Текст книги "Протекционизм"

М. М. Савченко

Я. А. Новиков
Протекционизм

Посвящается генерал-майору графу Николаю Яковлевичу Ростовцеву

Считается нелишним довести до сведения читателя, что автор настоящей книги сам промышленник.

Книга I

Сравнение пошлины с кражей…

Предположим, что один человек похитил 10 рублей у своего соседа; другой, исходатайствовав новую пошлину на сукно, заставил того же соседа платить лишних 10 рублей за свое платье. Спрашивается, есть ли какая-нибудь разница в последствиях, не юридических, конечно, а практических, этих двух действий? Понятно, никакой; ибо (как в первом случае, так и во втором) одно лицо потеряло известную сумму денег, которую оно могло бы употребить для своих нужд или удовольствий. Присваивать себе чужое, не давая ничего взамен, называется на всех языках кражей, если действие происходит тайно, и грабежом, если оно происходит явно. Продавец сукна не дал ничего взамен тех лишних 10 рублей, которые он заставил заплатить таможне. Можно, стало быть, заключить, что он нанес покупателю ущерб, тождественный воровству.

…с данничеством и рабством

Предположим далее, что какой-нибудь ловкий малый ухитряется постоянно похищать половину заработков другого человека. Этот последний, против своей воли, делит с ним свои доходы и становится его данником. Между этими двумя лицами устанавливаются экономические отношения, подобные отношениям между рабом и господином, ибо, раз человек не может пользоваться вполне плодами своих трудов, его нельзя назвать свободным гражданином.

Протекционизм налагает дань на всех потребителей. Он дает возможность одним лицам брать постоянный оброк с других. Следовательно, протекционизм не что иное, как несколько смягченная форма рабства. Производитель, охраняемый таможенной пошлиной, это господин, в пользу которого все покупатели его продукта должны платить постоянную контрибуцию.

Скажут, быть может, что такое категорическое утверждение несколько преувеличено. Пусть, однако, читатель вдумается в него, и он убедится, что оно совершенно основательно; впрочем, я позволю себе пояснить его примером.

Случай производства зеркал

Возьмем какой-нибудь продукт, положим, зеркальные стекла[86]86
  Зеркала считаются у нас предметом роскоши. Но, так как почти ни в одном доме нельзя без них обойтись, то можно также с полным основанием сказать, что они – предмет первой необходимости.


[Закрыть]. Фабрикантов зеркальных стекол у нас, в России, всего три: один в Лифляндской и два в Рязанской губернии[87]87
  Гг. Амелунг, Беклемишев и братья Смольяниновы. См. записку г-на Крупского о стеклянных изделиях в Материалах для пересмотра таможенного тарифа, с. 23.


[Закрыть]. Назовем их А, В и С.

Все эти господа производят на 500 тыс. руб. зеркальных стекол в год. Они не могут удовлетворить потребности края, и каждый год Россия выписывает из-за границы на 1046 тыс. руб. зеркал. Предположим, что эти фабриканты зарабатывают 30 % продажной цены своих продуктов; они, следовательно, получают ежегодно 166 тыс. руб. чистого барыша. Для того чтобы предоставить этот заработок трем лицам[88]88
  Заметим здесь, кстати, что, во-первых, эти лица могли бы быть не русскими, а иностранцами, которые, набив свои карманы у нас, возвратились бы потом преспокойно домой, и во-вторых, что производство зеркальных стекол, быть может, в свое время будет возможно в России даже без охранительных пошлин.


[Закрыть], нас заставляют платить ежегодно 170 тыс. руб. пошлин на иностранные зеркальные стекла. Не равносильно ли это дани в пользу гг. А, В и С? Скажут, что эти господа не присваивают себе тех 170 тыс., которые заплачены казне в виде пошлины. Совершенно верно. Но для покупателя это безразлично: он все-таки, благодаря только существованию производств гг. А, В и С, платит за зеркальное стекло втрое дороже француза и англичанина. Деньги, уплаченные таможне, не поступают в карман наших трех фабрикантов, но, увы, они выходят из кармана потребителя, для которого одно это последнее обстоятельство чувствительно, и потому он, естественно, может упрекнуть господ А, В и С в том, что они его обирают самым несправедливым образом[89]89
  Нельзя также утверждать, что эта высокая пошлина нужна для государства, ибо если пошлина была бы не так значительна, казна получила бы больше дохода.


