Текст книги "Корпорация «Реинкарнация»"

Промышленник был недоволен волосами, ростом, сердцем, врождёнными данными, но не зрением. Зрение у него, слава богу, было отличное.

III

«Если оно работает, то почему оно не включено? А если оно не включено, то как оно работает?»

Практикант сидел на корточках около большой, высокой установки и вертел в руках устаревшую модель штепселя. Таких теперь не выпускали. Он подносил маленькую белую пластмасску к близоруким глазам, то приподнимая, то сажая старомодные очки обратно на нос. Заглядывал в щель между аппаратом и стеной. Вставал на носочки и пытался достать до крышки. Осторожно прикасался к датчикам на панели управления.

Мимо быстро прошли двое, их белые халаты развевались на ходу. Работали они этажом выше и потому не считали нужным застёгиваться на все пуговицы и носить шапочки, словно какие-нибудь лаборанты. Они оглянулись на Практиканта. Один из них хмыкнул, посмотрел на другого и, не понижая голоса, произнёс:

– Кто бы мог подумать, что в наше время кому-то понадобятся теологи!

Практикант встал, обернулся.

– Я не теолог, я…

Белые халаты мелькнули в проёме, дверь за ними захлопнулась, едва не прищемив.

– …востоковед.

Практикант повесил руки.

– Корпорейшен Реинкарнейшен! Я это сделал! – отчётливо прошептал голосок неподалёку.

Практикант поспешил туда, задевая на своём пути каждый угол. Он навис над одним из столиков, заглядывая то справа, то слева:

– Покажи! Где?!

Лаборант был щуплый и маленький, как большинство здешних сотрудников, но словно нарочно умудрялся закрывать собой всё самое интересное. Он наморщил носик, едва заметно покачал пальчиком в стерильной перчатке и, не поворачивая головы, отчеканил каждое слово:

– Подожди йоктосекундочку, пожалуйста.

Плечи у Практиканта опустились, голова откинулась назад, и он, глядя в потолок и волоча ноги, побрёл обратно.

Сколько дней он здесь провёл, но ещё ни разу не сумел увидеть своими глазами то, ради чего на самом деле был сюда направлен. Всё было как везде. Приходилось только ждать и присматриваться. И он опять начал слоняться в проходе между столами, уже не помня, кого из сотрудников пытался расспрашивать, а кого ещё нет.

Как не ошибиться, если все они тут одинаковые, будто из одной пробирки? Подходил он к этому лаборанту или не подходил? А лаборанты изредка кидали на него взор, украдкой рассматривали, переглядывались между собой, тихонько улыбались и продолжали работать.

– А правду говорят, якобы для того, чтобы успеть вовремя осуществить зачатие клиента, вы создаёте множество копий с необходимыми параметрами, затем делаете несколько попыток, сохраняете удачную, а оставшийся ненужный оплодотворённый материал просто уничтожаете? Ведь, кажется, активисты из-за этого даже устраивали пикеты около вашего здания.

Практиканту надоело ходить без дела, он встал у ближайшего стола и снова попробовал пойти в атаку. Лаборант поднял на него глаза, посмотрел секунду, а потом, не произнеся ни слова, опять склонился над объективом своего микроскопа.

Практикант слегка улыбнулся, качнул головой и заговорил снова:

– Интересно, ты ведь сейчас работаешь, насколько я понимаю, над третьим этапом, а его следует проводить, если я не ошибаюсь, во-о-он на том оборудовании, – Практикант вытянул руку и показал на большие белые приборы у стены, но никто в ту сторону даже не повернулся. – Я думал, такая работа всегда делается автоматически.

Лаборант не выдержал, закрыл глаза, тихо выдохнул, открыл глаза и бесстрастно, спокойно ответил:

– Автоматически делается другая работа, а секвенирование, модификацию и некоторые иные задачи мы контролируем вручную.

– А мне показалось, что некоторые аппараты, – Практикант не отставал, – ну вот из тех, что там стоят, показалось, что они…

– Тебе могло показаться, ты же теолог.

