Текст книги "Границы памяти. Серия «Границы»"

В городе второй день продолжался праздник. Музыка лилась отовсюду, на каждой улице стояли музыканты – играли кто на дудочке, кто на ручной арфе, причём струны перебирали причудливым медиатором, похожим на половину монетки. Слушатели бросали деньги прямо на землю, и так много, что музыканты даже не обращали на это внимания, и после игры собирались далеко не всё. Большая часть доставалась бродягам.

Аммерт, отдохнувший, нашёл-таки время получше познакомиться с братом по инкарнации. Теперь они оба гуляли по западному району, освещённому фонариками и летающими огоньками. Поодаль шагали Кордой, Увар и третий служитель, имя которого Фред так и не выучил. Эти были самые строгие – отойди от них на пару шагов влево или вправо, как служители тут же ловили и напоминали о мерах предосторожности.

Между тем, люди на улицах обнимались и целовались. Некоторые делили пряники и лепёшки. Мужчины в шутку боролись, женщины хвастались нарядами, а дети играли, бегая под ногами. Всё было привычно и даже слишком знакомо, несмотря на то, что это, казалось бы, параллельный мир. И всё же, в этих людях было какое-то отличие. Какое? Фред никак не мог уловить.

Никто не пил. Наверное, здесь и пролегала пропасть. Не сказать, что алкоголя не было во всём Чхимтосэне, но крепче медовухи здесь, похоже, не употребляли ничего. Даже молодые и дерзкие держали себя в руках, не шатались пьяными, не орали песни невпопад. Бродили за руки, беседовали, спорили, играли, общались, участвовали в уличных импровизациях, но… не напивались. Многое ли они теряли? Кто знает? Это был другой мир.

Компания гуляла по второму ярусу. Для Фреда это было непривычно. Можно было подумать, что идёшь по площади со множеством канав, а люди то спускаются в яркое разноцветное подземелье, то поднимаются из него на площадь. И только башня-шестигранка по-прежнему возвышалась надо всем, напоминая, что ты в Чхимтосэне. На втором ярусе не было ни одного ограждения. Даже дети спокойно бегали по краю, а если и ступали за край, нечто незримое отталкивало их, словно батут. Некоторые малыши допрыгивали до середины разрыва и барахтались прямо над улицей. Родители, конечно, ругали их и грозили пальцами, но, похоже, не это останавливало ребят. По невидимому куполу трудно было передвигаться, разве что мелкими прыжками. Если бы не это продуманное свойство, малыши, наверное, резвились бы там вовсю.

– Я перестал видеть разницу между днём и ночью, – Аммерт не хвастался и не ныл. Он просто делился чувствами. – Когда переходишь из мира в мир, твои биологические часы сходят с ума. Пытаешься как-то настроиться, спать в одно и то же время, но на такой службе это невозможно.

– Аммерт, Аммерт, эй! – Лазер попрыгала перед ним. – А расскажи про Лучезарный.

– Лучезарный? Я ведь тридцать шесть раз рассказывал.

– Но Фред ещё не слышал. Верно, Фред?

– Хорошо, – компания спустилась и нашла две скамейки. – Брат, эта история для тебя. Но поскольку Лазер очень любит историю про Лучезарный, я расскажу и для неё. – Аммерт подмигнул.

Глава 5. Летающий раб

На громадном континенте, в самом его центре, окружённый древними отвесными скалами, располагался город Лучезарный. Это была столица Девяти Пиков – одного из самых могущественных государств Мира Богини Хатм – и вотчина Громояда, Тридцать второго Вседержителя Пятой династии.

Все окрестные ручьи и горные реки стекались по каналам в искусственное озеро, вокруг которого и был построен великий город. С одной стороны это озеро сдерживала плотина такой высоты, что и три великана, встав друг другу на плечи, не смогли бы дотянуться до её вершины. Озеро кормило всех: от высших каст – советников, военачальников и наложниц, до низших – граждан, надсмотрщиков и рабов.

В сопровождении своих военачальников, вседержитель Громояд летал на магических железных мельницах, что издавали устрашающий грохочущий звук. Рёв этих машин держал в страхе и повиновении граждан Лучезарного, а врагов приводил в ужас. Каждый вечер громомашины, как их прозвали граждане, слетались в Генеральный штаб, который находился по правую сторону от Замка Громояда. По левую сторону была расположена обсерватория, где люди науки постигали секреты мироздания. Самое главное и высокое строение – Замок Громояда – находилось в противоположной стороне от плотины и отделялось от озера садом, который назывался Прекрасным. Замок был увенчан тремя куполами, сверкающими небесной лазурью, и украшен узором из рубинов и янтаря.