[Закрыть].

Привилегии без обязательств

Представьте себе, что в каком-нибудь государстве было бы издано такое распоряжение: начиная с 1 января, разрешается г-ну Икс взимать со всякого ковра, проданного в стране, 25 % его стоимости. Прежде всего такое распоряжение вызвало бы, конечно, большое удивление. Все стали бы спрашивать, почему эта привилегия дана г-ну Икс, чем он ее заслужил и что он, в свою очередь, обязан сделать в пользу казны? Если бы впоследствии узнали, что г-н Икс не принял на себя ровно никакого обязательства по отношению к государству и что он только выделывает несколько тысяч ковров в год, то удивление сменилось бы негодованием: помилуйте, стали бы говорить, да разве мы крепостные г-на Икс, разве мы обязаны отдавать ему хотя бы самую ничтожную часть наших доходов без малейшего основания? Конечно, в наше время ни в каком европейском государстве нельзя будет издать такого распоряжения. О волшебное могущество слов! Нельзя сказать: для того, чтобы г-н Икс зарабатывал известную сумму в год, каждый гражданин будет платить за ковры 25 % больше иностранцев, но можно сказать: для поощрения нашей промышленности налагается на ковры пошлина, равняющаяся 25 % их стоимости. В сущности, выходит то же самое, с той только разницей, что в первом случае привилегированный промышленник назван по фамилии, а во втором – нет.

Мне могут возразить, что если у нас в настоящее время, например, только три фабриканта зеркальных стекол, то завтра их может быть 300. Но дело не в числе монополистов. Пока потребитель насильственно лишен возможности купить необходимые предметы по самой низкой цене, он может сказать, что его обирают; будь это в пользу одного человека или миллиона людей – для него совершенно безразлично и одинаково несправедливо.

Несправедливость

Можно еще утверждать, что внутренняя конкуренция доведет до минимума цену на предметы и на услуги; но в этом утверждении кроется формальное противоречие. В самом деле, нет никакой возможности выйти из следующей дилеммы: или внутреннее производство удовлетворяет внутренние рынки, или нет[90]90
  Ниже цена – больше потребление
  Россия потребляет, например, в настоящее время около 20 000 000 пудов сахара в год, т. е. 8 фунтов на человека. В Англии в 1819 г. потребление сахара было по 20 ф. на человека в год, в 1857 г. – по 33 ф., в 1888 г. – по 77 ф. Ничто не доказывает, что эта прогрессия должна в будущем времени остановиться. Если бы русские потребляли по 77 ф. на человека, то нам надо было бы сахару по 209 800 000 пудов в год. Простора, как видно, для наших заводов еще немало. Если мы едим меньше сахара, чем англичане, то это только потому, что многие у нас не имеют возможности его купить в том же количестве. Уменьшите цену на сахар – и потребление его увеличится. То же самое можно сказать и обо всех других продуктах. Продавайте зеркальные стекла по такой же цене, как и другие, и каждый мужик будет их покупать для своей избы. Из всего этого можно заключить, что никакое производство не в состоянии будет удовлетворить потребностям какого бы то ни было рынка.


[Закрыть]. В первом случае нет никакой надобности в покровительственной пошлине, а во втором – она все-таки составит несправедливое обирание.

Суть промышленности и обязанности государства

Нет никакого основания облагать ввозимый в Россию хлеб, так как мы сами вывозим его в громадном количестве; но когда его облагают в Германии, где внутреннее производство не удовлетворяет потребностям края, то заставляют всех потребителей хлеба платить дань тем землевладельцам, которые его производят.

