Текст книги "Лихо. Медь и мёд"

Лале опустился напротив, с рассеянной улыбкой поправил ворот. Потянулся за едой.

Они немного обсудили дорогу на день, прежде чем Лале снова глянул на чучело за спиной Ольжаны.

– Место выбрали вы, а любуюсь я.

– Ну, – Ольжана сосредоточенно размазывала масло по хлебу, – можете представить, что вы – госпожа Кажимера. Думаю, она хочет повесить в Птичьем тереме такую же голову.

Лале поперхнулся.

– Шутка, – мрачно изрекла Ольжана. Она не поняла, смеялся ли Лале или же, наоборот, чувствовал себя неловко. – Любите медведей?

– Не очень, – ответил он. – А у вас на прошлого учителя острый зуб?

Ольжана дёрнула подбородком.

– Острый или нет, я пойму позже. Когда Драга Ложа выяснит, есть ли на нём вина.

Она отложила нож и осмотрела зал корчмы. Утренние посетители были заняты своими делами, но на Лале косились – ещё бы; мало того что в одеянии черноризца, так ещё и с женщиной. Наверное, подумала Ольжана, не стоит говорить слова «Драга Ложа» и «колдуны».

– А если… – Лале проследил за её взглядом, понизил голос. Видно, тоже решил говорить осторожнее. – Если даже его вины нет… Вы ведь неспроста от него сбежали.

Ольжана уткнулась в тарелку с кашей.

– Наша наука не самая лёгкая.

– Догадываюсь.

– А Йовар – не самый ласковый учитель. Я ведь вам уже рассказывала. Будь я посильнее и постарательнее, может, всё вышло бы по-другому. – Ольжана продолжила, не поднимая глаз: – Первые три года я надеялась, что Йовар разочаруется настолько, что отправит меня домой. Он это понял и однажды разозлился просто жуть. Спросил, мол, что, до сих пор хочу обратно? А кому я там нужна? Я ведь у него три года провела. Вернусь – вся деревня будет считать, что порченая.

Губы чуть задрожали. Чтобы остановить это, Ольжана усмехнулась.

– Потом сказал: «Ну, ничего. Мылен и весёлых домов в Вольных господарствах много, без работы не останешься».

Лицо Лале стало нечитаемым, каменным.

– Вот такие вот дела, – подытожила Ольжана. – С тех пор я начала бояться, что меня прогонят, и вскоре даже обратилась с перепугу. Чего вы замерли? Ешьте.

Лале не шелохнулся.

– Он обижал вас?

Ольжана задумалась.

– Ну… Оскорблял, пугал, отправлял с издевательскими поручениями, загонял в ветхую часовню, которую непонятно кто в его лесу выстроил…

Она поймала взгляд Лале – слишком уж напряжённый.

– Ах, в этом смысле… Нет, и пальцем не трогал. Он никого не насиловал и не бил. Ну хотя как – не бил. Часто крушил то, что рядом. Взрослым парням иногда и подзатыльники доставались.

Лале кивнул, немного расслабился. Продолжил есть.

– Считается, что сейчас Йовар куда спокойнее, чем был раньше. – Ольжана облизнула губы. – Помните, я рассказывала про Чеслава? Он умер задолго до моего прихода, но, кажется, я никогда не забывала: был когда-то ученик, от которого Йовар и мокрого места не оставил. – Она поёжилась. – Жалко его, конечно. А ещё жальче Юргена – по всей видимости, Чеслава он очень любил. Эта смерть здорово его поломала.

Ольжана не была уверена, что Лале помнит, кто из учеников Йовара – Чеслав, а кто – Юрген, и, наверное, ему было не слишком радостно это выслушивать. Но, в конце концов, она же выслушивала про братьев-башильеров.

– Может, – предположила она, отряхивая пальцы от хлебных крошек, – история Чеслава очень подходит под вашу, как её… Прету-грету-шмету.

– Прета адерер эт. – Лале повторил по слогам.

– Да, именно. Странный мальчик, но несчастный. Юрген рассказывал, что его мать сошла с ума – будто у неё была склонность к… э-э, нашему ремеслу, которую отрицает ваш брат на «Бэ»…

– Бертло, – холодно подсказал Лале. – Он не отрицает, но считает, что это недоказательно, поэтому не имеет смысла.

И это она ещё даже не углублялась в его трактаты!

– В общем, – Ольжана сделала жест рукой, – мать Чеслава хотела учиться, но учителей не нашла. Пыталась сама, но не получилось. Повредилась умом, умерла молодой. Чеслав родным оказался не нужен, потом случилась какая-то тёмная история, и его прогнали из деревни. Прям по вашей книжке – хлебнул горя, пришёл к Йовару и стал молодцом. Так ведь может быть?