– Я не теолог, я…

Лаборант встал из-за стола и еле слышно, мягко пошуршал бахилами, халатом и перчатками в сторону выхода. Практикант сделал было движение вслед за ним, но передумал, посмотрел по сторонам и склонился над микроскопом. Спустя минуту, а может, пять кто-то больно постучал его по плечу. Практикант выпрямился и отошёл от микроскопа, пропуская лаборанта к его рабочему месту. Почему-то Практиканту показалось, что это уже другой лаборант.

– А вот ещё интересно, разве нельзя просто его найти? Я имею в виду вашего заказчика. Потом, уже после рождения. Для чего нужно подстраивать оплодотворение? Ведь это намного сложнее. Если вы знаете точное время его смерти, отслеженное с помощью вашего датчика, то почему бы…

– Ну, во-первых, тут важно зачатие, а не рождение. Рождение высчитать сложно. Родиться можно когда угодно, – лаборант переглянулся со своим коллегой за соседним столиком и закатил глаза, – и у кого угодно. Некоторые родители держатся за своих детей, как за родных, хотя по сути это чужие для них люди. Наши заказчики хотят не в лотерею играть, а сохранить то, что имеют, и вернуться туда же, откуда они на короткое время по естественным причинам ушли. А во-вторых, людям такого уровня не нужны случайные тела и рождения, такое в их жизни уже было. Тем более это доступно каждому и без нашего участия.

У них есть конкретные планы, задачи, цели на будущую жизнь (и даже не одну!), а мы помогаем им до мельчайших подробностей реализовать всё задуманное. Любое тело тут не подойдёт. У нас подобран и согласован каждый параметр и внешней и внутренней составляющей. А кроме этого, мы избавляем клиента от возможных нежелательных случайностей: генетических мутаций, наследственных заболеваний, плохих предрасположенностей – ничего этого не будет, если вовремя, заранее всё предусмотреть. Безусловно, последнее может гарантировать и современная медицина, но мы всё-таки предлагаем гораздо-гораздо больше.

Казалось, лаборант замечтался, глядя куда-то вдаль. Он ещё мгновение посидел так же неподвижно, а потом едва заметно вздрогнул и вернулся к работе.

– Но ведь готовый, кхм, оплодотворённый материал может долго храниться в таком виде. То есть я хочу сказать, родиться-то он действительно может когда угодно. Где же он тогда всё это время…

– Ты же теолог, ты нам и расскажи, – лаборант покосился на своего соседа за другим столом.

– Я не теолог, я…

– Слушай, нетеолог, ты задаёшь слишком много вопросов.

Лаборант встал и куда-то направился своей стремительной и почти бесшумной походкой. В этот раз Практикант решил последовать за ним. Он еле поспевал за маленькой шустрой фигуркой, которая мелькала впереди. Практикант старался не упускать её из виду, но быстро и в то же время осторожно двигаться в узких проходах ему было не так сподручно: он боялся задеть дорогие приборы, расставленные повсюду.

Лаборант мелькнул у выхода, и Практикант уже почти догнал его, как вдруг ему навстречу откуда ни возьмись высыпала целая стайка белых халатов. Практикант запутался, закружился в них, чуть не застрял между дверей и наконец вывалился в коридор. Он с облегчением выдохнул и расправил плечи, больше не боясь ничего разрушить. Потом огляделся – и снова поник. По просторному стерильно-белому коридору ходило десять, если не больше, таких же лаборантов, как «его». Он начал присматриваться и по очереди улыбаться им, ища хоть что-то знакомое в их лицах, но все только поспешно отворачивались. Вдруг ему показалось, что вдалеке мелькнул тот самый лаборант. Как будто бы он оглянулся, посмотрел Практиканту прямо в глаза и скрылся за одной из дверей. Практикант поправил очки и побежал туда же. Перед дверью он остановился, глубоко вдохнул, а потом, уже ни о чём не думая, быстро вошёл.

После вместительной лаборатории и просторного коридора этот кабинет казался тесным. Практикант быстро оглядел всё вокруг: большой экран напротив, диван и ещё один огромный гудящий аппарат, а рядом с ним – сотрудник в белом халате и в белой шапочке. Он стоял у стены, не обращая внимания на Практиканта, и что-то отмечал на своём планшете.