Предосторожности в отношении явных монополий

Если бы какой-нибудь промышленник сделал такого рода предложение правительству: вы обложите высокой пошлиной такой-то продукт, а я, со своей стороны, обяжусь доставлять его в безграничном количестве и по цене, не выше иностранных фабрикантов, – можно было бы еще, пожалуй, согласиться с таким предложением: один подданный получил бы большую прибыль без ущерба для других. Но на деле выходит совершенно не так. Если промышленник может производить какой-нибудь продукт даже дешевле своих иностранных конкурентов, то он все-таки продает его по той цене, какую продукт имеет за границей, плюс таможенная пошлина. Никогда промышленник не отдает разницы своим соотечественникам, а кладет ее прямо себе в карман. Да и нельзя пенять на него: своя рубашка ближе к телу, говорит пословица. Промышленность – не благотворительное дело: каждый старается получить наибольшую пользу при наименьшей затрате труда; это – неотъемлемое право всякого гражданина. Дело государства, защитника общих интересов всех подданных, не позволять устанавливаться монополиям, не имеющим никакого оправдания. И странно! Всякий раз, когда государство сознательно выдает право на какую-нибудь монополию, необходимую в силу самой природы вещей (например, концессию на железную дорогу), оно принимает все меры предосторожности против лица или общества, которому выдана привилегия. Так, заранее определяется максимум цены, какую монополист может требовать за свои услуги. На него налагают разные обязательства в пользу общества; и чем выгоднее кажется предприятие, тем больше увеличивается количество обязательств. Бывает часто даже и так, что казна берет в свою пользу барыши, превышающие определенную норму. Все эти предосторожности, направленные против монополии, достойны высокой похвалы. К сожалению, они исчезают, как призрак, раз монополист не назван по фамилии.

Опасность тайных монополий

На самом деле промышленник, охраняемый покровительственной пошлиной, есть не что иное, как монополист, не несущий никаких обязательств. Но удивительное противоречие. Монополии явные, несущие обязательства, очень часто возбуждают в публике большое негодование, тогда как монополии тайные, совершенно лишние, волнуют очень немногих.

Несправедливость временных пошлин

Говорят также, что охранительная пошлина нужна только временно, пока не окрепнет известная отрасль производства, она прекращается, как только эта отрасль достигает полного развития. Но обирать кого-либо в течение десяти лет или десяти часов одинаково несправедливо. Притом охранительная пошлина всегда налагается без определения дня ее отмены. Потребитель не имеет даже утешения знать, когда он перестанет платить несправедливую дань. Во Франции протекционизм был введен в 1667 г. Многие поколения французов легли в могилу, не увидав конца того порядка вещей, который им выставлялся как временный.

Протекционизм как социальный строй

Итак: протекционизм есть социальный строй, при котором некоторые лица получают законное право вечно взимать дань со всех потребителей.

Теперь я постараюсь показать, что для общества это право, пожалуй, пагубнее тайных похищений и краж со взломом.

Отличие от кражи

Прежде всего, обыкновенное воровство всегда производится бедными в ущерб богатым. Кто пойдет обирать бедняков, у которых ничего нет? Вор всегда метит на людей с состоянием; редко, однако, он может похитить все их имущество; обыкновенно он присваивает себе самую незначительную часть его, и обворованные продолжают жить так же хорошо, как и прежде. Кража со взломом редко создавала миллионные состояния. Это лучше всего доказывает, что украденные вещи в общем не составляют значительных сумм.

Совсем иное дело с обиранием посредством протекционизма: его всегда производит богатый в ущерб бедным; и в этом состоит его главная несправедливость[91]91
  Так, в 1887 г. на юге России был страшный угольный кризис. Пуд минерального топлива стоил от 60–70 коп. Когда бедный люд дрожал в холодных помещениях, углепромышленники, конечно, жили в веселье и довольстве.


[Закрыть].

Для того чтобы способствовать установлению охранительной пошлины, промышленник должен обрабатывать известный продукт, т. е. вложить какой-нибудь капитал в промышленное заведение. Стало быть, охраняемый промышленник – всегда человек с состоянием. Если благодаря пошлине его предприятие процветает, он становится все богаче и богаче. Тогда разница между его состоянием и бедностью лиц, которых он обирает, все более и более увеличивается, и действия его становятся все более и более несправедливыми.

Кроме того, суммы, отнимаемые у потребителей охраняемыми промышленниками, несравненно больше похищаемых воровством. Дренаж протекционизма делается маленькими и незначительными суммами, но так как он происходит постоянно, то они составляют в конце концов сотни миллионов[92]92
  В 30-х годах Мак-Кулох сделал расчет, что пошлина на хлеб стоила английским потребителям 20 млн ф. ст. в год (приблизительно 175 000 000 руб.). См.: Richelot Н. Histoire de la Reforme Commerciale en Angleterre. Paris, 1853. Т. 1. P. 121. Во Франции в 1822 г. ввели пошлину в 55 фр. с головы крупного скота. Это равнялось подати в 37 500 000 фр., наложенной ежегодно на французский народ. См.: Clément P. Histoire du Système protecteur en France. Paris, 1854. P. 157. Английские сахарозаводчики добивались, как известно, в последнее время заключить международный договор для повсеместного уничтожения вывозных премий на сахар. Парламент отклонил их ходатайство, потому что было доказано, что принятие его составило бы налог в 2½% на заработную плату рабочих, получающих не более 20 шилл. в неделю.


