Текст книги "Операция «Шаровая молния»"

XIII. МАРТИНИ

Целиком выполнить бондовский план не удалось. Домино Витали сказала по телефону, что сегодня в Пальмиру приехать нельзя, Ларго привозит гостей. А вот в казино они встретятся: вечером «Летучая» придет из Пальмиры в гавань, станет на якорь. Только как Бонда узнать? У нее отвратительная память на лица! Пусть вденет в петлицу цветок.

Бонд засмеялся. Ничего, он ее сам узнает. По прекрасным голубым глазам, их он хорошо запомнил. Лет через пятьдесят к таким глазам очень подойдет голубая старушечья краска для волос. На том конце прыснули, и Бонд положил трубку. Вдруг сильно захотелось увидеть Домино.

А то, что яхта меняет стоянку, это здорово. В гавани легче будет ее осмотреть: и плыть не так далеко, и нырнуть можно незаметно, с полицейского причала. Кроме того, теперь можно исследовать дно под прежней стоянкой. Хотя будь бомбы зарыты там, разве отвел бы Ларго яхту? Конечно, оставил бы, сторожил бомбы…

В номере Бонд написал донесение для М. Общий смысл: догадка не подтверждается, на Багамах ничего подозрительного. М., конечно, расстроится. Не намекнуть ли, что кое-какие подозрения все же есть? Нет, рано. Вот когда будут настоящие доказательства… Разведчик не должен угождать начальству, выдавать желаемое за действительное. Бонд ясно представил, как обрадуются такому намеку в штабе операции «Гром». М. сообщит в штаб осторожно: «Не исключено, что мы ухватились за ниточку. Пока ничего определенного сказать не могу, но этот агент редко ошибается. Конечно, запросим, пусть доложит подробнее». И пойдут разговоры: «У М. есть надежда, его агент вышел на угонщиков. Надо сообщить премьер-министру». Бонд содрогнулся. Вот когда посыпались бы на него сверхсрочные телеграммы: «Доложите точнее», «Премьер-министр ждет подробнейшего доклада», и так без конца… Лейтер будет получать такие же из ЦРУ, Нассау превратится в сумасшедший дом. А на бондовские жалкие «представляется вероятным» и «по свидетельству местных жителей» ответят оскорбительно: «Удивлены отсутствием доказательств. Полагайтесь исключительно на факты». А потом и совсем добьют: «Ввиду необоснованного сигнала и его последствий в дальнейшем все, повторяем, все донесения должны быть совместными, с подписью представителя ЦРУ».

Бонд вытер пот со лба. Раскрыл чемоданчик с шифровальной установкой, зашифровал донесение и отправился в полицию. За рацией уже сидел Лейтер, мокрый и злой. Через десять минут он снял наушники.

– Сначала сплошные помехи, и я еле-еле нахожу запасную волну. – Лейтер вытерся насквозь промокшим платком. – И на ней отвечает мне какой-то болтун – вот, целый роман наговорил, разбирай теперь! – Он сердито потряс листами в закорючках шифра и склонился над своей установкой.

Бонд быстро передал короткое сообщение. Ему увиделось, как на девятом этаже, в шумном отделе связи Управления ленту с расшифровкой принимают из машины, отдают начальнику, он надписывает: «Лично М. Копии в Отдел 00 и в Архивный отдел», и посыльный спешит по коридору, а из папки у него торчат желтые шуршащие полоски… В конце сообщения он спросил, нет ли дополнительных приказаний, и подписался. Лейтер остался расшифровывать, а Бонд потел к комиссару.

Харлинг сидел без пиджака и диктовал что-то сержанту. Сержанта он скоро отпустил, придвинул к Бонду пачку сигарет и тоже прикурил.

– С чем поздравить? – добродушно-насмешливо улыбнулся он.

Бонд рассказал, что на запрос о Ларго и пайщиках ответ получил отрицательный, что они с Лейтером съездили на яхту, прошлись там со счетчиком и ничего не намерили. Но у него, Бонда, все же остались подозрения насчет яхты. Хотелось бы узнать, сколько у нее на борту топлива и как именно располагаются топливные баки. Комиссар добродушно кивнул и, сняв трубку, велел соединить его с сержантом Молони из берегового отделения полиции. Повторил вопрос Бонда, выслушал ответ, поблагодарил и повесил трубку.