Практикант уже не был уверен, тот ли это, кто ему нужен, но решил, что отступать теперь глупо. Он сделал шаг вперёд, лаборант поднял глаза.

– Простите! Я немного отвлёкся. То есть меня отвлекли. В общем, кажется, мы остановились на моменте, кхм, искусственного оплодотворения в условиях вашей лаборатории. Так когда вы говорите в последний раз занимались оплодотворением клиентского материала? То есть я хочу сказать…

– Да вот, например, сейчас, – лаборант сделал едва заметное движение рукой в сторону аппарата и продолжил равнодушно ковыряться в своём планшете.

– Прямо сейчас?!

– Да, вот прямо в эту самую йоктосекунду, – он произнёс это спокойно, как будто говорил о чём-то обыденном.

В эту самую йоктосекунду в мире произошло более 15 миллиардов событий. По мнению лаборанта, одним из них стало новое зачатие их клиента.

Практикант, услышав это, разволновался не на шутку. Поправив очки и сглотнув, он спросил:

– То есть недавно кто-то умер? Кто-то из ваших заказчиков?

– Да, Практикант. Каждый час умирает свыше восьми тысяч человек, больше ста человек в минуту, то есть два-три человека в секунду. Наши клиенты тоже смертны, иначе бы они к нам не попадали. Тебе для справки, – скрипя перчаткой, лаборант направил пальчик на Практиканта, – если ты вдруг забыл или не выучил: в среднем в мире рождается полмиллиона человек каждые сутки. Это чуть больше 20 тысяч человек в час, то есть около 350 новорождённых в минуту, а значит, – он задумчиво посмотрел вверх, – ну человек шесть в секунду. Шесть человек в секунду, Практикант. Всего шесть. Неужели ты думаешь, мы, обладая новейшими технологиями, способными поделить время на йоктосекунды и работать в заданной скорости, не сможем точно рассчитать, когда именно нам нужно оплодотворить материал заказчика?

– Ага. Я понял. Но вы же сами говорили… То есть не вы, кажется, а ваш коллега. В общем, говорили мне, что важно не рождение, а зачатие. Ведь зачатий, я, конечно, тут совсем не специалист и могу ошибаться, но мне кажется, что зачатий в секунду происходит намного-намного больше чем шесть. И контролировать их, по-моему, просто ну никак не получится. По крайней мере, пока что. А кроме того, если рождений, как вы говорите, в йоктосекунду, то есть в секунду шесть, а смертей всего две‒три, то откуда…

– Слушай, Практикант! Посмотри пока, а? – лаборант щёлкнул пальчиками, и огромный экран напротив загорелся.

Практикант развернулся и пошёл на свет, как заворожённый. Он поправил на запотевшем лице очки, облизнул пересохшие губы, уселся на диван и принялся смотреть во все глаза.

На экране мужчина голосом диктора бодро начал:

– Прошлые тысячелетия были лишены научного знания и оставили после себя множество мифов. «Человекам положено однажды умереть» – утверждает одна древняя религиозная книга. «Жизнь не начинается рождением и не заканчивается со смертью» – противоречит ей другая.

IV

– Или вот ещё: «Смерти не существует. Жизнь – это дух, а дух не может умереть», написано в… – девушка отвлеклась от своего экранчика и зашелестела стопкой выцветших бумаг.

– Ближе к делу, Агент.

Она взглянула на мужчину в кресле напротив, который был здесь Главным, отложила планшет и приказала большому экрану на стене работать. Все сидящие за столом устремили взгляд туда. Двенадцать пар глаз, не отрываясь, следили за кадрами, которые сменяли друг друга. Сначала появился мужчина с седой бородой, который выступал перед аудиторией, рассказывал и показывал на экран у себя в зале. И люди в кабинете смотрели на свой экран, на котором другие люди, сидящие в зале, тоже смотрели на экран у себя.