Представительницы высшей касты – наложницы – могли отдыхать в Прекрасном саду, где заботливые садовники выращивали диковинные растения со всего света. В саду было полно деревьев, одни только листья которых превышали человеческий рост, дивных певчих птиц и мраморных фонтанов.

Город, населённый свободными горожанами, разрастался вокруг, словно волны от булыжника, упавшего в воду. Утром и вечером он дышал, суетился беспокойным муравейником. В полуденный зной, жизнь Лучезарного замирала на несколько часов.

Ещё дальше, в скалах, были выдолблены пещеры, где просто, но со вкусом, жили надсмотрщики. Рабы же обитали исключительно в нижней части города. Маленькими хибарами была усеяна просторная и пустынная территория. Горожане жаловались, что власти не хотят её заселить, и давили на надсмотрщиков, а те, в свою очередь, избивали рабов. Рабам, кроме камня, избивать было некого. С раннего вечера до позднего утра рабы долбили скалы в поисках драгоценных камней и полезных ископаемых, а заодно и для расширения территории. Милостью надсмотрщиков, в полуденную жару рабы освобождались от своего труда. Всё остальное время – шестнадцать часов – они проводят с кирками, мешками и тележками. Мозолистыми руками, тысячами и тысячами этих рук, были построены и плотина, и каналы.

В царстве Громояда очень любили всё считать. Особенно когда речь шла о собственности, в том числе и живой. Всему здесь принято было давать какое-то числовое название, и даже целая страна называлась Девятью Пиками. Рабы, как считалось, по высшему разумению богов не имели души, и давать им имена было бы глупостью, поэтому, у рабов имелись только числа. Так, имя одного из тысяч рабов, полученное после смерти предыдущего владельца этого имени – Óлиу – означало «сто семь». Этого раба привезли с севера ещё младенцем, отобрав у покорённого кочевого народа. Белая кожа, светлые волосы и голубые глаза никого не смущали – рабовладельцам было совершенно всё равно, как выглядит говорящее орудие труда. Главное, чтобы оно работало.

У Олиу была одна особенность помимо кожи – он видел сны. Причём не просто сны, а воспоминания о прошлой жизни. Иногда он бродил во сне, и другие рабы наблюдали, как «сто семь» выходит под звёзды и буквально отрывается от земли. Приходилось держать его, прижимать пятки к земле, будить его, пока раб куда-нибудь не улетел. Друзья Олиу понимали, что каждый такой полёт может оказаться последним и всячески остерегали его от ночных прогулок. Иногда даже приходилось привязывать его к матрасу, а матрас набивать камнями. Постепенно, полёты прекратились, и «сто семь» начал спать спокойно. Однако, несмотря на то, что другие рабы тщательно скрывали правду об Олиу, слухи о юноше, теряющем связь с гравитацией, не могли не поползти по стране. Так они докатились до далёких-далёких базаров, где их и подхватила одна женщина…

Прошло два года с ночи последнего полёта. Олиу работал и жил как обычный раб. Каждый вечер, когда солнце начинало медленно скатываться в сторону Замка Громояда, «сто семь» покидал хибару, чтобы долбить камни. Белокурый раб обожал ночные смены. В это время от жары не оставалось и следа, над головой горели ясные звёзды, а надзиратели его не видели. Можно было немного расслабиться, а товарищи тебя прикроют. Отлынивать от работы должен был кто-то один, ведь чуткие на ухо надзиратели слышали, сколько кирок стучало в данный момент. Под утро становилось тяжелее всего. Тело покрывалось потом, вены вздувались, а спина краснела от ударов отдохнувших за ночь надсмотрщиков.

К полудню Олиу, на ватных ногах, брёл домой, в свою в хибару, где его ждали чай и горстка холодного риса.