– Максимальная вместимость – пятьсот галлонов дизельного топлива. Второго июня она столько и взяла. Еще на борту сорок галлонов смазочного масла и сто питьевой воды. Хранятся все баки в средней части яхты, перед моторным отделением. Вы это хотели знать?

А Ларго говорил, несколько тонн топлива, и хранится в трюме! Соврал все-таки. Не исключено, что прячет какие-нибудь поисковые и подъемные устройства, но ведь что-то да прячет. То есть, может мистер Ларго и искатель сокровищ, но человек при этом скрытный, увертливый, искренним только притворяется. И Бонд окончательно решился: корпус яхты надо осмотреть. Ведь Лейтер недаром вспомнил про «Ольтерру»?

Бонд осторожно рассказал комиссару о предстоящей подводной разведке. Не найдется ли хорошего акваланга и полицейского в помощь?

Помявшись, Харлинг спросил, разумно ли вообще проводить такую разведку, ведь яхта – частная, пайщики – люди вполне добропорядочные, находятся под защитой закона. Устроят скандал – хлопот не оберешься. А если еще выяснится, что полиция замешана…

– Что делать, комиссар, – твердо сказал Бонд. – Я вас понимаю, но придется рискнуть. У меня важное задание, а вы действуете по приказу министра внутренних дел. Если хотите, я сейчас же свяжусь с ним или с премьер-министром.

Харлинг покачал головой и улыбнулся:

– Зачем же из пушек по воробьям, капитан Бонд… Конечно, сделаем, как вы считаете нужным; мое дело предупредить. Я дам вам констебля Сантоса – надежный парень и отличный пловец. Он и акваланг для вас принесет. А теперь давайте-ка поподробнее…

В гостинице Бонд принял душ, выпил двойной бурбон и упал на постель. Он вконец изнемог – долгий перелет, жара… А вдруг он действительно ошибается с этой яхтой и, значит, какого дурака валяет и перед комиссаром, и перед Лейтером, и перед самим собой; да еще предстоит опасное и, может, совсем ненужное плавание, так не хочется… Он должен побыть один, отдохнуть. Он уснул мгновенно, и снилась ему Домино – за ней гонится акула с ослепительно белыми зубами, акула превращается в Ларго, и Ларго поворачивается и идет на него, тянется ручищами. Все ближе, ближе, вот уже хватает за плечо… И тут раздается гонг, раунд окончен, но в гонг бьют и бьют…

Бонд нашарил трубку. Лейтер. Пора выпить мартини с маслиной, времени – девять вечера. Какого черта Бонд возится, молнию ему, что ли, на спине застегнуть?

Стены в «Ананасе» были выложены бамбуком и покрыты противотермитным лаком. На столах и вдоль стен стояли кованые подсвечники-ананасы, горели толстые красные свечи; светились встроенные в стены аквариумы и под потолком люстры в виде розовых морских звезд. Сиденья белые, на бармене и двух официантах алые сатиновые рубашки и черные штаны.

Бонд подсел к Лейтеру за угловой столик. Лейтер заказал два мартини и заранее поморщился:

– Сейчас увидишь…

Мартини принесли, Лейтер взял бокал и велел официанту позвать бармена. Надутому бармену он сказал так:

– Дружище! Я заказывал мартини, а отнюдь не маслину в соусе. – Коктейльной вилочкой он выудил маслину из бокала; с маслиной бокал был полон на три четверти, а теперь осталась половина. – Этот фокус со мной проделывали, когда вы, уважаемый, еще пили исключительно молоко. А когда перешли на кока-колу, я уж весь секрет разгадал. В бутылке джина ровно шестнадцать порций – настоящих, двойных, других я и не пью. Каждая порция на треть разбавляется водой, и их уже двадцать одна

– двадцать две. Берется бокал с толстым дном и банка вот этих здоровых маслин, и порций выходит уже двадцать восемь. За два бокала вы просите доллар шестьдесят – столько стоит целая бутылка джина. На банку маслин и каплю вермута идет, скажем, доллар, так что чистой прибыли – двадцать долларов с бутылки. Не многовато ли, дружище? И когда бы не лень мне было снести этот бокальчик к директору гостиницы или в туристическое бюро… Короче, сделайте нам два хороших мартини без маслин, да отдельно на блюдечке тонко порежьте лимончик…

Так Лейтер вещал, а бармен успел и возмутиться, и проникнуться уважением, и испугаться, а под конец совсем сник. Пытаясь сохранить достоинство, он выдавил: «Слушаюсь, сэр», щелкнул пальцами официанту и понуро удалился.