– Может. – Лале сдержанно кивнул. – Те мои братья, что занимаются отловом колдунов, обращают пристальное внимание на таких детей.

– Отловом. – Ольжана криво усмехнулась. – Некрасивое слово.

– Какое есть. – Лале огляделся, оправил башильерский знак на шнурке. – Пожалуй, нам пора.

Ольжана равнодушно качнула головой. В дорогу так в дорогу, завтрак она всё равно закончила.

– Вас беспокоит, что на нас смотрят? – предположила она, вставая. Перевела взгляд с юркого подавальщика на тихих пьяниц, шебуршащих в углу. – Могли бы сменить облачение черноризца на обыкновенную одежду, сошли бы за моего мужа.

– Заманчивое предложение, но нет. – Лале тоже поднялся. – Это давно как вторая кожа. И думаю, в подряснике всё же безопаснее. Особенно – с железным знаком на груди.

Железный знак не защитил Лале от сломанного носа, но помог поверить в его ложь тогда, на большаке. Ольжана пожала плечами. Прикрыла лицо от яркого света, бьющего в окошко корчмы.

Новый день, новый день.

* * *

– …Маниты – общее название для всех, кто исповедует веру в Длани и их Перстов. Да, правильно говорить «маниты», а не «рукопоклонники», как любят в Вольных господарствах. Клирики – маниты-священнослужители разного ранга, не буду вдаваться в подробности; над всеми ими главенствует иерофант, главное духовное лицо манитов. Я сказал «ими»? Что с меня взять, я башильер. Наш орден – это королевство в королевстве. Конечно, мы все обязаны подчиняться иерофанту, но особый вес для нас имеет слово великого гроссмейстера Гильбэ, главы ордена. Поэтому, если мнения гроссмейстера и иерофанта не сходятся… Беда.

– Угу. – Ольжана смотрела, как птицы кружили вокруг церковного шпиля. – Очень увлекательно, продолжайте.

Они с Лале стояли на пешеходном мосту. Ольжана ела пирожок с повидлом и, слушая вполуха, любовалась открывшимся видом – речкой, улочкой напротив и, конечно, церковью. Ей было любопытно, почему на северо-востоке Вольных господарств – в борожских и стоегостских землях – церкви строили с округлыми куполами. А здесь, в небольшом мазарьском городке, – уже на западный манер: вытянутые, заострённые.

Долго думала, спрашивать ли у Лале. В конце концов решила: не стоит. Как начнёт объяснять, так потом не заткнёшь, – да и какая, в сущности, разница? Строят и строят. Нравится, наверное, западным господарствам посматривать на Иофат.

День клонился к вечеру. Солнце – медово-охряное – золотило колокольню, башню с часами и хорошенькие домики. Ольжана облокачивалась о перила и смотрела на зелёную речку, с наслаждением слушая, как шумели разбитые на мосту лавочки. Ольжану успокаивал мирный гул человеческой жизни. Всё же хорошо, что они с Лале остановились в этом городке, а не поехали дальше до темноты. Они оставили кибитку на постоялом дворе и вышли посмотреть, чем живут местные, – Ольжана даже не догадывалась, что ей так не хватало обычных прогулок.

Она развернулась, прислонилась к перилам спиной. Отряхнув руки, принялась рассматривать шатры и прилавки: Ольжана уже успела немного поболтать с торговками и поизучать их товары – простые и пёстрые, съедобные и не только; это занимало её больше, чем разговоры Лале об устройстве ордена. Но из вежливости она задавала вопросы. На этот раз мимоходом спросила, что за прецепторию он упомянул, когда надеялся отвадить тех ублюдков с большака.

– …В горах Кубретского господарства много тихих монастырей, – рассказывал Лале. – Монахи спокойно уживаются рядом с Горестным двором – дороги там крутые, путь долгий, так что это соседство необременительно. Вот и мой орден…

Раздался возглас – будто звали кого-то. Лале запнулся.

Ольжана любовалась тем, как над текстильной лавкой колыхались флажки, и не сразу сообразила, что Лале замолчал. Она повернулась к нему.

– Что случилось?

Лале, близоруко сощурившись, вглядывался в людей на мосту. Потом сказал фразу на неизвестном Ольжане языке – наверное, ругательство.

– Ведите себя спокойно, – произнёс он. – Вы – моя двоюродная племянница, ну вы помните. Что бы ни случилось, не бойтесь. Он не причинит вам вреда.