[Закрыть]. Многие фабрики, которые не могли бы существовать без охранительных пошлин, принесли своим владельцам колоссальные доходы.

Прибавим еще, наконец, что мошенничество, воровство, кража со взломом – все это случайные обстоятельства. Если принимать достаточные меры предосторожности, если окружать себя верными людьми, то в течение всей жизни можно не пострадать в своих интересах. От протекционизма же нет никакого спасения: обирание с его стороны происходит постоянно.

Моральные последствия протекционизма в сравнении с воровством

Ясно, что в материальном отношении протекционизм – злокачественнее воровства; но в нравственном отношении его последствия, быть может, еще хуже. Если вор настолько испорчен, что не чувствует угрызения совести, то он все-таки знает, что в глазах общества его гнусное занятие считается гадким и позорным; он знает, что для всех порядочных людей он – предмет отвращения, что все его избегают и ненавидят. Вот уже первое страдание для вора, ибо каждому приятно пользоваться сочувствием и уважением. Далее, если вор не живет под гнетом постоянных угрызений совести, то он всегда живет под страхом: он боится разоблачения своих поступков и строгого наказания. Итак, вор, если даже не будет пойман, терпит не мало страданий, являющихся карой за его преступление.

Совсем не то с охраняемым промышленником. Бедный человек, покупающий ситец для рубашки или сукно для кафтана, не знает, какая часть стоимости этих предметов составляет дань, уплачиваемую им фабриканту, ибо она скрыта в продажной цене. Если бы он знал, что столько-то лишних процентов приплачивается благодаря протекционизму, то, конечно, почувствовал бы по отношению к промышленнику ту же самую ненависть, какую питают к деревенскому кулаку или ростовщику-еврею. Но этого нет. Фабриканты не наказываются общественным осуждением. Их принимают в самых уважаемых обществах, они окружены друзьями и пользуются иногда всеобщим сочувствием и уважением. В то же время промышленник, исходатайствовавший таможенную пошлину, не только не живет под страхом грозного наказания, но, напротив, получает всякого рода награды: медали, ордена, чины и другие почести. Наконец, вор может иногда чувствовать угрызение совести, тогда как совесть охраняемого промышленника почти всегда совершенно спокойна. Покупатели его теряются в общем безличии. Обирая иногда самых бедных сограждан, человек этот может не чувствовать никакого страдания от своего поступка, тогда как если бы он похитил хотя бы одну копейку прямо из кармана бедняка, он сам считал бы себя совершенно опозоренным.

Обирание бедных

Итак, хотя охраняемый промышленник причиняет гораздо более вреда народу, чем многие воры, его не карает ни общество, ни государство. Эта несправедливость порождает самые печальные последствия. Протекционизм создает самую безнравственную общественную атмосферу; он порождает, если можно так выразиться, дух постоянного антипатриотизма. Всем кажется, что надо думать только о себе и что неблаговидно думать об интересах общих. Тот, кто защищает эти интересы, становится как бы подозрительной личностью. Я приведу здесь только один пример, но он покажет самым ярким образом, до какой степени бесстыдства и наглости доходят люди, зараженные протекционизмом.