– Феликс, а ты не ошибся? – спросил Бонд. – Я знаю, конечно, что обманывают, но неужели приварок – двадцать долларов с бутылки?

– Юноша, когда я ушел из ЦРУ в частные сыщики, у меня просто открылись глаза. В гостиницах и ресторанах не то, что обманывают, а обдирают без всякой совести. Возьми хоть сегодняшний обед – семь долларов и пятнадцать процентов наценки, а в рот не возьмешь. И официант тебе еще в глаза заглядывает, дай ему пятьдесят центов за то, что это рвотное тебе в номер на лифте поднял! Чертовщина какая-то! – Он взъерошил белокурые вихры. – Давай о чем-нибудь другом поговорим, а то лопну со злости.

Принесли мартини. Крепкий, неразбавленный. Лейтер успокоился и заказал по второму бокалу.

– Давай позлимся по другому поводу, – он усмехнулся. – Например, по такому: вот скажи, что мы с тобой вынюхиваем в этой песчаной дыре? Какие тут к черту угонщики?! Глупость одна, жалованье только зазря идет… Честно тебе скажу, Джеймс, на яхте я себя с этим счетчиком чувствовал идиотом. А ты? Мирное время, а мы все в военные игры играем.

Бонд с сомнением покачал головой:

– Для вас, американцев, может, и мирное, а Англия по-прежнему воюет, то тут стычка, то там – Берлин, Кипр, Кения, Суэц, а со смершевцами сколько хлопот… Теперь вот «Защитник» пропал… С яхтой, сдается мне, дело все же нечисто. Я проверил, сколько топлива на борту, а Ларго-то нам соврал. – Бонд рассказал подробно. – Ночью нырну, посмотрю. Замечу что-нибудь – возьмем полицейский гидросамолет и полетаем над морем, поищем. Такую махину, как «Защитник», даже под водой трудно спрятать. Ты самолетом управлять умеешь?

– А что там уметь, – пожал плечами Лейтер. – Да полечу я с тобой, полечу! Дай-то бог что-нибудь найти, а то от сегодняшнего сообщения я прямо чуть с ума не сошел…

Так вот отчего он весь вечер злится…

– Что за сообщение? – спросил Бонд.

Лейтер отпил немного и мрачно уставился прямо перед собой.

– Пентагоновское. Генералы делают красивый жест… «Всем, занятым в операции, сообщается: сухопутные войска, Военно-морской флот и Военно-воздушные силы готовы оказать ЦРУ любую поддержку. „ Как тебе нравится? – Он сердито глянул на Бонд“. – Это значит, всю армию приведут в боевую готовность. Деньжищ ухлопают! Да мне одному, в личное подчинение, знаешь что дается? – Он хрипло хохотнул. – Пол-эскадрильи истребителей-бомбардировщиков „Суперсильные“ из Пенсаколы, а в придачу – „Манта“! Представляешь?! „Манта“ – новейшая атомная подводная лодка! Каково? – Бонд улыбнулся его горячности, и Лейтер чуть сбавил тон. – фантастически дорогая техника – в подчинение мичману Лейтеру, штаб командования в номере 201 гостиницы „Королевская Багамия“. Бред! Но Бонд лишь пожал плечами: – Просто президент относится к делу серьезнее, чем его агент в Нассау. Наши военные наверняка тоже подготовились. Лишние штыки, Феликс, нам не помешают: чует мое сердце, первую бомбу спектровцы подложат в багамское казино… Кстати, что думают в ЦРУ по поводу цели для бомбы? У нас в округе есть только ракетная база, на острове Большая Багама, что примерно в ста пятидесяти милях отсюда.

– А у нас – мыс Канаверал и база ВВС в Пенсаколе, а для второй бомбы – Майами. Вот только как угонщики доставят бомбы до цели и как взорвут?

– Если забрали с самолета запалы, взорвут запросто, нужен только знающий физик. Да и доставят на чем угодно – хоть на шлюпке. А хоть и на яхте. Вот «Летучая», например, в полночь может оставить бомбу у Большой Багамы, а к утру уже снова стоять на якоре у Пальмиры. Все против «Летучей», тебе не кажется? – улыбнулся он.

