, да и мосты уже горели.

Героическими контратаками горчаковцы какое-то время еще сдерживали французов. Сколько тогда погибло пеших гвардейцев – измайловцев, павловцев (?) – одному богу известно…

Только, получив гвардейскую кавалерию Бессьера, Ланн и Мортье около 21 часа наконец отбросили правофланговые войска Горчакова, отрезанные от Багратиона прудом/озером Мюленфлюс, к Алле.

Но три переносных моста через Алле окончательно догорели, а узкий стационарный – никак не мог вместить всю массу желающих спастись. Когда ударив в штыки, солдаты племянника, так обожавшего этот боевой прием покойного «русского Марса», все же, прорвались к реке, то порядок в полках Горчакова был уже нарушен.

Многие солдаты бросались в реку, чтобы ее переплыть, причем, уже в глубоких сумерках под непрерывной стрельбой вражеских брандскугелей. Те, кто не погиб под шрапнелью или же копытами лошадей, утонули, пытаясь, переправиться через реку вплавь. Не говоря уж раненных, но еще могущих самостоятельно передвигаться солдатах Горчакова, тоже нашедших свою смерть на дне красного от крови Алле.

Кому-то повезло больше: отбиваясь от наседавших французских частей, им удалось найти броды на р. Алле к северу от Фридлянда, у д. Клошенен, и перейти на другой берег.

Так, в частности, 29 тяжелых орудий были увезены генерал—майором графом К. О. Ламбертом с Александрийским гусарским полком к Алленбургу, где они переправились через р. Алле.

…Между прочим, свидетель всего этого ужаса знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова, отступавшая вместе со своим Коннопольским уланским полком натурально-красочно описала в своих записках «как все это было»…

Так, неумелая попытка, не самого, кстати, бездарного генерала в обойме российского императора Александра I, разбить и уничтожить отдельно стоящий наполеоновский корпус вылилась в очередное кошмарное поражение от самого Наполеона Бонапарта.

Случился своего рода повтор… Аустерлица?

В общем, «ничья» Л. Л. Беннигсена с Наполеоном на морозно-заснеженном поле Прейсиш-Эйлау, после которой Бонапарт по сути дела перестал быть исключительно победоносным полководцем (!) оказалась в тени его жарко-летнего Фридландского фиаско! «Победитель непобедимого», так громко назвал российский император Александр I Леонтия Леонтьевича после его звонкой «ничьей» с Бонапартом под Прейсиш-Эйлау, закончил войну позорным поражением.

Причин поражения было немало, в частности, как правильно отметил больше поэт, чем гусар, Денис Давыдов «несоразмерность дарований Беннигсена с гением Наполеона».

…Между прочим, Фридляндское фиаско стоило России порядка 15 (и более?) тыс. человек. По вполне понятным причинам Леонтий Леонтьевич сначала понизил их до 10 тыс., а много позже и вовсе до 5 (!) тысяч. Впрочем, не это суть важно. Главное – в другом: как и под Аустерлицем, русский солдат не выдержал дистанционного истребления артиллерией врага и… побежал…

Только после этого российский император пришел к выводу, что война сама по себе «закруглилась», а главнокомандующего положившего в ее ходе порядка трети состава, в том числе, лучших генералов, пора смещать.

Окончательно выяснилось, что в войсках он не популярен. А офицеры и вовсе считали его вялым и нерешительным: «одерживая победы» над Бонапартом и сообщая о них в Санкт-Петербург, Беннигсен непременно отступал вместо того, чтобы наступать, если ты победил грозного врага. Поскольку о солдатах, он – почти не говоривший по-русски – никогда не заботился, то и они в свою очередь отвечали ему тем же.

Более того, большинство русских генералов, в частности, Барклай-де-Толли, Буксгевден, Остен-Сакен, Б. Ф. Кнорринг-старший, генерал-квартирмейстер Штейнгель и граф П. А. Толстой – его терпеть не могли, в основном, за неистощимое интриганство, злопамятство и постоянные доносы. К их числу можно отнести и хитроумнейшего царедворца-дипломата-полководца М. И. Кутузов. А ведь когда-то, весьма давно, Кутузов и Беннигсен приятельствовали, но затем их военные «пути-дороги» разошлись и отношения стали неприязненными и это еще, мягко говоря.