И Лале приветственно махнул рукой.

Ольжана забеспокоилась. Попыталась разобраться, кого он увидел, но не успела – в её поле зрения ворвался мужчина в чёрном одеянии. Вынырнул из-за молодой парочки, оказался прямо перед ними.

– Ф’рате Лаза’р![1]1
  На самом деле, мы знаем, как принято обозначать картавость в текстах. Но такой вариант точнее передаёт звук «р», который произносит герой: нежный и будто бы «выпадающий», при этом произношение отличается от грассирования (прим. автора).


[Закрыть] – просиял он, хлопая Лале по плечу. И продолжил нести звонкую тарабарщину.

Мужчина был молод – на взгляд Ольжаны, лет двадцати восьми; крепкий, коренастый и светло-рыжий. Правда, волосы у него были сильно подстрижены – куда короче, чем у Лале. Лицо было крупное и красивое, с ровным прямым носом и серыми глазами.

Одеяние его очень напоминало подрясник Лале. И на груди висел башильерский знак.

Ольжана сглотнула.

Мужчина улыбнулся, кивнул в её сторону.

– Сеньо’ра не иофатка? – уточнил он с ощутимым иноземным произношением. «Р» у него был мягкий, мурлычуще-картавый.

Ольжана потерялась и чуть не захохотала от напряжения – называть её сеньорой было даже нелепее, чем госпожой.

– Нет, – ответил Лале. – Ольжана из этих краёв.

– О-о, – протянул башильер весело. – Понимаю! Удивлён и ‘рад видеть тебя с женщиной, б’рат Лаза’р.

Лале принялся рассказывать историю про их родство, но башильер заулыбался пуще прежнего и замахал руками.

– Б’рат Б’риан, – представился он. – Сеньо’ра знает иофатский? Нет? Не ст’рашно. Я буду гово’рить на её языке.

– Мой товарищ из ордена, – объяснил Лале, пытаясь скрыть неловкость. – Мы не встречались лет…

– Посадил всё з’рение за книжками, ха? Так пытался меня ’разглядеть!.. – Бриан чуть наклонился к Ольжане. – Мои глаза видят ясно, потому что любят смот’реть на молодых женщин, а не на ста’рые бумаги.

Это прозвучало не скабрёзно, а насмешливо-мягко, но Ольжана всё равно была в замешательстве.

– Кажется, напугал твою сеньо’ру, Лаза’р. – Бриан покачал головой. – Что же, я такой ст’рашный?.. – Он почесал шею и сделал вид, что задумался. – Ха! Не бойтесь. Я не осуждаю своих б’ратьев за… как сказать…

Ища слова, он погладил гладко выбритый подбородок – и Ольжана заметила, что на его пальцах не было перстня.

– …за в’ремя, кото’рое они п’роводят в компании сеньо’р.

– Она моя двоюродная племянница, – напомнил Лале, но Бриан отмахнулся, подмигнул. Что-то быстро сказал по-иофатски.

Ольжана вздохнула и расправила плечи. Молчать дальше казалось неприличным.

– Вы хорошо говорите на господарском, – похвалила она.

– Сеньо’ра слишком доб’ра. – Когда Бриан улыбался, на его щеках появлялись ямочки: так он напоминал большого ребёнка. – Я давно учу ваш язык, но не скажу, что мне легко. Сейчас я служу здесь… С б’ратом Амо’ри, Лаза’р, он здесь на п’равах…

Рассказать о сане башильера ему оказалось слишком сложно – Бриан, будто извиняясь, развёл руками и объяснил Лале на иофатском.

– А я ему помогаю, – добавил радостно. – Веду дела, ’разбираю… как же… тяжбы?

– Вам тут нравится? – спросила Ольжана.

Бриан гоготнул.

– Нет. Мне н’равится в Иофате. Но это лучше, чем Хал-Аза’р.

– Брат Бриан жил в Хал-Азаре года два, – пояснил Лале.

– Два года и семь месяцев, – изрёк Бриан мрачно. – П’роклятая ст’рана! Там ужасно жа’рко, сеньо’ра, но это ещё не всё. Везде – сплошной песок и хал-аза’рские голово’резы. Они только и думают, как бы ’распороть монашеское б’рюшко.

Лале выразительно приподнял брови, но ничего не сказал.

– А ещё кожа лопается на солнце и сползает лоскутами… Фу! – Бриан переключился точно по щелчку пальцев. – Что ты тут делаешь, Лаза’р? Во имя Иоветы – любимейшей из Пе’рстов, – как мы давно не виделись!