Новый вечер – новый трудовой день. Раз в месяц выдавали чистую робу. Старая, к тому времени, рвалась и чернела. Олиу сегодня выдали свежую, и он радовался ей, словно мальчишка сладостям. Под одеждой, чистой и красивой, гулял ветер, приятно щекоча уставшее тело. Такой прохладный и по-своему «сладкий», после сотен часов «солёной» пыли. Новая роба – чем не повод устроить себе маленький отгул? Сбежать с карьера потайным лазом в горах, за водопадом, и наверх, в каменный город и Прекрасный сад. Товарищ Олиу – Гэ́гхи, или «пятьдесят шесть» – предложил так и поступить, а сам бы подменил и прикрыл. В своё время, Олиу сделает то же для Гэгхи. Олиу, конечно, согласился.

Спасительный водопад. За ним – тропа в скале, продолбленная рабами специально для таких вылазок. Она вела к лестнице, очень высокой и крутой, шириной в десять человеческих ростов. Наверх! В город. Главное, чтобы не увидели горожане. В чистой одежде он не должен привлекать внимания.

Добравшись до города, Олиу постоял на краю плотины, глядя на карьер с высоты. Люди отсюда казались мелкими-мелкими муравьями, понемногу, ноготь за ногтем, откусывающие от большого куска хлеба.

Вот и Прекрасный сад. Здесь было настолько прохладно, что роса до сих пор покоилась хрусталиками в листьях. Нет, это была не роса – это садовники поливали растения, чтобы те не сохли под палящим солнцем. Листья были огромны, размером с маленького человека. Настолько большие, что, казалось, залезешь в один, и он будет качать тебя, словно гамак.

Можно было улечься около фонтана и слушать мирное журчание воды. Олиу скинул сандалии. Босиком зашагал по траве. Что за жизнь! Рай.

– Его точно здесь нет?

– Я смотрел. Пошли!

В кустах было очень легко спрятаться, правда, пришлось исколоть себе руки и спину. Но оно того стоило. Солдаты ушли. Суровые мужские голоса растаяли вдали, заглушённые пением птиц. Олиу вернулся к фонтану и растянулся на траве.

Каждые тридцать три вздоха он оглядывался, чтобы узнать, нет ли кого рядом. В зарослях бамбука мелькнула тень. Чёрная тень. Уж не та ли это богиня, что карает лентяев? Сколько их, этих богинь в обширном пантеоне божеств и полубожеств? Олиу предпочёл бы не думать ни о богах, ни о каре.

Вдали раздавался плеск. Подражая ему, лился тонкий женский смех. Солнечные лучи играли в листьях, создавая причудливые узоры на траве. Всё казалось таким беспечным, лёгким и вкусным, сочным, что хотелось выпить это всё – и воздух, и листья, и зелень, и смех. Вобрать в себя и не отпускать никогда. Оставался только час на то, чтобы запомнить этот миг на всю оставшуюся жизнь.

Вновь послышался топот солдатских сапог.

«Отдохнуть не дадут!»

Раздосадованный Олиу, на цыпочках, обогнул фонтан. Среди бамбука порхнула та же чёрная тень. Сочный воздух сада приобрёл острый привкус опасности.

Неугомонные солдаты вновь прошли мимо, и раб вернулся на траву.

«Матерь Всех Богов, сделай так, чтобы они не вернулись».

Олиу подложил руки под голову и начал потихоньку засыпать.

Что-то загородило свет. Он открыл глаза. Прямо над ним стояла женщина в чёрной накидке и в капюшоне.

– Ты кто? Чего тебе надо? – раб отполз.

Она приставила палец к губам.

– Твой друг сейчас в опасности. Беги к нему. Сейчас же.

– Но я ещё не отдохнул! – возмутился Олиу, словно имел право здесь находиться. – Я только пришёл.

– Поверь мне. Если ты не уйдёшь сейчас, будешь жалеть всю оставшуюся жизнь, – сказала она монотонно и спокойно.

Из-за пальм показались две красивые наложницы. Из всей одежды на них были только белые полупрозрачные набедренные повязки.

– Эй, Буревласка, пойдём с нами, искупаемся, – позвали они.

– Ты меня понял? – снова обратилась к Олиу женщина в чёрном. – Иди.

– Симпатичный мальчик. Может, он пойдёт с нами?

– Нет, – Буревласка отошла к девушкам. – Он уже уходит, – она кинула на него холодный взгляд и, вслед за наложницами, скрылась в пальмовой роще.

Внизу, в карьере, между тем, работа остановилась. Схватившись за грудь, «пятьдесят шесть» корчился на земле. Над ним стоял надзиратель и, оглядывая всех, кричал:

– Кто к нему приставлен?! Кто должен ему помогать?!