Пример бесстыдства и наглости протекционистов

Два года тому назад один английский пароход под командой капитана Вигиса пробрался через Ледовитое море и Енисей до Енисейска. Для того чтобы оценить всю важность этого обстоятельства, надо припомнить, что этот город отстоит на более чем четыре тысячи верст как от балтийских, так и от тихоокеанских портов. Если бы возможно было установить судоходство между Енисейском и Европой, то громадная часть Сибири могла бы ожить. Сибирь – страна, где целые миллиарды рублей покоятся в недрах земли, страна, в которой при существовании дешевых путей сообщения могли бы жить десятки миллионов наших соотечественников. И вот, когда благодаря предприимчивости капитана Вигиса дешевый этот путь мог быть открыт, знаете ли, что сделали московские промышленники? Вы думаете, что они радовались и ликовали, что они послали капитану Вигису поздравительные адресы, что они обещали ему безграничное содействие? О нет, увы! Они беззастенчиво и не краснея стали ходатайствовать о том, чтобы было запрещено англичанам плавать по Енисею, ибо это могло повредить интересам русской (?!) торговли. Эти господа находят совершенно правильным, чтобы громадная часть нашего отечества и, быть может, самая богатая оставалась страной заброшенной, невозделанной, бедной, дикой, только ради того, чтобы некоторым купцам сохранить свои барыши, или даже лучше сказать, свою рутину[93]93
  Если хорошо вдуматься в этот факт, то окажется, что здесь на первом плане в самом деле лень и рутина, а не действительные интересы. Конечно, никакому русскому купцу не возбранялось бы плавать по Енисею, подобно англичанам, и это плавание принесло бы им гораздо больше барышей, чем получают они теперь от сибирской торговли. Но эти господа имеют известные привычки, которые они не желают менять. Для того чтобы не дать себе труда пуститься в новое предприятие, немного поработать, выказать некоторую смелость инициативы, эти господа находят совершенно естественным противодействовать процветанию Сибири. Как это просто и особенно каким высоким патриотизмом проникнуто такое поведение!


[Закрыть]. И это смеют называть интересами русской торговли! Кто дает право некоторым купцам говорить от имени всего нашего отечества? Почему сибиряки менее русские, чем эти господа?[94]94
  Уничтожение кавказского транзита – тоже результат такого же беззастенчивого эгоизма некоторых московских промышленников.


[Закрыть]

Протекционизм – хуже ига Золотой Орды

Наша родина была завоевана когда-то татарами. Из Золотой Орды в известные периоды приходили баскаки и собирали у нас дань. Баскаки эти были неумолимы; во что бы то ни стало надо было платить, иначе дикие азиаты приходили и грабили всё. Благодаря геройству наших предков мы давно избавились от баскаков. Но, увы! мы подпали под более тяжелое иго наших господ промышленников. Баскаки приходили в Россию в известные периоды и брали заранее определенную дань; наши же промышленники берут дань круглый год и в безграничном количестве.

Пошлины вызывают озлобление

Что такое налог

Когда предъявляют окладные листы государственного поземельного или другого сбора, если плательщик не стеснен в деньгах, он выплачивает эти налоги со спокойной душой. Таможенные пошлины, напротив, всегда возбуждают у всех особенное ожесточение и озлобление. Почему это так? Очень просто. Налог есть та часть дохода, которую каждый должен платить за услуги, оказанные государством. Мы отдаем наши деньги не для пользы администрации, а для своей собственной, как платим страховые премии не для обогащения акционеров страховых компаний, а для вознаграждения убытков на случай пожара. Чем больше мы платим налогов, тем больше казна может сделать для народа. Совсем не то бывает при охранительной системе, ибо чем выше пошлина, тем менее она дает дохода[95]95
  Заметим мимоходом, что очень часто охранительная система вводит не только высокие пошлины, но даже совершенное запрещение импорта. Тогда или иностранные товары не привозятся совсем, и казна не получает ничего; или они привозятся тайно, принося выгоду только контрабандистам – тоже своего рода паразитам, не производящим никакого богатства.


[Закрыть]. Некоторым лицам приходится отдавать без малейшей пользы очень большую часть своих заработков, а казна благодаря этому самому обстоятельству получает меньше денег и может оказать гражданам меньше услуг. Уплативший высокую пошлину испытывает таким образом двоякое зло – прямое и косвенное. Вот почему чувствуется такое озлобление при уплате таможенных пошлин.

Генри Джордж очень остроумно приводит разговор трех американцев, возвращающихся на родину. Они все высказываются в пользу самой безусловной охранительной системы. Но некоторое время спустя они с особенным удовольствием рассказывают друг другу, каким образом им удалось надуть таможенных чиновников и провезти много предметов, не платя пошлины. Это противоречие между словом и делом совершенно понятно, ибо раз затронуты наши личные интересы, мы практикуем не теоретическую, а естественную политическую экономию. Таможенная пошлина есть не что иное, как взаимное обирание. Все это чувствуют, хотя иногда и смутно; и вот почему люди, которые неспособны присвоить себе чужую копейку, с особенным удовольствием надувают таможню на целые сотни рублей. В этом случае каждый старается только сохранить то, что несправедливо хотят у него отнять.

Пошлины суть взаимное обирание

Рассмотрим теперь несправедливость протекционизма еще с другой точки зрения.