После лекции бородатого началась реклама для самых богатых и состоятельных, она всё не кончалась и не кончалась, но никто и не думал переключать, все внимательно слушали.

Затем откуда-то взялся рослый парень в старомодных очках, его со всех сторон окружали люди поменьше в белых халатах, повсюду стояло оборудование и много разных приборов, а какой-то человек улыбался так широко, что разглядеть его глаза было невозможно. Те, кто находился в кабинете, видели всё, на что смотрел когда-то этот очкарик.

Картинка мигала и менялась, рассказывая всё больше и больше. Вместе с ней изменялось лицо и поведение Главного. Он расстегнул китель, провёл ладонью по волосам и, не поднимаясь с кресла, придвинулся ближе к экрану, с которого теперь смотрел на всех маленький лысый старичок, похожий на монаха. Постепенно образ его растворился, как будто он был не живым человеком, а актёром-голограммой, и вместо него проявился другой, уже настоящий, из плоти и крови, старик-монах. Главный встал и нервно заходил по кабинету, потёр вспотевший лоб, о чём-то доложил тому, кто был главным для него, отчитался, вызвал помощника и дал указания.

Тем временем старик по ту сторону экрана склонился над неподвижным телом. Он говорил что-то, но никто не понимал его. Главный встал и взял с другого стола кипу ветхих пожелтевших, соединённых между собой листов бумаги, раскрыл их и тут же кинул обратно, только подняв пыль. Разобрать там он ничего не мог. Яркий свет с экрана ослепил сидящих в кабинете. Старик продолжал бормотать по-своему, а картинка уже показывала живую клетку, которая делилась надвое. Эти кадры напоминали художественный фильм, сделанный из склеек, и на Главного впечатления не произвели. Он только бросил быстрый взгляд на девушку, но не вымолвил ни слова.

Вдруг качество съёмки ухудшилось, изображение задрожало, запрыгало, опять мелькнул и сразу исчез тот же парень в очках. Послышались крики, топот и грохот. Ракурс стал другим, как будто снимали с земли, теперь можно было разглядеть только бегущие мимо ботинки.

Картинки ещё менялись, а Главный отмечал что-то у себя в планшете, вставал из-за стола, приближался к экрану и вновь садился, мерил шагами кабинет и кусал губы. Когда он выходил, экран замирал, и все ждали. Наконец он вышел в последний раз и вернулся уже успокоенным.

Экран погас насовсем.

Девушка выполнила свою работу и думала, что теперь её начальник будет выполнять свою.

Главный сел в кресло, всех оглядел и начал говорить. Говорил он долго, а девушка слушала всё так же стоя. И чем дольше она слушала, тем меньше слышала и понимала. Слов было уже не различить. Звук его голоса делался всё тише и тише, всё удалялся и удалялся, а потом совсем растворился, став писком, смешался с шумом в её ушах, утонул в ударах её сердца. Вдруг через этот гул прорвался её собственный голос. Сначала она не знала, что именно она говорит, просто наблюдала со стороны, как шевелятся её губы, и слушала. Она видела себя, доказывающую, объясняющую что-то, видела Главного и сидящих начальников… Все они смотрели на неё с интересом и удивлением, даже рядовой у дверей косил глаза в её сторону.

Постепенно до неё стал доходить смысл отдельных фраз, которые вырывались у неё изо рта. И она осеклась, замолчала. Главный отвернулся и продолжил говорить как ни в чём не бывало. Остальные разом повернулись к нему и смотрели теперь только на него.

– Прежде чем каждый из вас выйдет отсюда, я напомню: вся информация, которую вы сегодня увидели и услышали, должна остаться в пределах этого кабинета, – он говорил, а сам постукивал по столу.

– Но…

– Так же как и ваше мнение, которое вы себе об этой информации составили, – сказал Главный, глядя уже только на девушку. – Это приказ, и обсуждению он не подлежит. Ещё вопросы?

– Но люди должны всё узнать!

– Люди, которые должны, всё узнают. Что-нибудь ещё, Агент?