В ответ слышалось только неуверенное:

«Сто семь». «Сто семь».

– Где он?!

«В… это». «В яме для нужд». «Да». «Проблема у него». «Да, с животом». «Живот прихватило».

Если кто-то пытался подойти к «пятьдесят шесть», надзиратель бил его кнутом.

– Помогать должен парный! Где парный?!

«Сто семь» ненавидел себя. Ненавидел окружающий мир. Но и оставаться лежать на траве он тоже не мог – трава теперь обжигала его. По пути вниз по лестнице, он проклинал женщину в чёрном всеми богами.

Вернувшись, он вновь застал пыльный карьер, мозоливший глаза всю его жизнь. Грубый «солёный» воздух ударил в ноздри.

– Где «сто семь»?! – продолжал кричать надсмотрщик.

Олиу схватил друга и взвалил его себе на спину.

– Наконец-то. Я уж думал, сдохнет тут, – надзиратель плюнул, развернулся и медленно зашагал в сторону хижины.

«Сто семь» донёс больного Гэгхи до лазарета. В небольшом сарайчике из сухого бамбука, молодой, покрытый гнойниками, врач презрительно осмотрел Гэгхи и дал ему листья дурманящего растения от боли.

– Два дня пусть полежит. Тяжёлое не поднимать. Пусть таскает тележку или что-то в этом роде. Надсмотрщик разберётся. Принимать настой три раза в сутки.

Весь следующий день Олиу вкалывал за двоих. Рабы словно забыли о вчерашнем, и только и делали, что обсуждали погоду. Женщины были им недоступны, алкоголь – тем более. Так, больше рабам, кроме работы, говорить было не о чем.

– Лить будет! – уверял один.

– Да не, – спорил другой.

– Видишь, как наползло?!

– Да как наползло, так и расползётся. Хэх!

«Сто семь» долбил камни со злостью. К чёрной женщине. К «пятьдесят шесть». К надзирателям. Руки болели и тряслись, осколки летели в лицо. Всего этого раб не замечал.

Работу неожиданно прервали. Рабов выстроили в один ряд. Трое солдат в блестящих панцирях стояли перед шеренгой. Рядом с ними – с десяток надсмотрщиков. Широкоплечий командир с искривлённым носом выгнул спину, держа на вытянутой руке сандалии. Без слов было понятно, что собираются делать солдаты. Пока командир медленно шёл вдоль шеренги, двое его подчинённых в упор разглядывали ноги рабов.

Олиу поёжился. Зажмурился в слепой надежде, что его, каким-то чудом, обойдут стороной.

Не обошли. Правда, не его. Седьмой справа от него тоже был не обут. Сколько раб ни божился, что порвал сандалии, сколько ни кричал и ни вырывался, его схватили и поволокли перед шеренгой, орудуя палками, словно топорами по туше. Посиневшего, вспухшего и покрытого ссадинами и кровоподтёками, бедолагу пнули к лазарету.

Спустились сумерки. Надсмотрщики разошлись по своим хижинам. Синие тучи повисли над карьером. Подняв глаза на уступ выше, раб «сто семь» увидел знакомую фигуру. Женщина в чёрном. Со всей силы, он вогнал кирку в породу. Снова поднял глаза, тяжело дыша, гневно. Фигура подняла руку в приглашающем жесте и развернулась.

Раб оглянулся на ряд хижин. Надсмотрщики были заняты незамысловатой игрой в камушки. Решив, что никто ему не помешает, он оставил кирку в породе и поднялся по лестнице, выдолбленной в скале, на уступ.

Буревласка провела «сто семь» в типичное жилище надсмотрщика в скале, с круглым входом, закрытым занавеской. Внутри было светло. В центре комнаты горели две чаши. Между ними стояла курительница на подставке. Буревласка расположилась на подушках, у стены. Олиу предложила сесть напротив. В тёмном углу он заметил Гэгхи. На этот раз, «пятьдесят шесть» не выглядел больным. Он даже был одет во всё чистое. Гэгхи мирно сидел, подложив ноги под себя, и курил трубку.