Пока они разговаривали, Ольжана с тоской глянула на речку. Потёрла виски пальцами – от переживания и мурлычущей трескотни Бриана у неё разболелась голова. Бриан жестикулировал, перескакивал с иофатского на господарский и обратно; Лале отвечал ему приветливо, но сдержанно.

– Погоди. – Бриан взял Лале за плечи, развернул. – Что с твоим носом? Ты под’рался?

– Я?

– Ну не я же! Хотя я и не п’рочь, ха! – Бриан отвлёкся, сделал кому-то размашистый жест рукой. – Ф’рате Амо’ри! Монсеньо’р! Он же меня поте’рял… Я должен был ве’рнуться, но увидел тебя, заболтался…

Лале обеспокоенно глянул на Ольжану.

– Брат Амори здесь?

– Ну я же сказал тебе, что мы ’работаем вместе…

– Не зови его.

– Уже позвал. – Бриан простодушно пожал плечами. – Да что ты как мальчишка, он ничего тебе не скажет. – Лёгкий полупоклон в сторону Ольжаны. – Меня же те’рпит несколько месяцев… с тех по’р, как б’рат Гильбе’рт отп’равил меня в маза’рьские земли, чтобы… ’разбирать случаи е’реси и колдовства…

Лале сказал про Бриана: «Он вас не тронет» – но вот про другого башильера разговора не было.

– Пожалуй, я пойду. – Ольжана вытерла взмокшие ладони о юбку. – Дело к ночи, да и мешать вам не хочу. Ты… – Она посмотрела на Лале и поняла, что не знает, как ей правильно называть его при Бриане. Лазар – это его имя при рождении или то, что дали в ордене? – Ну… Найдёшь меня на дворе, в общем.

– Сеньо’ра, – охнул Бриан. – Нет-нет, вам не нужно уходить!

Глаза Ольжаны забегали по людям на мосту, но от страха все прохожие казались ей одинаковыми.

– Мы ми’рные, вас не обидим. – Бриан сделал к ней шаг, и она попятилась. – Куда вы пойдёте? Одна? А если что-то случится?..

И всё же брата Амори Ольжана разглядела ещё до того, как он подошёл, – худой человек в чёрном, лет пятидесяти на вид. Сердце её рухнуло в пятки.

– Монсеньо’р! – позвал Бриан весело, чередуя чужие слова с родными. – Смотрите… я вст’ретил…

Брат Амори выглядел так, как Ольжана всегда представляла себе башильеров. Крючковатый нос, усталые, но внимательные глаза. Тёмные волосы с залысинами надо лбом. Он был безбород, как и Бриан, а на его шее, помимо башильерского меча, висела ещё и тонкая цепь из чёрного железа.

– Брат Лазар. – Амори улыбнулся Лале сухими губами. – Рад встрече.

Его произношение было жёстче и точнее, чем у Бриана. Амори посмотрел на Ольжану, и у той чуть дыхание не перехватило.

– Это?..

– Моя двоюродная племянница, Ольжана, – объяснил Лале. Он был вежлив и спокоен: радостно улыбнулся, слегка поклонился. Но мельком оттянул ворот пальцем, и по этому крохотному движению Ольжане почудилось, что дело плохо. – Я помогаю ей добраться к сестре в Тачерату.

– Не знал, что у тебя тут столько ’родственников, – хохотнул Бриан.

Амори кивнул с мягкой улыбкой.

– Чудно. – И отвел взгляд от Ольжаны. – Как твоя жизнь, Лазар?

Он – очевидно, тоже иофатец – говорил на неродном языке так хорошо, что Ольжана восхитилась бы, если бы не была ни жива ни мертва.

– Хвала Перстам, не жалуюсь, монсеньор. – Теперь казалось, что Лале и вправду приятно удивила встреча с братьями по ордену. «Соберись, – приказала себе Ольжана. – Если он взял себя в руки, почему ты не можешь?» – Лечу людей, помогаю дальним родичам…

Ольжана соединила пальцы в замок и натянула благодушную гримасу. Ей нужно успокоиться. Подумаешь, башильеры! Да, пусть они и разбирают дела мазарьских колдунов, а одного из них его же братья зовут монсеньором – Ольжана не разбиралась в иерархии черноризцев, но звучало как что-то важное.

Амори вновь скользнул по ней взглядом, одновременно равнодушным и цепким.

– Что твоя сестра делает в Тачерате?

После вежливых «сеньор» и «госпож» такое обращение показалось Ольжане грубым. Ну вот, подумала она. Избаловали.