Девушка посмотрела на сидящих за столом начальников, все молча наблюдали за ней. Она повысила голос:

– Из-за вас погиб ни в чём не повинный старик! Молодой учёный, который мог бы открыть что-то полезное!

Главный поморщился, изобразил гримасу жалости и брезгливости одновременно, поглядел на неё не моргая, помолчал ровно столько, сколько было нужно, а потом спокойно произнёс:

– Какое открытие может сделать востоковед?

– Но как вы…

– Агент, вашей задачей было доказать, что реинкарнации не существует. Вы с ней справились.

– Да ведь вы же сами сейчас видели и слышали, что…

Начальники продолжали смотреть на девушку, повернув в её сторону свои кресла, а Главному было уже неинтересно. Он сидел за столом, уткнувшись в планшет, водил пальцем по экрану. Заметив, что девушка всё ещё стоит рядом, он, не глядя на неё, буркнул:

– Агент, вы свободны.

Потом быстро поднял глаза на рядового, только чтоб отдать приказ:

– Рядовой, проводите Агента, – и опять уставился в свой планшет.

Она вышла из кабинета точно такой же, как входила в него тремя часами ранее, и пошла по длинному коридору прочь. Её фигурка, удаляясь, становилась всё меньше и меньше. Рядовой остался снаружи. Лицо его было непроницаемым, как всегда. Моргал он редко-редко. Всматриваясь далеко вперёд, он перевёл взгляд на удаляющуюся фигуру девушки. Вдруг в этот самый миг у него в мозгу возникла крошечная смутная мысль. Он ещё раз посмотрел вглубь коридора, переступил с ноги на ногу и начал думать.

V

Наследник пришёл в себя и открыл глаза. Свежая ранка на левом запястье, чуть повыше двух старых маленьких побелевших рубцов, уже затянулась и не кровоточила. Чтобы совершить третью попытку, ему пришлось ждать, пока не иссякнет вера в случайность. Ждать, когда жизнь из мечты с лёгкой примесью печали превратится в вечную тоску с редкими вспышками болезненной надежды.

– А что ты любишь больше всего?

Наследник приподнялся на кровати и огляделся. Вокруг была всё та же комната, что и всегда, всё в том же доме, что и 20 лет назад. На стене напротив работал экран.

– Ветер.

Это был он сам. Он шёл по неасфальтированной дороге, кругом – одни деревья, много-много деревьев впереди. Наверху небо хмурилось, хотя из-за туч проглядывало солнце. И он тоже был такой же насупленный, но только с виду, а в действительности ему всё нравилось. Навстречу как раз дул ветер, и экран хорошо это передавал. Может, поэтому он тогда так и ответил?

– А ещё? – подруга шла рядом, не глядя под ноги, снимала его сбоку, спотыкалась, смеялась и спрашивала.

Перед тем как всё это затеять в очередной раз, сделать ещё один рывок, он включил свой детский видеодневник с воспоминаниями. Обычно их прятали куда подальше или вовсе уничтожали, может, от стыда за себя или потому, что было слишком больно. Если бы он помнил всё, что запечатлел в прошлом его дневник, сегодня ему некогда было бы жить. Каждый день пришлось бы отмечать по несколько маленьких юбилейчиков или хотя бы годовщинок.

Но сегодня он включил его, чтобы напоследок пересмотреть от начала и до конца, хотя думал, что теперь-то ему и так всё покажут, перед тем как стереть навсегда. И он начал с прошлого последнего дня, который в этот раз стал для него первым. С собственного зачатия. С момента, когда какой-то мужчина, которого, по утверждениям других, он в той жизни считал своим лучшим другом, нажимал на кнопку, и все вокруг радостно кричали и хлопали в ладоши. Уже потом он узнал, что это произошло почти сразу после его прошлой смерти. Оказывается, он сам завещал или заказал, чтобы его новая жизнь началась именно так, чтобы его приятель запустил в какой-то лаборатории весь этот сложный механизм, который и привёл его сюда. Он сам назначил этого незнакомца себе чуть ли не в отцы и даже дополнительно заплатил за это. И, конечно, он сам выбрал себе это тело. И следующее тоже выбрал сам. Заранее.