– Чепуха, – отрезал Лейтер. – Придумай что-нибудь поинтересней. А лучше пойдем поужинаем яичницей, долларов за сто. Черт с ними, с деньгами – «Манта», небось, в секунду на столько топлива жжет. А потом зайдем в казино, поглядим, с какими пиратами мистер Ларго режется в карты.

XIV. МОРЯК ИЗ МЕЧТЫ

На территории Британского содружества существовало непонятным образом, вопреки закону, одно-единственное легальное казино – в Нассау. Казино сдавалось в аренду канадскому игорному синдикату и в удачный сезон давало 100 тысяч фунтов дохода. Играли тут в рулетку, в банк и «железку». Устроено казино было в богатом доме на Бухтовой улице на манер клуба: кроме игорного зала – просторный танцевальный, ресторан с оркестром, уютный бар.

Предъявив доставленные губернаторским курьером членские билеты, Бонд с Лейтером сначала вместе посидели в баре, выпили кофе, коктейль, а потом в игорном зале разошлись к разным столам.

Ларго сидел за «железочным». Перед ним высилась груда стодолларовых жетонов, лежало штук пять тысячедолларовых. Домино Витали, покуривая, наблюдала со стороны, – в квадратном вырезе ее платья поблескивал на тонкой цепочке крупный бриллиант. Ларго играл широко, часто шел ва-банк, и каждый раз выигрывал, но головы не терял, не рисковал без нужды. Партнеры улыбались ему, аплодировали удачной игре – он явно был всеобщим любимцем. Домино же смотрела угрюмо, скучала. Дама, сидевшая справа от Ларго, поставив ва-банк, и крупно проигравшись, встала из-за стола. Бонд быстро подошел и занял освободившееся место. Каждый кон Ларго увеличивал ставку, в банке у него было уже восемьсот долларов. Счастье переменчиво, напомнил сам себе Бонд и произнес вслух:

– Иду ва-банк.

– А-а, мой старый знакомый! – Ларго протянул руку. – Теперь игра пойдет сильная. Может, вам сразу передать банк? Впрочем, вам я даже проиграю с удовольствием. – И любезно улыбнулся.

Потом легонько надавил рычажок устройства и, ухватив карту за высунувшийся в щель розовый язычок, бросил ее Бонду. Следующую взял себе, выдавил еще по одной. Бонд посмотрел первую и выложил, открыв, на стол – бубновая девятка:

– Неплохо для начала. Беру вторую.

Открыл и бросил рядом с девяткой – десятка пик! Если только у Ларго тоже не девять или девятнадцать очков, Бонд выиграл!

Тот засмеялся, но несколько натужно, и открыл карты: червонная восьмерка и король пик. Тоже комбинация, но у Бонда лучше. Ларго проиграл на одно очко, так обидней всего проигрывать.

– Кому-то надо быть и вторым, – громко сказал он. – Так и знал, что вам повезет.

Крупье пододвинул Бонду кучку жетонов. Бонд кивнул на груду подле соперника и заметил:

– Вас тоже счастье не обходит. Предлагал же я взять меня в долю.

Тот рассмеялся:

– А давайте еще раз сыграем. Ставьте, что выиграли, а мы с мистером Сноу пойдем ва-банк.

Мистер Сноу (как было известно Бонду, один из пайщиков) хмуро кивнул. Бонд поставил восемьсот, а они против него по четыреста. И он опять выиграл, и опять на одно очко.

Ларго смотрел зло, но улыбался:

– Все ясно, сдаюсь. Мистер Сноу, играйте-ка дальше сами. Я мистеру Бонду, видно, не соперник.

Сноу пододвинул Бонду выигранные тысячу шестьсот долларов. «А забавно было бы сейчас передать банк, – подумал Бонд, – и пусть новый банкомет проигрывает. » Он снял ставку и сказал:

– Пас.

За столом взволнованно зашумели.

– Что вы делаете! – театрально возопил Ларго. – Хотите, чтоб я перекупил банк и проигрался? А я, и правда, куплю. Поглядим еще, чья возьмет… – Он кинул на середину стола жетонов на тысячу шестьсот.

– Иду ва-банк, – произнес Бонд. Против собственного, только что проданного: мол, два раза выиграл и в третий играю, никуда, милый Ларго, не денешься!

Тот по-прежнему улыбался, но смотрел с новым, внимательным прищуром.

– Да вы точно подрядились меня обыграть. Что это, кровная месть?

Интересно, а среагирует ли на слово?..

– Что вы, какая месть. Просто мне померещилось особое свечение, спектр. – Бонд произнес это слово легко, без нажима.