– Она… живёт там с мужем, достопочтенный… – Ольжана неловко улыбнулась. – Право, я не знаю, как могу к вам обращаться. Брат Амори? Этого достаточно? Я многого не понимаю, но кажется, вы выше своих братьев по сану…

– Не думаю, что брат Амори потребует от… тебя особых знаний, – сказал Лале добродушно-снисходительно. Ольжана заметила лёгкую заминку там, где в другое время он обратился бы к ней на «вы». – Мы называем брата Амори «монсеньор», поскольку… да, ты права, он выше нас по сану, ибо, как исполнительный служитель Дланей, занимает пост дознавателя ордена.

– Одного из. – Амори скучающе посмотрел на носки башмаков. – Нас у ордена много.

– А я с некоторых по’р его помощник. – Бриан приосанился и рассмеялся. – Я думал, что буду ловить ведьм и е’ретиков, но знаете, что я делаю, сеньо’ра? Веду п’ротоколы!

Ольжану словно ошпарило. Ей почудилось, что её щёки раскраснелись, а грохот сердца слышал весь мост.

– О-о, – протянула она благоговейно. И добавила глупо: – Ничего себе!

Амори не ответил, как ей к нему обращаться. Видимо, никак.

– Кто выдал твою сестру замуж в Тачерату, в этот гадюшник? – Он удивлённо приподнял бровь. – Если она твоя родственница, как так вышло, Лазар?

Ого. Ольжана поймала взгляд Бриана. Тот махнул рукой – не переживайте, мол.

Лале повёл подбородком и сплёл пальцы за спиной.

– Монсеньор слишком высокого мнения обо мне, – проговорил он осторожно. – И переоценивает вес моего слова для господарских родичей. Особенно – для девушек в возрасте невест.

– Это точно, – прыснула Ольжана, сама поражаясь тому, как чудесно подходит для роли господарской дурочки. – Знаете, как у нас говорят? Легче остановить дождь, чем девушку, собирающуюся замуж!

– Истина, – приободрил Бриан.

Амори устало погладил переносицу.

– Ничего нового. – Он отвернулся от Ольжаны, точно она больше не стоила его внимания. – Значит, ты сейчас не принадлежишь к прецептории, Лазар? Ни в Мазарьском господарстве, ни в Кубретском?

Ольжана с тревогой огляделась. Солнце медленно гасло за чертой города.

– …Не мне говорить тебе, что делать. – Голос Амори стал по-отечески мягок. – Но я удивлён. Ты мог бы занять должность по способностям. Наши дела тут показались бы тебе пустяками по сравнению с делом хургитанской ведьмы.

Ольжана чуть не переспросила – с чьим-чьим делом? – но вовремя прикусила язык.

– Месси’ры, – полюбопытствовал Бриан, – а сколько можно стоять на мосту? У вас ноги железные? Особенно твоя, Лаза’р, если мне не изменяет память… На ваше счастье, я знаю чудный т’ракти’р недалеко отсюда, там подают тако-ое пиво…

Амори бросил на него короткий презрительный взгляд. Обронил небрежно:

– Позорить знак, который ты носишь, будешь не при мне.

Бриан в ответ только фыркнул, пожал плечами.

– Не хотите – как хотите.

– Мы можем поговорить где пожелаете, – улыбнулся Лале. – Но перед этим, с вашего позволения, я отведу Ольжану туда, где мы остановились.

Амори хмыкнул.

– Зачем тебе её уводить? Только время терять, а уже поздно.

– Я дойду сама, чтобы не отвлекать вас, – оживилась Ольжана.

Бриан замахал руками.

– Исключено, – заявил он. – Го’род полон пьяниц и ’разв’ратников, и не все из них такие весёлые монахи, как я!..

– Довольно. – Амори устало взмахнул рукой и кивнул на церквушку. – Поговорим там. Вечерние бдения прошли, там должно быть спокойно.

Глаза Ольжаны расширились. Наверняка чёрного железа в этой церкви больше, чем во всех, где она была до этого. Не приведи Тайные Люди, ещё коснётся чего-нибудь.

– Право, я… – Она растерялась, бросила на Лале отчаянный взгляд. – Не хочу вам мешать…

– Не помешаешь, – обронил Амори. – Идёмте.

– Да нет… – Ольжана сжала кулаки за спиной, до боли впилась в кожу ногтями. – Всё же…

Амори развернулся к ней.

– Ты язычница?

Ольжана встретилась с ним взглядами. Заставила себя не вздрогнуть.