Другой аспект несправедливости протекционизма

Можно было бы рассуждать следующим образом. В настоящее время пуд пшеницы продается за 95 коп. Цена эта установлена международным рынком. Так как хлеб обходится в Англии и Франции не дешевле, то англичане и французы соглашаются платить за нашу пшеницу то, что они платят за свою. Благодаря этому обстоятельству пшеница доходит до такой высокой цены, что она становится малодоступной для большого количества русских. Всякий знает, однако, что пшеничный хлеб питательнее и приятнее ржаного. Спрашивается, зачем русскому народу отдавать свою пшеницу этим ненавистным иностранцам? Желательно, напротив, чтоб он сам имел лучшую пищу. Что ж, очень просто! – Стоит наложить вывозную пошлину на хлеб в 20 коп. с пуда, и иностранцы тотчас же начнут воздерживаться от покупки нашего хлеба. Хлеб сделается у нас дешевле, и масса наших соотечественников, которые едят теперь ржаной хлеб, будут есть хлеб пшеничный. Никакое правительство в наше время не рассуждает таким образом[96]96
  Хотя еще недавно правительства действительно рассуждали так.


[Закрыть].

Нет содействия потребителям

Напротив, правительства делают все, что от них зависит, для того чтобы поощрять продажу местных продуктов. Продажа эта не ограничивается никакими законодательными или административными мерами[97]97
  В конце декабря 1888 г. сахар стоил в Лондоне от 34 фр. 50 сант. до 36 фр. за 100 кг; в мае 1889 г. – от 51 фр. 25 сант. до 56 фр. 16 сант. Пользуясь этим повышением, сахарозаводчики стали посылать свой сахар в Англию. Никто им в этом не препятствовал.


[Закрыть]. Государства дают гарантии железным дорогам, строят дорогие гавани, совершенствуют приспособления для нагрузки судов, издают специальные тарифы, словом, делают все, что от них зависит, для того, чтобы уменьшить всякие накладные расходы на вывозимые товары. В своей постоянной заботе о наших производителях нынешний министр финансов стал даже издавать за счет казны самые верные сведения о положении иностранных рынков, так что каждый теперь у нас знает, где можно сбыть свои продукты самым выгодным образом. Словом, правительства принимают всевозможные меры для того, чтобы производители могли продавать товары по самой высокой цене. Но отчего же они не принимают никаких подобных мер для того, чтобы потребители могли покупать товар по самой низкой цене? Меры для достижения этих двух целей должны бы, однако, всегда идти рука об руку. Благодаря попечительству правительства, я могу продать свою пшеницу за 95 копеек вместо 75. Но, с другой стороны, если за платье, за посуду, за стекло, за мебель, словом, за все вещи, необходимые для моей домашней обстановки, я должен заплатить на 50 % дороже благодаря таможенным пошлинам, то что я выиграл? Правда, правительство дало мне возможность заработать лишних 20 % на моей пшенице, но зато оно заставило меня заплатить лишних 50 % за все необходимые мне вещи.

Странная политика государств

Государства ведут поистине странную политику. Продавец пользуется у них симпатиями; он получает от них все милости и щедроты; а на покупателя они взваливают свой гнев, они преследуют его самыми строгими гонениями. Отчего же, ради бога? Разве покупатель не такой же гражданин, как и продавец? Разве и тот и другой не должны пользоваться одинаковыми правами? Если я желаю иметь ковер, который иностранец может купить за 300 фр., то почему я должен заплатить за него 600? Отчего такая привилегия оказывается иностранцу? Казалось бы, напротив, правительство должно желать больше блага своим, чем чужим. Если бы оно приняло все зависящие от него меры, для того чтобы иностранцу пришлось заплатить за ковер 600 фр., а мне – 300, то это было бы логично, но не наоборот. Мне говорят, что я должен отдать эту разницу для того, чтобы процветала фабрика отечественного производителя ковров. Но почему я менее интересный гражданин для моего правительства, чем этот фабрикант? Отчего отнимают у меня для пользы его мое гражданское равноправие, т. е. возможность приобретать наибольшее благосостояние с наименьшим трудом? Какую выгоду находит мое правительство покровительствовать больше ковровой фабрикации, чем мне?

Вопрос гражданского равноправия

Вообще последствие протекционизма сводится к тому, что я должен, например, заплатить 20 000 руб. за такие предметы, которые иностранец может иметь за 12 000. Если бы конфисковали у меня эту разницу—8000 руб., то результат был бы тот же самый.