Ларго вздрогнул, нахмурился. Улыбка тотчас возвратилась на его лицо, однако он весь подобрался, напрягся, прищурился зорче. Облизнул губы:

– Что-что померещилось?

– Я называю это спектром невезения, он висел, точно облако, у вас над головой. Вот я и решил, что удача от вас отворачивается. – Бонд говорил легко, будто шутя. – Проверим мою примету?

За столом смолкли. Игроки чувствовали: зреет схватка. Шутка оборачивается оскорблением, англичанин задирает соперника. Не замешана ли тут женщина? Все затаили дыхание.

Ларго расхохотался. Он упорно изображал весельчака.

– Все ясно! – возвестил он. – Уважаемый мистер Бонд хочет сглазить мне карты. А мы на это вот так отвечаем! – Он выставил указательный палец и мизинец вилкой и ткнул в сторону Бонда. За столом тоже захохотали, но Бонд видел, что вилка – известный жест мафиози – нацелена по-настоящему, зло, грозно.

– Ну вот, теперь вы меня сглазили, – добродушно рассмеялся он. – Только целить надо было не в лицо, а в карты… Что ж, посмотрим, каков ваш спектр против моего.

На лице Ларго снова мелькнула тень: второй раз это слово – случайность ли? Он надавил на рычажок:

– Два раунда мы отбоксировали. Третий, главный!

И быстро выкинул четыре карты. За столом боялись шевельнуться. Бонд взял свои, заглянул. Десятка треф и червонная пятерка – то есть пять очков. При пяти трудно решиться, брать или нет. Он положил карты не раскрывая. И сказал уверенно, будто у него на руках шесть или семь очков:

– Хватит.

Ларго задумчиво прищурился. С отвращением бросил раскрытые карты на середину стола: у него тоже пять очков. Брать, не брать? Посмотрел на уверенного, невозмутимого Бонда – и взял. Девятка пик. Не возьми он, у них вышло бы поровну, а теперь у Ларго четыре очка против пяти.

Бонд неспешно открылся.

– Говорил же вам, цельте в карты…

Между игроками поднялся шепот:

– Если бы итальянец не взял…

– Я всегда беру при пяти!

– А я никогда!

– Не повезло…

– Играть не умеет!

У Ларго опустились уголки рта, сжались кулаки. Но он овладел собой, улыбнулся, глубоко вздохнул и протянул Бонду руку. Бонд не уклонился от рукопожатия, но большой палец завернул вглубь ладони – вдруг не в шутку придавит лапищей… Но Ларго пожал обыкновенно и сказал:

– Из-за вас мне придется целый вечер отыгрываться. А я-то собрался пригласить племянницу в ресторан. – Он повернулся к Домино. – Дорогая, это мистер Бонд, ты говорила с ним по телефону. Я буду играть весь вечер, так что ищи себе спутника.

– Очень приятно познакомиться, – сказал Бонд. – Кажется, мы виделись сегодня в табачной лавке?

Девушка нахмурилась и ответила равнодушно:

– Возможно. У меня плохая память на лица.

– А что, если вашим спутником буду я? Благодаря щедрости мистера Ларго я теперь богач, даже по здешней мерке. В карты я сегодня больше не играю, довольно искушать судьбу.

Она поднялась и бросила небрежно:

– Ладно, пойдемте. Играй, Эмилио, тебе снова повезет. А я пока буду есть икру, запивать шампанским, и деньги, что ты проиграл, мистер Бонд все равно потратит на меня.

– Видите, мистер Бонд, – рассмеялся повеселевший Ларго, – вы попали из огня да в полымя. Уж Домино вам не спустит. Ну что же, прощайте, мне по вашей милости нужно крепко поработать.

– Благодарю за игру. Мы будем в ресторане. Выпьем шампанского за мой спектр удачи.

И снова по лицу Ларго пробежала тень. Гадая, можно ли объяснить такую реакцию сугубо итальянской боязнью сглаза, Бонд вслед за девушкой вышел из игорного зала.

В ресторане домино направилась к самому дальнему, тонущему в полумраке столику, и тут Бонд заметил, что она чуть-чуть прихрамывает, вся фигурка ее на миг увидалась трогательной, беззащитной… Это совсем не вязалось с уверенным, ярким обликом «куртизанки высшего класса», как, вероятно, назвали бы Домино французы.