Достаточно хорошие отношения у Леонтия Леонтьевича были лишь с… Петром Ивановичем Багратионом! Так бывает…

Царь окончательно осознал, что «ничьи» под Чарново, Голыминым, Пултуском, Эйлау и др. «жаркие дела», преподносившиеся Беннигсеном, как «победы над супостатом» – в первую очередь, заслуга мужества русских солдат, а не какого-то совершенно особого ратного мастерства их главнокомандующего-кондотьера, ганноверско-брауншвейгского барона.

…Кстати, в ходе этой войны с французами у Беннигсена не раз случались припадки «каменной болезни» в почках, причем, именно в решающие моменты кампании. Так в частности, под Гейльсбергом, когда он «несколько раз» сходил с лошади, «прислонялся к дереву», падал «в продолжительный обморок», «отдавал приказания изнемогающим голосом». Все это отнюдь не способствовало его имиджу полководца, способного действительно побеждать самого Последнего Демона Войны…

В обществе и армии всю вину за это тяжелое поражения предпочли возложить сугубо на «немца-наймита» Беннигсена, который, повторимся, за 30 с лишним лет пребывания в России так и не выучил русского языка.

«Непрозрачный» царь всегда очень внимательно «мониторил» умонастроения общества и особенно армии: не только гвардия – главное орудие всех переворотчиков в истории российского престола XVIII в., но и весь генералитет был у него под неусыпным контролем. «Наилукавейший византиец» -«любимый бабушкин внучек», как всегда дальновидно предпочел не «дразнить гусей» и вместо публично «обделавшегося жидким» Л. Л. Беннигсена назначил новым главнокомандующим чуть ли не главного ненавистника Леонтия Леонтьевича… Федора Федоровича Буксгевдена, вызвав его из Риги в Тильзит.

Более того, Беннигсен покинул армию и уехал к себе в имение. Больше Леонтий Леонтьевич уже никогда не поднимался на столь высокую должность.

…Между прочим, Леонтий Леонтьевич Беннигсен был четырежды женат и имел 8 детей от этих браков. Первая жена – Фредерика фон-Штейнберг (ум. 1773). Вторая жена – Элизабет Мейер (Мюллер) (ум. 1776). Их сын: Адам Леонтьевич (1776—1816), генерал-майор. Третья жена – Амалии фон-Швихельт (ум. 1789). Четвертая жена – Мария-Леонарда (или Екатерина) Фаддеевна Буттовт-Андржейкович (1775—1858), сестра генерала И. Ф. Андржейковича. Последняя супруга Беннигсена считалась дамой высокомерной. За заслуги мужа 30 августа 1814 г. она была пожалована в кавалерственные дамы ор. Св. Екатерины (малого креста). Овдовев, она отдала рукопись записок мужа императору Николаю I, обещавшему ей за это пенсию в 12 тыс. талеров, но выплачивали ей всего лишь по 4 тыс. руб…

На службу он вернулся лишь 27 апреля 1812 г. и был назначен состоять при императоре Александре I без определённых поручений, в частности, сопровождал его в Вильну перед самым началом Отечественной войны 1812 года.

…Между прочим, в ночь на 12 июня 1812 года барон Беннигсен дал бал в своем имении «Закрете» под Вильно в честь русского царя! Бал был приурочен к радостному известию от Кутузова о заключении долгожданного мира после многолетней войны с Турцией. В ту пору Леонтий Леонтиевич все еще был не у дел и в расчете на царскую благосклонность сделал «ход конем»: продал ему в тот вечер свое приграничное имение… под Вильно за 12 тыс. золотых рублей. Более того, Беннигсен явно не исключал, что очень скоро Вильно может оказаться под французами и «тактично» воспользовался тем, что имение понравилось «плешивому щеголю». Забавно, но прямо в канун намечавшегося веселья, построенный к празднику временный летний праздничный зал в Закрете неожиданно рухнул, но царь, несмотря на то, что над его империей уже давно нависла угроза вторжения Наполеона, приказал убрать рухнувшие стены: «Мы будем танцевать под открытым небом!» Веселье было в полном разгаре, когда адъютант Барклая А. А. Закревский принес генерал-адъютанту императора А. Д. Балашову грозную весть: Последний Демон Войны уже пошел войной на царя Вся Руси и вторгся в необъятные просторы Руси-«матушки». Главная «звезда» бала попросил никому ничего не сообщать и веселье продолжилось. Бал был 12 июня, а уже 16 июня Бонапарт вошел в Вильно…

По началу он оставался без определённой должности при Главной квартире 1-й Западной армии, причём, командующим 1-й и 2-й Западными армиями генералам Барклаю-де-Толли и Багратиону было «рекомендовано» во всём с ним советоваться.