– Длани, нет. – Прозвучало искренне. – Я манитка. – (Не «рукопоклонница», оценил, Лале?) – И… я люблю читать истории из жизни Перстов…

Тупоголовая! Ольжане захотелось задушить саму себя от ярости. Откуда деревенская родственница Лале умеет читать? «Взялась разыгрывать смущённую простушку, – приказала она себе, – так веди себя соответствующе!»

– Вернее, чтобы мне их читали… – Она вжала ногти в ладони так сильно, что боль стала почти невыносимой. – Про Иовету и короля…

– И я, – обрадовался Бриан, – и я очень люблю эту исто’рию!

– Потому что она про любовь, – вклинился Лале. – Вы так похожи, вы знаете об этом?

– Ну уж точно больше, чем вы с ней. – Бриан хитро прищурился. – У сеньо’ры случайно нет иофатских к’ровей?

У сеньоры нет мозгов, подумала Ольжана. Пока Лале и Бриан поддерживали разговор, Амори не сводил с неё глаз.

– Ну раз ты не язычница, – он пожал плечами, – не вижу причин, почему бы тебе не пойти с нами в церковь.

Ольжана присела в поклоне.

– Как скажете. Вообще… я очень люблю церкви, очень люблю… – Ни слова лжи. – Они такие красивые там, откуда я родом. – («Не смей говорить, из какого ты господарства, вдруг не угадаешь? Лале окажется из другого, и они будут это знать».) – С витражами…

Амори надоела её сбивчивая болтовня, и он отвернулся. Ольжана мысленно поблагодарила высшие силы: на этот раз – с ядовитым удовольствием – Тайных Людей. Разжала кулаки, приложила к юбке саднящие ладони.

Небо потемнело и стало бархатно-сливовым. Лавочники разожгли огоньки, и мост засиял крапинками света – Ольжана, шумно дыша, втягивала запах ила и тёплого вечера. Пока они шли к церкви, Лале осторожно коснулся её локтя.

– Всё хорошо, – сказал он тихо.

Ольжана сердито на него посмотрела. Жавора тебя подери, нехорошо! Мало ей чудовища, так ещё нарисовались башильеры, один из которых – их ищейка. Да и что за дело хургитанской ведьмы он упоминал?..

Двери церкви были открыты. Ольжана вскинула голову, посмотрела на неё снизу вверх – церковь зияла ажурными арками, щерилась шпилями; на колоколенках стояли каменные фигурки Перстов.

Бриан, бурчащий – мол, ну что за место досуга? – шёл первым. Он остановился у порога, привычным движением коснулся межбровья двумя пальцами. Затем коснулся груди – там, где сердце, – и потянулся к руке из чёрного железа: на колонне слева у входа темнел отпечаток большой ладони.

Брат Амори остановился, равнодушно глянул на Ольжану. Сделал жест, предлагая ей пройти вперёд.

– Ты выглядишь удивлённой, – заметил он. – Никогда не видела, как человек входит в дом, где чтят Длани?

Ольжана судорожно выдохнула.

Видела бы, не пошла.

– Ну, монсеньор, вы же знаете эту страну. – Лале встал у колонны. – В наших краях ведут себя совсем по-другому, а Ольжана впервые на западе. Идём, я объясню.

Она повернулась к Амори спиной, неуверенно шагнула к Лале. Насупилась – вы что, возопила она мысленно, совсем сбрендили?.. Но лицо Лале осталось приветливо-невозмутимым.

– Ближе, – сказал он, подковылял чуть вбок. – Между бровей… у сердца… вот так. Касаться символа лучше там, где у ладони середина. Давай покажу.

Он перехватил пальцы Ольжаны поперёк, поднёс их к знаку. Ольжана ощутила жар, но боли не было – как если бы она просто приблизилась к пышущей печке. Она не могла разглядеть, что происходило за их руками, но догадалась: железной пластинки коснулись кончики пальцев Лале. Её руку он держал расслабленно-мягко, словно на самом деле только направлял, – но свои пальцы подставить успел.

– Быстро отдёргивать не стоит, – объяснял Лале. – Ты же никуда не торопишься. Хорошим тоном, – он выпустил её руку, перевернул ладонью вверх, – считается сделать вот так. Раскрыть ладонь после того, как коснёшься символа. В знак чистоты помыслов.

Кожа Ольжаны была розовой, не тронутой чернотой от железа.

– Проходи. – Лале указал в глубину церкви.

Ольжана боялась, что Амори велит ей проделать всё самой, без помощи Лале. Поэтому решила – надо болтать без умолку. Это рассеет внимание.