Наследник не знал, когда именно потерял сознание, но сейчас на экране ему было 13. Он точно помнил то время, когда всё хорошее и беззаботное ещё не ушло, а другое, плохое только начинало маячить и вырисовываться. Он теперь как будто перенёсся туда, снова оказался на том переломном этапе, когда всё начало меняться.

– Ну ветер. И бегать люблю – вот чего.

– Просто бегать, и всё? – его подружка никак не унималась.

– По полю люблю бежать. И чтобы ветер в лицо. И чтобы долго бежать, до самого леса, без остановки. Ну чего ты… – он делал вид, что сердится.

Когда он только-только очнулся, на мгновение ему даже померещилось, что всё это дурной сон и ничего не было, что ему в самом деле 13. Но он осмотрелся, взглянул на свои запястья и понял, что ошибся: он там же, где и был.

Наследник махнул рукой, вставая с кровати, и на экране сменилась картинка. Он покосился туда нехотя.

У входа в зеркальный небоскрёб стояла его вдова и принимала на руки своего новорождённого мужа. Из кулька, который ей только что торжественно вручили обступившие её, улыбающиеся сотрудники, торчали тоненькие жёлтенькие ручки и сморщенное жёлтенькое личико.

– Но разве он действительно мечтал стать… – женщина вопросительно глядела по сторонам, как будто ждала подсказки. – Индусом?

– Сингалом? – поправил стоящий ближе всех менеджер. – Да, конечно, – он приветливо кивнул и даже слегка поклонился вдове. Его коллеги молча улыбались.

– Но можно это как-то проверить? Мне говорили… Когда он делал… заказ, ведь что-то осталось. Он рассказывал… Какие-то доказательства, что это он…

– Да, конечно, всё задокументировано. Но, к сожалению, согласно договору все данные засекречены. Клиент не пожелал их разглашать. Пожелание клиента для нас закон, – менеджер отвечал скороговоркой и всё с той же улыбкой, слегка кланяясь.

Наследник, не глядя на экран, вышел из комнаты.

Дом был огромный. Комната Наследника располагалась на верхнем этаже. Чтобы добраться до лестницы, нужно было пройти мимо множества других комнат. Он решил ничем не пользоваться, немного размяться после долгого лежания в постели и пошёл сам, пешком. Сделав несколько шагов, он заметил приоткрытую дверь, почти прошёл мимо, но услышал разговор, остановился и осторожно заглянул в щёлку. В большой комнате, напротив экрана сидела та самая женщина, которая только что в старом видеодневнике брала на руки его новорождённое тельце. Его жена. Так все утверждали. Его вдова. Она недолго ей оставалась. Теперь же она вела себя так, как будто приходилась ему родной матерью.

Женщина молчала, а разговаривал только экран перед ней:

– Ты докажи сначала, что это твой дед. Может, это не твой дед, а моя мать. Или вообще это я был. Я вот чувствую, что это был я. Наши гены, между прочим, на семь и шесть процента совпадают. Семь и шесть процента! А это не мало, вообще-то!

– Ну и не много, молодой человек, не преувеличивайте, – очередной гость в очередной студии учил всех уму-разуму.

– А я не преувеличиваю ещё пока ничего. Я не преувеличиваю, – в кресле героя сидел неопрятно одетый длинный мужчина с большим носом. – Я просто хочу получить то, что заслуживаю. То, что мне причитается. Там есть мои гены? Есть. Значит я тоже наследник? Тоже. Вот я и хочу получить свои семь целых шесть десятых процента от наследства. Мне много не надо. Я своё заберу, и больше вы меня не увидите. Мне на вас тоже глядеть не очень-то охота, если по-честному.

– Заслуживает он! Да вам ничего не причитается, что за бестолковость такая! У нас, может быть, тут у всех что-нибудь да совпадает, – мужчина обвёл рукой сидящих в студии. – Вы вообще знаете, какие у нашего героя гены, какая кровь течёт в его жилах? Нет, вы не знаете, не выдумывайте. Это величайшие люди! Вы даже не представляете, кто это такие и чем они известны! Да и остальные не знают. Это гении! Вам до них как до другой планеты. Вы даже никогда не приблизитесь! Мало ли чего там у вас совпало. Это человек успешный, обеспеченный, он может себе позволить то, что вы даже вообразить себе не сумеете.