Бонд заказал розового шампанского «Клико» и на пятьдесят долларов белужьей икры (а меньше нет смысла и спрашивать, объяснил он, не заметишь, как съешь).

– Что у вас с ногой? – спросил он. – Ушиблись на пляже?

Она посмотрела серьезно:

– Нет, просто одна чуть короче другой. Вас это огорчает?

– Наоборот, очаровывает. В вас сразу появилось что-то беззащитное, детское.

– Во мне, уже далеко не юной содержанке… Вы это хотели сказать? – Она смотрела с вызовом.

– А вы так о себе думаете?

– Так думают обо мне в Нассау. – Она не отводила глаз, но в них вдруг мелькнула мольба.

– Не слышал… И как бы то ни было, свое мнение я составляю сам. Хотите расскажу, что о вас думаю?

– Какая же женщина откажется? – улыбнулась она. – Только не завирайтесь, а то не буду слушать.

– Вы еще совсем молоды, хоть и притворяетесь опытной, все испытавшей. Росли в достатке, имели, так сказать, кусок хлеба с толстым слоем масла и вдруг остались почти нищей. Решили заработать на хлеб с маслом сами и обнаружили, что просто так не заработаешь, придется драться. Вы женщина и оружие избрали женское – свое тело; это оружие надежное, только пользоваться им надо хладнокровно, оставив в стороне чувства. Вы так и сделали. Но чувства ваши не умерли совсем, вы просто заставили их замолчать. Теперь у вас есть все, вы сорите деньгами, но пожалуй, немного скучаете. – Он рассмеялся. – Добавлю еще несколько штрихов, а то портрет невыразительный. Вы обольстительны, своевольны и жестоки.

– Особой проницательности вам не понадобилось. Кое-что я сама рассказала, кое– что вы знаете об итальянках как типе. Вот только с чего вы взяли, что я жестока?

– Когда проигрываешься, как Ларго, а твоя спутница все видит, но не утешит,, не подбодрит – она поступает жестоко. Досадно проигрывать на глазах у женщины…

– А мне надоело, что он все время выигрывает, что ему везет! – перебила она. – Мне хотелось, чтоб сегодня выиграли вы, и притворяться я не собиралась. Кстати, вы не упомянули мое единственное достоинство

– честность. Люблю – так люблю, ненавижу – так ненавижу. С Эмилио у нас сейчас что-то среднее… Он знает, что я к нему равнодушна, но он и не ищет любви, а только власти. Отрабатывать же, как вы выражаетесь, хлеб с маслом мне все трудней и трудней… – Она осеклась. – Налейте-ка еще шампанского, выпьем, а то глупый у нас разговор. И купите мне сигареты «Моряк», я соскучилась по своему любимцу.

– По кому вы соскучились? – покупая пачку, переспросил Бонд.

– О, вы же ничего не знаете! – Она вдруг повеселела, горькие складки у рта разгладились, голос зазвенел. – По верному моему любовнику, моряку из мечты! Вот он – нарисован на пачке. Это лучшая картина на свете. Вы, конечно, в нее никогда не всматривались и не замечали, как прекрасен моряк. Он – моя первая любовь. Мы бродили с ним по парку и запирались в спальне, я тратила на него все карманные деньги. А в награду он открыл мне целый мир, что лежал, чужой, непонятный, за воротами Челтенхэмского женского колледжа, воспитал меня, научил не стесняться мальчишек, не поддаваться тоске и страху; он был моим лучшим другом, советчиком. Картинка на первый взгляд непритязательна, но в ней – целая жизнь. Я расскажу вам историю моряка с броненосца «Герой», видите, так написано на бескозырке. – Она сжала Бонду руку. – Сначала он плавал юнгой на парусном суденышке, вот оно нарисовано в углу. Приходилось туго – лазил на самую верхушку мачты, лупили его канатом… Он был белокур, красив и в кубрике не раз отбивался, защищал свою честь, или как это называется у мужчин. Но все выдержал, моря не бросил, он ведь очень упорный – видите складку между бровей, гордый поворот головы? Он возмужал, отрастил усы, стал настоящим моряком. – Она замолчала и залпом выпила целый бокал; глубокие ямочки на щеках не исчезали. – Дальше рассказывать? Вы не скучаете?

– Я ревную… Рассказывайте.