– Олиу! – перевела его взгляд на себя Буревласка. – Слушай меня внимательно. От этого зависит вся твоя дальнейшая судьба. Я задам тебе три вопроса. Отвечать ты должен быстро. Не думая. Если ты ответишь неправильно хотя бы на один вопрос, ты забудешь всё, что здесь было и вернёшься к своей обычной жизни. Всю оставшуюся жизнь ты будешь рабом. Но если ты ответишь верно, твоя судьба изменится навсегда. Ты обретёшь силу, которой подвластна сама природа. Славу, о какой не смеет и мечтать даже сам Громояд. Твоя жизнь будет полна опасности, боли, страданий. Но она также будет полна любви, и счастья, и смысла. Ты станешь новым существом. На порядок выше. На порядок сильнее.

– А если откажусь?

– Выбор за тобой.

Комнатный воздух дрожал. Олиу бросало в пот. Всё плыло перед глазами. Голова кружилась. Ему показалось, что прохладная волна ночного ветра окатила его с ног до головы.

– Я согласен, – произнёс Олиу.

– Вдохни полной грудью. Несколько раз. Глубже! – она приняла трубку у Гэгхи и затянулась. – Вот так. Теперь расслабься.

– Не могу. Я так и не получил удовольствия там, у фонтана.

– Демиурге! – Буревласка закатила глаза. Поднялась с подушек, подошла к рабу и опустила руки на его плечи. Плавными нежными круговыми движениями она помассировала ему основание шеи. – Так лучше?

Олиу не ответил, и лишь, закрыв глаза, слегка запрокинул голову.

– Мысли прочь. Мыслей нет. Ни о чём не думать.

Олиу поморщился.

– Не могу я ни о чём не думать.

– Представь себе большой чёрный валун. Представил?

– Ага.

– Теперь отбрось слово «большой». Размер валуна не имеет значения. Это просто валун в пустом пространстве.

– Так не бывает.

– Всё бывает, что можно вообразить.

Понадобилось несколько минут, чтобы Олиу смог представить себе камень, висящий в голой пустоте.

– Теперь отбрось «валун».

– Что же останется?

– Чёрный.

– Чёрный… что?

– Ничего, просто чёрный.

– Чёрный, – повторил он вполголоса.

Наконец, до него дошло. Мысленно, Олиу начал повторять: «Чёрный. Чёрный. Чёрный». Вскоре перед глазами возникла тёмная сгущающаяся пустота. Сознание вдруг замерло, застыло. Умолк внутренний голос. Всем стал чёрный. Чёрный. Чёрный.

– Теперь отбрось «чёрный».

– Что же тогда останется? Ничего?

– Нет. Отбрось и «ничего» тоже.

И он отбросил.

В тишине раздался голос. Чистый, неискажённый, пробивающий темноту. Этот голос поочерёдно задал три вопроса. Олиу не помнил, каких. Не помнил, как отвечал на них. Только его губы непроизвольно шевелились. Вскоре, он открыл глаза.

– Что ты чувствуешь?

Олиу долго молчал. Смотрел на женщину, пытаясь узнать в ней кого-то. Взглянул на Гэгхи. Тот кивнул, глубоко затянувшись трубкой.

По ощущению, прошло не меньше половины суток. На самом же деле, миновала лишь пара часов.

Буревласка вновь поднялась, погасила чаши и курительницу, подошла к двери, отдёрнула занавеску. Свежий ночной воздух – не иллюзорный, а реальный – наполнил комнату. Вместе с ним, сквозь пелену тишины прорвался звук дождя. Грохот грома. Запах мокрой глины. Чёрная небесная вода и молнии приветствовали нового человека.

– Почему он не реагирует? – прошептала Буревласка, с тревогой глядя на Гэгхи.

– Олиу?

– Он больше не Олиу. Я не могла ошибиться? Нет, не в этот раз, – она подбежала к нему и положила ладони ему на щёки. – Кто ты?!

Раб встал на ноги.

– Кто ты? – уже мягче, почти умоляющие, спросила женщина, глядя ему в глаза.

– Я – Небесный Странник.

Она улыбнулась. Посмотрела на «пятьдесят шесть».

– С возвращением, Áммерт, – сказал Гэгхи, подошёл и обнял его. – Я – Кáйрил. Первый из Одиннадцати. Твой брат.

– Знаю, – тихо произнёс тот.

– Меня зовут Эрме́рия, – представилась Буревласка. – Ты меня не помнишь. Я младше тебя в сто раз.

– Как вы меня нашли?