Молодой человек, который сидел в соседнем с героем кресле, очнулся и заговорил:

– Да, кстати. Во мне содержится генный материал одного учёного… Не помню, как его звали… И не только его, между прочим. Который открыл… изобрёл… В общем, если бы не я, то есть если бы не он и не я, то вас бы сейчас здесь не было бы никого. Так что скажите спасибо мне, то есть ему, в общем, ему в моём лице, потому что он – это и есть я, короче, спасибо мне скажите, что вы вообще можете жить, и дышать, и сидеть вот здесь вот. Если бы не я, то есть не мы с ним вместе…

Предыдущий герой перебил его:

– Нет, это вы мне спасибо скажите. И всем моим предкам. Это вам мой материал понадобился, а не мне ваш. Я постарше тебя буду, – он нацелил палец в молодого человека. – И за всё надо платить. Вы же сами так говорить любите. Вот и платите. А то где-то что-то втихомолку нарыли, как-то всё это использовали без разрешения даже…

– С нами связался ещё один человек, внимание, – ведущий прервал их вялую перепалку, – который утверждает, что он – это на самом деле наш герой и что именно он должен был получить всё это многомиллиардное наследство. Неизвестный пока не пожелал называть себя, но у него есть, как он утверждает, неопровержимые доказательства, что он был искусственно зачат в то же самое время, что и вы, – ведущий кивнул в сторону главного, богатого героя.

Студия загудела.

– Ну вот, пожалуйста, вы же видите! Вы же сами прекрасно видите, что творится. Какие ещё вам нужны аргументы? Что ещё должно произойти, чтобы до всех уже наконец дошло? Надо обезопасить тех, кто этого заслуживает. Обезопасить их будущее в первую очередь. Поставить датчики, контролирующие время смерти, всем. Вот совершенно всем подряд! – мужчина-эксперт брызгал слюной так, что его соседи по дивану начинали расползаться от него подальше. – Чтобы отслеживать каждое рождение, я подчёркиваю, каждое! И каждую, абсолютно каждую, даже ничего не значащую смерть. Иначе вообще работать, что-то делать смысла ну просто никакого нет. Ты копишь, собираешь, жертвуешь всем, чтобы потом, после смерти этого всего лишиться? Какой смысл тогда вообще к чему-то стремиться? Лучше сидеть, сложа лапки, ничего не делать, ждать, может, в следующий раз больше повезёт, как вон у нас некоторые уже делают. А вдруг! Сейчас модно стало не добиваться всего самим, а из окон прыгать. Думают, лучше будет, больше повезёт. А лучше не будет, дорогие мои. И не повезёт, потому что везти как раз вы и должны, – зал умолк, и только голос мужчины звучал громко и отчётливо. – Будет только хуже. Потому что успешных людей мало, а вас всех остальных слишком много. И все хорошие места уже заняты и тщательно охраняются, туда вы не попадёте, и дети ваши не попадут. Поэтому позаботьтесь-ка о себе, о своём будущем, о будущем своих отпрысков – раз вы их делаете – сами. Работайте, старайтесь, причём работайте из поколения в поколения, из поколения в поколения, честно, усердно, и вот тогда, может быть, вы тоже когда-нибудь приблизитесь к тем, кто уже кое-чего достиг. А влезть на чужое место у вас не получится, даже не рассчитывайте, всё равно не рассчитаете.

Другой приглашённый эксперт, сидевший напротив и молчавший до сих пор, взял слово:

– Но послушайте, ведь раньше, когда всего этого не было, когда люди не знали ещё всего этого, ведь каждый рождался как попало. Никто ничего не знал. И было всё как-то нормально вроде бы…

– Вот именно: раньше! Вот именно: как-то! «Нормально»! И как попало. А не хорошо и не отлично. Так, как раньше, уже не будет. Забудьте. Раньше была сборная солянка из… непонятно кого. А теперь мы хотя бы постепенно начинаем восстанавливать порядок, справедливость какую-никакую.