– Ух ты, – произнесла она восхищённо. – Как любопытно. Почему у нас так не делают? Это так здорово! – Подхватила юбки, шагнула через церковный порог. – Ого! Какая красота! Очень, очень красиво!..

Внутри действительно было впечатляюще – жаль только, что Ольжана не могла спокойно наслаждаться видом. Белый каменный зал, почти пустой, не считая нескольких черноризцев в алькове. Длинные прямоугольные окна – в сине-карминовых витражах. Они не светились, как днём, но бликовали от горящих свечей.

У входа, перед скамьями, Ольжана увидела неглубокий круглый фонтанчик. Крохотное озерцо, дно которого усыпали монетки. В середине фонтанчика, на каменном постаменте, замер Перст – юноша, держащий пику. Но Ольжана не поняла, кто именно это был. Она оглядела фонтанчик и удостоверилась, что нигде не торчало чёрное железо; присела на низкий бортик.

Пусть она побудет здесь, в углу, пока башильеры разговаривают. И её никто не тронет.

Бортик был приятно-прохладным. Монетки на мозаичном дне поблескивали, как крохотные рыбки. Ольжана вытянула ноги и принялась разглядывать витражи, сводчатый потолок и вишнёвую драпировку над альковом. Башильеры прошли дальше, к скамьям, – до Ольжаны гулом доносились их негромкие голоса. Они здоровались с местными черноризцами и разговаривали друг с другом на смеси иофатского и господарского. На господарском – уж точно не из уважения к ней. Возможно, Амори знал господарский лучше, чем Лале – иофатский.

Ну надо же, мысленно хмыкнула Ольжана. Башильерский дознаватель с помощником. Цепь на его шее, похоже, тоже дознавательская – видели бы её сейчас Бойя с Юргеном!.. Сидит в церкви с тремя башильерами, бултыхает в воде кончиками пальцев. Да, отметила она тут же, на её руки, конечно, без слёз не взглянешь… Из-за переживаний все ногти себе обломала…

А была бы на её месте панна Ляйда, то, наверное, не боялась бы. Если не чудовища, то хотя бы башильеров. И говорила бы с ними не как деревенская дура. Держалась бы статно и гордо. Может, смеялась бы и очаровывала, а не так, как Ольжана. Глупая, неловкая… Была нелепой девочкой – куда ни шло. Но ведь выросла, а такой же и осталась…

Она думала и думала о своём. Рассматривала витраж напротив: на нём был человек в доспехах. На другой стене – Ольжана изогнулась, чтобы увидеть, – девушка в платке, повязанном на западный манер. У их ног потрескивали свечи.

Красиво.

Знать бы ещё, кто это. В Вольных господарствах Перстов насчитывали больше, чем пальцев на руке, – и в каждых землях были свои герои. Поэтому иофатцы брезгливо относились к их верованиям: сколько нового нагородили!.. Ольжана сидела и размышляла. Отыскала на дне кармана монетку, бросила её в воду – раздался весёлый «бульк». Полезла искать монетку в другом кармане.

– Сеньо’ра щед’ра.

Ольжана вздрогнула.

– Брат Бриан, – сказала она с укором, – вы уж подходите как-нибудь погромче.

Бриан посмеялся, сел полубоком на угол ближайшей скамьи.

– Почему вы не там? – Ольжана вытянулась, кивнула на далеко сидящих Амори и Лале.

– Загово’рили о скучном, – признался он. Положил локоть на спинку скамьи, подпёр щёку кулаком. – Вам тоже скучно?

– О нет. – Ольжана стыдливо вытерла о юбку мокрые пальцы. – Мне сегодня очень весело. У меня вообще жизнь весёлая.

– Завидую. – Бриан вздохнул. – Последние несколько недель я и б’рат Амо’ри ’разби’раем дело ста’рухи. По слухам, она т’равит соседских ку’р.

– Она ведьма?

– Чё’рное железо не трогает её, но чистый огонь ведёт себя ст’ранно… И соседи её не любят… – Бриан выругался. – Это так… муто’рно, сеньо’ра… Я думаю, нам нужно ехать в Куб’рет и ’разби’раться с их колдунами. В Куб’рете хотя бы есть го’ры и вино.

– Нет. – Ольжана серьёзно на него посмотрела. – Вам туда не нужно.

Брат Амори до сих пор вёл здесь дознавательские дела только потому, что в Мазарьском господарстве не было ни одного двора Драга Ложи. Но Кубретские земли – владения господина Грацека. Лале ведь говорил, что в горах Кубрета уживаются только тихие монахи, не сующиеся за пределы своих монастырей.