– Это долгая история, – ответил Кайрил. – Чтобы просчитать каждую инкарнацию, нужны месяцы, а то и годы.

Бывший Олиу внезапно посерьёзнел. Прислушался к шуму ливня. Знакомый ненавистный рокот был уловим вдалеке, на кромке слуха.

– Нам пора, – сказала Эрмерия.

– У меня ещё не все дела здесь доделаны, – Аммерт нахмурился и сжал кулаки.

Он вышел из скального жилища и подставил лицо под дождь. Бывший Олиу ждал. Громовая машина была очень далеко, но она рокотала настолько громко, что приводила в ужас весь карьер. Её рёв проникал в хижины и скальные жилища.

«Пора».

Бывший Олиу, не переставая, глядел наверх. Понимая, что если не действовать сейчас, машина уйдёт, он резко раскинул руки. Немного подогнул колени, сам не веря, что у него получится его задумка. Повторив про себя «чёрный, чёрный, чёрный», он отбросил всякую мысль. Представил себе чёрную стену. Отбросить стену! Остался только чёрный цвет. Отбросить цвет! Теперь только чёрное ничто. Отбросить чёрное! Осталось ничто. Отбросить ничто! Осталось…

Оттолкнуться. Энергию сквозь пальцы. От кончиков ног вверх по позвонку до живота, солнечного сплетения, груди, горла, головы, темечка, в стороны, к рукам и кончикам пальцев рук. Оранжевое тепло. А теперь силу. Больше силы сплетениям в обеих ладонях! Ровнее. Да ровнее же! Хранить баланс. Держать! И вот самое главное – импульс. Лёгким толчком, будто подвесив самого себя за невидимые нити, попросить мать-землю отпустить тебя на миг.

Закон, общий для всего живого и неживого, гласил: какая-то часть тела должна принимать на себя давление снизу. Обычно, это ступни. Когда лежишь – спина. Бывает, руки, если стоять на руках. Аммерт ощутил, как его тело нарушает закон. Ни руки, ни спина, ни ступни, не взяли на себя ответственности за опору. Бывший Олиу падал одновременно вниз и вверх. Не думать об этом. Не бояться!

Громовая машина была теперь очень близко. Настолько близко, что Аммерт видел самого Громояда в круглом окошке. Настолько, что едва не касался огромных ножей, перемалывавших воздух над машиной. Громояд испытывал метафизический ужас.

Как это бывает во сне, для Аммерта всё было нормально. Голоса Кайрила и Эрмерии, что, беспокоясь за него, кричали снизу и требовали спуститься, тоже были нормальны. Ужас Громояда не выпадал из причин и следствий. Даже то, что Аммерт без усилий мог направить руки вперёд и, представив себе, как они вытягиваются и обхватывают машину, не казалось ему невозможным. Он так и сделал: обхватил железную коробку Громояда и немного встряхнул. Один раз. Ещё один. После, он дал машине лететь дальше. Громояд и без того задыхался от шока – ему было достаточно.

Страх начался, когда Олиу попытался понять, на какой же высоте он завис. Примерно сто пятнадцать ростов? Олиу не понимал, почему он измеряет высоту ростами. Или сто двадцать пять с чем-то лопат? Но ведь только рабы измеряют лопатами. Тут Олиу пошатнулся. Потерял драгоценный баланс. Тело вновь обрело вес и полетело вниз.

Примерно так это выглядело снизу: Олиу долго стоял под дождём, глядя в небо. Эрмерия и Кайрил боялись к нему подойти.

– Нет, не трогай, – полушёпотом попросил Кайрил.

В момент, когда машина оказалась над головой, Олиу раскинул руки, слегка подогнул колени и оттолкнулся от земли. Ни он, ни Эрмерия не успели остановить Аммерта. Бывшему рабу удалось не просто прыгнуть – он оказался у самой громомашины.

– Что он делает? – беспокойно глядела Эрмерия. – Аммерт! Спускайся оттуда, быстро!

– Аммерт! Это опасно!

Тот едва ли различал голоса с земли. Не прошло и минуты, как Олиу потерял высоту, его руки свесились плетьми, а голова опрокинулась набок. Олиу был почти у земли, когда Кайрилу удалось поставить невидимую подушку. Плавно опустив Олиу на землю, Кайрил попытался привести его в чувство. Вместе с Эрмерией, они отнесли бывшего раба в жилище.