– А не кажется ли вам, что это всё начинает напоминать некую кастовость…

Гости в студии начали перебивать друг друга, говорить хором:

– Уж не хотите ли вы сказать, что есть Бог, карма…

– Никакой теологии, чистая физика.

– Но мы же видим уже, к чему это всё приводит. Какой тогда смысл, я не понимаю? Может, мне кто объяснит…

– Но это же шанс! Шанс остаться собой! Оставить своё себе! Как вы не понимаете? Даже за малейшую, призрачную возможность люди готовы платить миллиарды, лишь бы остаться собой. Да ещё каким собой! Модифицированным! Улучшенным! Это же бессмертие в чистом виде. Ведь смысл-то – вернуться на прежнее место! На своё. Абы кем мы быть не хотим.

– Да при чём здесь это? При чём здесь это? Они просто хотят выбирать. Они не собой хотят быть, а ещё кем-то. Кем угодно, только бы не собой. Они же перебирают, отбирают. Ведь есть же, говорят, целые каталоги: глаза такие, уши сякие. Уже хирурги вымирают за ненадобностью. Кому они нужны, если всё можно заранее выбрать? Зачем исправлять потом, мучиться, надеяться на кого-то, когда можно всё запланировать сразу и не зависеть даже от наследственности, от собственных родителей? Теперь специальные дизайнеры прогнозируют, какая внешность станет востребованной через 20, 30, 50 лет, и именно такую все себе на будущее заказывают. Это же бред! Бред! Вы видели этих молодых людей из богатых семей? Они же все друг на друга похожи как родные. У них же половина генома совпадает. Им теперь не то что естественным путём размножаться друг с другом не нужно, им просто нельзя этого делать, запретить надо. Им вот тоже так же, – тут эксперт указал на двух героев, – скоро платить придётся обычным людям, чтобы те своими генами с ними поделились. Разбавили идеал человечностью…

Ведущий вздохнул и сказал, глядя с экрана:

– Дальше ещё интереснее. Никуда не уходите.

– Нахалы, – женщина резко дёрнула рукой, и канал сменился. – Твари. Скоты. Лезут везде, отовсюду, из своих дыр на всё готовое. Так и хотят урвать хоть что-нибудь, на чужое место метят.

Через неплотно притворённую дверь Наследник в последний раз посмотрел на свою вдову и пошёл дальше. Не успел он спуститься на один этаж, как его тут же схватили за руку.

– Ты что, опять? – высокий бледный парень держал Наследника за левое запястье ладонью вверх, затягивался дымом и щурился. – Такой ерундой уже давно никто не страдает, лучше убери подальше и не показывай никому.

– Разве? – удивился Наследник. – А как же твоя…

– Она не считается, – протараторил парень. – Ты что, хочешь зависеть от либидо и фертильности каких-нибудь человекообразных?

Наследник отвернулся к окну. Внизу, рядом с его домом, на площадке бегала целая куча детей. Они беспорядочно носились туда-сюда. Какой-то упитанный мальчик, лет двенадцати, шире и больше остальных, мутузил крохотную щуплую девочку в платьице. Он хватал её за руку, раскручивал вокруг себя посильнее и отпускал. Снова подбирал, раскручивал и метал, как снаряд, стараясь запулить подальше.

Наследник кивнул на окно:

– Это не твою сестру там…

Парень взглянул на площадку и тут же отвернулся:

– Не мою.

Наследник ещё раз пригляделся, хотя зрение у него и так было лучшее из возможного:

– Разве?..

Парень выпустил изо рта дым:

– У нас с ней ничего общего, кроме фамилии и наследства.

Он уже усвоил простую семейную истину: сначала ты хочешь братика или сестрёнку, а потом не хочешь лишнего наследника.

– Кстати, так где теперь всё-таки твоя… – только начал Наследник, как сзади к нему подкрались три одинаковые девушки. Они и одеты были одинаково, их платья различались только цветом.