– Он объездил весь свет – был в Индии, Китае, Японии, Америке. У него было много женщин, он часто дрался – и на кулаках, и на ножах. Гуляка… Но матери и сестренке писал отовсюду. Они так хотели, чтоб он вернулся, даже девушку ему присмотрели, женился бы, жил по соседству. Но он не спешил домой. Он мечтал совсем о другой девушке, примерно такой, как я. – Она улыбнулась. – А потом изобрели пароходы, и он поступил на броненосец – вот этот корабль, справа. Дослужился до боцмана, остепенился, бросил гулять, стал откладывать деньги. Чтобы выглядеть старше, отрастил бороду, смотрите, какая замечательная. А однажды купил иглу, цветные нитки и взялся вышивать свой портрет с тем первым парусником и нынешним броненосцем. Закончил портрет – и ушел из флота. Не лежала у него душа к пароходам… Одним прекрасным вечером он вернулся домой. Много он повидал моряком, но такого красивого, тихого заката не видел ни разу и решил непременно вышить вторую картину. На сбережения купил закусочную в Бристоле и каждое утро, до открытия, вышивал. Вот корабль, на котором он – с рундуком, полным шелковых отрезов, морских раковин и деревянных статуэток – плыл домой от Суэца, а вот маяк, мигавший ему из родной гавани в тот чудесный вечер. Здорово вышло, верно? Я вырезала эту картинку из первой в жизни лачки сигарет. Помню, курила тогда в школьном туалете, меня вытошнило… Потом эта картинка порвалась, и я вырезала из следующей пачки.

– А как же картины моряка попали на пачку? – Бонд решил, что надо подыграть.

– Однажды в закусочную к моряку зашел человек в цилиндре, с двумя маленькими мальчиками – Джон Плейер и сыновья. Видите, написано, что их потомки и сейчас владеют табачной фабрикой… А тогда «роллс-ройс» Плейера, один из первых автомобилей а Англии, сломался как раз у закусочной. Человек в цилиндре, конечно, не пил – бристольские деловые люди не пьют – и спросил лишь пива и бутербродов о сыром. Плейер и мальчики ели и любовались двумя картинами на стене. Сигареты тогда только-только придумали, и этот самый Джон Плейер, табачник, решил их делать. Но не знал, как назвать и что нарисовать на пачке. Вот ему в голову и пришла идея. Он предложил моряку сто фунтов за обе картины, и тот согласился: он как раз собирался жениться, и ему нужно было ровно сто фунтов. Табачник сначала хотел, чтоб на одной стороне пачки был моряк с парусником и броненосцем, а на другой – вечер. Но тогда негде было бы поставить торговую марку и написать: «Крепкие, ароматные, табак матросской резки». И Плейер выдумал наложить одну картину на другую. По-моему, славно… Ладно, спасибо, что выслушали. – Домино словно очнулась, голос стал тверже, глуше. – Глупость, конечно. Но в детстве вечно насочиняешь историй… Или привяжешься, например, к какой-нибудь кукле. У мальчишек, кстати, тоже такое бывает. Мой брат носил металлический талисман, который ему еще няня подарила, до девятнадцати лет. Потерял – расстроился до слез. Талисман, мол, счастье приносит! А ведь был уже тогда летчиком, воевал. – Она пожала плечами и добавила иронически: – Впрочем, счастье ему и без талисмана улыбнулось – разбогател. А мне никогда не помогал. В жизни, говорит, каждый сам за себя; вот наш дед, к примеру, браконьер был и контрабандист, а надгробие – в Больцано на всем кладбище богаче не сыщешь. Хотя брат клянется, что из всех Петаччи самое роскошное надгробие будет у него. Он чем угодно денег заработает, даже контрабандой…

Сигарета заплясала в пальцах. Бонд едва унял дрожь. Глубоко затянулся и медленно выпустил дым:

– Так ваша настоящая фамилия Петаччи?

– Да. Витали – сценический псевдоним. Так звучнее. А настоящей фамилии никто не помнит, я и сама о ней почти забыла, как вернулась из Англии – стала Витали. Всю жизнь сменила, не только имя…

– А что же стало с вашим братом? Как, кстати, его зовут?

– Джузеппе. Человек он неважный, но летчик отличный, служит в Париже, получает кучу денег. Может, еще образумится, я за него каждую ночь молюсь. Больше у меня в целом свете никого нет, а он – брат, и, каков бы он ни был, я его люблю… Понимаете?

Бонд ткнул окурком в пепельницу, кликнул официанта и ответил:

– Понимаю.