Продавцы и покупатели – одни и те же лица

Но в этом факте кроме несправедливости проявляется и удивительное заблуждение. Продавцы и покупатели не только одинаково полноправные граждане, заслуживающие, следовательно, одинакового покровительства, но они даже одни и те же лица. Нет положительно никакой возможности быть производителем, не будучи в то же время потребителем. Для того чтобы продавать сукно, надо покупать шерсть, краски, уголь, масло, машины и пр., и пр. Кроме того, надо покупать пищу, платье, всю домашнюю обстановку и пр. Никакая продажа сукна невозможна без этих покупок. Кто откроет производителя, который бы ничего не покупал, будет поистине гениальным экономистом. Странно! Правительства покровительствуют одной части нашей деятельности и преследуют другую. Они поощряют продажу, но затрудняют покупку, как будто одно возможно без другого. Представьте себе доктора, который давал бы в одно и то же время возбуждающее и успокаивающее лекарства. Эти два противоположные средства, очевидно, внесут только расстройство в организм и породят болезнь. Так и протекционизм: глубоко расстраивая действие экономических сил, он останавливает развитие богатства и уменьшает силу общественного организма.

Функция правительства

Теперь я позволю себе задать еще один вопрос. Почему правительства не облагают товары вывозными пошлинами? Почему они не только не запрещают продавать товар скорее иностранцу, чем соотечественнику, но, наоборот, принимают все зависящие от них меры для того, чтобы его можно было продать по самой высокой цене, безразлично, кому угодно? Почему так? Ответ на это ясен. Потому что правительства понимают прекрасно, что, действуя иначе, они отняли бы у подданных плоды их трудов, что соответствовало бы конфискации части их имущества. Правительства же существуют именно для совершения противоположной цели, а именно для того, чтобы ограждать право собственности всех граждан. Надо признать, что для той части операции обмена, которая называется продажей, все современные цивилизованные правительства исполняют свои обязанности самым совершенным образом.

Смысл права собственности

Но, увы, совсем не то происходит по отношению к другой части той же операции, называемой покупкой. Эту последнюю правительства окружают всевозможными затруднениями и препятствиями. Но если правительства не считают себя вправе заставить продавать продукты скорее соотечественнику, чем иностранцу, то почему они считают себя вправе заставить покупать продукты скорее у соотечественника, чем у иностранца? Если заставляют заплатить за какое-нибудь платье 25 руб. вместо 20, то разве это справедливее, чем если бы заставили продавать товар за 80 коп. вместо рубля. Если бы была предоставлена такая же свобода в покупке, как и в продаже, то каждый мог бы получить наибольшую выгоду с наименьшей затратой труда.

Протекционизм и экономический рост

Право собственности объемлет в одинаковой степени как способность продажи, так и способность покупки. Если закон дает право известному лицу продавать дома, но не дает права их покупать, то он тем самым отрицает за этим лицом гражданское равноправие. Правительства обеспечивают вполне право продажи, но благодаря таможенным пошлинам они крайне стесняют право покупки, стало быть, ограничивают в известной мере права всех покупателей, порождая для них некоторое diminutio capiti, как говорят в римском праве, т. е. что-то вроде экономической зависимости. Но так как каждый гражданин в одно время и покупатель, и продавец, то правительства в одно и то же время и покровительствуют ему, и преследуют его. Эти действия, исключающие друг друга, могут влиять только отрицательно на общественный строй, создавая беспорядок в экономике, т. е. такой порядок вещей, при котором народное богатство растет с наименьшей скоростью.

Наши протекционисты никогда не жалеют, что мы продаем свои продукты иностранцам; напротив, они желали бы, чтобы мы им продавали не только земледельческие продукты, но и мануфактурные изделия. Однако им никогда не приходила в голову одна простая вещь. Если теперь англичане покупают у нас хлеб, то это потому, что нам или другим народам они могут продать продукты своей промышленности или произведения своей страны. Если бы они не могли предложить нам что-либо взамен нашего хлеба, то мы, конечно, не были бы настолько глупы, чтобы отдавать его им даром. Если бы, однако, все народы желали только продавать и ни один из них не желал покупать (это составляет идеал так называемого выгодного торгового баланса), то что было бы тогда? В действительности продажа и покупка – одна и та же операция. Желать производить одну без другой – это такой же абсурд, как искать площадь с одним измерением.