– Наша страна… довольно опасна.

– Ага. – Бриан погладил щёку. – И колдунов у вас много. Поэтому б’рат Амо’ри… э-э, то’рчит тут половину жизни. Хочет извести скве’рну, а она всё не выводится.

Вот развлечения, подумала Ольжана. Полжизни бодаться с несчастными мазарьскими колдунами, которые даже к Драга Ложе не относятся.

Бриан обернулся, указал на Лале.

– Он любопытный человек, да? – Подмигнул. – Как гово’рят у нас, па’радокс. П’рек’расный собеседник, но так застенчив с женщинами, вы заметили?

Ольжана удивлённо наморщила лоб.

– Ну, он монах.

Бриан расхохотался.

– Тише вы. – Ольжана тревожно взглянула на Амори. Не хватало ещё, чтобы и он сюда пришёл.

– Сеньо’ра, вы смешная. – Бриан погладил себя по широкой груди, дёрнул башильерскую подвеску. Указал на палец, на котором его братья обычно носили железный перстень. – Знаете, куда делся? Пода’рил хо’рошенькой девушке из таве’рны. Да, был нет’резв… Длани создали много чудного, и пове’рьте, не все мои б’ратья избегают женщин и веселья.

– О, – сказала Ольжана. – Понятно.

– Думаю, – он вальяжно устроился на скамье, вытянул ноги, – это у Лаза’ра из-за… – Прочертил воздух рядом с щекой. – И всего, что с ним случилось. Жаль. С таким – как у вас гово’рят? – подвешенным языком, но такой замкнутый. И п’риятели есть, и связи, а всё же…

Наверное, было ужасно неправильно – обсуждать Лале за его спиной. Но новые сведения шли ей прямо в руки, как Ольжана могла отказаться?

– Я не знаю, что с ним случилось, – призналась она.

– Я тоже, – кивнул Бриан. – Он особо не ’рассказывает. Я вст’ретил его уже таким. Думаю, это его так в плену… И этого не знаете? Сеньо’ра! – Он пододвинулся к ней ближе, как подружка-сплетница. – Лаза’р несколько лет был в плену у хал-аза’рцев. Но всё ’равно любит эту ва’рва’рскую ст’рану. Не знаю, что там любить. Нас так ненавидели местные! Колдуны и не только. Знаете, кто у них есть? Дахма’рзу́, каста изгнанных колдунов. Они сове’ршают тяжкое п’реступление, и за это их земляки, – Бриан провёл ладонью по воздуху, как лезвием, – от’резают им кусок души вместе с колдовским умением. Дахма’рзу те’ряют возможность колдовать. Всё, что им остаётся, – жить ’ради мести за свой на’род и… э-э, этим искупать вину пе’ред со’родичами.

– Какой ужас, – ахнула Ольжана. – Как можно отрезать кусок души?

Бриан пожал плечами.

– Мои б’ратья хотели узнать это и избавить от скве’рны не’разумных. Но не узнали.

И слава Тайным Людям.

На небо взошла луна – через витражи бил мягкий серебряный свет; на каменном полу светились ажурные узоры. Ольжана облокотилась о колено, подпёрла щёку ладонью.

Амори поднялся, направился к выходу.

– Чего это, – фыркнула Ольжана тихо, – он уже наговорился?

– Ему с ут’ра ’разби’рать дела о ку’рах. – Бриан закатил глаза, неохотно сел ровнее. – Надо выспаться. Лаза’р сказал, что вы уезжаете завт’ра ут’ром, не хотите остаться подольше?..

– Нет, – отрезала Ольжана. – Это совершенно невозможно.

Амори остановился рядом с ними, оглядел их обоих.

– О чём беседуете?

– О колдунах, – ответил Бриан.

– Не удивлён. – Глаза Амори встретились с глазами Ольжаны. – Боишься колдунов?

Сейчас он не казался ей угрожающим – может, потому что Ольжана понимала, что скоро они разойдутся и больше никогда не увидятся. Лале прихромал к ним, между делом похлопал скамью по спинке.

– Очень боюсь. – Ольжана смотрела на Амори. – Когда я была подростком, в моей семье произошла страшная история. Один колдун похитил моего брата. С тех пор я лучше, чем кто-либо, понимаю, почему колдуны так противны Дланям. – Она заправила под платок выбившийся локон. – Чувствуешь себя таким… уязвимым. Понимаешь, что есть сила во сто крат могущественнее тебя. Она в любой момент может уничтожить то, что ты любишь, и ты ничего с этим не сделаешь.