Тогда в самом начале войны он был в числе тех генералов, что указали царю на недопустимость использования Дрисского лагеря К. Л. Фуля для «отстаивания свободы России» в этой «мышеловке»: «… генерал Фуль нанес на плане, привезенном ему из Петербурга, укрепления по своей фантазии, никогда не видев самой позиции». Ему вторил начальник штаба 1-й Западной армии Ф. О. Паулуччи – между прочим, отнюдь не русский патриот – резко бросивший Фулю в лицо: «Этот лагерь был выбран изменником или невеждой!».

Кое-кто из исследователей не исключает, что Беннигсен мог быть одним из «теневых» идеологов оппозиции Барклаю-де-Толли, подвергая сомнению почти все его приказы. В середине августа 1812 г. Барклаю удалось всё-таки удалить Беннигсена из армии. Но в Торжке Беннигсен встретил назначенного главнокомандующим Кутузова, который объявил о назначении его и.о. начальником Главного штаба армии… по пожеланию Александра I.

Весьма неоднозначными считаются его действия в этом качестве для русской армии в Бородинской битве. Помимо участия в оспариваемой многими (с точки зрения логики) диспозиции на это сражение, Беннигсен внес свои коррективы в расстановку русских войск, не уведомив об этом главнокомандующего М. И. Кутузова.

Дело в том, что готовясь к Бородинскому сражению, на самом левом краю поля, под Утицким курганом, Кутузов приготовил «маленький сюрприз». Скрытно в кустарнике Утицкого леса он поставил корпус одного из героев Прейсиш-Эйлау генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Тучкова 1-го (1765—1812); в то время в русской армии служили четыре из пяти братьев Тучковых. Он должен был не только прикрывать Старо-Смоленскую дорогу, но и в нужный момент, после того как неприятель введет здесь в сражение свои последние резервы, нанести ему удар во фланг и в тыл.

Замысел Кутузова не был воплощен…

Считается, что его испортил Л. Л. Беннигсен. Он, без ведома Кутузова, под предлогом необходимости занять господствующую высоту (Утицкий курган) левее армии Багратиона, рассекретил засаду. Беннигсен вывел из Утицкого леса на курган войска Тучкова и, тем самым, подставил их под фронтальный удар корпуса Понятовского.

…Кстати, поскольку Беннигсен не доложил Кутузову об этой «перестановке», то долгое время в самовольном изменении Кутузовской диспозиции обвиняли генерала Н. А. Тучкова, благо спросить с него уже было нельзя – тяжело раненный в сражении он вскоре после Бородина скончается. Более того, очень долго именно на Тучкове лежало подозрение, что «он-де не умел держаться». (И это говорили о человеке, чей правый фланг в ожесточенной битве при Прейсиш-Эйлау за все время боя не только не отступил ни на шаг, но регулярно контратаковал врага, тем самым, снимая давление со своего левого фланга, а значит, отчасти. выравнивая общую ситуацию!) Кутузов не ведая, что его распоряжение было отменено Беннигсеном, усомнился в храбрости Тучкова 1-го. Русский главнокомандующий узнал всю горькую правду от очевидцев кровавых событий на Утицком кургане лишь за пару месяцев до своей смерти – в начале 1813 г. Но только спустя долгие годы (почти через век!) было документально доказано самоуправство Беннигсена, невиновность мерзко оклеветанного погибшего Николая Алексеевича Тучкова, а для российской общественности полностью открылась истинная картина происшедшей трагедии! Таковы Гримасы Большой и Малой Истории…

Как результат рассекреченные войска Тучкова подверглись мощнейшему артобстрелу и понесли серьезные потери. Известно, что Беннигсен ненавидел Кутузова и всю войну делал ему гадости, «большие и мелкие».